Клубничные для Йоимии и для него, шоколадные для Бенни и Джинн, с карамельной нугой для Кайи, с черникой и ванилью для Барбары и Рэйзора. Остальные перебегали из одной группы в другую, так что, нужно было сделать с запасом.

Дилюк методично замешивал тесто и так же методично разливал его по формам для маффинов и капкейков. Засыпал шоколадную крошку, раскладывал ягоды и кусочки карамели. Две формы по двенадцать штук в каждой. Даже если кроме их обычной компании в четверг вечером на молодежной группе на огонек заглянет кто-нибудь еще, всем должно хватить. 

Эти встречи могли варьироваться от диких походов по «Сбеги за 60 минут» до теплых и уютных посиделок у кого-нибудь дома под приятную музыку и целую вереницу настольных игр. Завтра намечался именно второй пункт, поэтому Дилюк вызвался принести что-нибудь к чаю.

Все с радостью одобрили. Ребята хорошо знали его любовь к выпечке и мечты однажды открыть свою пекарню со свежими круассанами и пончиками. Он бы приходил туда ни свет ни заря, пек бы с пылу с жару теплые, хрустящие, с разными начинками, с разными наполнителями, пышные, изумительно вкусные….

— Люк? — медовый голос за спиной заставил его вздрогнуть и обернуться, едва не роняя форму с уже подготовленными для духовки капкейками.

Смуглая изящная рука музыканта подхватила дно, вторая — его за плечо, помогая устоять на ногах.

— Извини, — тихо усмехнулся Кайя и с мягкой улыбкой взглянул на Дилюка. — Я не хотел тебя напугать, мое солнце.

—Откуда ты вообще появился тут? — завороженно разглядывая тонкие черты, пробормотал Дилюк и, подхватив форму, спешно отвернулся. 

— Господин Крепус меня впустил. — Кайя обошел стойку с другой стороны и встал немного на расстоянии. Этот факт Дилюк отметил почти с сожалением. И нет, не потому что он уже который день не мог избавиться от навязчивых мыслей о неправильном. Совершенно не поэтому. Ему просто нравилась тактильность его лучшего друга, вот и все.

— Я… не знал, что ты придешь сегодня вечером, — вздохнул Дилюк и, натянув веселенькие полосатые прихватки, которые видели в этом доме все пекарские взлеты и провалы их хозяина, ловким движением задвинул форму в духовку. 

— О, я и не собирался, видишь, без гитары, — развел руками Кайя, показывая, что через плечо не был перекинут ремень привычного кейса. — Возвращался из универа и решил заскочить, — он ухмыльнулся и, игриво сверкая глазами, зашептал заговорчески. — Подумал, что, может быть, господин всея капкейков и пирожных осчастливит меня одним из своих творений. 

Кайя задорно подмигнул и оперся локтями на стойку, внимательно наблюдая, как Дилюк ставит вторую форму в духовку и закрывает ее.

— Надо сказать, твой костюм идеально дополняет мое описание. — Кайя потянулся и дернул за завязку милого розового фартука с огромной клубникой на груди, который однажды притащила Барбара, а потом забыла его забрать, поэтому он прижился на кухне Рагнвиндров, как родной.

Дилюк медленно закрыл духовку, развернулся, упер руки, все еще в смешных рукавицах-прихватках, в бока и сурово взглянул на своего лучшего друга.

— Так, еще один комментарий, и господин всея капкейков и пирожных будет кормить тебя только ванильным кремом остаток твоей жалкой жизни.

— О, нет! — Кайя закатил глаза и схватился за грудь. — Как ты мог! Я к тебе со всей душой, а ты мне… ВАНИЛЬ!

Тихо посмеиваясь, Дилюк скинул рукавицы и небрежным жестом смахнул лезущие в лицо пряди.

— Повтори тогда, что ты там говорил про мой фартук? — сузив глаза, грозно спросил он.

— Самый лучший фартук в мире! — Кайя посмотрел на него, разноцветные глаза чуть расширились, зафиксировались на его лице, и он медленно пошел в сторону Дилюка. — Идеальный, чудесный, прекрасный!

Последние слова Кайя произнес почти шепотом, находясь непозволительно близко. Настолько близко, что аж дух захватывало, а сердце начинало биться чаще.

