Дни текут безвкусной, бесцветной патокой, сменяют друг друга, почти ничем не отличаясь. Тоскливые приемы пищи, унылое брождение по собственной комнате, банальные передачи по телеку: он барахтается в этом спектакле ни для кого, подобно безвольной кукле. Нет никаких зрителей, только он и невыносимое одиночество. От этого не излечишься, а лишь сильнее слетишь с катушек. Может, в этом и вся цель? Свести его с ума окончательно?
Да нет. Бред же.
Единственное, что разбавляет эту нескончаемую скуку, выдергивает из пребывания в аду собственных раздробленных мыслей и спутанных воспоминаний: сеансы с Арсением Дмитриевичем и встречи с Тори. Рауль глухо фыркает, стыдливо опуская голову, словно здесь его кто-то может увидеть. Докатился. Он пытается оправдываться тем, что когда живешь в окружении психов, то любой мало-мальски здравый человек будет интересовать. С доктором-то понятно - он не мудак, кажется, правда пытается ему помогать. А вот с Тори сложнее. Сложнее, потому что Рауль не может отделаться от этого блеска карих глаз, от шальной улыбки, от черных как смоль волос. Интересно, что она сделает, если он дотронется до них? Проверить хочется до мурашек, разбегающихся по телу, но она скорее отгрызет ему пальцы.
Рауль отвлекается на приглушенное жужжание. Неприятный звук резко возникает и так же внезапно затухает. Поворачивает голову к окну и видит муху, долбящуюся в стекло. В очередной раз. Интересно, это все та же или какая-то другая? Рауль наблюдает за тем, как черная точка вновь и вновь со всей скоростью врезается в прозрачную поверхность, затихает, а потом принимается снова биться. Раз за разом она бьется в припадке, словно надеется на то, что преграда испарится сама собой. Она это делает с таким тупым отчаянным упорством, что Рауль даже немного завидует. У него не хватает ни сил, ни воли на такое. Воля. Была бы она у него вообще. Он плавает в этом переваренном густом бульоне воспоминаний, осколков реальности и его собственных фантазий.
Отвратительно.
- Опять насекомых разглядываешь? - раздается мягкий голос за спиной.
Рауль оборачивается, сталкиваясь с прищуренными карими глазами. Он не понимает, как девушка может звучать одновременно ласково и насмешливо. Тори останавливается перед ним, смотрит в сторону окна, где уже никакой мухи и нет. Неужели прорвалась на свободу? А может нашла себе занятие получше.
- Погода хорошая, - замечает Тори, наваливаясь на подоконник и почти касаясь лицом стекла, - Пойдем в сад?
Рауль даже не думает о том, чтобы оказать сопротивление (как будто у него могут быть какие-то планы). Он следует за девушкой по длинному коридору, пока они не оказываются в саду - спасительная свежесть заставляет его оживиться. Девушка тоже меняется, ее походка становится пружинистой, ветер подхватывает полы юбки, и Рауль впервые обращает внимание на чужую одежду. Им разве можно такое носить? Он пытается вспомнить хоть какие-то правила, но, как бы он ни старался, ничего не выходит - нельзя помнить то, чего никогда не знал. Может, ему и зачитывали длинный список, но тогда он был слишком занят собственной злостью. Или не злостью… Это было так давно, словно в другой жизни.
- Какой же кайф, - Тори опускается на скамейку и тут же запрокидывает голову, открывая взору изгиб бледной шеи, - Обожаю весну.
Ее профиль выделяется на фоне кустовых роз, раскрывающихся в бурном цветении. Не рановато для роз? Рауль путается в мыслях - он уже совсем перестал ориентироваться в реальности. Может, они общаются с Тори день, может, месяц, а может, уже целый год. Время стало главным врагом Рауля.
Нужно остановиться.
Приходится принять это: если он хочет выйти, то следует делать вид, что с ним все в порядке. Рауль вновь сосредотачивается на девушке, на том, как солнечные лучи оглаживают ее лицо, соскальзывают по хрупкой шее и теряются под воротом темно-серой футболки. Интересно, а как он сам выглядит? Рауль давно не смотрелся в зеркало. Достаточно, чтобы забыть собственные черты. Кажется, он давно стал кем-то иным, чужим и незнакомым. Иногда во снах он смотрит на собственное отражение и видит вместо знакомого лица смазанную маску. Жуткую, уродливую, шевелящуюся абстрактными мазками - абсолютно нереальными, словно нарисованными с помощью графики, как в тех ужастиках, что так любил он включать дома по вечерам и пугать младшего брата.
Брат. Где он?
