В квартире было тихо, даже слишком. Марат поставил пакет у холодильника и, присев на единственный имеющийся на кухне низенький стул, прикрыл глаза. Прислушался. Сперва ничего не было слышно, но затем он уловил чьё-то тихое дыхание, будто бы кто-то, прижавшись вплотную, стоял у него за спиной. Марик резко обернулся, но, как и следовало ожидать, никого не увидел. И всё же кто-то мгновенно взорвался весёлым хохотом, эхом раздавшимся по кухне. Вскоре смолк, будто бы зажал — или ему зажали — рот рукой, и лишь изредка издавал короткие сдавленные смешки.

— Как чудно, — пробормотал Елисеев. — Сошёл с ума в двадцать два года. Видимо, всё-таки от деда унаследовал…

Его бабушка, конечно, всегда говорила, что в каждый праздник нужно оставлять горбушку хлеба и мисочку с молоком для домового, иначе худо будет всей семье. Да и в детстве с ребятами он не единожды пытался вызвать то Пиковую Даму, то Кровавую Мэри, то чёрта, что, судя по всеобщим визгам, в какой-то степени даже получалось. Но к такому его жизнь точно не готовила!

Однако шиза шизой, а жизнь продолжается, и после жаркого августовского дня хочется под холодненький душ. Но сначала — покушать.

Проверив, работает ли холодильник, часть продуктов Марат сложил туда, другую часть — в шкафчики над столешницей, которые выглядели совершенно новыми, если не считать слоя пыли на них. Впрочем, неудивительно — с такой-то хозяйкой. Непонятно, зачем их вообще повесили.

Разбираться в устройстве новой плиты Марик никакого желания не испытывал, и потому, мысленно поблагодарив хозяйку за оставленный электрический чайник, по-быстрому организовал себе привычный ужин, состоящий из лапши быстрого приготовления и чашки чёрного чая с бергамотом. Когда Марат уже поднял накрывавшую его «Роллтон» тарелочку и по кухне распространился аромат напитавшейся кипятком вермишели со вкусом курицы, тот самый «кто-то» вновь дал о себе знать, судорожно вздохнув и капнув слюной на деревянный стол, не застеленный скатертью.

Марат тоже вздохнул, только куда судорожнее, с нотками зарождающейся истерики. Даже есть как-то расхотелось. Однако живот уже сводило от пустоты, и Марик накрутил на вилку лапшу и отправил в рот. Проглотил, почти не жуя, и призадумался.

Что ж ему теперь, пойти к Большаковым (Марат чуть не прыснул, услышав взятую от мужа фамилию Любани), постучаться и сказать: «Извините, люди добрые, у вас тут квартира с приведениями, которые надо мной насмехаются»? «Ах, а ещё мне один молодой человек чуть руку не откусил, поможете, как соседи соседу? Намордник вместе подберём».

Во время приёма пищи ему больше не мешали, даже слюну вытерли за собой, но Марат нет-нет да поглядывал по сторонам. А наевшись, оставил на столе бульон с остатками лапши и осевшей на дне приправой и неловко предложил:

— Можешь… можете?.. доесть, если хотите. Если это вообще возможно… Господи боже.

Ну а что, вдруг и правда домовой не рад новому хозяину?

И отвернулся от греха подальше. Вид самовольно исчезающего из тарелки бульона он бы не выдержал.

Поговаривают, что утро вечера (в его случае — ночи) мудренее, поэтому Марат побрёл в ванную комнату, чтобы смыть с себя остатки этого почти что завершившегося дня. Разложил по полочкам мыльно-рыльные принадлежности, повесил белое махровое полотенце на крючок и стянул измятую футболку. Затем взглянул в зеркало. Потом обернулся. И опять в зеркало.

Согласно отражению, прямо за ним стояла девушка. Вполне себе безобидного вида. Только вот её длинные тёмные волосы были взлохмачены и спутаны так, что с ними справился бы разве что грумер. И чёрные, без белка, глаза излишне выделялись на фоне мертвецки бледной кожи. А на белой ночнушке пестрели тёмно-красные, почти коричневые пятна. Но улыбалась она своими бескровными губами вполне дружелюбно.

