Время движется неумолимо, беспощадно, равнодушное к нашим стенаниям и страданиям. Особенно, когда хочется, чтобы оно застыло. Особенно, когда хочется обернуть его вспять.

Кайя всегда знал эту простую истину, но полным ее осознанием его шарахнуло только теперь, когда было уже поздно метаться и искать пятый угол, когда было поздно пытаться что-то исправить, когда пора было говорить: «Прощай» своим любимым и уходить.

— Ты уже нашел кого-то конкретного в Фонтейне? — лениво поинтересовалась Эола, протягивая чашку Лизе, которая разливала свежезаваренный ароматный чай из своего чудесного котелка.

— Если честно, то нет, — неловко усмехнулся Кайя, стараясь скрыть легкую горечь в голосе от того, что снова сочиняет сказки и врет им. — Но у меня есть там пара знакомых, они посоветовали приехать лично и показаться кому-нибудь. И если уж кто-то и будет в курсе, что делать с этой болезнью, то это точно они.

— Да, я тоже слышала, что в Фонтейне отменные целители, — задумчиво протянула Лиза, наполняя чашку Эолы и протягивая ее назад. — Но они могут оказаться не в курсе, что это за болезнь. Может, тебе сначала до академии в Сумеру доехать? Там тоже толковых ребят хватает, и кто-нибудь обязательно изучал эту тему и узнает ее по симптомам.

— Хм, может, и до Сумеру доберусь, — покладисто согласился Кайя и перевел взгляд на Джинн. Та смотрела на него с каким-то нечитаемым взглядом. В нем было что-то среднее между неверием и ужасом. Неужели догадалась?

— Ты… уезжаешь завтра? — поняв, что Кайя смотрит, она тряхнула головой, словно сбрасывая с себя наваждение и возвращаясь в свое нормальное состояние. — Значит, мы… прощаемся сегодня?

Последнее слово больно кольнуло под диафрагмой. Конечно, милая. Именно прощаемся. Навсегда. Не поминайте лихом. Не всегда был хорошим другом, коллегой и подчиненным, но старался, как мог. Любил и ценил вас всех как-то по-своему. Благодарен, что позволили остаться, приняли, поняли, сделали этот город домом и местом, куда хотелось возвращаться, местом, которое хотелось защищать.

— Да, дорогая, — с нейтральной улыбкой вместо этого сказал он и протянул Лизе свою чашку. — Поеду завтра на рассвете, тянуть дольше смысла не имеет.

Джинн рассеянно кивнула, словно задумалась о чем-то. Потом решительно посмотрела на него и нахмурилась.

— Ты же и к нему зайдешь попрощаться?

Кайя, не ожидавший такого вопроса, замер на месте. К чему она ведет?

— Ну, вообще-то не собирался, — осторожно ответил он, не переставая улыбаться. — Я не думаю, что ему это нужно. Я же, как только найду лечение, сразу вернусь, зачем дергать его по пустякам, у него и без меня дел полно.

— Кайя, — совсем уж сведя брови к переносице, сказала Джинн. — Ты прекрасно знаешь, что ему не все равно. Зайди к нему.

О, ну вот, началось. Догадалась она или нет о неизлечимости его болезни, было все еще неочевидно. Но вот о том, что Кайя как минимум допускает мысль, что не вернется, она поняла, тут и гадать не нужно было. И теперь хотела, чтобы на всякий случай он, как выразилась Розария, «закрыл гештальт» Дилюку и хотя бы попрощался с ним.

— Я подумаю об этом, милая, — постарался отмахнуться он, надеясь, что она хотя бы в последний день здесь даст ему поблажку и не станет настаивать.

— Кайя, — теперь уже в разговор вклинилась Эола, — тебе и правда стоит сказать ему, что уезжаешь. Он же потом весь город перевернет, когда поймет, что тебя нет. Избавь нас от лишней работы, у нас ее и без него достаточно. Иначе мне придется отомстить тебе за это!

