Зимний ветер треплет белоснежное платье. Крисания зябко обнимает себя, вглядывается в безоблачные, затопленные зеленью небеса. Кажется, протянешь руки в молитвенном жесте – и небо треснет под тонкими пальцами. А следом треснет и белоснежный город. И целый мир. И останется нерушимой и твёрдой, как скала, лишь одна фигура. Фигура, которая когда-то – словно в иной жизни – казалась такой ничтожной и слабой. Лишь сейчас она наконец расправила плечи, отодвинув брата-близнеца, и обрела невиданную силу.

Лейтенант Хоукай молчит. Его верная подчиненная. Она напоминает ему рыцарей, которые побеждали драконов и умирали за короля. Сентиментальное сравнение, но история алхимии в корнях своих всегда вела к мифам и сказкам. Он начитался их, когда писал парочку идиотских научных работ // рыцарь всегда рядом со своим драконом.

— Что, невинное дитя? Неужели в твоём прекрасном дворце учат намёкам? — она накручивает золотой локон на палец, искусанный мозолью. — Ты знаешь, о чём я. Встань рядом. Подчинись Госпоже. Тогда и наш милый Танис, и все твои друзья останутся живы… Ведь они и мои друзья тоже. Я не хочу, чтобы с ними случилась беда. // Китиара злится, Лорана стоит на своём, а Рейстлин... удачно проходил мимо.

Он вновь задумывается — и забывает обо всём, застывая у кустов сирени. Как мальчишка, который с уроков сбежал — и такое в жизни Дезмонда было, нечего отрицать, — и теперь подглядывает за чем-то, для его глаз не предназначенным. Алатиэль смеётся. Мелодично, печально — и с неуловимой, пронзительной нежностью. Она оборачивается, и Дезмонд отмирает. — Из нас двоих маг — ты. Отчего замираешь, будто я в статую тебя превратила?

В Лондоне чудесный день.

Азирафаэль думает о том, что это слишком забавное начало — и слишком забавный конец. И, наверное, люди успели придумать десятки историй о демонах и ангелах, которые пожелали быть вместе. Наверное, они с Кроули лишь одна из многих. Но очень, очень счастливая.

Однажды Господь сотворил красоту и мерзость. Но ангелы, воплощение красоты, многих мерзостью нарекали - в том числе детей с крыльями и человечьим сердцем. Поэтому это сказки о двух мерзостях, которых на свете нет нежнее. // Или сказки об одной солнечной нефилимке и древнем левиафане.

Невероятные чудеса, до которых он полжизни дозваться не мог, обрушились на него за последние несколько лет одним искрящимся водопадом. Грозою, от которой не уклониться и не затеряться в поле пылающей золотом пшеницы. Проклятие на долго и счастливо, честное слово. // Сказки о перьях, чудесах и доме, в котором обустроили своё гнёздышко несколько ангелов, что любят Сэма Винчестера всем сердцем. Сказки о девочке, которой ещё столько всего предстоит узнать.

Рейстлин Маджере идёт по мирам, кроша их, словно улиток, выползших на сырую дорогу после ливня. Рейстлин Маджере несётся по вселенной кометой, надеясь в божественное созвездие превратиться, и хвост его тянет за собою всех, кто был ему верен.

В Сильванести распускается нежный июль — чистый, словно горные озёра, ласковый, словно соцветия в ловких пальцах шалафи. Но в родной лес Даламару никогда не вернуться, и он иной красотой любуется, ещё у него не отобранной: как Рейстлин травы перебирает. || Даламар мучается противоречиями, а Рейстлин... просто невыносимый Рейстлин.

Есть слишком много вещей, которые Даламар делать не должен. Например, беспокоиться за болеющего шалафи и просить помощи у жреца Паладайна. || Написано в качестве пропущенной сцены из Трилогии близнецов, о которой в книгах вспоминает Даламар: он действительно просил в храме Паладайна исцеления для Рейстлина.