Они едут целую вечность. По крайней мере, именно так эта поездка ощущается для Оксаны. Знакомые фасады зданий сменяют друг друга, превращаясь в смазанную карусель из смутно знакомых образов, уподобляясь мыслям девушки. Они ровно так же вертятся причудливым калейдоскопом. За эту маленькую вечность Оксана успевает перебрать в голове сотни, тысячи вариантов развития событий. Как упившийся в хлам отец врывается в Коралл и начинает переворачивать столы. Как достает табельное и принимается размахивать им. Хотя он же не станет. Не станет же?... Палец простреливает болью, и Оксана ахает, замечая капельку крови, блеснувшую у кутикулы.
- Черт, прокусила, - она не сразу осознает, что произносит это вслух.
- Че… - доносится до нее растерянное Генино, а после она слышит, как он цокает языком и раздражения выдает, - Как маленькая, ей богу.
- Да иди ты! - огрызается Оксана, быстрее, чем успевает подумать. Потому торопливо добавляет тихое “Извини”.
Разглядывает маленькую полоску крови, а потом, словно подтверждая слова Гендоса, как ребенок запускает палец в рот. Но так действительно болит уже меньше.
- В бардачке посмотри, у Давида точно есть какие-нибудь пластыри, - непринужденно произносит парень так, словно копаться в бардачке чужой машины не что-то из ряда вон выходящее.
И уже гораздо менее непринужденно смотрит на нее. Оксана может и не заметила бы этого, если бы Зуев чуть больше старался. Но он вообще не умеет быть незаметным. Хотя чего стоило ожидать от человека, который добровольно надевает оранжевые штаны?
Оксана все же слушает его совет и роется в бардачке. Чеки, смятые бумажки, пачка салфеток, четки и браслеты, солнцезащитные очки… Очки! Она на секунду зависает, разглядывая ярко-красную оправу и линзы в форме сердечек. Казалось бы, обычная безделушка, которую можно приобрести на любой ближайшей барахолке. Оксана бы так и подумала, если бы буквально пару дней назад не видела их у Нади. Конечно, это все еще может быть обычным совпадением. Но в голове тут же начинают мелькать все взгляды, разговоры и случайные прикосновения. На долю секунды ее вышвыривает из реальности, голову заполняют вопросы: “Как? Что они тут делают? Они с Давидом?...”. Оксана встряхивает головой. Вот это сейчас ее должно волновать меньше всего.
- Нашла? - уточняет Гена, кидая очередной короткий взгляд в ее сторону.
Он даже не старается.
- А, ага, - девушка действительно выуживает запечатанную упаковку пластырей.
Это хоть немного, но отвлекает от тревожных мыслей. Вот только стоит ей перевязать палец, как удушающее чувство возвращается.
Снова.
- Оксан, - голос подводит его, Гена сбивается и делает паузу, чтобы прочистить горло, - Все будет…
- Не говори только, что “все будет хорошо”, пожалуйста, - резко выпаливает в ответ, скрещивая руки на груди, и вжимается в спинку кресла всем телом, - Не будет. Я знаю.
- Окс…
- Не надо, ладно? - Оксана кидает отчаянный взгляд на парня, пересекается взглядами и чувствует, что вот-вот заплачет, - Просто… Не говори ничего.
- Хорошо, - поразительно послушно отвечает Гена, удерживая зрительный контакт еще пару секунд, и возвращается к созерцанию дороги.
Оксана закрывает глаза и запрокидывает голову, нервно выдыхая. Слезы жгут глаза и нос, стремясь как можно скорее пролиться. Но девушка упорно сдерживает их - не время распускать сопли. А потом ощущает легкое прикосновение к руке. Гена. Ну, конечно. Если она сейчас посмотрит на него, то заплачет. Оксана привыкла справляться сама с семейными проблемами. Изредка в обнимку с Борей или мамой - не с кем-то чужим.
Оксана видит этот заботливый, теплый взгляд, из-за которого действительно готова расплакаться. Уже и язык не поворачивается назвать Гену “чужим”. Не после всего, что он для нее сделал: не бросает ее, следует за ней, не давит и не пытается наседать.