А. Особый язык носителей крио Глаза Бога, которые показывать свои привязанности и раздавать советы могли только в виде угроз и ворчания. В переводе значило примерно то же самое, что только что сказала Джинн, но било по мягкому нутру гораздо сильнее, потому что даже Эолу, которая обычно во «все эти сопли» не вмешивалась, проняло в этот раз. Наверняка перенесла все мысленно на них с Эмбер и подумала, каково было бы ей, если бы ее так бросили. Бросили. Как Дилюк много лет назад исчез на четыре года. И Кайя, конечно, тоже принял участие в том решении, но еще долго не мог избавиться от мысли, как несправедливо тот поступил, и как ему было одиноко. А теперь он сам собирался заставить Дилюка через это пройти. Только вот возвращаться Кайя не планировал.

Грудь сдавило спазмом, дышать стало невозможно, очередной приступ подступал. Бездна бы побрала все эти мысли. Бездна бы побрала его нелепую любовь, которая так жестоко его убивала. Бездна бы побрала Джинн и Эолу с их советами.

— Хорошо, дорогие мои, уговорили, — стараясь удержать улыбку на лице, Кайя соскочил со своего места. Лиза, пытавшаяся протянуть ему чашку, удивленно замерла. — Мне нужно выйти на минутку. Сейчас вернусь.

И, не дожидаясь их реакции, он вылетел из библиотеки и, стараясь давиться кашлем тихо и незаметно, взлетел наверх по лестнице и едва успел добежать до своего кабинета, сотрясаясь в самом сильном за последнее время приступе. Сегодня казалось, что в горле застряло что-то большое и неповоротливое. Легкие горели, их кололо стеблями и кончиками листьев и лепестков изнутри. Он задыхался и ничего не мог с этим поделать. Перед глазами медленно начинало темнеть. Сил на попытки вытолкнуть то, что перекрывало ему кислород, почти не осталось. Он осторожно опустился на колени с ужасной мыслью, что если задохнется здесь и сейчас, то его найдут. И вся его подготовка и все его планы уберечь их пойдут прахом. И пока сознание еще не совсем покинуло его, нужно было сделать хоть что-то.

Поспешно стянув перчатку, он попытался залезть пальцами поглубже за корень языка и подцепить то, что там было. Безуспешно. Слишком глубоко — не достать.

Возможно, воздуха ему хватит еще на одну попытку. Собрав остатки силы воли в кулак, он резко выдохнул, одновременно подцепляя пальцами нежный шелковый лепесток, и с особой осторожностью, чтобы не оторвать его от ложа, потянул. Во рту быстро появился уже привычный металлический привкус с цветочной горечью. В этот раз он вытаскивал что-то целое.

Хватая воздух ртом, когда к нему, наконец, появился доступ, он отдышался и посмотрел на то, что было зажато меж его пальцев. Сесилия. В этот раз целый цветок, не считая одного лепестка, который, видимо, уже оторвался и, хотелось надеяться, вылетел с предыдущим приступом.

Селестия. Целый. Цветок. Сколько еще таких он успеет вытащить, прежде чем они убьют его окончательно. Доживет ли он до завтра такими темпами? Успеет ли отъехать достаточно далеко от Монда, чтобы его не нашли?

Стук в дверь прервал его маленькую панику.

Он спешно сунул цветок за ножку стола, вскочил на ноги, отряхнул колени от пыли и, надеясь, что не пропустил нигде капли крови, приоткрыл дверь. Там стояла нахмуренная Лиза.

— Можно? — заглядывая ему за плечо, спросила она.

Кайя молча отошел в сторону, впуская ее.

— Что, отправили тебя в качестве посла мира? — хрипло засмеялся он.

— Тебе становится хуже? — проигнорировав его вопрос, обеспокоенно спросила Лиза, нервно дергая перчатку. Обычно, даже в самые дерьмовые моменты их жизни, когда все было хуже некуда, Лиза вела себя расслабленно и… да, наверное, это был первый раз, когда он видел ее в таком раздрае. Может, он зря решил пойти на поводу у своей сентиментальности и прощаться с ними. Потому что, кажется, теперь они только больше за него волнуются.