Он моргает, встряхивая головой, и опускает взгляд на голые коленки с выпирающими симметричными косточками. Ноги у Тори узкие, похожи на спички, они кажутся странно знакомыми. Рауль хмурится, пытается ухватиться хоть за одну из вспыхивающих картинках, но они взрываются с грохотом залпов фейерверка. Помнит только то, что хотел заполучить их, как и все тело. Рауль прикусывает губу, испуганно отвергая собственные мысли.
- Хватит так пялиться, - девушка улыбается, приоткрывает один глаз и косится в его сторону.
Она выглядит так, словно не является пленницей в лечебнице для душевнобольных, а отдыхает на курорте - ей не хватает солнцезащитных очков для полноты образа. Губы дергаются в язвительной ухмылке, но так и не складываются во что-то внятное.
- А ты против?
Стоит этим словам сорваться с языка, как Тори начинает громко смеяться. Ее заливистый хохот наполняет сад, и Рауль быстро оборачивается, опасаясь, что вот-вот кто-нибудь прибежит на этот звук.
- Ладно, смотри сколько влезет, - девушка показушно вытягивает свои ноги, - Хоть что-то хорошее должно быть здесь, да?
И почему-то это Рауля заставляет отвернуться. Он разглядывает свои обкусанные ногти - он никогда не ловил себя на этом раньше, - и старается не смотреть на Тори. То, как она откровенно предлагает себя, не вызывает в Рауле ничего, кроме тошноты.
- Расслабься, - ее рука опускается на колено Рауля, и его окутывает аромат роз.
Откуда этот запах?
- Ну тогда, может, пойдем? - выдавливает из себя Рауль, пытаясь выпустить свою фирменную очаровательную ухмылочку, и, судя по едва различимому шелесту Тори, выходит у него отвратительно.
- Не могу сражаться с твоими очарованием и сексуальностью, - она придвигается ближе, сжимает его ногу сильнее, словно пытается прорвать ткань штанин собственными ногтями, - Но боюсь, у нас ничего не выйдет: в тебя столько таблеток вбухали, что ты даже не почувствуешь, если я тебя за член схвачу.
Он должен бы сказать “Так попробуй”, но ему никак не удается это произнести. Язык никак не поддается, приклеившись к небу. Его окутывает удушливый запах роз, настолько сильный, что его начинает мутить. Голову кружит, он размыкает губы и пытается вдохнуть через рот, но вонь от этого не исчезает, а наоборот лишь усиливается. Рука Тори ползет все выше и назойливо сжимает бедро, как будто девушка вот-вот воплотит сказанные слова в жизнь.
- Убери, - он мягко отталкивает ее, но цепкие пальцы вновь оказываются на том же месте.
- Заставь меня, - Тори наклоняется к нему, и в ее глазах появляется нездоровый блеск.
Она наваливается на него, опрокидывая на скамейку. Дышать становится невыносимо - чертовы розы будто проросли в нем самом, благоухают и протыкают своими шипами насквозь тонкое человеческое нутро. Рауль бьется локтями о дерево, шипит сквозь стиснутые зубы и пытается отпихнуть девушку прочь. Он убирает ее ладони, но она вновь и вновь цепляется за него, игриво хихикая - кажется, ее это более чем забавляет. Рауль грубо дергает ее за запястья, и на мгновение вся игривость улетучивается. Он смотрит в глаза напротив и видит вовсе не привычную переливающуюся золотом янтаря радужку, а болотно-зеленую. Слышит, как бежит вода, разбивающаяся о бежевую плитку, как она превращается в бушующие волны. Он зажмуривается, но это не помогает ему избежать следующего за шумом прибоя крика.
Он резко отталкивает от себя девушку, да так сильно, что та валится на дорожку, усыпанную гравием. Рауль ожидает, что она закричит, расплачется, но Тори вместо всего этого начинает смеяться. Разваливается по этой чертовой дорожке, уложив руки на грудь, и не может остановить бесконтрольный приступ истерического хохота. Ее раздражающий смех так бесит Рауля, что ему хочется заткнуть ее рот силой. Он сжимает кулаки, тяжело дыша.
А потом разворачивается и идет обратно в корпус, пытаясь справится с дрожью. Он скрещивает руки на груди, пряча сжатые кулаки, и старается как можно скорее добраться до собственной комнаты. За спиной раздается топот шагов, и Рауль ускоряет шаг. Не хватало, чтобы она устроила еще одну сцену.
- Рауль, тебя Арсений Дмитриевич ждет, - молоденькая сотрудница оказывается перед ним, чуть ли не хватая его за локоть.
