Путь к винокурне Кэйа не запомнил.
К моменту, когда он добрался, небо уже сгустилось грязно-серым, клочковатым, как грубо свалявшийся колтун, и затемнило собой всё. Ветер свистел, пронизывал холодом. Непогода Кэйю не пугала. В отличие от того, свидетелем чего он мог вот-вот стать. Растрескивались огнём лёгкие, ноги гудели, а пальцы ощущались деревянными от напряжения. Но он заставил себя расслабиться, выровнять дыхание и сделать его тихим – и только после этого подобрался к окнам.
Для начала следовало попытаться проникнуть на винокурню незамеченным: неизвестно, что могла сделать Кассандра и какие важные улики уничтожить, выбей Кэйа дверь ногой или под звон битого стекла вломись в окно. Он хотел. Но упорно держался стен и избегал наступать на наметённые листья, которые всё ещё некому было убрать.
Присматривался, прислушивался. Но громче всего – стук собственного сердца.
Успеть бы разобраться с Кассандрой до нападения чудовищ Бездны, и значения уже не имело, была ли в этом всём некая связь. А если не успеет, то свой выбор Кэйа сделал уже давно: его величайшая ложь для Джинн, он выберет Дилюка, всегда – его, а уже потом придёт на помощь Мондштадту.
Никак иначе.
Окна были заперты, плотность тишины ощущалась осязаемой; Кэйа провёл ладонью по стене, почувствовал прохладу и гладкость деревянной балки, и это помогло успокоиться. Дилюк уже довольно долго в её власти, она не станет делать с ним ничего ужасного именно в эту ночь. Их брак едва ли что-то менял. Собственные суждения звучали убедительно, но Кэйа ускорился.
Открытое окно обнаружилось всего одно. В хозяйской спальне на втором этаже, и добираться до него пришлось по прочным лозам, украшавшим стену тёмно-зелёной мозаикой. Когда-то по ним же они сбегали вместе; терялись в темноте ото всех, чтобы быть друг к другу ближе, чем на расстоянии одного выдоха, – и кто бы знал, как всё сложится теперь.
Удержаться на жёстких тонких стеблях оказалось сложнее, чем он помнил. Пригнув голову, Кэйа замер под подоконником и прислушался. Поначалу он не различил ничего, но терпение вознаградило его результатом: тишину едва слышно колебали невнятные вздохи, скрип пружин. Ему хотелось ошибиться, пожалуйста, не так уж много он просил, но для личных трагедий времени не оставалось – и он заставил себя заглянуть в окно.
Значение перестало иметь всё.
От увиденного мороз пробежал по подоконнику, закрутился остроугольной льдиной, но Кэйа не убрал рук. Он примерзал ладонями к дереву, позволяя боли вонзаться в кожу уколами, простираться мурашками кверху и прижигать губы – вырываться облачками пара на выдохе, – но продолжал неотрывно смотреть.
Он ошибся, непоправимо и глупо ошибся.
Сделал из Кассандры врага и шпионку: из ревности, из обиды и злости, – и сам поверил собственным домыслам. Смутил Джинн яростной уверенностью, пытался смутить и Дилюка.
Напрасно.
В приглушённой темноте, бледно-жёлтой и рассеянной, раскрашенной огоньком единственной свечи у тумбочки, плелась любовь. Разметав волосы по подушкам, прикрытый блестящей шёлковой простынёй лишь наполовину, в постели лежал Дилюк. Он был обнажён, его грудь тяжело вздымалась, а руки утопали в складках одеяла, перебирали его. Кассандра плавно покачивалась на его бёдрах. Тонкая золотая цепочка блестела на её шее. С плеча соскользнула лямка ночной рубашки, открыла округлую небольшую грудь, а подол собрался в складки и задрался на бёдрах. Кэйа стиснул зубы, но не отвёл взгляда.
Запрокинув голову, она негромко вздохнула, кончиками пальцев коснулась живота Дилюка – Дилюк никак не отреагировал.
И это-то насторожило Кэйю. Проморозило не только снаружи, но и изнутри словно бы расщепило обломками лопнувшей льдины.
Дилюка, которого он знал, близость с любимым человека никогда не оставляла равнодушным. И тут же отчаянное «НЕТ», до прорези в бумаге нацарапанное перьевой ручкой, почернело перед глазами, и Кэйа очнулся от собственного горя. Разомкнул лёд. Да что же это он! Нет. Не любовь и нежность плавились в спальне бледно-жёлтым, отнюдь. Неподвижным взглядом Дилюк смотрел в потолок, его пальцы стискивали гладкий шёлк и перетирали его; он терпел, но по какой-то причине не сбрасывал с себя эту девицу.
