Ранним утром Кэйа на дрессировку не попал, о чём уведомил Дилюка в записке. Джинн поставила его в утренний патруль, и визит на винокурню пришлось отложить до обеденного перерыва. Так получилось даже лучше.
Распогодилось: ветер вымел клочья туч, а солнце, чистое и умытое, медленно прогревало воздух. Стало теплее и светлее. Легче дышалось.
И настроение поднялось.
Заглянув к Саре, Кэйа купил бутылку воды и два рыбацких бутерброда, завернул их в платок и поспешил на винокурню. Дрессировка должна была давно закончиться, а у Дилюка наверняка было много других дел, но раз Кэйа обещал прийти – придёт. От него не убудет.
Правда, было кое-что ещё.
Занозой в груди саднила вчерашняя вспышка злости Дилюка; не она сама, а то, что Дилюк был прав, а Кэйа в упор отказывался смотреть правде в лицо. Это было нелегко. Но он справится с этим.
Ему нужно время.
А Дилюку придётся запастись терпением.
У вольера его встретил не только Дилюк, но и Драфф в сопровождении двух охотников. Гончие, очевидно, запертые в псарне, скулили на отдалении: разволновались из-за запаха крови. Повод для волнения был: Кэйа заранее договорился с Драффом, и тот приволок половину туши оленя. Парно́е мясо блестело влажной красной мякотью, белыми нитями сухожилия стягивали группы мышц, и даже Кэйа, равнодушный к сырому, сглотнул набежавшую слюну.
Шерил, может, и была дружелюбна, но Маруся смотрела на него с хищным неприятием и, отвернись Дилюк, вполне могла пустить зубы в ход. Кэйа решил сломать лёд и начать с малого.
Судя по взъерошенному виду Дилюка, подарок Кэйи впечатлил и его.
Чувство самодовольства взялось из ниоткуда, он вкусил его сполна, когда пожимал руку Дилюку и с прищуром следил за выражением его лица: восторженным, с сияющими глазами, как у мальчишки, которому отец смастерил замечательную рогатку.
То-то же!
Охотники попрощались и ушли, а Дилюк вместе с Кэйей отволокли тушу в пристройку за периметром вольера, защищённую рунами иного вида: маскировочными, чтобы ни гончие, ни другие дикие звери не позарились на содержимое. По размеру здание было меньше псарни и располагалось позади неё, в тени. В первый свой визит Кэйа совсем не обратил на него внимания. Пол устилала чистая солома, на простых деревянных стеллажах хранились инструменты, а у стен грудились мешки с… Кэйа поморщился, ощутив липкий тянущий запах гниения.
– Они любят лежалое, – словно извиняясь, пожал плечами Дилюк.
Кэйа в ответ только кивнул.
Они оттащили тушу в угол, устроили на жёстком брезенте. Дилюк распрямился и отряхнул руки, Кэйа сбросил с плеч плащ и вытер взмокший лоб.
Прихватив с полки скатанное в рулон одеяло, Дилюк жестом поманил Кэйю за собой. Они выбрались на улицу и устроились у корней деревьев, вблизи берега озера. Оставив Кэйю разбираться с одеялом, Дилюк бросил скупое «я сейчас» и лёгкой трусцой побежал к вольеру.
Как и в прошлый раз, он легко перемахнул через каменный забор, и магический барьер покорно расступился, но тут же сомкнулся за его спиной. Рунические нити мерцали рубиновой пылью, пульсировали, как сосуды – кровью, и тянулись к Дилюку. Словно бы вплетались в его волосы. Магия подчинялась ему, ластилась, жаждала служить и легко просачивалась сквозь пальцы – со своего места Кэйа видел красные нити, оплетающие его запястья, ладони и пальцы; почти как те, что вшила в его тело Сандроне.
В груди что-то разошлось, словно вспоротое затупленным лезвием, и Кэйа поднял взгляд на небо. Разбавленная голубизна хранила молчание.