Изящная рука поднялась и легко скользнула по щеке. Дилюк вспыхнул и уставился на своего друга, широко распахнув глаза.

— Кай? — полувопросительно пискнул он, не зная, что делать и куда себя деть.

— У тебя… мука на щеке. — совсем уж тихо выдохнул Кайя и провел пальцами по тому же месту еще раз. — От… от прихватки.

— О. — Дилюк торопливо потер наверняка некрасиво покрасневшую скулу и смущенно отвел взгляд. — А так?

— Еще хуже стало. — переливчато усмехнулся бархатный голос. — Подожди, давай помогу.

Теплая ладонь мягко легла на лицо и в несколько ласковых движений довела Дилюка почти до инфаркта. Он нахмурился, собрался попросить Кайю перестать шутить такие шутки на грани и поднял голову, уставившись на собеседника снизу вверх. 

О. Дилюк раньше не осознавал, что Кайя выше. Они же бывали близко друг к другу и раньше, как же он не заметил. А бывали ли? Так, что потянись они сейчас, их губы соприкоснутся. 

Со-при-кос-нут-ся? Румянец пополз по лицу и шее до самой груди. Дилюк застыл, словно парализованный, забывая, что именно он собирался сказать. Кайя смотрел на него со странным нечитаемым выражением. В его глазах застыло что-то похожее на тоску, смешанную напополам с нежностью. 

Смуглые пальцы осторожно подхватили одну из выбившихся прядей — тех самых, которые Дилюк так яростно пытался смахнуть с лица минутой раньше — и потянули за нее. Пропустили между, поиграли, заправили за ухо.

Кайя стоял рядом с ним напряженный, натянутый, как струна, готовый лопнуть, готовый податься вперед, готовый совершить что-то неправильное, что-то непоправимое.

Дилюк смотрел на него, смотрел и смотрел, словно видел в первый раз. А, может быть, такого Кайю он и видел в первый раз. Убийственно серьёзного, трепетного, решительного, принявшего неизбежную безнадежность «их». Что бы это ни значило.

Разноцветные глаза прикрылись, прячась наполовину за веером ресниц, тонкие губы приоткрылись, выдыхая усмешку напополам со вздохом.

— Люк. — прошептал он, не вырывая Дилюка из момента, а лишь погружая его глубже очарованием своего мягкого медового голоса, теплым дыханием на щеке. — Можно я…

— Сын, сделай-ка мне кофе!

Глубокий и чуть грубоватый голос отца заставил их обоих отшатнуться друг от друга, разлететься по разным концам кухни, лихорадочно ловить ртом воздух и смотреть друг на друга огромными испуганными глазами.

— Д-да, конечно, отец. — Дилюк резко выдохнул и метнулся к кофеварке, отворачиваясь от них обоих, не в силах вынести взгляда ни того, ни другого.

Ему же показалось, да? Показалось, не иначе. Он надумал каких-то глупостей, Кайя же не собирался всерьез просить у него разрешения поцеловать его! Наверняка, он хотел узнать что-то постороннее, выклянчить свой карамельный капкейк, уговорить на еще одну внеочередную репетицию, сходить с ним куда-нибудь… да что угодно. Но не поцелуй. Без вариантов не поцелуй.

Остаток вечера Кайя улыбался, как ни в чем ни бывало шутил с отцом, шутил с Дилюком, смотрел с такой привычной лаской и игривостью, больше не с надрывом и решительностью шагающего в бездну.

Точно показалось.

***

— Братик Дилюк, а расскажи, раз Бог проклял змея ползать на брюхе, значит, раньше у него были ноги? — с любопытством спросила Кли, хлопая снизу вверх глазами на растерянного Дилюка.

— Наверное, были?.. — полувопросительно сказал он и растерянно огляделся. Да как Йоимия с ними обычно справляется?

Дети сидели на полу вокруг него и, кажется, ждали не то какого-то циркового представления, не то сказки. Двое малышей пытались поделить детальки от конструктора, тянули его друг на друга и оба были близки к тому, чтобы разреветься.

— Эй-эй, ну-ка прекратите баловаться! — беспомощно сказал Дилюк и бросился разнимать озорников. Один шлепнул второго по руке, и тот громко заплакал.

