Если бы на Небесах кто-то еще пользовался такой допотопной штукой, как печати, последнее письмо Кроули бы испытало одну такую на себе. Нещадно, нагло и вероломно. Со стуком, испугавшим бы и сидящую через вечность и пару поворотов налево от секретарского кабинета Азирафаэль.

А ведь вероломно оно и было – Архангелица, сама о не случившейся доставке не зная, уже чувствует, что что-то не так.

[АЗИРАФАЭЛЬ: Я ОТПРАВЛЯЮСЬ НА ОТВЕДЕННЫЙ МНЕ ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ. В МОЕ ОТСУТСТВИЕ НИКАКИХ РЕШЕНИЙ НЕ ПРИНИМАЕТСЯ.

АЗИРАФАЭЛЬ: ИСКРЕННЕ НАДЕЮСЬ, МЫ ХОРОШО ДРУГ ДРУГА ПОНЯЛИ.]

А Кроули может хоть сотню писем отправить – ни одно не дойдет. После одного такого встревоженного «Всего одна серая галочка? Даже не доставлено? Хреново, должно быть, в раю интернет ловит» телефон так вообще мигнул красным с резкой, обжигающей руки вибрацией, чуть из рук не выпав. «ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ, ДЕМОНИЦА КРОУЛИ», — гласил текст на экране.

Последнее предупреждение. Подумаешь. Сотни таких уже получила. Вот за кого надо волноваться – так это Азирафаэль. Надо быстро заканчивать с поручением для садоводческого магазина и колесить на Небеса.

Нимбы Архангелицы превратились в плотно сжимающий голову широкий золотой ободок и такое же кольцо на шее. Весь остальной наряд остался таким же неудобным, но сияющим – спускается на лифте она так же, как и поднималась. С трясущимися руками, идеально прямой спиной и улыбкой. Только теперь совершенно одна – в попытке спасти Кроули от самой себя. Дело неблагодарное, казалось бы, да и невеселое. Но любовь в принципе иногда именно такова.

Иногда неблагодарная, порою непрошенная и, чего греха таить, не самая веселая. Классики описали это во всех красках сотни и тысячи лет назад. В этом весь ее смысл, любви-то, по мнению законченной букинистки.

Но сначала – одна остановка.

«Здравствуй, Мэгги, — выдыхает Архангелица, поправляя бант из струящейся ткани, что заменяет ей галстук-бабочку. У нее голова кружится от такого объема сенсорного опыта. — Я…»

«Ох, мисс Фелл! Целую вечность вас не видела, где вы пропадали? — прежде, чем что-то успевает случиться, Мэгги быстрым шагом выходит из-за прилавка и смотрит на свою затерявшуюся арендодательницу. — Вы изменились…»

В магазинчике тихо что-то играет – на прилавке стоит стаканчик кофе и подсыхающее ореховое печенье. Все цветное, яркое, с характером и не сделанное из стекла. Азирафаэль чувствует, что снова готова расплакаться.

«Да, изменилась; я не могу поведать всего. И надолго задержаться так же будет сложно. Но я скучала по этому месту. Больше, чем думала», — на лице снова проступает улыбка. Глаза сверкают лиловым.

«Можно я вас обниму? Все еще поверить не могу, что вы вернулись!»

Она кивает и в ту же секунду чувствует, как ее поймали в западню – Мэгги крепко обнимает, зажмурившись и уткнувшись подбородком в подкладку пиджака на плечах. Долго стоять в таком положении столбом сложно – Архангелица обнимает в ответ. Со всей присущей ей неловкостью и неумелостью, и в это же время – с любовью. Это ведь ее работа.

И все равно хочется дать себе хотя бы мысленную затрещину. Дерево с табличкой «не ешь» вызывает больше соблазна, чем такое же дерево без таблички. Оно вызывает ту самую первородную наглость – я осмелюсь попробовать.

Кроули винить не в чем. Она любит прощупывать границы дозволенного и оказываться верной в настолько искаженных перспективах, что… Ах, простите. Азирафаэль не должна была думать о Кроули и, как понимаете, провалилась. Поэтому и хотела хотя бы профилактически что-то с собой сделать – вот, кусает язык.

«Я бы хотела приобрести патефон. И какое-то количество пластинок к нему. Что-то доброе, спокойное. На твой вкус», — но говорит она стеклянным-стеклянным тоном, поправляя очки и, точно как знакомая демоница, достает из кармана свеженькие, только что материализованные купюры, превышающие всякую стоимость купленного.

«Конечно, я сейчас поищу… Если вы собираетесь заглянуть и в свой магазин, я могу туда занести!»