“Слишком много сантиментов,” - думает Оксана, смаргивая слезы, и ерзает в кресле. Она выдавливает улыбку, которой пытается сказать то самое внеочередное безмолвное “спасибо”. Ей мерещится короткий кивок, но быть может это всего лишь ее разбушевавшаяся фантазия. Обдумать это девушка не успевает - Гена останавливается на парковке неподалеку от Коралла. Больше у нее нет времени на передышки: нужно идти, а лучше бежать (зная ее отца).
Она не медлит - выбирается из машины и сразу идет в сторону ресторана. К счастью, никаких перевернутых столов, табельного оружия и пальбы не обнаруживается. Оксана даже успевает расслабиться при виде отца, старшего Кудинова и Аллы. Только призрачная радость испаряется в тот же миг, как отцовский кулак соприкасается с щекой Стаса. Раздается громкий вздох - это Марина, выглянувшая из второго зала, - и после него помещение наполняется какофонией звуков. Хлопок удара, чужой болезненный вскрик, скрип ножек стула, отцовская ругань.
- Константин Анатольевич! - раздается в этом хаосе голос Гены, проскользнувшего перед Оксаной.
- Папа! - вскрикивает она поразительно громко и кидается к отцу, словно и не боится что ее могу задеть ненароком.
- Гена, убери его! - приказывает Алла Вениаминовна, вставшая перед Кудиновым, словно действительно может закрыть мужчину собой.
Гена слушается беспрекословно, тут же делся шаг вперед, и Оксана успевает подумать, что ей, вероятно, придется разнимать их с отцом. Но тот лишь отмахивается от парня с длинным протяжным и безбожно пьяным “А-а-ай”. Зуев отшатывается, подумав, что тот на него замахивается, но вместо этого нетвердой походкой направляется к выходу. Оксана видит, как за плечами отца захлопывается стеклянная дверь, и только в этот момент понимает, что ничего не сделала. Она словно приросла ногами к полу, уменьшилась до микроскопических размеров и потеряла все силы. А может, она просто стала снова той самой двенадцатилеткой.
- Тише, тише, - слышит она бормотание Гены у самого уха и чувствует его теплые пальцы сжавшиеся чуть выше локтя.
Тогда то Оксана осознает, что ее всю колотит. Сильнее, чем в бассейне. Сильнее, чем после клуба. Она смотрит на Гену, который стоит все так же близко, почти касаясь своим носом ее виска. От одного этого прикосновения по телу разливается приятное чувство, заставляющее тревогу постепенно отступить.
- Нет, ну у меня уже слов не хватает, - голос Аллы Вениаминовны возвращает девушку в реальность.
Оксана прокашливается и неуклюже, слишком неуклюже для синхронистки, переступает с ноги на ногу. Они с Геной молча наблюдают за разворачивающейся картиной. Как Марина сметает осколки стакана (видимо, упал, когда потасовка только началась), как лысый парень за баром апатично протирает стаканы, и как хозяйка Коралла копошится в аптечке. Даже Гене довольно быстро находится место в этой карусели безумия - его подзывает Марина и просит помочь собрать осколки.
Оксана думает уже сделать шаг вперед, чтобы как-то помочь им или хотя бы извиниться перед Кудиновым, но ее сбивает Алла. Она касается подбородка Стаса - мужчина тут же болезненно морщится, - и придирчиво разглядывает чужое лицо. Он дергается и шипит стоит ей только взять в руки ватку.
- Я еще даже ничего не сделала.
Она прикасается к чужому носу, после чего раздается уже по-настоящему болезненный вздох.
- Замри, - ее голос строгий, хоть и не такой стальной, как парой минут до этого, - Голову не запрокидывай.
Она вновь прикладывает (довольно безжалостно) ватку к пострадавшему носу. Снова раздается болезненное “Ай!”, заставляющее женщину закатить глаза и покачать головой.
- Терпи, - строго говорит женщина, - я же это как-то терплю, и ты терпи.
- Сомнительный аргумент… - бормочет мужчина, но больше не дергается.
- Рот закрой.
Оксана топчется на месте, наблюдая странную сцену, и не знает, куда себя деть.
- Я бы на твоем месте догнала его, - внезапно произносит Алла, не отрываясь от работы, - пока не угодил в какую-то передрягу.