— Ну вот… и что теперь делать? — совсем уж с безнадежностью в голосе спросил стоящую на полке фигурку Иисуса Дилюк.

— Ой-ой! И что это у нас тут за великий потоп? — в комнату ворвался Кайя с гитарой наперевес и лучезарной улыбкой во все лицо.

Дети затихли и взглянули на него с благоговением. Дилюк не совсем понимал, как это работало, но стоило Кайе появиться, вся малышня следовала за ним, как загипнотизированная, а он строил их всех играючи.

— Братик Кайя, а у змея были ноги до проклятия? — не унималась Кли, только теперь она нашла новую жертву для своих ужасно важных вопросов.

— Ноги? До проклятия-то? — тут же подхватил он, и несколько пар круглых любопытных глаз жадно уставились на него. — А то! Он раньше был как паук, аж с восьмью ногами!

Кайя скинул ремень гитары и пристроил ее на столе. Он подхватил два игрушечных меча из угла, пристроил их к бедрам, как дополнительные ноги, и поскакал по комнате, перебирая ими. Из кружка на полу послышались смешки.

— А потоооооом!.. — многозначительно протянул он и посмотрел на малышню, — что произошло потом?

— Он ввел Еву и Адама во искушение, — почти по слогам, спотыкаясь на слове «искушение», тоном лектора произнес один из мальчиков.

Кайя засмеялся.

— Проще говоря, обманул он их! — он вытянулся вперед и, широко и испуганно раскрыв глаза, спросил: — А знаете, что бывает с обманщиками?

— Что? — пискнула малышка из кружка, и дети все повторили выражение лица Кайи, уставившись на него в ответ.

— А сейчас мы узнаем! — подняв палец вверх, провозгласил он. — Ну-ка все быстро улеглись на пузики!

Дети, завороженные происходящим, послушно рассосались по комнате и перевернулись на животы.

— А теперь поползли как змейки. Раз-два, раз-два.

Дилюк, все это время стоявший в сторонке и наблюдавший за представлением, тихо прыснул. Ползающие по полу малыши представляли собой весьма занятное зрелище.

Разноцветные глаза взглянули на него с теплотой и озорством. Кайя подмигнул и подошел ближе.

— Я к тебе на минутку. Мне нужно будет вернуться, когда господин Крепус закончит читать проповедь. Я вспомнил, что ты не очень любишь детей и решил, что тебе может пригодиться моя помощь. — он усмехнулся и похлопал по затянутому в кирпичного цвета свитер плечу.

— Очень пригодится, спасибо. — с благодарностью отозвался Дилюк и кивнул.

— Я сейчас тогда их помотаю маленько, а ты потом почитаешь какие-нибудь сказки, когда они устанут. — он повернулся к сосредоточенно ползающим по полу малышам. — Ну как? Хотелось бы так всю жизнь ползать?

Дети активно замотали головами.

— Понимаю, мне был тоже не хотелось! И что нам нужно делать, чтобы избежать такой, ой-ой, ужасной участи?

— Не обманывать? — спросила Кли, поднимаясь на руки.

— Абсолютно верно! Не обманывать ни маму с папой, ни Бога. И слушаться!

— И сопротивляться искушению! — со знанием дела сказал тот же мальчик, которому, видимо, очень уж по нраву было это слово.

— И сопротивляться искушению! — важно подтвердил Кайя. — А давайте-ка поучимся делать это прямо сейчас. Садитесь в кружок.

Дети послушно расселись, и Кайя бросил горсть конфет в центр.

— Как думаете, вкусные конфеты, ребята?

Активные кивки в ответ.

— Так вот, слушайте мои правила! Можно. Играть с конструктором. Играть с куклами. Можно раскрашивать картинки и рисовать. И! Внимание! — он снова сделал круглые глаза, чтобы малышня посмотрела на него. — Нельзя есть конфеты! 

Он разложил игрушки четко вокруг горстки конфет и с улыбкой отправил детей играть. Взял одну, с особенно шуршащим фантиком, бросил ее Дилюку, а вторую развернул сам.

— Эй! Братик Кайя! А почему тебе можно есть конфеты, а нам нельзя? — возмутилась Кли, которая тут же заметила вопиющую несправедливость.