В ответах он и не нуждался.
Лязгнул замо́к: это Дилюк, очевидно, отпер псарню и выпустил гончих, каждую наверняка потрепал по холке, как и полагалось хорошему хозяину. Кэйа вернул ему взгляд как раз в тот момент, когда тот уже возвращался. Красные нити отпустили его и беззвучно, разочарованно дрогнули, как струны, и вновь сделались невидимыми.
Руны на камнях бледно мигнули, ещё раз, и ещё: защитная магия работала. Кэйа сощурился и впервые присмотрелся к начертанным символам внимательно. Интересно. Похоже, Дилюк солгал ему: Мона едва ли могла научить его таким – это были заклинания Бездны. Язык Кхаэнри’ах.
Очень, очень интересно.
– Решил дать им выходной? – Как ни в чём не бывало Кэйа вынул бутерброды и протянул один Дилюку.
– Дрессировка была с утра, сейчас у них отдых. – Дилюк принял бутерброд и поблагодарил кивком головы. – Маруся сердится, когда я провожу со щенками слишком много времени.
– Ревнует?
– Меня или их?
– Ты мне скажи. – Кэйа хмыкнул и вонзил зубы в хрустящий хлеб. – Похоже, сильные и жестокие женщины питают к тебе слабость.
– Жаль, что только они. – Дилюк опустил взгляд на бутерброд, а Кэйа перестал жевать и медленно моргнул.
– Прости, – дёрнул он уголком губ. – Я должен был спросить, я ведь даже не знаю, нужна ли тебе еда…
Он сконфуженно замолчал.
И вдруг отчётливо понял, что ничего не знает не только о еде, а вообще. Ничего не знает о нём самом. Пища, сон, секс – нуждается ли в этом кукла? И в чём тогда, если не в этом? Механическим частям наверняка требовалось обслуживание, но как обстояли дела с тканями и органами, пересаженными от человека? Они были мертвы и законсервированы или всё же нуждались в питании и отдыхе?
Без сердца кукла умерла, Кэйа не был счастлив помнить этот пустой остекленелый взгляд и воду, медленно набирающуюся в грудную клетку. Да и сосуды у куклы имелись – Дилюк мог краснеть, его руки могли быть тёплыми.
И иногда этого было достаточно, чтобы забыть.
Кэйа знал, что Дилюк ответит, если он спросит. Но проявлять живого интереса не хотелось.
Пока он размышлял, Дилюк взял бутерброд и откусил большой кусок.
– Вкусно, мне нравится. – Он широко улыбнулся, как будто знал, какие мысли обуревали Кэйю.
– Интересные руны, – будто бы невзначай заметил Кэйа. – Тонкая работа.
– Всё-таки заметил, – хмыкнул Дилюк, но так, словно иного и не ожидал. – Да, я соврал. Прости. Неприятно признаваться: я знаю их, потому что долгое время читал заклинания в качестве Чтеца Бездны. Я помню их. И много… остального.
Он помрачнел.
– Я думал, в образе Чтеца ты полностью теряешь самого себя, – подвинулся Кэйа ближе. Губами собрал соус, крупной каплей так и норовящий утечь под рукав.
– Нет. – Дилюк дёрнул плечом и покосился на него. – Не совсем: зачастую всё происходило как в тумане. Я словно видел дурной сон, из которого не мог выбраться. Какие-то моменты ускользали от меня, но какие-то – нет.
Он вдруг потупился и покраснел.
Кэйа усмехнулся. Понятно.
Бутерброды доедали уже в тишине. Гончие резвились в вольере, изредка подбегали к забору, прядали ушами и пытались просунуть длинные носы через красные нити, но тут же теряли интерес и возвращались к игре. Различив в мельтешении всклокоченных боков один с заметным бурым пятном, Кэйа вспомнил кое о чём ещё, о чём забыл спросить в свой первый визит.
