— Госпожа действующая магистр, — нахмурившись и немного побледнев, сказала Барбара, не сводя глаз со своего пациента, словно боялась, что он исчезнет-сбежит-испарится, как только она моргнет, — выйдите, пожалуйста, на минутку, мне нужно поговорить с сэром Кайей с глазу на глаз.

Джинн посмотрела на нее долгим взглядом, потом, когда поняла, что сестра не планирует уделять ей больше внимания, повернулась к виновнику переполоха и вперилась в него. Тот пожал плечами, всем своим видом показывая, что понятия не имеет, что происходит и откуда в малышке Барбаре такая настойчивость и серьезность. И правда ведь, не был. Что-то неприятное и колкое ворочалось в груди. Может быть, ощущение неизбежного, а может быть, то самое, что последние дни мешало дышать и портило жизнь.

— Хорошо, — наконец сдалась Джинн и, поджав губы и громко стуча каблуками, вышла из кабинета, захлопывая за собой дверь.

Уверенность и сосредоточенность моментально испарилась с лица Барбары, оставляя только какую-то печаль и непонимание в светлых голубых глазах.

— Я не жилец? — натянуто засмеялся Кайя, поежившись от озноба и от ощущения, что он не в состоянии больше выносить этого спектакля.

— Я… не знаю? — вздохнула его собеседница, осторожно опускаясь на край стула напротив его кушетки. — Никогда такого не видела. Там, — она ткнула пальцем ему в грудь, — когда я пытаюсь просканировать, словно темное пятно. Это не отек, не жидкость, не слизь. Мое гидро не берется, проскальзывает мимо, как будто там слепая зона.

— О, — округлил губы Кайя, неуверенный, как на подобное заявление стоит реагировать. Потому что целителя лучше и грамотнее, чем малышка Барбара, он не знал. Та отдавала всю себя и все свои элементальные силы на то, чтобы спасать людей. И, кажется, в ее голове хранилась целая библиотека книг по анатомии, видам заболеваний и вариантам их лечения. Поэтому, если уж она не знала, что с ним происходит, то кто тогда знал? — Может, это все-таки просто простуда, а твое гидро сегодня шалит?

— Нет, Кайя, — она снова нахмурилась, даже не обратив внимания, что он своим по-детски глупым отрицанием реальности только что усомнился в ее способностях. В каких-то ситуациях, несмотря на их разницу в возрасте, она явно вела себя гораздо более зрело, чем он. — У тебя в легких что-то есть. Что-то большое и нехорошее. И я без понятия, что с этим можно сделать. Я не могу определить, что это.

— У меня в легких… что-то есть? — переспросил Кайя, понимая, что волоски на загривке встали дыбом от осознания.

Неожиданно в голове возникли непрошенные картинки: Инадзума, имение Камисато, скорбь и отчаяние в глазах хозяйки поместья и ее друга, осунувшийся и уставший комиссионер, которого сворачивает в приступе… кашля. Госпожа Камисато сказала, что эта болезнь не должна сказаться на Кайе и их отношениях с Мондштадтом, подразумевая, что его недуг незаразный. Или очень редкий, и вероятность его подцепить была крайне мала. Жаль, что Кайя не догадался уточнить. А еще она сказала очень странную вещь: «Я верю, что он справится и найдет выход». Потом поправила себя, заменив словом «лечение» конечно, но слово не воробей. Может, именно поэтому малышка Барбара не знала, что происходит — эта болезнь была не совсем болезнь, а что-то другое.

Было во всей этой ситуации что-то странное и сюрреалистичное, и, естественно, ни в какую Инадзуму он в таком состоянии не поедет, но написать письмо и надеяться, что Тома по старой дружбе и по секрету приподнимет перед ним завесу тайны и расскажет, что же мучает господина Камисато и какова вероятность, что Кайя мог свалиться с тем же недугом, пожалуй, стоило. Иначе он так и останется в неведении, потому что тут было непонятно даже с чего стоило бы начать поиск информации. Все, что имелось у него на руках: в его легких что-то находилось. Слишком мало вводных данных.

