— Ну, ну... Больно тебе? Хорошая девочка. Держись.

Гаррет чесал Фьюру за ухом, пока Андерс осторожно обрабатывал глубокую рану у неё на боку.

— Несколько рёбер сломано, — невесело сообщил целитель. Гаррет, скрипя зубами от злости, сжал свободную руку в кулак и процедил:

— Ублюдки.

Мысленно он проклинал работорговцев, ранивших его собаку, куда более жуткими словами — и жалел, что взаправду не наложил на них парочку проклятий помучительней, прежде чем упокоить. Ох и расквасил бы он рожу Гамлену и за обман матери, и за махинации с имением, и за Фьюру… даже жаль стало, что дражайший дядюшка вновь где-то там пьянствовал и домой пока не явился.

— Сейчас полегчает тебе, бедняжка, — Гаррет мягко провёл пальцами по затылку Фьюры, и она тоненько, жалобно заскулила. Умные глаза, помутневшие от боли, слегка прикрылись — собака устала и хотела поспать, но мучилась.

— Ты у меня умница. Накрепко вцепилась в шею этому говнюку. Будет знать, что бывает, если полезть к мабари.

Фьюра вяло тявкнула, и Гаррет тепло улыбнулся ей.

Фьюра была с ним с юности. Он помнил момент, когда отец принёс её домой, словно это случилось вчера — десять лет назад в пятнадцатый день зимохода Малкольм распахнул дверь, впустил в сени морозный воздух и вынул из-за пазухи маленький пищащий комок, оказавшийся щенком мабари. Гаррет, которому в тот день исполнилось пятнадцать, встретил отца со счастливым, абсолютно детским визгом и тут же схватил кроху на руки.

— Мабари — сложная порода, но преданная, — пояснил отец, серьёзно глядя ему в глаза. — Но если будешь заботиться о ней и совладаешь с норовом, когда она вырастет, вернее друга у тебя не будет.

Гаррет прижал бережно к груди скулящую бусинку из короткошёрстного меха, погладил большим пальцем маленькие, пока ещё опущенные ушки и от всего сердца пообещал:

— Я обязательно справлюсь, па.

Теперь Гаррет повзрослел, а Фьюра считалась уже немолодой собакой и, вероятно, доживала последние собачьи лета, хоть пока и не ослабла окончательно. Но одного у них с Гарретом было не отнять: они всё ещё оставались лучшими друзьями.

— Она не себя защищала, а тебя, — заметил Андерс, озабоченно качая головой. — Не тревожься, если что, я просто ненадолго погружу её в сон, чтобы она отдохнула.

— Спасибо тебе.

Гаррет аккуратно, чтобы не растревожить ран Фьюры, устроил её голову у себя на коленях и гладил её, пока Андерс накладывал чары. На глаза навернулись слёзы — Гаррет, вопреки образу беззаботного крепыша, которому всё нипочём, вообще-то плакал легко, но всегда тайком. В детстве за слёзы можно было получить либо нагоняй от матери, либо насмешку от Карвера, а уж теперь, когда он взрослый здоровый лоб, разнюниваться стало как-то совсем стыдно. Так что он поспешно отвёл взгляд и отвернулся — хотя и догадывался, что уж Андерс-то точно его бы не осудил. Тот поглядывал на него украдкой, и Гаррет это заметил, и Андерс явно заметил, что он заметил, но оба деликатно промолчали.

Фьюра вздохнула скуляще и ткнулась сухим горячим носом Гаррету в ладонь.

— Сейчас поспит, к утру ей немного полегчает, — Андерс поднялся с коленей, с наслаждением потянулся, хрустнул от души позвоночником и по-свойски потрепал Гаррета по спине. — Раны паршивые, конечно, но ты не раскисай, выживет твоя боевая подруга.

— Что б мы без тебя делали, — Гаррет пожал ему руку, но провожать его не пошёл — не хотел оставлять собаку одну и даже спать планировал с нею рядом.

За окном завывала метель, прямо как в тот самый день, когда Малкольм принёс крошечную Фьюру в их старый дом в Лотеринге. Гаррет поскрёб собаке затылок и принялся готовиться ко сну: переложил Фьюру поближе к своей лежанке — в доме дядюшки кроватей на всех не хватало, и старшему сыну Хоуков удобств не полагалось в первую очередь — снял с себя часть одежды, оставшись в рубахе и узких льняных брюках, принёс воды для себя и Фьюры.

— Защитница моя, — ласково пробормотал он, вспомнив слова Андерса, и устроился рядом с собакой. — Крепись, маленькая. Всё будет хорошо.

Точно так же, в обнимку с верной Фьюрой он много лет назад лежал на чердаке дома в Лотеринге, когда отец отказал ему в помощи после стычки с волками. Малкольм обошёлся с ним так сурово в наказание за то, что Гаррет ослушался его, залез слишком далеко в лес по грибы и насилу ноги унёс от хищников, почуявших лёгкую добычу. Солома мерзко кололась сквозь одежду и простыню, укушенная нога, хоть Гаррет и сносно её целебными чарами залечил, всё ещё ныла, и он обиженно сопел Фьюре в шею, а собака лизала его лоб тёплым, шершавым языком и подвывала, вслух жалела его.

— Чего он так со мной, а? — шмыгнул носом Гаррет, зло сжимая руки в кулаки. — Я ж для всех старался... Мелким вечно с рук всё сходит, а я, чего, хуже, что ли?...

Фьюра не могла ответить ему членораздельными словами, но ткнулась ему влажным носом в лоб так ласково, что Гаррет понимал: уж для неё-то он точно самый лучший на свете.

Теперь, не в силах сомкнуть глаз целую ночь, Гаррет сам уткнулся ей в затылок и прошептал:

— Давай-ка поправляйся, Фьюра. Ты у меня самая лучшая девочка.