— А это чтобы ты спросила. — Он щелкнул ее по носу. — Богу же можно было есть плоды с древа познания, это Адаму и Еве нельзя было! Вот мы с Дилюком сейчас, как будто, Бог, а вы все Адамы и Евы! Марш играть!

Дилюк тихо усмехнулся. 

— И ты думаешь, кто-нибудь не стянет конфету?

Кайя взглянул на него сияющим взглядом.

— О, я именно на это и рассчитываю. — он заговорщицки подмигнул желтым глазом и ухмыльнулся в стиле Чеширского кота. — У нас же тема «искушение», вот пусть кто-нибудь искусится.

Дилюк смотрел на него с благоговением. Кайя был такой…. Такой! Сложно было даже описать, какой именно. Замечательный, отзывчивый, озорной, красивый… Он смотрел на играющих малышей, и Дилюк любовался его точеным профилем, черной линией ресниц, тонкими, но приятно изогнутыми в постоянной усмешке губами, четкой линией скул, падающей на щеки челкой.

Кайя снова повернулся и взглянул вопросительно. Осознав, что пялился все это время, Дилюк быстро и стыдливо отвернулся, заливаясь краской, как обычно, по самую грудь. Он стыдливо потянул горло свитера вверх, чтобы скрыть уродливые красные пятна.

Смуглая ладонь легла поверх его беспокойной и ласково потянула ее с воротника.

— Хватит, Люк. Не прячь, это красиво.

— Ч-что? — Дилюк вскинул голову так быстро, что кто-то из малышни машинально обернулся, испуганный резким жестом.

— Тонкая кожа… Румянец. — Как маленькому объяснял Кайя. — Это необычно и красиво. Ты — единственный, кто считает иначе во всей церкви. Не прячься.

Дилюк приоткрыл рот от удивления и не нашелся, что сказать. Он смотрел на приветливую и успокаивающую улыбку своего лучшего друга и понимал: отрицать очевидное больше нельзя. Он влюблен в Кайю. Не крепкой любовью, которой должны быть связаны братья во Христе, а той самой неправильной и порочной. Романтической. Гореть ему в аду остатки вечности за это.

— Л-ладно. — ответил он машинально и медленно, чтобы не показаться грубым, ушел от прикосновения. С большим сожалением и нежеланием, которое он теперь вынужден был признать, но ушел.

Где-то на периферии детская ручка тащила конфету, но два молодых человека, увлеченных друг другом, этого не заметили. Да и какая разница, все равно все сладости здесь были для малышни, и Кайя раздал бы их после урока. Сейчас гораздо важнее было то, что Дилюк вляпался в очень серьезные неприятности, а разноцветные глаза смотрели на него так, словно он был самым красивым человеком во всей вселенной. И что теперь с этим делать?

***

— Эй, куда ты опять там смотришь? — хихикнув, спросила Йоимия, подкравшись к нему из-за плеча и едва не доведя до инфаркта. 

— К-куда? Н-нет, совсем никуда, — для верности выпучив глаза ответил Дилюк, быстро переводя взгляд на подругу. Нет, он не пялился только что на Кайю, пока тот стоял и увлеченно разговаривал с Барбарой.

— Даа? Знаем мы это «никуда». — Кивнула она сама себе и добавила заговорщицки: — Да ты не переживай, смотри-смотри, я не расскажу Джинн.

Джинн? Дилюк похлопал глазами, уставившись на Йоимию так, словно она вознеслась прямо перед ним. А при чем здесь Джинн? У нее что, виды на Кайю? Как тогда так получилось, что Дилюк никогда об этом не слышал.

Что-то неприятное и колючее зашевелилось в груди. Раньше Дилюк легко списывал такие реакции на разные нелепые отговорки вроде: «Мне неприятно, что от меня что-то скрывают, в конце концов, это же мои друзья». Или: «Если они начнут встречаться, то мне будет грустно, раз я не смогу проводить время с ними».

Сейчас же он со всей четкостью понимал: это неприятное чувство звалось ревностью, и оно служило еще одним доказательством, что то, что он испытывал к Кайе было нездоровым, грешным и порочным.