— Кайя, — пока он перебирал в уме варианты, как можно было выяснить у Томы, что происходит там, за закрытыми дверями, в поместье, Барбара успела подняться со своего места и подойти к нему, — не отчаивайся, ладно? Я наведаюсь в библиотеку и поищу, что это может быть. Мы вылечим тебя, Кайя. Все будет хорошо.

Она сказала это так уверенно и обнадеживающе, что он невольно улыбнулся. Конечно, она сейчас врала им обоим — никто из них на самом деле не надеялся на чудесное исцеление, но они оба были настолько в ужасе, что сейчас эта ложь, пожалуй, являлась единственным успокоением.

— Конечно, малышка. В моих планах на следующие несколько лет не было скоропостижной смерти, так что мы что-нибудь придумаем, и я еще пораздражаю тебя своей безалаберностью и безответственным отношением ко всяким царапинам.

Он встал с кушетки и натянул на лицо самую жизнерадостную улыбку, какую мог сейчас выдать. Барбара неловко улыбнулась ему в ответ.

— Будешь приходить ко мне раз в неделю, мне нужно знать, как быстро прогрессирует… это, — она неожиданно снова стала серьезной и строгой, явно пытаясь копировать Джинн.

— Да, мэм, слушаюсь, мэм, приятного Вам дня, мэм, — шутливо отсалютовал Кайя, раскланиваясь, подхватывая на ходу приготовленный для него пакет с жаропонижающими и обезболивающими настойками и прощаясь.

Взгляд прекрасных голубых глаз проводил его до самой двери, а за ней его встретил другой — точная копия первого.

— Кайя? — вот этому голосу строгий командный тон уже подходил больше, и его он немного опасался.

— Да, мэм? — в такой же манере, как и Барбаре, ответил он Джинн, разворачиваясь к ней лицом.

— Не ерничай. Что она сказала?

По тому, как она переступала с ноги на ногу, было понятно, что она волновалась. И, с одной стороны, Кайе необычайно льстило это, а с другой — ему неловко, он совершенно ничем не заслужил ее заботы и такого отношения. И в целом оказалось неприятно осознавать: случись с ним что, она будет горевать. Эта простая мысль никогда раньше не приходила ему в голову, но теперь странное темное пятно в легких заставляло переосмыслить многое из того, чем он жил раньше. Они ведь были друзьями. И с Лизой, и с Эолой. И даже со смешной, но до ужаса лояльной Эмбер. А еще… Он невольно скрипнул зубами. Альбедо и Кли. Пожалуй, ближе этих двоих у него был только… он. Который однажды уже потерял члена семьи.

Пришлось резко прервать себя на этой мысли, когда он понял, что в груди снова все сдавило и воздуха стало не хватать. Теплая тонкая ладонь опустилась ему на спину, поддерживая и помогая присесть.

— Кайя, — почти отчаянно сказала Джинн и опустилась с ним рядом, не убирая руки.

— Все в порядке, это просто простуда, — прохрипел он, стараясь подавить приступ. В этот раз он был не таким сильным и неожиданным, как перед Вэл, поэтому, может, ему удастся избежать некрасивой сцены перед Джинн.

— Барбара сказала, что это просто простуда? — растерянно переспросила она, продолжая гладить его вдоль позвоночника.

Он кивнул и сделал судорожный вдох. Почти получилось. Горло продолжало саднить, ощущение чего-то застрявшего в глотке не проходило, но надсадный кашель отступил, давая поверхностно и часто продышаться.

— И с тобой все будет в порядке? — с надеждой продолжила она.

Он кивнул еще раз и сделал попытку улыбнуться.

— Да, несколько дней отдохну и буду как новенький, не переживай, дорогая.

— Тогда иди скорее домой и выздоравливай. Проводить тебя?

Засмеявшись, жалко и прерываясь на попытки перехватить воздуха, как рыба, выброшенная на берег, он повернулся к ней.