Он всеми силами пытается унять раздражение. Оно волнами прокатывается по телу: распространяется от самой груди до кончиков пальцев. Рауля ощутимо потряхивает, и он понимает, что должен взять себя в руки, иначе его надсмотрщица что-то да заподозрит. Его подмывает повернуть голову, выглянуть в сад, найти Тори взглядом, но он сдерживает себя и идет к кабинету лечащего врача.
Когда он заходит в комнату, то обнаруживает Арсения Дмитриевича в неизменных позе и виде. Мужчина сидит за столом в блестящем, полиэстеровом пиджаке, накинутом поверх черной водолазки, натянув поверх всего этого безобразия белый халат. Рауль разглядывает врача, следит за тем, как его рука быстро двигает ручкой, выводя корявые записи в чьей-то карточке. Впервые о задумается о том, что ни разу он не видел, как мужчина стоял. Арсений Дмитриевич принимает его исключительно сидя.
В этом есть какой-то скрытый смысл? Очередная психологическая игра? Эксперимент?
- О, Рауль, проходи, присаживайся.
Как будто у него есть варианты, как будто за его спиной не стоит назойливая санитарка, которая при случае выкрутит ему руку, позовет помощников и вколет дозу снотворного. Или что там у них в этих шприцах?
- Кажется, ты взволнован…
- Я в порядке, - нагло врет Рауль, хотя знает, что скорее всего его видят насквозь.
- Что ж... - мужчина отрывается от записей, откладывает ручку в сторону. Рауль наблюдает за тем, как она катится по столу и замирает, зацепившись колпачком за папку. Насыщенно алую.
Это… его папка? Или чья-то чужая?
Раулю жизненно необходимо узнать что в ней находится. Этот яркий цвет привлекает его, как ту самую муху влекут лучи солнца. Он просто не может оторваться от красного кожзама. Арсений Дмитриевич прослеживает его взгляд, поправляет папку, накрывает ее своей ладонью, словно пытается уберечь от пациента. Как будто Рауль настолько не в своем уме, что бросится за ней.
Рауль моргает и ерзает на стуле, понимая, что вообще-то именно это он и был готов сделать. Наверное.
- Начнем с хороших новостей, да? - бодрый голос доктора заставляет Рауля вздрогнуть и сосредоточиться на нем.
- Каких… новостей?
На чужих губах появляется улыбка. Кажется его врач необычайно доволен чем-то. Рауль позволяет себе пофантазировать, что тот доволен им. Раулем.
- Я очень рад, что ты стать разговорчивее, Рауль, - он складывает руки с выступающими костяшками, - Как раз то, что нужно перед посетителями.
Посетителям?
- Да, - отвечает с дежурной улыбкой доктор и благодаря этому становится похож на пластиковую куклу. Уродливую куклу. Ту, что продается за сто рублей на рынке. Рауль сдерживает брезгливость, а потом понимает: он же не произносил ни слова вслух. Или произносил… Он запутался.
- Мне недавно звонила Катерина, уточнила можно ли тебя навестить. Она скучает, Рауль.
Мама.
Мысли о ней вызывают настоящую путаницу в голове. Злость, разочарование, мешающиеся с благодарностью и приятными воспоминаниями. Он помнит ее заботливые руки, поправляющие отросшую челку, что постоянно лезла в глаза, ее поцелуи, оставленные в волосах. А еще он помнит бутылки вина, выставленные в ряд у мусорного ведра, стыд за ее нелепое поведение, ненависть за ее слабость.
Рауль откидывается на спинку с громко колотящимся сердцем. Все, о чем он может думать: мать. Эта женщина, которая его, как оказалось, действительно навещала. Он это не придумал. Картинки вспыхивают и также резко гаснут, он не успевает выхватить нечто целостное. Лишь яркие кусочки, разбитого витража - они играют бликами, вспышками проявляясь в его памяти. Момент, когда ее парфюм в один момент сменился из привычного в нечто еще более приторно-сладкое. То, как она тянулась к нему, брала за руку, а он прикидывался безжизненной куклой (или был ею в действительности). Ее ласковый голос, рассказывающий о всякой бессмысленной ерунде вроде погоды. Точно. В тот день в воздухе кружились снежные хлопья, и мама жаловалась на плохо очищенную дорогу.
Рауль поднимает взгляд и понимает, что Арсений Дмитриевич все без конца тараторит. Ему нужно сосредоточиться. Если он хочет увидеть мать, нужно сделать вид, что все в порядке. Благо, в их семье он овладел этим навыком в совершенстве. Весь оставшийся сеанс Рауль делает вид, что его интересует чужая болтовня, отвечает на вопросы, как если бы они действительно имели какое-то значение.
Он сделает все, чтобы эта встреча состоялась. И плевать ему на безумную девушку, на душного доктора, на безучастных людей из прошлого. Ему есть за что зацепиться прямо сейчас.