Он потупился, падая в глубины собственноручно созданной бездны все глубже и глубже. Последние несколько дней он не мог думать ни о чем другом. Каждый раз, когда он видел Кайю — которого он, кстати, активно избегал — он не мог перестать его разглядывать. 

Разноцветные глаза: необычно и красиво, конечно, но не такая уж и большая редкость. 

Мелкие черты лица, тонкие губы: разве это не считалось признаком… чего там, скверного характера? На Кайю было совсем непохоже. 

Узкие длинные ладони с тонкими пальцами музыканта. Эстетично, но среди музыкантов это норма. 

Ногти, которые Кайя иногда красил черным, как он говорил, чтобы со сцены видно было — не с церковной, а с той, на которой он там в своем университете выступал. 

Длинные ноги: он что, специально такие узкие джинсы носил, чтобы всех вокруг в грех загонять? Если Дилюк пялился на его кхм… филейную часть, значит, все девушки и женщины от одиннадцати до ста одиннадцати лет смотрели туда же. 

Тонкая талия в сочетании с широкими плечами. Дилюк тоже мог бы похвастаться тонкой талией, если бы не прятал ее методично под безразмерными свитерами и джемперами. А Кайя… все водолазки у него были в обтяжку, рубашки — приталенного кроя, да так, чтобы ткань обнимала плечи, как страстная любовница… слишком сильное сравнение, да? Но это первое, что приходило Дилюку в голову, когда он смотрел на это безнравственное безобразие.

— Эй, ты что, уснул? — звонкий девичий голос вернул его в реальность, заставив вздрогнуть.

— Я? Что? Нет-нет, я тут, все в порядке, я правда никуда не смотрю, я просто не выспался. — Натянуто улыбнулся Дилюк.

— Мм… хорошо. — Йоимия взглянула на него, задорно усмехнувшись и поведя плечом. — Выспись тогда, Дилюк, а то ты правда последние пару дней сам не свой.

Она похлопала его по спине и скрылась на кухне.

Дилюк выдохнул с облегчением. Кажется, в этот раз пронесло.

— Люк, солнце? — послышался медовый голос сзади, и вот это заставило его буквально подпрыгнуть на месте, включить все рефлексы и инстинкт самосохранения. 

Не отвечая и не оборачиваясь, Дилюк рванул следом за Йоимией, надеясь, что догонит ее, а там, если Кайя побежит за ним следом, она заговорит его до полусмерти.

Узкая смуглая ладонь ухватила его за локоть, останавливая. Похолодев и, наверняка побледнев, Дилюк медленно посмотрел через плечо, в этот момент, как никогда понимая, что он встрял и без понятия, как именно выкрутиться из ситуации.

— Люк, душа моя, у тебя все хорошо? — с искренним беспокойством спросил Кайя, и что-то уродливое и кровоточащее взорвалось в груди.

— Не трогай меня! — рявкнул Дилюк и отпрыгнул в сторону, словно спасался от чумы.

«Не трогай, не трогай, не трогай» — билось в сознании. — «Тебе не все равно, ты — настоящий друг, ты спрашиваешь меня, все ли у меня в порядке после того, как я игнорирую и избегаю тебя почти неделю!». 

Хотелось принять душ, Дилюк чувствовал себя омерзительным и грязным. Он согрешил, он предал дружбу того, кто всегда тянулся к нему всей душой, тому, кто заботился о нем и желал только лучшего. Как же можно быть настолько ужасным, свиньей неблагодарной: ответить такой дрянью, о которой даже вслух в церкви чаще всего не говорят, тому, кто не так давно встал на этот путь и, тем не менее, в отношениях с Богом уже превзошел самого Дилюка. Правильно говорил ему отец — не сбивать с пути тех, кто может споткнуться, а у Кайи странное прошлое. А вдруг, Дилюк своим грехом ему всю жизнь испортит?

Разноцветные глаза, распахнутые в шоке, смотрели на него с удивлением, обидой и… волнением.

— Прости-прости, я больше не притронусь. — Кайя поднял руки в примирительном жесте, показывая, что не собирается больше касаться Дилюка.

Стало стыдно. Да что же он такое творит! У него проблемы, на его совести грех, а срывает он это на лучшем друге. 