— Я, конечно, рад знакомству… — девушка пару раз медленно хлопнула редкими ресницами, словно пыталась понять, о чём идёт речь. — Но я собираюсь раздеваться. Может, отвернёшься?

Она широко распахнула глаза, затем слегка заторможенно прикрыла их своими маленькими ладошками и — Марик был готов поклясться, что она ещё и покраснела! — растаяла белой дымкой, напоследок взглянув на его торс сквозь оставленную между пальцами щёлку. Теперь в зеркале отражался один только Марат, но перед глазами у него всё ещё стояла бледная, как лист бумаги, девушка с неестественно красными щеками, напоминавшая какую-нибудь размалёванную девицу из советского фильма. Причесаться, правда, забыла. И сорочку ночную на сарафан не сменила.

Марат тоже прикрыл лицо ладонями. И всхлипнул.

А когда залез уже в ванну, под отрезвляюще холодные струи воды, принялся рассуждать:

— В целом, злобной она не выглядит. Может и не опасна. Просто балуется. Ну, типа, как те приведения из «Каспера».

Как в знак подтверждения на кухне что-то загремело. И оттуда же послышался заливистый смех.

***

Утро было вполне себе добрым, а Марик — живым. Да, где-то в полчетвёртого кто-то разбил оставленную на столе тарелку, уже пустую, но после этого так сокрушённо рыдал в течение получаса, что невозможно было не поверить, что ему очень жаль.

Марат в сотый раз потянулся и с огромным нежеланием встал с кровати. Расправив сбившуюся за ночь простыню, накинул сверху цветастое одеяло и внимательно осмотрел комнату. Комод, небольшой письменный стол, стул на колёсиках и односпальная кровать, — ничего сверхъестественного. Пока кое-кто не начинал в очередной раз смеяться или дышать в ухо.

Умывшись и закинувшись злаковым батончиком, Елисеев решил заняться тем, что у него лучше всего получалось, — избеганием собственных проблем. Вернее, пойти прогуляться по липовой аллее, примеченной им ещё вчера вечером, а там, может, само как-нибудь да рассосётся…

Подъезд встретил его гробовой тишиной, однако, когда Марат уже был на третьем пролёте, кто-то начал подниматься по лестнице ему навстречу. Завидев вчерашнего «молодого человека», Елисеев попытался придать себе максимально непринуждённый вид, но, по-видимому, только привлёк ещё больше внимания, и его аккуратно, но крепко схватили за руку. Оценив остроту когтей, лишь каким-то чудом не вспоровших его кожу, Марат расплылся в очаровательной улыбке. Уголок рта, правда, слегка задёргался.

— Как странно, — изрёк молодой, очевидно, нечеловек.

— Действительно, — согласился Марат, со страхом и благоговением наблюдая за тем, как длинный язык соседа прошёлся по верхнему ряду острых зубов и скрылся где-то в глубине рта.

— На тебя не действует морок.

— Правда? — незнакомец кивнул. — Чудесно.

— Ничего чудесного, — возразил тот, отпустив, наконец, руку Елисеева. Марик потёр оставшийся на смугловатой коже след, но ничего не сказал. Не съели и спасибо. — Тебя же всю ночь доставали мелкие, да? Призраки то есть.

Ох. Так их всё-таки было несколько.

— Я бы дал им нагоняя… если бы ты пустил меня к себе.

— В квартиру?.. — неуверенно уточнил Марат.

Сосед, не в обиду ему, доверия не вызывал. Он был худым, чуть выше самого Марата, с длинными смоляными волосами, частично прикрывавшими овальное лицо. Бледная кожа его отливала голубым; глаза были почти бесцветными, как стёклышко или льдинка, с тонким вертикальным зрачком. Всё его тело скрывала странная чёрная одежда, не то пончо, не то мантия, оставлявшая на виду лишь тонкую шею с выступающим кадыком, руки до локтей и носы массивных берцев. Определённо не та личность, которую хочется пускать в только-только обретённый дом.