«Была бы в край признательна, — ах, ее магазин. Будто ничего и не менялось. — Скажи мне вот что, Мэгги: ты не знаешь, где сейчас Кроули?»

«Вы разминулись… Недавно только куда-то уехала с бешеной скоростью».

«Она всегда так ездит… Можешь, если заглянет к тебе, направить ее в мой магазинчик?»

«С радостью!»

«Спасибо. Я пойду. Не знаю, когда еще увидимся, но, надеюсь, увидимся».

Азирафаэль направляется к тепло встречающему ее магазину давно будто бы забытой А. З. Фелл. Мюриэль подтверждает, что они с демоницей успешно разминулись, кивает на неубранные шахматы и долго-долго рассказывает, что за жизнь ведут бестия да писарь в этих четырех стенах да вне.

«Ну что же это вы! — восклицает она, услышав тихое всхлипывание со стороны молчавшей все это время собеседницы. — Уверена, она скоро вернется, я пока что могу чай приготовить…»

«Ни к чему, — снимает очки Архангелица и протирает лицо рукавом идеального пиджака. — Я сама хочу ее найти. Однако же, если она вернется сюда, передай ей вот что… Нет, нет. Я лучше запишу».

Торопливо направляясь по памяти в свой кабинет, она безошибочно угадывает в скромном наборе канцелярии перьевую ручку, пишущую больше двадцати лет цветом вороньего крыла. На удачно подвернувшемся кусочке бумаги Азирафаэль поспешно пишет короткое сообщение и передает его в свернутом виде Мюриэль.

«Ты можешь прочесть – это, в сущности, значения не имеет», — таковым было ее последнее напутствие, после которого удалилась странница, увешанная изысканными, струящимися тканями и золотом, на поиски страждущей. В этот момент в глазах случайных наблюдателей она так и останется взаправдашней ангелицей, заказывающей в кафе черный чай с кардамоном и ложкой сахара.

У демоницы же дела совсем не так спокойны. И, после всей спешки да выполненного поручения, в книжный она заходить не планирует. Своим искусительским методом убеждения (и злостью с напряжением) Кроули открывает загадочный-презагадочный лифт, локтем ударяя по самой верхней кнопке и приговаривая «да поехали уже, я тороплюсь так-то!».

Стоит отметить, что торопится она лишь изменить свой наряд на более приемлемый в раю – белые-белые джинсы клеш, золотистая рубашка да белая кожаная куртка. Очкам и туфлям просто присуждается новая однотонная расцветка - золотистая. На все остальное плевать. Если умирать, так с музыкой. И музыкой этой будет определенно диско. Какое-нибудь слащавое, на себя не похожее, пластинку которого наверняка можно отыскать среди барахла Архангелицы.

Так проходит целая вечность и несколько поворотов туда да сюда. У Верховных Архангелов даже столов не было пару лет назад, их придумали наверняка, чтобы Азирафаэль могла себя чем-то занять. Возможно, она и придумала. «Трудоголичка несчастная. Опять я себе проблем ищу, пытаясь ее спасти. У меня куча дел поважнее», — у демонов есть свои демоны на левых плечах. И в данный момент рыжая бестия номер два с хищной улыбкой была мастерски запущена одним взмахом руки в панорамное окно. То, которое справа. Тут нет других возможностей сориентироваться.

В Аду, разумеется, лучше не было. «Пройди мимо кабинета Темного Совета, потом направо, вниз, но не до конца вниз, если упадешь в яму – это твои проблемы, налево и прямо до стены, за ней отдел искушений, там надо прокрасться тихо куда-то (на этом моменте начинаются неясные жесты свободной рукой) туда, потом увидишь табличку с номером тысяча восемьсот сорок три – напротив стол приема грешников с огромной очередью – и откроешь соседнюю дверь валяющейся рядом по будням отмычкой… Да, в общем, ты поймешь, как дальше».

Может, и хорошо, что Кроули выпихнули оттуда по любой из причин. Дважды.

Она сейчас идет, ведомая каким-то внутренним ощущением, что рано или поздно в этом бесконечном лабиринте найдется нужный кабинет. Что она знает, куда идет. Какой ритм стучат ее бесконечно переливающиеся туфли. Что она скажет. С какой интонацией.

Проблема только в том, что прямое и непосредственное столкновение с правильным ответом возможно, научным языком говоря, только один на количество-всех-ответов-сразу. И если столкнешься один раз, вряд ли кто захочет, чтобы ты – Кроули, в нашем случае – столкнулась еще пару раз.

Но это точно был кабинет Верховной Архангелицы. И без вырезанных на матовом стекле символов понятно. Тут ничего не ощущается так же одиноко, как это место.