Право же, кому пришла в голову идея рассадить десять миллионов ангелов по бездушным пустым кабинетам? Если бы Азирафаэль была человеком, она бы быстрее умерла от голода, чем обошла их все. Впрочем, перекусить ей и так немного хочется – надо будет запросить себе быстрый обеденный перерыв.

Но такая работа – проверять условия труда всех подчиненных. Верховная Архангелица не может позволить себе оставить хотя бы кого-то в стороне. (Возможно, ей движет невозможная вынужденная изоляция и выжигающее все живое внутри сочувствие – ну не может она представить, что кому-то может быть хорошо тут без чая, пирожных и какой-либо компании! У нее, конечно, была компания демоницы из всех существ на свете, и результат налицо, но все же).

Каблучки Азирафаэль задорно стучат по полу, предупреждая всех о явлении начальницы народу – она на секунду задумывается, как бы она нервничала, явись к ней с пустого места Гавриил, самозабвенно утверждающий, что он точно-точно понимает ее одиночество, и что главное лекарство в этих стенах – вкусный чай, особенно какой-нибудь Эрл Грей… Губы как-то сами расползаются в нервной усмешке.

А какой-то искаженный голос в ангельском подсознании все равно соблазнительно тянет: «Да бу-у-удет тебе! Ты же друга-а-ая!». И к нему хочется прислушаться.

 «Амитиэль, писарь девятого ранга, здравствуй – рада видеть!» — она улыбается, перекатываясь с носков туфель на пятки.

«Здравствуйте, Верховная Архангелица… — улыбается ей в ответ Амитиэль со своей темной короткой слегка завитой на концах прической. По последней ангельской моде, видать. — Вы по какому-то конкретному проступку?»

«Нет, нет, вовсе нет, ты прекрасно справляешься. Просто интересуюсь, все устраивает тебя в данных условиях?»

«Я не знаю. У меня, ну, других никогда и не было. Вы хотите предложить что-то конкретное?» — недоверчиво, в буквальном страхе сказать что-то не то, продолжает Амитиэль.

«А как часто ты общаешься с коллегами?» — Азирафаэль же не чувствует, как неестественно звучит. Ей кажется, что она несет благо – и это ее обязательно однажды погубит.

«Не то, чтобы часто. Так, иногда. Раз в сотню лет разговариваем, когда кому-то что-то нужно – и на том спасибо».

«Вы совершенно ничего между собой не обсуждаете? Как таковое возможно, не могу даже представить».

«Ничего ведь не происходит. А то, что и происходит, не нашего ума дело. Опять же, вы хотите что-то конкретное предложить мне?»

 «…Нельзя точно сказать: и да, и нет. Никто в мире не заслуживает вечности здесь!» — Архангелица обходит стол писаря, всплескивая руками и тут же ловя кольцо, спавшее с левого указательного пальца и смотрящее на нее немигающим взглядом очередного выгравированного глаза.

«Я вас впервые вижу лично, но знаю – вы провели свою «вечность» на земле. Неужто люди проводят ее лучше нашего?» — с надеждой спрашивает Амитиэль.

«Разные люди проводят свою жизнь совершенно по-разному. Однажды я созерцала такой же безжизненный офис. Мне было, признаюсь, плохо от мыслей своих. Неужто кто-то может взаправду любить это место?», — она нервно вцепляется в пышные рукава своей рубашки; нимбы позвякивают.

«Чтобы предлагать что-то альтернативное, нужно, чтобы альтернатива была известна и привлекательна. Мы же это уже обсудили».

«Это правда, это правда; спасибо за ответы».

«Вот поэтому младшие писари и кличут вас "Декоративной Архангелицей"», — едва слышно произносит писарь, отворачиваясь и продолжая работу.

«Не уверена, что услышала верно: повтори, пожалуйста? — искренне переспрашивает его собеседница, чувствуя себя от услышанного очень странно. — Никто за сказанное не будет наказан, обещаю».

«Вас зовут за глаза "Декоративной Архангелицей". Посмотрите на себя – вас не наняли, чтобы вы что-то изменили. Для большинства, кто вас и не увидит лично никогда, вы пустой набор букв в красивом костюме, вставший на замену другому такому же», — неожиданно смело и эмоционально отвечает Амитиэль, затем резко потупив взгляд в свои «бумаги» и брякнув что-то неразборчивое, но очень перепуганное.

«…Эта смелость и наблюдательность – крайне похвальные качества. В высших рангах наверняка ценят подобное, присмотрись. Быть может, одним днем ты затмишь меня!»  — очень напряженно и вместе с тем невероятно искренне (она бы никогда не нашла в себе столько уверенности говорить подобное Гавриилу!) выдавливает из себя Азирафаэль.

«Благодарю, но я уж как-нибудь перебьюсь – гравировка на ваших нимбах смотрит и внутрь, на вас. Будьте осторожнее», — будто из последних сил улыбается писарь-девятого-ранга.

Она учтиво кивает, удаляясь в свой офис с заметками, собранными по ходу опроса подчиненных. Долго раздумывать о них не приходится – объявляется заблудшая душа с ее черным печатным шрифтом, набранным с телефона. Та заблудшая душа, которую уже более чем полгода никто не видел в Сохо, даже наблюдательная Мюриэль с импровизированной компанией.

Это самая приятная новость за последнее время, безусловно.

Пятое приложение: электронное письмо, отправленное второго марта две тысячи двадцать пятого года, в двенадцать часов пятьдесят восемь минут утра по лондонскому времени.

Впервые в жизни ты не смогла достучаться до меня, пока я грызла гранит науки. Вот же ж сюжетный поворот! Чтобы успокоить твою волнительную душу, скажу сразу – весь не сгрызла. Не пошло как-то. Люди зачем-то сделали астрономию сложнее, чем она мне запомнилась. Или это просто связано с тем, что создать всякий может, а ты попробуй, пойми, в чем смысл?

Суть не в этом.

А в том, что пока в аду бюрократия и отчеты заслуженно считаются худшим из наказаний, – золотце, тебе просто повезло не видеть то, как я их пишу! – в раю высшая степень уважения, по твоим же словам, выражается дополнительной кипой документов. Так что удачи, если хочешь получить хорошую оценку в служении небесам. И за меня волноваться ни к чему – я всего лишь пью второй бокал яблочного дайкири под Франца Фердинанда (твоих ручонок дело?) в том же самом баре, пытаясь найти хоть какое-то развлечение себе. Это ж даже не Талискер.

И, Супер-Мега-Классная-Верховная-Архангелица-Рая, все же попрошу вернуть ту Азирафаэль, которую я знаю. Она была забавной и до ужаса милой, пусть иногда и могла выделать из себя ту еще жалкую мученицу в попытках причинить благо. Ты звучишь странно и незнакомо.

При встрече с вами обязательно упаду в ваши ноги, чтобы вы оценили всю мою преданность вам, о, Владыка Земель Небесных И Священных. Распоряжайтесь моей душой как будет вам угодно, но не велите мне идти в книжный магазин – боюсь я тамошней публики, не потому, что хороши из них стервятники, а потому, что сама себя я там заклюю, оставлю умирать на их глазах.

И раз тебе нельзя со мной общаться, письма там наши проверяют – не общайся. Устраивай там свое второе пришествие. Хоть Сатану вызови на аудиенцию. Как будто мне есть охренеть какое дело.

P. S. У тебя случаем дежавю это все не вызывает?

С абсолютным отсутствием малейшего интереса,

Эннет Джей Кроули.

Конец пятого приложения.