Но разве у Марика был выбор? Разве что пойти к Большаковым, но… Вот они ему скажут, что ничего не слышат, что всё это просто у него в голове, и вызовут добрых дядек-санитаров.

— Ладно, пойдём.

Тут на третьем этаже что-то громыхнуло, и мимо них, зараз перепрыгивая несколько ступеней, пронеслась босая русая девчонка, за ней, не отставая, — бабка в пёстром халате и платке. Сосед едва успел притянуть к себе за шкирку Елисеева.

— Спа… — Марат повернул голову и осёкся, увидев прямо перед собой приоткрытый рот с зубами, похожими на те, что бывают у акул на каком-нибудь «Энимал плэнет» или «Зоо ТВ». — Какой ужас! — воскликнул он и, подавив идиотское желание засунуть руку в пасть и посмотреть, что произойдёт, спросил: — Тяжело, наверное, зубы чистить?

— Тяжело, на щётках разориться можно, — подтвердил сосед и подтолкнул Елисеева вперёд: — Иди уже.

В квартире сосед сразу же разулся, аккуратно поставил к стеночке ботиночки размера сорок третьего и проследовал своими ножками, с виду едва тянущими на сороковой, за Елисеевым.

— Чай, кофе? — гостеприимно предложил Марат, напряжённо оглядываясь. Где же эти призраки прячутся?

— Ча-ай? — протянул его новый знакомый, словно вспоминая, что это и с чем это едят. — Можно. Давно не пил.

— Чёрный, зелёный?

Он задумчиво сдвинул короткие, но густые чёрные брови. Любая девчонка позавидовала бы такой аккуратной форме. Подщипывает, что ли?

— Без разницы, — выдал сосед спустя полминуты раздумий.

Марик пожал плечами и, указав гостю рукой на стул, полез за упаковкой «Кёртиса» в шкафчик.

— Как тебя зовут-то? — спохватился Елисеев.

Он опустил пирамидки в кружки и напомнил себе купить заварочный чайник. Или взять один из маминых — она всё равно каждый год новый покупает. Марат даже не удивился, когда, вернувшись домой после полугодового отсутствия, обнаружил у себя в шкафу вместо старой одежды парочку пузатых чайничков и сервиз, который сам же подарил маме пару лет назад. Иногда ему казалось, что в наследство она оставит не двухкомнатную квартиру на окраине, а такое количество посуды, что на выручку от продажи можно будет купить «трёшку» в центре.

— Демьян, — как-то неохотно представился его новый знакомый и присел, идеально выровняв спину и сложив руки на коленях. Будто на допросе, ей-богу.

— Красивое, — на комплимент Демьян никак не отреагировал, лишь тихо скрипнул стулом. — Меня — Марат. Приятно познакомиться?..

Гость только кивнул.

— И почему же на меня морок не действует? — спросил Марик, облокотившись на столешницу и наблюдая за начавшей бурлить в чайнике водой.

— А мне почём знать? Может, в роду был кто-то из наших.

— «Наших»?

Марат залил в кружки кипяток и втянул носом распространившийся по кухне запах малины. Сейчас бы детство, июль да к бабушке в деревню, а не вот это вот всё.

— Ну-у… — Демьян неопределённо махнул рукой, и взгляд Марата зацепился за выглянувший из разреза рукава острый локоть. — Таких, как мы.

— А какой ты?

Демьян вдруг недовольно засопел и резко поднялся со стула. Поправив ворот своей «оверсайз» мантии, решительными шагами направился в коридор. Ходил Демьян плавно, но уверенно, будто бы какая-то дикая кошка или… эльф, к примеру. А может?..

— Поговорю с ними. Будь здесь.

Елисеев поставил свою кружку на стол и присел на место Демьяна.