А Кассандра тихо застонала, ладонью сжала собственную грудь, пальцами другой руки скользнула под подол ночной рубашки, и Кэйа всё-таки отвернулся, выждал несколько секунд, прежде чем вновь вонзиться взглядом в происходящее.
Кассандра уже оставила Дилюка в покое: легко и изящно перебросив через него ногу, она соскочила с кровати и даже не обернулась; подошла к большому зеркалу у комода, заглянула в него. Поправила соскользнувшую лямку и собственные волосы, не глядя поманила Дилюка к себе. Тот не шелохнулся.
А дальше случилось странное. Страшное.
Необъяснимое и в то же время многое объясняющее.
Кассандра сжала пальцы в воздухе и дёрнула назад, на себя; резко, грубо, как если бы непослушного пса за поводок рванула. Эффект её жест возымел тот же. Дилюка сбросило с кровати, ударило о пол; безвольным кулем он осел и уронил голову, стянутая простыня свесилась и текуче накрыла его плечо. Но он уже выбрался и переместился в центр комнаты, рухнул перед Кассандрой на колени. Скудного освещения было недостаточно, но Кэйа всё же разглядел: его тело – карта побоища, напоминание о каждом сражении, которое он пережил. Грубые давние шрамы пересекались узкими и протяжёнными, выполненными с хирургической аккуратностью; более свежими. Кое-где его тело было скреплено чёрными нитями, а где-то – металлическими скобами. Но среди заплаток ран удивительным образом умещались и участки чистой неповреждённой кожи; пятна снежно-белого среди бурых разводов. Его член блестел от влаги, был ещё твёрдым: эта сука даже кончить ему не позволила.
Дилюк склонил голову, и только тогда Кассандра отвернулась от зеркала и обратила на него внимание.
С болезненным напряжением Кэйа продолжал следить за ними. Ветер визжал и рвал его плащ, но он ничего не слышал, кроме девичьих шагов, пружинистых, по-кошачьи мягких. И не мог сдвинуться с места.
Что-то важное происходило в спальне. Что-то, что прерывать было нельзя, не сейчас. Но, судя по спокойствию Кассандры и равнодушию Дилюка, происходило не в первый раз. Кэйа знал, Дилюк боролся бы до последнего, но это «последнее», этот рубеж, похоже, было давно преодолено. Его сломали. Он не искал помощи и не ждал её, полностью смирившись с тем, кем его сделали.
Ненависть уплотнялась в сосудах жидкой латунью, клинок индевел в ножнах; под пальцами хрустнуло смёрзшееся дерево, и Кэйа поспешно ослабил хватку.
К счастью, на подозрительный звук никто не обратил внимания. Кассандра наклонилась к Дилюку и вдруг улыбнулась, ласково потрепала его по голове, и сходство с псом стало до тошноты сильным.
– Ну-ну, не сердись, – рассмеялась она и нежно погладила его щёку. А затем сказала странное, повторила ту же фразу у дерева, которую Дилюк сказал Кэйе: – Скоро всё закончится.
Что – «всё»?
«Закончится» – как?
У Кэйи зубы стучали, тревога мешалась со страхом и яростью, крошилась в груди мешаниной.
Кассандра же сняла цепочку с шеи, и он разглядел маленький ключ. Гадать, от чего он, не пришлось: она вдруг вонзила его Дилюку в грудь. Тот не дёрнулся. Крови не было. Как и болезненного стона. Но что-то щёлкнуло, и Кэйа едва успел зажать себе рот ладонью, чтобы не закричать самому. Грудь Дилюка распахнулась на две створки, как дверцы шкафа. Ядовито-зелёное свечение полилось из неё и врезалось Кассандре в лицо, наложило цвет на черты; осветило комнату, осветлило и отразилось в узорной наледи на подоконнике. А Кассандра сунула руку ему в грудь и что-то сделала – раздался ещё один негромкий щелчок.
Дилюк на него никак не среагировал.
Кэйа напружинил ноги, готовый ворваться в комнату и одним ударом меча снести ненавистной женщине голову.
Но она уже убрала руки, поцеловала Дилюка в лоб и покинула комнату. Закрыла дверь. Кэйа заставил себя сосчитать до десяти – смог только до шести – и тут же впрыгнул в спальню.
В несколько широких шагов он очутился перед Дилюком и бесцеремонно отбросил волосы с его плеч, задрал подбородок, чтобы лучше видеть… это.