— Не надо, уж до дома я и сам дойду, а вот кошки сами себя с деревьев не снимут, — он поднялся и понял, что голова кружится от недостатка кислорода. Осторожно оперся рукой на ближайшую стену, словно бы не ища поддержки, а просто красуясь. — Возвращайся, и увидимся с тобой через несколько дней.

Джинн осмотрела его цепким взглядом, но играл он, видимо, все еще достойно, потому что она только цокнула, покачала головой и, пожелав ему приходить в себя поскорее, скрылась за дверью, ведущей в основную часть храма.

Содрогнувшись в приступе лихорадочного озноба, он осторожно сделал шаг от стены и когда понял, что в состоянии идти ровно, перехватил пакет с лекарствами и направился следом за подругой.

***

Дорога до дома никогда не казалась ему настолько долгой и утомительной. Идти приходилось медленно, периодически останавливаться, потому что головокружение, кажется, проходить не планировало, так же как и ощущение того, что в горле что-то застряло.

К тому времени, как он добрался до центральной площади, где, как всегда днем, было оживленно и шумно, было уже за полдень. Люди сновали туда и сюда, каждый был занят своим делом, но все они, как только замечали знакомую рыцарскую форму, считали своим долгом помахать капитану рукой, хлопнуть по плечу и поздороваться. Наверное, стоило пойти обходным путем. Он был еще длиннее, но зато меньше времени Кайя провел бы, тратя последние силы на улыбки и дружеские подначки. Не мог же он, в конце концов, игнорировать их, как какой-нибудь… Дилюк.

Огненная макушка мелькнула в дальнем конце площади, у лавочки Марджори. Вспомнишь солнце — вот и лучик.

Кайя спешно заозирался. В последний раз Дилюк видел его в удручающем состоянии, но сейчас стало еще хуже, и вот только его хмурого названого брата не хватало во всем этом беспорядке, в который превратилась его жизнь. Нужно было срочно уйти и не дать себя увидеть в таком состоянии.

— Капитан! — Марджори, которая, в отличие от Дилюка, стояла к нему лицом, все-таки заметила его в толпе и теперь, радостно улыбаясь, махала ему рукой и подзывала к себе. Да, конечно, он со всеми этими недугами непонятного происхождения совсем забыл, что заказывал у нее подарок для Кли, и, кажется, получить Марджори его должна была… вчера. И, естественно, она совершенно не подумала, что ради сохранности ее же лавочки двум обиженным друг на друга братьям лучше бы не сталкиваться лишний раз на улицах. Уж больно из них взрывоопасная смесь иногда получалась. Но ее непредусмотрительность легко объяснялась: они же, в конце концов, взрослые люди, должны же уметь контролировать свои эмоции. И в обычное время Кайя бы с ней согласился, а еще ни за что бы не упустил возможность подразнить Дилюка немного, чтобы не расслаблялся и не забывал о его существовании. В пределах разумного, конечно. Но сейчас… сейчас момент был откровенно неподходящий для всего этого.

Он слабо улыбнулся и махнул рукой в ответ. Попытался изобразить, что спешит и что заглянет в следующий раз. Марджори склонила голову набок, пытаясь разобраться в его путанных жестах. Эта их маленькая пантомима, конечно же, не могла не привлечь внимание стоявшего у прилавка и со всей внимательностью что-то рассматривающего Дилюка. Поэтому тот остро и быстро вскинул голову и повернулся узнать, что за представление разыгрывается у него за спиной.

В ответ на цепкий взгляд огненных глаз, быстро просканировавший его с головы до ног и наверняка заметивший его состояние, Кайя, разочарованный своей медлительностью, только вяло кивнул и попытался перекроить улыбку во что-то более уверенное и здоровое. Кажется, не очень удачно, потому что Дилюк нахмурился, поджал губы, и даже с такого расстояния можно было заметить обеспокоенную складку между бровями. Ох, ну вот, опять эта непрошенная забота и это никому не нужное волнение за его жизнь и здоровье. Бездна бы побрала Провидение, которое постоянно сталкивало их в последнее время именно в те моменты, когда Кайе было плохо, все его силы уходили на попытки стоять ровно, а на мысленное возведение многометровых стен и барьеров их не оставалось. И поэтому каждый такой взгляд пронзал до того самого, мягкого, уязвимого и пульсирующего в груди, и заставлял что-то темное и неприятное шевелиться и шелестеть в его легких, перекрывая доступ к кислороду до черных пятен перед глазами.