Девушка смотрит то на нее, то на Стаса, то на сотрудников Коралла.
- И Зуева с собой возьми.
- Помощь не нужна? - неуверенно уточняет Оксана, как будто бы на самом деле может хоть что-то сделать.
- Иди уже, - взмахивает женщина рукой, кидая таки на нее короткий взгляд, и криво улыбается.
Оксана кивает и выскальзывает за дверь, совершенно не понимая, как сможет отыскать отца. Оглядывает улицу, в поисках знакомой фигурой. Оглядывает полупустые веранды, силуэты вдалеке и начинает чувствовать, как паника подступает к горлу. К счастью, сгорбленная спина отца довольно быстро обнаруживается.
- Пап…
- А, это ты, - по его разочарованному тону Оксана понимает, что он перебрал (его голос всегда звучит так, стоит ему выпить лишнего).
- Извини, что не Феликс Эдмундович…
Отец смотрит на нее абсолютно глупым, пустым взглядом. Кажется, он совсем не понял шутки. Оксана заглядывает в его покрасневшие, маслянистые глаза, но понимает, что не может более выдержать ни секунды.
- Так, ладно, давай мы отвезем тебя домой, - тихо говорит она, касаясь его локтя.
- Отстань, а… - отец вяло отмахивается, неуклюже оступается, и Оксана кидается вперед, цепляясь с новой силой за ткань его свитера.
- Константин Анатолич, осторожнее. Вы куда ж так полетели то, а? - хмыкает подлетевший к ним Гена и придерживает его за вторую руку.
Такой контакт мужчину очевидно не устраивает. Он вперяет взгляд в сторону Зуева и уже собирается открыть рот, чтобы выдать огромную пьяную тираду о том, какое они все (в особенности Гена) дерьмо. Оксана прекрасно знает это, поскольку за всю жизнь не раз и не два слушала эти огромные, пространные монологи.
- Так, все, - строго произносит она, дергая отца за руку, зная, что так переведет весь гнев на себя, - Мы садимся в машину, и Гена везет нас домой. Это не обсуждается.
Отец бубнит под нос, но не сопротивляется, когда они тянут его в сторону машины. Оксана смотрит под ноги, оправдывая это тем, чтобы отец не споткнулся и не расквасил себе лицо - этого им только не хватало. Хотя на самом деле ей просто стыдно смотреть на Гену. Она вывалила на него столько скелетов из семейных шкафов, что любой другой человек уже давно должен был сбежать. По крайней мере, ни одному парню она еще не рассказывала и не показывала так много о себе. Никому. Ни мальчикам, с которыми встречалась в школе, ни случайным знакомым на рейвах, ни Паше.
Всю дорогу до дома она нервно теребит отклеившийся краешек пластыря. Отец, на их общее счастье, умудряется провалиться в полудрему, то и дело пьяно похрапывая. На очередном особо громком храпке он дергается и шмыгает носом так громко, что Гена не удерживается от смешка. Оксана сама не сдерживает улыбки, после чего чувствует прикосновение к собственной руке. Генины теплые пальцы накрывают ее холодные, мягко сжимают и медленно переплетаются с ее. Большой палец тут же принимается вырисовывать круги на ее тонкой коже.
И все-таки, она слишком драматизирует.
- Помочь тебе? Ну… с ним? - уточняет Гена, когда они выбираются из машины, и с неловким смехом добавляет, - А то еще клюнет у тебя в подъезде где-нибудь.
- Нет, спасибо, Ген, - Оксана качает головой, кидая беспокойные взгляды в сторону шатающегося отца.
Его кренит то вправо, то влево, пока он вышагивает в сторону подъезда.
- Точно? А то он щас в кусты навернется. Это у вас семейное, я смотрю.
Оксана стучит по его плечу и, слыша громкое “Ауч!”, не сдерживает смешка.
- Спасибо, - благодарит она, - Опять. Если честно я уже уст…
Договорить ей не дает Гена, который хватает ее за руки и притягивает к себе. Оксана утыкается в знакомое плечо, крепко зажмуривается (прямо как в детстве) и позволяет себе забыться. Парень обнимает ее крепко, гладит по спине и волосам - пальцы застревают в спутанных локонах, то и дело дергая за пряди.
