– Смиренно прошу прощения за беспокойство у госпожи Чаншэн.

Байчжу натягивает одеяло выше, отказываясь смотреть, – в конце концов, к нему извинения не относятся, – но всё равно видит на изнанке опущенных век церемонный поклон со сложенными у груди руками. Чаншэн, предательница, хрипло посмеивается и стекает с кровати, не без намёка обвив напоследок запястье хвостом; все Адепты, как бы демонстративно они не стремились друг от друга отделиться, слеплены из одного теста. Все относятся к людям как к питомцам, с мнением которых считаться необязательно.

– Нет необходимости быть таким вежливым, Рекс Ляпис. Эта старушка уже давно не та наставница, которая бранила сцепившихся между собой Архонтов с вершины горы Тяньхэн. И прекрасно поспит сегодня вместе с малышкой Цици.

– Даже десять тысяч лет спустя Ваши наставления останутся в моём сердце.

Чаншэн смеётся снова, как будто услышала хорошую шутку, и Байчжу на миг становится интересно: что могла сказать змея-целительница такого, чтобы раз и навсегда впечатлить Властелина Камня, гнев которого внёс неоценимый вклад в терраформирование Лиюэ? Спрашивать бесполезно: Чаншэн всегда ссылается на плохую память, а повелитель мастерски уводит разговор в такие дебри, откуда не выбраться без крепкого вина.

Сегодня вина не будет. Чжунли подбрасывает уголь в маленькую печь и долго гремит аптекарской посудой, давая время справиться с раздражением: Байчжу ненавидит, когда кто-то кроме второй стороны контракта видит его больным. Беспомощный как младенец, свернувшийся в кокон из надсадного кашля и плотных шёлковых одеял, он вызывает лишь жалость и бессмысленные огорчения; сапожник без сапог, как шутят порой торговцы из Снежной. Видимо, небо упадёт на землю, если Чжунли позволит ему восстановиться в одиночестве за пару дней.

Судя по ощущениям, лёгкие скручиваются в канат и пытаются выбраться наружу; Байчжу прикусывает уголок одеяла и жмурится до выступающих слёз под веками, пережидая особенно мучительный приступ. В размеренном шуме домашних хлопот появляется пауза, а затем матрас прогибается под чужим весом; прохладные пальцы без перчаток нежно отводят растрёпанные волосы от лица.

– Можешь кусать мою руку, если так будет легче, – предлагает Чжунли, как нечто само собой разумеющееся; вздыхает с ноткой усталости, когда Байчжу упрямо качает головой. – Тогда хотя бы посмотри на меня, сокровище. Я не заслужил и капли твоего доверия?

– Ты заслужил любовника, который не разваливается на куски.

Голос не слушается, скрипит как осколки керамики под толстой подошвой, а ласкающая рука на мгновение замирает, прежде чем безжалостно вытащить Байчжу на свет. После уютной темноты перед глазами это не слишком приятно, но крепкое – каменное – объятие всё компенсирует. Даже его внутренности успокаиваются на какое-то время, будто поддавшись уверенной тяжести ладони на пояснице, и Байчжу сдаётся тоже; обмякает, пристроив голову в местечке между плечом и шеей. В этот момент ему почти стыдно за дурное настроение и совершенно не подобающие мужчине капризы, но только почти.

– Мы ещё обсудим это, – обещает Чжунли ему на ухо, и Байчжу не обманывается мягкостью тона: если понадобится, для разговора по душам его вытащат даже с Той Стороны. – Но не сейчас, конечно же, не напрягайся. Сегодня в программе тёплая ванна, лекарства и целительный сон.

– И кусать Властелина Камня? – ворчит Байчжу.

– И кусать Властелина Камня. Моё сокровище, этими зубами ты при всём желании не сможешь навредить.