Он попытался сделать вдох как можно незаметнее, не хватая воздух ртом так откровенно, но горло передавило жесткой бечевкой, скрутило, затянуло так, что, кажется, ни грамма кислорода не досталось его легким. Рука сама потянулась и накрыла пальцами шею, словно это в самом деле бы что-то поменяло и освободило его дыхательные пути. Дилюк нахмурился еще больше, бросил что-то коротко и резко Марджори и направился в его сторону. О, нет-нет, не подходи, пожалуйста, ради Селестии, иди по своим делам и оставь меня в покое!

Стараясь задержать дыхание и собрать мир перед глазами в кучу, Кайя рванул в сторону ближайшей темной аллеи, где можно было скрыться, бросая все силы на то, чтобы ноги не заплетались, а попадающиеся на его пути жители города не сбили его с ног.

Далеко убежать не удалось. Приступ, бьющий новые рекорды по своей силе, накрыл его буквально за углом. Колени подвели, подгибаясь и вынуждая его опуститься на холодный камень, которым были мощены все улицы города, и свернуться втрое. Короткие ногти машинально раздирали ткань формы в надежде добраться до обнаженной кожи, разодрать и ее тоже, и непослушные, бесполезные легкие, и то, что в них находилось.

Кашель не прекращался, звучал теперь еще суше. Уродливые красные брызги смертельно прекрасными разводами расползались по серости под ним, хотелось вывернуться наизнанку, выбросить, вытолкнуть все лишнее из себя: то, что сейчас жгло дыхательные пути, то, что рвалось наружу, но вырвать это он не мог, и все, что оставалось — сжимать шею пальцами еще сильнее и продолжать скрести по и без того расцарапанной коже ногтями.

За спиной раздались тихие осторожные шаги. Нет, пожалуйста. Не сейчас, не нужно смотреть на него в таком состоянии. Ну почему Дилюк не мог проявить хоть каплю милосердия к нему хоть раз, хотя бы когда он был в таком состоянии. Почему ему всегда непременно нужно было додавливать до конца, прогибать до хруста, дожимать, пока тонкая оболочка не треснет и не прорвется.

Еще один спазм и еще больше кашля. Надсадного и отвратительно уродливого. А потом ощущение чего-то мягкого и шелкового во рту. И все. И тишина.

Он поднес дрожащую руку к сухим губам и осторожно, убедившись, что с такого ракурса Дилюк не увидит, что он делает, подцепил пальцем шелковость. Это… лепесток сесилии? Кремовый, нежный, с тонкими зелеными прожилками. И в жутких алых пятнах, которые этой красоте совсем не подходили. С явно более крупного цветка, чем росли на Утесе Звездолова. С такого, как… в саду в поместье. В том самом саду, рядом с которым они с Дилюком и мастером Крепусом любили устраивать пикники и наслаждаться ласковым солнцем и приятным ветерком. В том самом саду, где была белая беседка, которая слышала столько их детских наивных секретов, сколько ни одна комната в доме не слышала. В том самом саду, где он однажды мечтал признаться Дилюку после его восемнадцатого дня рождения. И почему-то даже глупо надеялся на взаимность тогда. В том самом саду…

— Кайя, — темная тень бесшумно опустилась на колени рядом с ним, обхватывая за плечи. Ладонь машинально сжалась, сминая деликатный шелковый лепесток. Нельзя его показывать, Дилюк его тоже сразу узнает, а Кайя еще сам не разобрался, что за чертовщина с ним творится.

— Мастер Дилюк? — прохрипел он, поворачиваясь и пытаясь улыбнуться потрескавшимися губами. — Не стоило отрываться от своих важных дел ради меня.

— Ты себя в зеркало видел? — буркнул тот, крепче сжимая чужие плечи.