Оксана хочет еще задержаться в этом моменте полном умиротворения, хорошего и теплого, но слышит ругань отца. Оборачивается и видит, как он прислоняется к поручню, опасно свешиваясь вниз.
- Ладно, мне пора, пока он “в кусты не угодил”, - кидает Оксана вместо прощания и в самом деле торопливым шагом идет в сторону отца (чтобы не сорваться на бег ей приходится приложить титанический объем усилий).
Она останавливается возле мужчины и застывает. Она не может. Просто не может заставить себя снова коснуться его. Оксана слышит, как Гена заводит машину и трогается с места. Выпускает тяжелый вздох, от которого сотрясается все тело. Хотя, может быть, она дрожит вовсе не от этого. Девушка таки укладывает ладонь на спину, обтянутую тканью свитера, и наклоняется в попытке заглянуть в чужое лицо.
- Ты как? - мягкости в ее голосе слишком много для того, кто устроил столько драмы за один вечер.
Но это все еще ее папа. Тот кто учил ее кататься на велике, а потом прикладывал к разбитым коленкам слюнявый подорожник. Тот кто заплетал ей ворча и ругаясь корявые косички в школу, когда мама попала в больницу с отравлением. Поэтому просто не находит в себе сил на строгость и грубость. Она согревает местечко между его лопаток своей ладонью, пока он приходит в себя.
Она знает, что завтра это забудется.
- Зачем ты это устроил? - спрашивает Оксана, поглаживая чужую спину, - Он же ничего не сделал. Ни тебе, ни мне.
Он молчит, хотя девушка и так знает почему, а вернее из-за кого он все это устроил. Из-за нее. Судя по растерянному лицу Стаса, отец даже не потрудился объяснить сути претензии. В этом он весь. Сначала бьет, потом думает и говорит.
- Оксан… - заплетающийся язык подводит отца, не дает договорить, как думает Оксана, нечто важное, - Я т… Ч-черт. Пр-рости меня.
В отцовском голосе ей чудятся слезы.
Мужчина разворачивается, все еще упираясь рукой в металлический поручень, и поднимает взгляд на дочь. Оксана смотрит на него в ответ и видит, он вот-вот начнет плакать и упадет перед ней на колени. Так уже было. Когда ей было лет десять. После особо громкого скандала с кучей обидных слов и разбитой посуды. Когда мама заперлась в ванной и долго плакала, маленький Боря прятался под одеялом, а Оксана, шмыгая носом от непролитых слез, собирала осколки на кухне. Отец встал рядом с ней на колени, опустил голову и заплакал с повторяющимся “Оксан, прости… Прости меня, пожалуйста.”.
От воспоминаний Оксана вздрагивает, отворачивается на долю секунды, и уже следом натягивает на лицо ободряющую улыбку:
- Пап, все хорошо, - ложь поразительно легко слетает с губ.
- Нет, вообще “не хорошо”.
Теперь уже не получается бороться - слезы наворачиваются на глаза. Живот скручивает тугой болью так, что Оксана готова сжаться и больше не двигаться. Если честно, она готова лечь и умереть от усталости. И это не останавливается. Болит все нутро, как будто душевные муки плавно переходят в физические. Девушка чувствует каждый удар сердца, отдающийся отзвоном холода во всем теле. Но тем не менее она берет отца под локоть и ведет в сторону дома.
- Идем, пап.
Дома она скидывает его на диван - все равно мама не пустит его в таком состоянии в спальню. Оксана стаскивает с него ботинки и укладывает на полку для обуви. Сама скидывает куртку, вешает на крючок и опускается, чтобы расшнуровать кроссовки. Вот только сил больше не остается. Она прислоняется к банкетке и радуется, что сейчас хотя бы не зима и погода сухая - не хотелось бы оказаться в луже.
На звук возни из своей комнаты выходит Боря, сонно потирающий глаза (как будто сам не провел последние часы за болтовней с Кисловым). Оксана хочет было подняться, но ее хватает лишь на то, чтобы стащить обувь и швырнуть ее подальше от себя. На то чтобы посмотреть на брата сил, разумеется, не находится тоже. Она прижимается спиной к входной двери, устраиваясь чуть удобнее, и говорит:
- Он подрался с Кудиновым.