— Ну, милая, это же болезнь, — легкомысленно отмахнулся он. — Она имеет свойство прогрессировать. Но это ничего страшного, я найду целителя, и все будет хорошо.

— Езжай-ка ты в Сумеру все же, — кивнула Лиза, как будто чуть успокоившись после его слов. — Я думаю, там тебе повезет больше.

— Наверное, ты права, дорогая, — снова покладисто согласился он. — Там все-таки исследователи.

Лиза снова покивала, как болванчик.

— Вернемся? — уже легче и больше похожая на себя обычную, улыбнулась она, — А то они подумают, что ты тут умер, а я тебя тихонько прикапываю в саду, чтобы не беспокоить их.

— Вернемся, — отзеркалил Кайя. — Ну уж нет, не хорони меня раньше времени, до-ро-гу-ша. Я еще поживу.

— А. Вот это настрой. Теперь узнаю главную занозу нашего города, — совсем расслабившись, Лиза, покачивая бедрами, направилась к двери. — И да, — она повернулась и подмигнула, указывая куда-то себе на щеку, — сотри кровь, не пугай своих подчиненных.

Он быстрым движением стер красный развод, убеждаясь, что Лиза сказала правду, и, качая головой, немного разочарованный, что она все же что-то заметила, направился за ней следом.

***

Дверь в лабораторию смотрела на него с упреком. Он смотрел на нее в ответ. Переглядки продолжались уже несколько минут. Там была Кли. Кайя точно это знал. Он слышал их обоих и Сахарозу за этой дверью. 

Его снова потряхивало. Сколько он сегодня выпил настоек, чтобы прилично выглядеть перед Джинн, он уже не помнил. Ладонь сама легла на ручку. Все его существо вопило о том, как сильно он хочет увидеть их обоих в последний раз. Ближе друга, чем Альбедо, у него в этом городе не было. Не было человека, который понимал бы его лучше. С малышкой Кли тоже никто не мог посоревноваться. Она занимала особое место в его сердце. Они трое, каждый со своей историей о том, как их однажды оставили, нашли друг друга, и Кайя, не колеблясь, про себя называл их семьей. Такой вот странной и дисфункциональной. Но какая была. В тот момент, когда Альбедо появился в городе, в тот момент, когда Кайя увидел звезду у него на шее, в тот момент, когда Альбедо увидел звезду у Кайи в зрачке, мир, опустевший после смерти мастера Крепуса и ухода Дилюка, снова обрел краски, и где-то вдалеке забрезжил свет.

И скоро этот свет снова погаснет, а Кайя не мог решиться даже повернуть ручку и рассказать.

За дверью раздался грохот, звон разбитого стекла, взвизгнула Сахароза. Несколько секунд тишины, а потом — яркий детский смех. Нет, он не сможет. Он не решится зайти и разрушить их маленькую идиллию. Лучше он напишет письмо, бросит его в почтовый ящик и будет надеяться, что прочитает все это Альбедо, когда он будет уже достаточно далеко от города.

Мысленно попросив прощения у Альбедо и обняв малышку Кли, он убрал дрожащую ладонь с дверной ручки и, решительно развернувшись на каблуках, пошел к выходу из Штаба.

***

Солнце уже давно закатилось за горизонт. Нужно было собрать свои немногочисленные пожитки и поспать хотя бы несколько часов перед уходом, но оказалось, что планировать все это было гораздо легче, чем взять и сделать. Он уже второй час подряд мерил комнату шагами и никак не мог успокоиться. Слова Джинн и Эолы не шли из головы. Он ведь и правда собирался бросить Дилюка, даже не попрощавшись. Он уже сделал это с Альбедо и Кли, а теперь хочет уйти, оставив того, кого столько лет верно и преданно любил, в неведении, не удостоив даже слова.

Поняв, что сил метаться из угла в угол больше нет, и дыхание начинает сбиваться, он тяжело рухнул в кресло и закрыл глаза рукой.

Он так не может. Это было слишком жестоко. Он же потом даже умереть спокойно не сможет, наверняка станет призраком, будет бродить по всему Тейвату и греметь цепями.