— Красавчик, правда? — попытался игриво засмеяться Кайя, но получилось больше похоже на сорванный собачий лай. Что ж, как умеет, так и флиртует.

Дилюк раздраженно закатил глаза. Сейчас, еще немного, он снова вспыхнет, раздосадовано взмахнет руками и уйдет в закат с парой язвительных замечаний.

— Подняться сможешь, красавчик?

— О нет, я навсегда сбит с ног Вашей харизмой, — шутовски приложил руку к сердцу Кайя. Очередной тяжелый вздох вызвал в нем злорадное удовлетворение. Столько лет прошло, а Дилюк так и не научился ровно относиться к такому поведению.

— Кайя, — долгая пауза, — ты можешь хоть раз закрыть свой рот и молча принять помощь?

— Со мной все в порядке, мне не нужна помощь, — слишком быстро открестился он и попытался подняться. Вышло резко и неловко, голова снова закружилась, мир превратился в задорную карусель, и, чтобы не рухнуть назад, пришлось привалиться к теплому крепкому плечу, как всегда спрятанному под плотной тканью сюртука.

— Угу, не нужна, — усмехнулся Дилюк, перехватывая вялое тело под ладонями поудобнее. — Пойдем, герой, провожу тебя до дома.

— До дома, — в мутной дымке своей неизвестной болезни пробормотал Кайя, понимая, что сопротивляться сил больше не осталось, а сознание грозило покинуть его в любую секунду. Все-таки, недостаток кислорода плохо сказывается на мозговой активности. — Забери меня домой, Дилюк.

Он позволил себе расслабиться и уткнуться ледяным носом в горячий сгиб шеи. Полный анализ своих действий он проведет позже, когда головокружение прекратится, а мир перед глазами перестанет меркнуть. А сейчас он позволит своему самому близкому человеку совсем немного позаботиться о себе. И отвести домой.

Раздавшееся рядом мягкое фырканье он уже не уловил, пребывая на грани между реальностью и забвением, так же как и осторожное поглаживание по плечу. А потом они медленно, самым безлюдным путем двинулись куда-то.

***

Ожидание становилось невыносимым. Сколько он уже сидел здесь? День? Два? Неделю? Сколько ему еще здесь сидеть, прежде чем что-то изменится?

Несколько дней назад Дилюк дотащил его, полубессознательного, до дома, помог открыть дверь и даже проследил, чтобы Кайя добрался до постели и не рухнул посреди комнаты. Потом Дилюк ушел, и с тех пор живых людей он больше в глаза не видел. Это становилось совершенно невыносимым. Он всегда брал на себя работы больше положенного, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями даже на минуту, а тут целых несколько дней. В которые он успел написать и отправить письмо Томе, убрать в доме все до скрипа, перебрать свою библиотеку, перечитать пару любимых книг, отоспаться и выкашлять лепестков на целый букет. А еще надумать себе кучу самых невероятных вариантов развития событий: от своей печальной одинокой смерти в стенах своей квартиры до его поэтичного спасения силой любви.

Он усмехнулся своим мыслям. Как же, спасение силой любви. И откуда в его голове иногда берутся такие странные и нелепые мысли? Это все любимые книжки Дилюка, которые тот любил вслух читать перед сном. Там всегда появлялся какой-нибудь рыцарь в сияющих доспехах и героически спасал принцессу. Только вот загвоздка. Рыцарем теперь был именно он, а принцессы у него вообще не было. Вот так и умирала романтика, разбиваясь о жестокую реальность.

Еще раз проверить, не пришел ли ответ от Томы? Он бросил короткий взгляд на дверь. Нет, это объективно невозможно. До Инадзумы почти неделя пути в одну сторону, поэтому ничего нового он не узнает еще как минимум порядка семи дней.

Чаю заварить? Он осторожно высунул руку из-под пледа и содрогнулся. Настойки больше практически не действовали, поэтому озноб и лихорадка сопровождали его теперь всегда. И если он не заворачивался во все имеющиеся дома одеяла, то трясло нещадно.