— По крайней мере, проблема одного стула решена… — утешил себя он, запивая горячим чаем рассыпчатое песочное печенье, купленное вчера по скидке.

Вернулся Демьян как раз в тот момент, когда Марат, сделав последний глоток, освободил стул.

— Больше они тебя не побеспокоят.

— А ты типа экзорцист? — поинтересовался Елисеев.

— Думаешь, экзорцист стал бы работать бесплатно? Я просто поговорил с ними.

— И что, они тебя вот так просто послушали?

— У меня есть некоторый авторитет, — заявил с некой, как показалось Марику, гордостью Демьян. Хотя в его почти безэмоциональном голосе трудновато было выцепить определённую интонацию.

Рядом раздался смех, который, впрочем, стих, стоило только Демьяну глухо зарычать.

— Что-то не больно они тебя слушаются, — хмыкнул Марик.

«Стоп, — внезапно задумался он, — разве могут эльфы рычать? Впрочем, почему бы и нет…»

— А что такое морок? — спросил Марат, чтобы прояснить хоть что-то. О своей видовой принадлежности Демьян, по-видимому, не горел желанием говорить, а Марику не очень-то нравилось, когда на него рычали.

Демьян сел на стул и взял в руки горячую чашку, будто бы согреваясь. Марат выглянул в окно — с таким-то ярким солнцем температура вряд ли была ниже двадцати пяти градусов.

— Трудно объяснить. Если коротко, морок заставляет людей видеть мир по-другому. В данном случае для простых смертных всякая нечисть — такие же простые смертные. Ты должен был принять меня за обычного парня в обычной одежде. И призраков ты слышать не должен, разве что какие-то отзвуки.

Сосед сыпанул в чай несколько ложек сахара, хорошенько размешал и разом опустошил всю кружку.

— Может, дело в мороке, а не во мне? Силы ослабли, тыры-пыры…

— Никто не спешит сжигать нас на костре, так что вряд ли. Святая своё дело знает.

— Кто-кто? — Елисеев закашлял, удивившись то ли внезапно появившейся на улице Нечистого святой, то ли тому, как Демьян облизнул губы своим длинным розовым языком, сильно выделявшимся на фоне общей бледности. — Что за святая?

— Девушка с лестницы. Мария Святая, ведьма. Бабушка её — тоже ведьма, но с мороком только помогает, не так сильна. И ещё пара колдунов.

— Нехило вас тут развелось… — присвистнул Марат. — Слушай, а Любовь Степановна, которая раньше в этой квартире жила, — гном, что ли?

Демьян кивнул и, набрав из-под крана воду — фильтр для кого стоит-то? — снова залпом выпил весь стакан.

— Давно так много не говорил, — пожаловался он. Выпив ещё один стакан, Демьян направился к выходу, как бы говоря, что здесь его дело сделано.

— А ничего, что ты мне всё это рассказываешь? — спохватился Елисеев, когда сосед уже зашнуровывал свои берцы.

— Сам ведь понимаешь: разболтаешь, и тебе не жить, — Демьян то ли улыбнулся, то ли оскалился, и глаза его будто бы блеснули в полумраке коридора, как блестит на солнце, выглянувшем из-за туч, лёд. — Я человека трогать не стану, а вот другие… Берегись, Марат.

Марат заворожённым взглядом проводил выскользнувшего за дверь Демьяна, ловя себя на неясном желании остановить соседа, поговорить ещё о чём-нибудь, хоть о той Святой и её бабке, которые его не так уж и интересовали; снова заглянуть в эти странные прозрачные глаза с расширявшимися и сужавшимися зрачками, прикоснуться к прохладной коже, пропустить сквозь пальцы чёрные, будто шёлковые нити волос, вдохнуть тот едва уловимый мускусный запах, который Марик почуял на лестнице, — сделать хоть что-нибудь.

Соседняя дверь хлопнула, и привалившийся к косяку Марат вздрогнул.

Какой-то морок на него всё же действовал, и ведьма к этому никакого отношения не имела.