– Касс – Кассандра? – уточнил он, деловито вытирая руки платком.
– Она первой попыталась убить меня, – расслабленно откинулся на локти Дилюк, вытянул ноги.
Вопрос его нисколько не смутил.
– Первой? – Кэйа свернул платок и сунул в карман. Всем корпусом развернулся к нему. – Значит, и остальные?..
– Полгода прошло, Кэйа. Было нелегко. – Он выпрямился и медленно, словно сомневаясь или опасаясь повредить свежую рану, задрал рубашку. Кэйа выдохнул: крови не было, но на боку отчётливо виднелись длинные рваные шрамы – такие борозды могли остаться, если с силой отодрать от себя что-то крепко вонзившееся; отодрать вместе с собственной плотью. Следы собачьих зубов. – Но мы справились.
– Ты мог перебить их всех. – Кэйа без стеснения протянул руку и кончиками пальцев тронул бугрящуюся кожу. Прохладнее и плотнее человеческой. Как глина, ещё не успевшая застыть. – С твоим знанием магии Бездны это не составило бы труда.
– Так было бы проще всего, – согласился Дилюк, пристально наблюдая за ним из-под ресниц; не пытаясь отстраниться от прикосновения, но не пытаясь и спровоцировать новое встречным движением.
– И что тебе помешало?
– Ты тоже мог убить меня, так было бы проще всего.
– Эй, не сравнивай! – Кэйа поморщился и убрал руку.
– Жалеешь, что не сделал этого? – А Дилюк вдруг схватил его за запястье и потянул к себе.
– В день смерти его отца я признался, что явлюсь принцем-регентом мёртвого королевства! – единым порывом выпалил Кэйа, оцепенев на расстоянии одного выдоха от губ Дилюка. Свободной рукой он вцепился в его плечо – и надавил, не позволяя расстоянию сократиться. – Теперь я признаюсь в этом тебе. Что скажешь?
– То есть тот человек, Аймен… – Кончиком носа Дилюк потёрся о кончик его носа.
– Нет, он не знает. – Кэйа напряжённо следил за ним. – Дурацкое совпадение. Никто не знает.
– Должен ли я обращаться к тебе Ваше Высочество?
– Просто Кэйа. Во-первых. Во-вторых… – Он выдохнул и разжал пальцы, безвольно уронил руку, больше не удерживая его плечо. – Это всё?
– Прости, если разочаровал. – Дилюк тоже отпустил его, отсел дальше и вдруг весело, как ни в чём не бывало рассмеялся: – Знаешь, когда ты уехал, Джинн приставила рыцаря, Карлоса, тайно приглядывать за мной. Думаю, она опасалась, что я мог быть связан с Фатуи добровольно. Или что они придут за мной – но без кристалла я перестал быть опасным для них в той же степени, в какой и интересным. И вот бедняга днями напролёт ходил за мной по пятам, представляешь? И в дождь, и в жару, и даже ночью ужасно громко топал под окнами! Пару раз я хотел пригласить его на ужин, но он сбегал каждый раз, когда я направлялся в его сторону. А потом он исчез. Я сходил к Джинн, спросил, не болен ли он и не требуется ли моя помощь. Предложил посидеть за решёткой до его выздоровления, если так ей будет спокойнее… Видел бы ты её лицо!
Кэйа прыснул. Зрелище наверняка вышло то ещё.
– Она засмеялась и отпустила меня, – продолжил Дилюк. – И вопрос о моём возможном предательстве больше не стоял. Я не извинялся. Почему извиняться пришлось тебе?
Удар в незащищённую сердцевину.
Внутри словно бы лопнула склянка с чернилами, и всё стало чёрным-чёрным, грязным, размазанным. Даже солнце над головой как будто померкло и сделалось серым, а ветер озлобился пронизывающим холодом. Кэйа дёрнулся, от резкой смены темы улыбка увяла, и он весь подобрался, напряжённый и готовый не то ко лжи, не то к бегству, не то к обороне. Дилюк нечасто мог застать его врасплох.