Она не уточняет с каким именно. Не то, чтобы здесь много вариантов. Илья слишком порядочный и покладистый (хотя слухи о том, что он на пару с подругой пытался сбежать, говорят об обратном). Рауль в областной лечебнице, где ему и место. Эта мысль все так же не приносит нужного удовлетворения - Оксана не чувствует абсолютно ничего. И остается лишь… Стас. Но Боря ничего не говорит, а значит это все не так важно.
- Ничего серьезного, - все равно продолжает бормотать Оксана, - Как мне показалось.
Она снова врет. То что отец ударил собственного лучшего друга - это вполне “серьезно”. Как и то, что секрет, который она пыталась уберечь, расползся так сильно, что затронул не только ее саму и семью, но и других людей. Дурацкие слезы вновь подступают к горлу. Девушка быстро вытирает нос, надеясь, что брат ничего не заметит. Вернее, сделает вид, что ничего не замечает. Но Боря все так же стоит рядом.
- Все живы, никто не умер, не переживай, даже стрельбы не было, - на кой черт она добавляет последнюю фразу, Оксана сама не может понять.
Слова сами вырываются изо рта. Вместо чего-то дельного, она продолжает делать им обоим больно. Не получается просто взять и сказать: “Борь, я тебя люблю. Ты мне очень нужен, братишка. Я так перед тобой виновата”. Оксана обхватывает собственные лодыжки и наблюдает за тем, как брат опускается рядом. Его знакомый тяжелый взгляд попадает в ее поле зрения. Только за привычной насупленность прячется нечто другое: уязвимо-открытое, искреннее, рвущееся изо всех сил наружу.
Эта находка развязывает язык.
- Я фиговая старшая сестра, - признается Оксана, чувствуя долгожданное дребезжащее облегчение, - Но, Борь, я… я так устала.
Она хочет продолжить, но истерика накрывает ее с головой и не дает издать ни малейшего внятного звука. Оксана икает, без конца касается собственного лица, растирая кожу до красноты. Наверное, со стороны она похожа на припадочную. “Что ж, достойная компания для Рауля,” - проносится мимолетной вспышкой в голове и почти заставляет девушку рассмеяться. Но хотя бы это ей удается сдержать.
Она сдвигается в попытке встать и думает попросить брата о помощи. Но Боря оказывается быстрее и ловчее - затягивает старшую сестру в крепкие объятья, вынуждая уткнуться в собственное острое плечо. Оксана прижимается к нему ближе, отчаянно цепляясь за ткань растянутой домашней футболки. От Бори пахнет потом, душным подарочным дезодорантом и чуть-чуть гарью.
- Никакая ты не фиговая сестра, ясно тебе? - шепчет Боря ей куда-то в ключицу и прижимает с каждой секундой все ближе к себе, - Слышишь? Не фиговая.
Кроме короткого “угу”, Оксана и не может ничего выдавить.
- Это я хреновый брат.
- Заткнись, - ей хочется в довесок стукнуть его, но руки сопротивляются.
- Нет, не заткнусь, - с тупоголовым упрямством продолжает он, - Ты помириться пыталась… поговорить там. А я себя вел, как тупой баран.
Оксана запускает пальцы в светлые вихры и аккуратно перебирает их. Это успокаивает обоих, позволяет немного ослабить объятья. Девушка замечает, что до этого момента почти не дышала - у Бори слишком тесная хватка.
- Просто там с поступлением, да еще у Кисы башню рвет… - Боря отстраняется, стыдливо тупит взгляд, - Прости. Чет я не вовремя с этим всем. Ты же…
- Нет, самое время, - она смаргивает последние слезы и выдавливает улыбку, - Расскажешь, чего там Кислов учудил опять?
Боря поднимает на нее неуверенный взгляд, который с каждой секундой светлеет и едва ли не сияет яркостью тысяч далеких звезд. Кивает, быстро поднимается и помогает встать сестре. Внезапно замирает, вспомнив что-то, и с коротким “А” начинает копошиться по карманам собственной куртки. Он вкладывает небольшой предмет в руку Оксаны и произносит:
- Для Гендоса.
Девушка пораженно смотрит на собственную ладонь, разглядывая блестящую связку ключей.