Невозможно тянуло куда-нибудь вылететь из своей импровизированной клетки. Он глянул на время. Около девяти вечера. Наверняка, Роззи уже в «Доле Ангелов». Или Венти. Или оба. Был еще, конечно, шанс, что там был Дилюк, а это обстоятельство уже нежелательное. Кайя не помнил точно, что наговорил, пока его вело от недостатка кислорода, но что-то подсказывало ему — это было нечто смущающее. Как иначе можно было объяснить тот факт, что каждый раз, когда он думал о том дне, его бросало в жар больше обычного?

Решившись и поняв, что сойдет с ума, если продолжит сидеть в четырех стенах, он рывком поднялся, скидывая с себя слои одеял и пледов, и, отчаянно задрожав, поплелся за очередной настойкой, впрочем, не особо рассчитывая на какой-то результат.

***

К тому времени, как перед ним появилась дверь, ведущая в «Долю Ангелов» озноб притупился, и он был уверен, что выглядел паршиво, но хотя бы теперь не стучал зубами от любого порыва, даже самого слабого ветерка.

Осторожно приоткрыв дверь, он юркнул в проем, стараясь остаться незамеченным и глянуть, кто сегодня был за стойкой… И сразу же встретился с внимательной парой алых глаз. Конечно, проведешь мастера Дилюка такими трюками, он всегда начеку. Можно было так же тихо выскользнуть сейчас назад и сделать вид, что его тут никогда и не было. Или уверенным шагом пройти к стойке, словно именно за тем, чтобы потрепаться по душам со своим названым братом, он сюда и пришел.

Быстро просканировав зал, он понял, что Розарии сегодня не наблюдалось, а Венти беззаботно бренчал на лире — отрабатывал свое вино. Что же, к стойке, так к стойке.

— Мастер Дилюк, — лучезарно улыбнулся он, подавив очередной приступ дрожи, и уселся на барный стул прямо перед своим собеседником. — Бизнес процветает?

— Сэр Кайя, — цепкий взгляд безошибочно остановился на ключевых местах: круги под глазами, впалые щеки и сероватый цвет лица, царапины на шее, когда он раздирал кожу руками во время приступов, и мелкая дрожь в пальцах от озноба. — Кажется, тебе не лучше. Что ты здесь делаешь?

— О, ты ранишь меня в самое сердце, Дилюк? Я, может быть, умираю и в последний раз пришел пропустить стаканчик, а ты меня гонишь!

Дилюк только закатил глаза и пробормотал тихое «шут гороховый». Но «Полуденную смерть», тем не менее, смешал и с показательно громким стуком поставил перед Кайей.

— Ты же не принимаешь жаропонижающие настойки? — с подозрением спросил он, задерживая пальцы на холодном стекле.

— А ты мне мамочкой заделался? — хищно оскалился Кайя, жадно наблюдая за стаканом.

— А ты и впрямь сдохнуть решил, да? — рыкнул Дилюк и под тоскливый взгляд василькового глаза забрал «Полуденную смерть» назад.

Все шло ужасно не по плану. Кайя не планировал грызться с Дилюком, не планировал с ним сегодня вообще пересекаться. Не планировал снова нос к носу столкнуться с этой его дурацкой заботой, от которой щемило под ребрами. Он просто вышел пропустить стаканчик и забыться. Ну да, наверное, настойки и вправду не стоило мешать с алкоголем, но эта болезнь его так измотала, что в целом рухнуть на пол прямо здесь и сдохнуть, вкусив его драгоценной «Полуденной смерти» еще раз, уже не казалось такой уж плохой идеей. Но, конечно, именно в этот момент должен был объявиться его личный герой и попытаться спасти насильно. Трагедия просто.

— Даже если и так, тебе-то какое дело? — пожал плечами Кайя, цепляясь за остатки самообладания, подточенного долгим недугом.

— Как же ты меня достал со своим саморазрушением, — почти зашипел Дилюк. — Убирайся отсюда к Бездненской матери. Иди домой и лечись! И без записки от Барбары, что она разрешает тебе пить, не смей сюда являться!