Отняв ладонь от лица, он с тоской и желанием взглянул на дверь. Дилюк сегодня был в таверне. Ничего же страшного не случится, если он заглянет на минутку. Посмотрит на него в последний раз, тщательно запомнит каждую деталь этой встречи и до самой смерти будет бережно хранить ее в сердце, как самую большую драгоценность.

Мысль была чудовищно заманчивой. Тело само поднялось и, вопреки приказам разума, понесло его в сторону одного из его любимых мест в этом городе.

Теплый мягкий свет в окнах таверны ласково приветствовал его, приглашая войти и выпить чего-нибудь для храбрости, а потом в двух словах сообщить Дилюку, что уезжает. И все. И можно будет уходить со спокойной совестью. Минутку. Он зайдет прям на минутку.

Продолжая убеждать себя, что его глупый шаг в пропасть оправдан, и делал он это только для Дилюка, а не для себя самого, он медленно приоткрыл дверь и проскользнул внутрь, в очередной раз бесполезно надеясь, что хозяин заведения его не заметит. И в очередной раз на него в упор посмотрела пара карминных глаз. Таких красивых, что перехватывало дыхание. 

О, нет-нет. Не приступ и не сейчас!

Остановившись на секунду, он постарался незаметно продышаться. Кажется, в этот раз тревога была ложной, и это был один из моментов, когда кашель уходил, так и не начавшись.

Но Дилюк все равно что-то заметил. Он поджал губы и кивнул Кайе на место за стойкой. Было бы ужасно невежливо отказываться от такого предложения, поэтому Кайя радостно улыбнулся и полетел к указанному месту.

— Мне казалось, я ясно выразился в прошлый раз, — начал Дилюк, не размениваясь на бесполезные разговоры. — Без записки от Барбары никакого алкоголя. Или ты уже чудесным образом исцелился?

Конечно, Дилюк знал, что нет. У него были настолько обширные связи в городе, что иногда заставали врасплох даже самого Кайю. И Вэл. Еще у него была Вэл. Эта точно при первом же удобном случае сдала бы Кайю с потрохами. У нее было какое-то особое отношение к Дилюку. Фаворитизм, не иначе.

— О, мастер Дилюк, обещаю, я не пил никаких настоек в последние несколько часов. Видишь? — в воздух поднялась чуть дрожащая рука. — Правду говорю.

— Без настоек, зато с температурой, — недовольно фыркнул тот и протянул руку, укладывая ее ладонью своему собеседнику на лоб. Кайя вздрогнул, как и каждый раз, когда Дилюк делал… вот это вот все. И замер, боясь, что сейчас его снова накроет приступом. Они всегда приходили в такие вот отвратительно неудобные моменты. Когда хотелось сидеть и чувствовать горяченные пальцы на своем лбу вечно.

— Мне приходится выбирать. И выбор у меня нелегкий, — отшутился он вместо этого, уклоняясь от протянутой руки.

— И ты пришел сюда просто… пить? — недоверчиво сложил руки на груди Дилюк. Проницательный там, где не надо, чтоб его.

— Не совсем, — уклончиво ответил Кайя. — Но от «Полуденной смерти» не откажусь.

— Кто бы тебе ее предлагал, — пробубнил себе под нос его собеседник и налил в стакан виноградного сока.

— Ну, Дилю-юк, — заныл Кайя. — Ну в последний раз хоть дай мне нормального пойла, не вредничай!

— В последний раз? — в алых глазах мелькнула растерянность.

— Ну, в смысле, в последний раз перед отъездом, — спешно поправился Кайя и мысленно ругнулся — чуть сам себя не выдал с потрохами. Дилюк всегда умел подтачивать его самоконтроль и отключать все фильтры.

— Ты… уезжаешь, — упавшим голосом заключил он.

— Да, — Кайя постарался игнорировать этот тон побитой собаки. — Я пришел сказать тебе, что уезжаю в Фонтейн искать целителя. И за твоим пожеланием удачи, конечно же.

— Я с тобой, — резко бросил Дилюк. 