В груди у Дилюка было что-то страшное. Механизмы крепились к сосудам, блестели металлом шестерёнки, а вдоль нервных стволов проходили чёрные провода. В плевральной плёнке раздувались и опадали лёгкие, а сердце… его не было. Вместо него в грудь был вмонтирован крупноячеистый кристалл, который медленно вращался вокруг своей оси. Почти все его сегменты были тёмно-серыми, матовыми, как обломки угля, но три насыщенно горели цветом. Цветом разрывов. Цветом Бездны. Тем самым жёлто-зелёным цветом, который каждый рыцарь Ордо Фавониус уже в кошмарах видел.
– Я убью её, – в тихом бешенстве прошипел Кэйа и упал на колени перед Дилюком. Поймал его мутный невыразительный взгляд своим. – Нет, смерть покажется ей избавлением. Я… Дилюк, ты слышишь меня? Что это?! Что она сделала с тобой?!
– Полуноч… Кэйа? – Дилюк моргнул, его взгляд стал более осмысленным. Он по-прежнему не двигался, но его лицо словно бы посветлело. – Как хорошо, что ты здесь. Ты должен помочь мне. Пожалуйста, мне больше не к кому…
– Ты, идиот, сразу должен был мне сказать! – Необходимость понижать голос мучила. Кэйе хотелось выть, разодрать горло криком.
Горло Кассандре – ногтями.
Вместо этого он взял руки Дилюка в свои ладони, крепко сжал. Его тёплые пальцы ощущались раскалёнными, неподвижными, в отличие от пальцев самого Кэйи, красных от мороза и перебитых мелкой дрожью.
– Я не мог. До сих пор не могу. Но послушай, – Дилюк коротко облизнулся. – Сандра, она… Пожалуйста. Пожалуйста. Услышь.
– Сандра, она? – нахмурился Кэйа. Эту фразу Дилюк повторял из раза в раз, но Кэйа никогда не придавал ей особенного значения. «Услышь», значит? – Сандра, она… – Он замедлился, растянул слова на слоги: – Сан-дра о-на, Сан-дра-о-на, Сандроне! Архонты, я вскрою этой суке глотку её же заколкой!
– Нет! – вдруг ужаснулся Дилюк. Жилка на его шее пульсировала, пот проступал на висках чешуёй и медленно скатывался по щекам. Он по-прежнему не шевелился; как будто не мог. – Иначе я полностью потеряю над собой контроль! Ты должен убить – не её, а меня – в правильное время, только так мы остановим её.
– Смерть остановит кого угодно, – зло оскалился Кэйа и начал подниматься. – В любое время. Но я всё же предпочту начать с твоей милой жёнушки, уж извини.
– Она кукла. Не человек. Её создание. – Дилюк не сжал его руки своими и никак не остановил, но его голос, как единственное, что ещё принадлежало ему, заскрежетал и сорвался. Кэйа замер. – Когда настанет время, ты откроешь для меня ворота. Позволишь войти в город. И убьёшь на глазах у всех – не промахнись, попади точно в кристалл!
– Знаешь, с чувством юмора у тебя всегда было неважно, но это!..
– Пообещай мне.
– Дилюк!
– Умоляю. Пообещай мне. – И резко поднялся – Кэйа едва успел увернуться от створки груди, чуть было не ударившей его по лицу. Грудь захлопнулась сама собой, а Дилюк тут же отшатнулся назад, ладонями закрыл своё лицо и заревел.
Кэйа протянул к нему руки и сразу же отдёрнул их. Ярко-зелёное пламя объяло Дилюка, прожгло ковёр под ним, волной жара дотянулось до Кэйи.
В немом ужасе он наблюдал, как Дилюка ломает, как он теряет человеческий облик и обрастает хитиновыми пластинами. Как над его головой щерится шипами блестящий нимб, а в когтях искрит раскалённым катализатор.
Чтец Бездны явил себя.
Цепи громыхнули на его ногах, и Кэйю словно холодом обдало вслед за огненным ударом: каждый из Чтецов Бездны, которых уничтожал Полуночный герой, был в цепях. Выходит, Чтец на самом деле – один. Всё это время им являлся Дилюк. Запоздалым осознанием: вот почему кристалл выглядел так странно – с каждой смертью Чтеца, с каждым его убийством Полуночным героем, гасло по одной ячейке, и теперь осталось всего три. «Скоро всё закончится». Что случится, если погаснет последняя, Кэйа узнавать не хотел. Позже вместе с Альбедо он придумает, как изъять эту дрянь и не навредить самому Дилюку. Сейчас же главное – остановить его бескровно.
За окном полыхнуло белым, гневно встряхнул небо гром.
Чтец выскочил в окно, оставив за собой шлейф из дыма и гаснущих искр. Кэйа натянул маску, поправил капюшон и бросился за ним.