Этот – умело загнал в ловушку.
Он ведь упоминал, что читал их письма. Не стоило его недооценивать.
Никогда.
– Мы выросли вместе, – ровно, подбирая слова, подал голос Кэйа. Хотелось материализовать клинок, вскочить на ноги и закончить разговор иначе. Но он не сделал этого. – И все эти годы я утаивал от него правду. Конечно, он был потрясён. Я не виню его. – Вздох, короткий, как украденный; как очередное признание, о котором он позже наверняка пожалеет. – Вы совсем не похожи.
– Разве это плохо? – Дилюк смотрел на него не мигая. – Наша внешняя идентичность и знание, что я не он, свели бы тебя с ума, не так ли?
Кэйа зажмурился, решаясь.
– И без этого ты сводишь меня с ума.
– Рад, что хоть в чём-то наши чувства взаимны.
Этот поцелуй не был похож ни на какой другой. Дилюк был осторожен и нетороплив, не давал рукам волю. Его ладони мягко, плавно скользили по запястьям Кэйи, не хватали и не сжимали; гладили; и тот мог встать и уйти в любой момент. Но он не уходил. А Дилюк не размыкал губ, его поцелуй был целомудренным, медленным и вдумчивым – оттого прикосновение губ, их давление и тепло дыхания на коже ощущались особенно выразительно. Это не было страстью или жадностью. Пламенной нетерпеливостью, нет. Происходящее воспринималось как данность.
Не могло быть никак иначе.
Словно лоза под порывом ветра, Кэйа прогибался в пояснице от его ласк. Он ускользал, но сам тут же тянулся к Дилюку, губами щекочуще пощипывал его губы и подбородок, разбивал поцелуй на осколки частых, быстрых и беспорядочных прикосновений.
На щеке Дилюка осталась хлебная крошка, она оцарапала губу Кэйе.
И эта слабая короткая боль словно бы сломала печать молчания. Сделала каждое слово возможным.
– Ты можешь уйти, – вздохнул Кэйа, пальцами касаясь лица и волос Дилюка, но тоже не решаясь держаться за него. Не решаясь толкнуть его на одеяло и сделать поцелуй глубже и серьёзнее. Не сейчас. – Из Мондштадта. Я не вправе удерживать тебя и заставлять притворяться им.
– Ты хочешь, чтобы я ушёл? – Дилюк склонил голову и поцеловал его в шею. – Или чтобы остался?
– Моё желание не имеет значения. – Он ощущал, как под губами Дилюка бьётся собственный пульс. Ощущал запах сесилий в его волосах, слышал тихий треск инея на кончиках – и сердцебиение предательски учащалось. – Чего хочешь ты?
– Хочу, чтобы ты убедил меня остаться. – Ещё поцелуй в шею, ниже, с влажным прикосновением языка. Ладони прекратили гладить его запястья, легко скользнули под рубашку.
– Это сделает тебя счастливым? – А Кэйа запустил руку ему под воротник, ногтями вонзился в контур грубого шрама над лопаткой.
– А тебя? – Дилюка ощутимо тряхнуло.
– Я не знаю. – Кэйа придвинулся к нему ближе. – Думаю, нам обоим нечего терять.
Когда Дилюк поднял голову, Кэйа сам поцеловал его. Толкнул на одеяло, уронил себя рядом, как и хотел ранее, – но больше ничего не успел сделать.
Ловко вывернувшись из объятий, Дилюк подскочил на ноги и схватил его за запястья – потянул за собой. Втащил его в пристройку, уже нагретую солнцем, душную и крепко пропахшую лежалым мясом, и захлопнул за ними дверь.
Втиснул в стену.
И накрыл его глаза ладонью, поцеловал снова. На этот раз – влажно, жарко и бурно, с голодом, с грызущим нетерпением и решимостью, которых Кэйа от него не мог ожидать.