— Извини, я не хотел. — Дилюк потупил глаза, отказываясь встречаться взглядом со своим собеседником.

— Люк… я чем-то обидел тебя? — Кайя попытался сделать шаг навстречу, потом встрепенулся, словно понял, что сделал и вернулся назад.

— Нет-нет, не в этом дело. — Дилюк помедлил, не зная, как сформулировать свою мысль так, чтобы Кайя ничего не понял, кроме того, что это с ним никак не связано. То есть связано, но не… Ох, какая же каша в голове! — Кое-что случилось. — Он, раздраженный на себя за свое косноязычие в придачу к бедам с головой, взмахнул руками. — И я понятия не имею, что делать.

— Даже с отцом не можешь поговорить об этом? — Кайя смотрел внимательно, обида исчезла из взгляда, оставляя только беспокойство.

— Нет, не могу.

Мысль о том, чтобы рассказать что-то подобное отцу приводило Дилюка в животный ужас и заставляла трястись, как осиновый лист.

— Со мной? — осторожное, тихое и настороженное, как будто, Кайя старался идти через разговор на мягких лапах, не наступая на больное и острое.

— С тобой? — взвился Дилюк и уставился на Кайю. Вот теперь поджилки точно тряслись. Рассказать Кайе, что он влюблен в него и надеяться после этого на прощение? Не в этой жизни!

— Ладно, понял, не со мной. — Кайя снова вскинул руки и сделал еще один шаг назад.

В его взгляде что-то переменилось, плечи поникли, задорный блеск исчез. Кайя опустил голову и пробормотал едва слышно.

— Значит, все-таки из-за меня… — он посмотрел на Дилюка украдкой, виновато и скорбно. — Ты… ты все понял, да?

В обычно статной и уверенной фигуре появилась уязвимая хрупкость, напополам с обреченностью. Таким Дилюк своего друга не видел ни разу. Такой Кайя разбивал ему сердце и рвал душу на куски. Хотелось подойти, обнять, успокоить, рассказать, что это сам Дилюк дурак, что вот такой вот он уродливый изнутри оказался, а Кайя тут ни при чем: он замечательный, куда ни глянь.

Вместо этого он смог только выдавить из себя:

— Ч-что я должен был понять?

— О, нет? — облегченно заулыбался Кайя и недвузначно проследил глазами путь до выхода. — Не обращай внимания, я глупость какую-то сказал. — он замолчал и еще раз смерил взглядом путь к отступлению. — Но, если ты все же захочешь поговорить, я всегда тебя выслушаю, Дилюк!

Закончив свою скороговорку, Кайя, уже не скрываясь, бросился прочь.

Тело среагировало прежде, чем Дилюк успел все обдумать, и рука перехватил чужое изящное запястье, удерживая собеседника на месте.

— Кайя… что я должен был понять? — растерянно, но с ощущением, что он упускает что-то важное, надавил он.

— Серьезно, ничего такого, все в порядке, говорю же тебе, просто ерунда какая-то в голову пришла.

Если бы его друг был щенком, он бы сейчас виновато поджимал хвост и терся об ноги.

— Кайя. — тоном отца, поджав губы так же, как и он, нахмурился Дилюк.

Разноцветные глаза распахнулись, а сам Кайя стал словно меньше и испуганнее.

— Люк… я не могу сказать. — Почти с отчаянием в голосе. 

В воздухе повисло невысказанное: «Это разрушит нашу дружбу». Да какая уж тут дружба, когда Дилюк не может даже рядом с ним находиться, чтобы не подумать о том, какой Кайя красивый и чудесный, и как здорово было бы прижать его к стене у него за спиной и… Но вопрос здесь был в другом: Кайя все это время что-то скрывает, что-то серьезное, что-то, что никак не уловить и не поймать за хвост.

— Если ты… расскажешь мне… я расскажу тебе о… своем. — словно шагая в пропасть, задержав дыхание, предложил Дилюк. 

Странное предложение, но сейчас оно казалось единственно правильным.

— Тогда ты первый. — быстро сказал Кайя с видом… точно таким же, каким сейчас мог похвастаться Дилюк.

Молча кивнув, он указал на выход — такие вещи на людях обсуждать нельзя — и они оба слишком медленно, словно на эшафот, двинулись к нему.