Кайя растерянно приоткрыл рот и захлопал глазами. Это было так… по-Дилюковски. Прошлось по его измученной душе отголоском того, юного, уверенного, что весь мир у его ног, вспыльчивого. Того, которого можно было подойти и обнять, того, с которым прошли столько — рука об руку. Того, который пьяно хихикал на крыше таверны, выпив бокал вина, и рассказывал Кайе, как они вместе объедут весь Тейват, как он все уже распланировал. Того, который по утрам, расстроенный, приходил с гребнем, снова запутавшимся в волосах. Того, которому Кайя так хотел признаться: сказать вслух, как же он его любит.

Что-то неприятное и жесткое зашелестело в груди. Горло снова сковало спазмом, дышать было невозможно, кашель подступал волнами. Бездна. Ну почему сейчас?

Кайя прикрыл рот рукой и вскочил с места.

— Считай, что уговорил, — прохрипел он и пулей вылетел из таверны, заворачивая за угол и опираясь ладонью на стену.

Плохо. Очень плохо. Его приступы стали долгими и изнурительными — добираться до дома потом будет сплошной пыткой. Зачем вообще вышел? Ничему его сроду жизнь не учит.

Он согнулся пополам и зашелся в приступе кашля. На прикрывавшую рот ладонь падали прекрасные шелковые лепестки в отвратительных красных разводах. Один. Второй. Третий. Четвертый. Очередной рекорд. Их еще не было больше двух за один заход. Не то чтобы это было то соревнование с самим собой, которое хотелось выиграть.

Кашель подступал снова и снова, в груди и дыхательных путях все горело, закручивало невыносимой болью, слезы тяжелыми каплями падали на камень.

Казалось, этот приступ никогда не закончится. И только неожиданный, но такой приятный звук лиры неподалеку принес желанное облегчение. Веревки, стягивавшие горло, отпустили, шелест в груди прекратился, и то, что там находилось, как будто склонило свои кремовые головки в почтении и затихло. Впервые с начала болезни Кайя смог вдохнуть полной грудью.

— Ты знаешь, как это можно остановить? — с отчаянной надеждой он посмотрел на присевшего рядом с ним Венти.

— Нет, не знаю, — с вековой печалью в голосе ответил тот, словно было что-то большее за этими словами, что-то, о чем Архонт, проживший тысячелетия, говорить не хотел. Впрочем, поверхностный смысл был понятен и без контекста, и еще долго звенел тяжелым колоколом между ними.

— Тебе нужно с ним помириться, — так и не дождавшись ответа от пытающегося надышаться на всю оставшуюся жизнь Кайи, продолжил он.

— Что? — недоуменно прохрипел он в ответ, поднимая бровь. — При чем здесь он?

Венти улыбнулся с каким-то пониманием. Но промолчал.

— При чем здесь он? — повторил вопрос Кайя еще более настойчиво.

— Просто помирись с ним, Кайя. Вам обоим не обязательно страдать.

— Как это связано с моей болезнью, Венти? — проигнорировал предыдущую фразу Кайя.

Ответа снова не последовало, только тонкие пальцы прошлись по струнам, извлекая из них до одури красивую и тоскливую мелодию.

— Если ты не собирался ничего объяснять, то какой Бездны потащился за мной следом? — начал закипать Кайя, удивляясь сам себе и несвойственной ему агрессии, которую из него вытягивала ситуация.

Лира продолжала петь, Венти полностью сосредоточился на струнах.

— Катись тогда в Бездну, раз ничем помочь не можешь, — рявкнул Кайя и подскочил на ноги. Впервые за долгое время голова не закружилась и его не повело. Стоило поблагодарить Венти за то, что хотя бы облегчил его страдания, но гнев застилал мир пеленой перед глазами, и он мог только злиться, что даже, мать их, боги ничем ему не могли помочь. Или не хотели. Может, Дайн и был прав, когда говорил, что они все — шарлатаны.

Он развернулся на каблуках и бросился прочь. Венти не попытался его догнать.