– Забудь о том, как я выгляжу, – быстро прошептал он Кэйе в истерзанный рот. – Просто почувствуй.
А Кэйа схватился за его плечи, возмущённо стиснул рубашку и... задохнулся от нежности. Агрессии Дилюка не стало. Теперь тот мягко, ищуще трогал губами его губы, не давил и не настаивал – и Кэйа сам потянулся навстречу. Чтобы забыть. Чтобы почувствовать. Его губы были плотнее человеческих, и губы Кэйи проминались при особенно сильном натиске. Дилюк открыл рот, и он ощутил прохладу: виной тому Крио Глаз Бога или то, что куклы не предназначались для тепла, значения не имело – Кэйа скользил языком по его языку, дотрагивался до гладких зубов. Не ощущая ни вкусов, ни запахов. И только влажные медленные прикосновения, как размазывание капель воды по стеклу, казались реальными.
Ледяное сердце Дилюка билось ровно, в то время как в груди у Кэйи бушевал лесной пожар. Рёбра трещали и ломались, как ветки, чернила проливались в сосуды, и чем-то едким жгло глаза. Самим собой он мог бы обжечь Дилюка, казалось, воспламенить пристройку и устроить чудовищных размахов пожар. И виной тому – фарфоровая кукла, Дилюк.
Дилюк, который отстранился, но не убрал ладони с его глаз.
– Что скажешь?
– Ненавижу тебя, – искренне поделился Кэйа.
– Это уже хоть что-то. Не убирай руку. – С этими словами он взял ладонь Кэйи и переместил ему на глаза взамен своей.
– Что ты задумал?
– Думай только обо мне. О нас.
– Ты забываешься, – раздражённо процедил Кэйа. – Нет никаких нас.
Дилюк... нет, Кукла, не ответила. Она надавила пальцами Кэйе на грудь, призывая его остаться на месте, и отошла – негромкий лязг оповестил, что в пристройке они оказались закрыты на ключ. А затем крепкие руки обвили его талию, губы прижались к шее, и Кэйа почти возненавидел себя за то, что сладко вздохнул и запрокинул голову. Он ничего не видел, и все его ощущения – в прикосновениях и запахах; в прохладных губах, вызывающих на коже россыпь колких мурашек; в твёрдых ладонях, которые уверенно гладили его поверх одежды.
Расстёгнутый ремень Кэйи тяжело упал под ноги. Зашуршала ткань брюк, скрипнула подошва – Кукла опустилась перед ним на колени.
– Не убирай руку, – снова попросила она.
Кэйа с недовольным шипением сцедил воздух, чувствуя себя особенно открытым и уязвимым. А Кукла уже расстегнула его брюки, приспустила их с бельём и обнажила член. К собственному стыду, уже крепко эрегированный. Она взяла его плавно, нежно – и выбрала приятный медленный темп. Она никуда не торопилась. Вдалеке на улице резвились гончие, лаяли и лязгали зубами. Где-то ещё дальше, на винокурне, трудились рабочие, не подозревая, чем в данный момент занят их мастер. А для Кэйи время словно бы остановилось – он жмурился, придавленный к стене, потерянный в ощущениях и кусающий губы, чтобы не доставлять Кукле удовольствия услышать его стон.
Кукольный рот был таким же плотным, упругим, как и губы. Скользкий язык и жёсткое фарфоровое горло с минимумом эластичности. Но в горле оказалось разительно теплее, чем во рту, и, когда Кукла взяла глубоко в первый раз, от контраста температур Кэйю постыдно перетряхнуло.
Время затягивалось петлёй. Опутывало, связывало их друг с другом и закрепляло тугими узлами. Понемногу Кэйа раскрывался, подаваясь навстречу и слабо, прерывисто вздыхая; обнажая чувства, испепелённые лесным пожаром и чёрные от пролитых чернил – в Бездну это всё!