Смуглые пальцы дернули стакан с соком слишком резко, и жидкость выплеснулась на стойку. Кайя растерянно смотрел на маленькую фиолетовую лужицу перед собой, не поднимая глаз.

— Нет, — тихо, но твердо сказал он. — Я поеду один.

— Кайя… — бархатный голос прозвучал с настойчивой угрозой.

— Нет, — снова перебил его Кайя, наконец, решаясь поднять глаза. — Я. Поеду. Один.

— В таком состоянии? — тот раздосадовано махнул рукой.

— Да, в таком состоянии. Мне не нужна твоя жалость, Дилюк.

— Жалость? — неверяще воскликнул он слишком громко, и несколько пар глаз повернулись посмотреть разворачивающуюся драму. — О чем ты! Я же… Ты же… Мы же семья, Кайя!

О, вот он, туз в рукаве. Теперь они неожиданно стали семьей. Когда уже слишком поздно. Волна обиды поднималась в нем неконтролируемо, как цунами.

— Семья? — почти прошипел он. — Семьей мы были много лет назад, мне казалось, ты давал мне понять это много раз. С чего бы теперь в тебе такая сентиментальность проснулась!

Он вскочил на ноги. Не стоило сюда приходить. Непонятно, чего он ждал вообще. Что Дилюк тихо пожмет ему руку и отпустит с миром. Ха. Кайя знал его большую часть их сознательной жизни и все никак не мог запомнить, что у любви всей его жизни был комплекс героя. И, конечно, он и в этой ситуации был готов бросить все, чтобы снова кого-то спасти. Пусть даже это и был непутевый названый брат, с которым они все братские узы разорвали много лет назад.

Шаг назад. Еще один. Кайя пятился к двери и даже несмотря на всю абсурдность сложившейся ситуации и обиженное выражение на лице Дилюка, все еще не мог пересилить себя, развернуться и уйти просто так. Он открыл рот, чтобы сказать еще что-нибудь ужасное и некрасивое, но дыхание в очередной раз перехватило, и в этот раз все, кажется, было серьезно.

Приступ накатил быстро и шарахнул со всей силы. Запинаясь и понимая, что еще немного, и у него снова не останется кислорода, чтобы дышать, а ноги перестанут держать, он бросился к задней двери. Пролетел мимо удивленного такой сценой Дилюка, дернул за ручку и оказался в тени за таверной. Этот участок освещался всего лишь одной свечой, поэтому, отойди он от нее немного, никто не увидел бы, что происходит.

Он прижался к стене между двумя домами и наконец разрешил себе кашлять. Сухо, болезненно. Лепесток. Лепесток. Кровавые разводы на ладонях. Еще один лепесток. Мир, кружащийся без остановки. И в следующий момент он уже в очередной раз сидел на холодном камне мощеных улиц.

Огонек, осветивший его, стену и тонкие трещинки на ледяной серости перед ним. Тихий вздох, полный ужаса, и недалеко от него приземлилось что-то большое и теплое. Подвинулось ближе, горячие ладони, почему-то обнаженные, осторожно обхватили его за плечи.

Лепесток. Он продолжал кашлять. Мягкие поглаживания тонких пальцев приносили облегчение. Еще один лепесток. Дилюк прижал его еще теснее к себе, и приступ медленно отступил, оставляя его разбитым и опустошенным.

— Кайя, — когда его дыхание выровнялась, тихо прозвучал бархатный голос в ночи. — Кто это?

— М? — все еще затуманенное сознание не могло осознать сути вопроса.

— Ханахаки, Кайя, — кажется, Дилюк пытался посмотреть на него, но в такой темноте, куда практически не пробивался свет луны, было сложно сказать наверняка. — Ты же знаешь, что это за болезнь, да? Ты же знаешь, что это значит?

Его голос звучал лихорадочно, почти панически.

— Ханахаки? — полубессознательно повторил Кайя, а потом резко пришел в себя, когда понял, что это значило. Бездна. Конечно. Его удача. Из всех жителей города именно Дилюк знал, что значат эти лепестки и каким концом они ему грозят. 