Кукла явно понимала, что делает с ним.
– Проклятье, где ты этому научился? – ударился затылком о стену Кэйа, прижался к ней спиной: колени подгибались, и ноги уже едва держали его.
– Эльзер дал мне пару уроков.
– Что?!
– Да шучу я, – морозное дыхание окатило его пах, ладонь предупреждающе легла на бедро, – не дёргайся.
– Надо бы поработать над твоим чувством юмора, – обречённо пробормотал себе под нос Кэйа.
– Можешь поработать надо всеми моими чувствами.
Свободной рукой Кэйа схватился за волосы Куклы и крепко, сердито сжал. Иней захрустел под пальцами, талая вода прохладой легла на кожу. Он ничего не ответил, но Кукле его ответ и не был нужен – она вернулась к прерванному занятию. Жёсткие пальцы на бёдрах фиксировали его на месте. А громкие влажные звуки заполонили пространство, и тяжёлое дыхание Кэйи не могло их заглушить. По вискам и спине катился пот, и Кэйа тёрся лопатками о доски, размазывая его и словно пытаясь сбежать от мучительного удовольствия, или продлить его, или ускорить – он и сам не знал, о чём хотел бы молить Куклу.
О чём он, кажется, уже молил вслух.
Она нарастила темп и стала брать глубоко, на всю длину, с нажимом прокатываясь языком по нижней поверхности члена; массируя; словно бы втирая медовое ощущение под кожу. А у Кэйи перед глазами заискрило красным, колени задрожали. Удовольствие скрутилось в животе жёсткой пружиной, готовой вот-вот распрямиться и лишить его сознания мощной отдачей.
– Сходишь со мной поужинать? – Кукла вдруг отстранилась.
А Кэйа свирепо дёрнул рукой и чуть было не вырвал ей клок волос. Нашёл время, болван!
– Очередная шутка?! – рявкнул он, откровенно злясь и не находя себе места, изнывая от желания продолжить. – Знаешь, как-то я играл в карты с генералом Махаматра, думаю, вы с ним…
– Завтра в «Хорошем охотнике» в семь. – Щекой Кукла потёрлась о его бедро. И принялась издевательски медленно вылизывать пах, мошонку, намеренно игнорируя остывающий на воздухе член.
– Да! Бездна, хорошо, да! – сдался Кэйа и сам толкнулся бёдрами. – Только дай мне уже!..
Кукла вновь взяла на всю длину и сделала глотательное движение, туго сомкнула горло. И качнула головой назад, затем быстро – вперёд, возвращая сладостным ощущениям интенсивность; кажется, протаскивая Кэйю через все коридоры Бездны разом. А Кэйа взвыл и сжал её волосы крепче, забился птицей с прибитыми к стене крыльями. Пожар внутри распространился по телу, острым наслаждением вспыхнул в паху – и пружина наконец распрямилась, ударила, рассекла горячим и топким. Рывком отдёрнув голову Куклы, Кэйа кончил ей, кажется, на лицо.
И обессиленно сполз на пол.
– Что за идиотский способ приглашать на свидание? – вяло заворчал он, не пытаясь больше сделать ни одного движения. Довольно с него! – Тоже Эльзер научил?
– А ты согласился бы иначе? – Дилюк невозмутимо поставил его на ноги и принялся застёгивать ему штаны.
Заботливый какой. Вот же мудак.
– Не думаю. Но последовательность предполагается другая!
– Мне всё равно. – Он щёлкнул пряжкой ремня. И, судя по скрипу подошв, сделал шаг назад. – Завтра в семь. Не опаздывай.
– А то что? – с вызовом вздёрнул подбородок Кэйа.
– А то не получишь десерт.
Дилюк нежно поцеловал его в висок, отпер дверь и покинул пристройку.
Только когда дверь за ним закрылась, Кэйа наконец отнял ладонь от лица и слепо проморгался.
Бездна, во что же он ввязался?..