— Да, ханахаки, болезнь цве…

— Я знаю, Дилюк, — устало перебил его Кайя. — А вот откуда знаешь ты — это более интересный вопрос.

— Встречался однажды, когда путешествовал по Инадзуме, с человеком, который был… ей болен. Кто это? — еще раз настойчиво переспросил тот.

— Это… неважно. Там ничего уже не сделать.

В воздухе повисла напряженная тишина. Кайя не знал, что еще сказать, Дилюк, наверное, пытался найти выход. Если бы все было так просто.

— Это же не из-за нас с тобой? Не из-за той ночи? — наконец, тихо и неуверенно спросил он.

Кайя понял, что ощутимо вздрогнул, и теплое плечо рядом настороженно напряглось.

— Нет, Люк, не из-за той ночи, — он даже не обратил внимания на то, как перешел на старое полузабытое детское прозвище.

— Ты признался… ей? — еще раз попробовал прощупать почву его такой глупый, но такой благородный брат.

— Нет. Я же говорю, там ничего не сделать. Забудь, Дилюк. Сделай вид, что ничего не заметил. Я завтра уеду и сниму эту заботу с твоих плеч.

— Уедешь, — плоско повторил тот. — Если ты знаешь, чем болен. И вместо того, чтобы признаться, ты едешь в Фонтейн…

Он резко зажег огонек на ладони и всмотрелся Кайе в лицо.

— Что это за целители, которых ты нашел? — спросил с подозрением.

— Еще не знаю, но уверен, кого-нибудь найду, — сощурился Кайя от ослепительного света, бьющего в глаза. — Это же Фонтейн.

— Никого ты там не найдешь. Болезнь неизлечима, — какое-то осознание прошило его, и он взглянул шокировано и тоскливо. — Ты едешь умирать.

Кайе не нужно было зеркало, чтобы знать, что сейчас он выглядит виновато и загнанно. Это была просто катастрофа. Случилось то, чего он боялся больше всего. И ни с кем иным, а с Дилюком. И что теперь делать, как выкручиваться и куда бежать от всего этого, было непонятно.

— Какая уже разница, куда я еду. У меня не так много вариантов осталось. А так я хотя бы попытаюсь, — сделал еще одну попытку вдохновенно врать он.

— Хватит, Кайя, — неожиданно рявкнул Дилюк, заставив Кайю снова вздрогнуть. — Хотя бы сейчас не лги мне. Ты не едешь ни в какой Фонтейн. У тебя на этой стадии не хватит сил. Посмотри, сколько цветов.

Он выхватил мягкие бархатные лепестки из чужих рук и присмотрелся.

— Это… сесилии. Те самые, — прошептал он, наконец, когда понял, что держит на ладони. Поднял голову и внимательно посмотрел. — Это же не отец?

— Нет, Дилюк. Я думал, мы оба смогли это пережить и сохранить его хорошим воспоминанием, а не цветами в легких, — рассмеялся Кайя.

— Тогда кто же это? — тонкие пальцы почти с любовью гладили измятые кусочки детства в руке.

— Не тот, кому можно было бы признаться и спастись, — не отводя глаз от такого странного, но цепляющего за живое действа перед ним, рассеянно ответил Кайя.

Он осторожно поднялся на ноги и, убедившись, что стоит уверенно, улыбнулся печально смотрящему на него снизу вверх Дилюку.

— Мне пора, — рука сама потянулась, чтобы предложить помощь. Алые глаза посмотрели на нее удивленно, потом тот спохватился, перехватил ладонь, и Кайя рывком поднял его на ноги.

— Может, останешься? — безжизненным тоном спросил Дилюк, не расцепляя их рук.

— Нет, Люк, не стоит, — пальцы сжались чуть сильнее, потом разжались вовсе, отпуская. — Прощай.

И он оставил его, безмолвно смотрящего вслед, в темноте за таверной, думая, что, может быть, и хорошо, что все-таки решился прийти. Теперь фантомные прикосновения чужих горячих рук будут греть его до самого конца. Среди холода и цветов.