В холодном бетонном помещении нет ничего, только кровать - это все, что Рауль способен разглядеть в полумраке. Но отвратительно не это, а гнетущее ощущение и мерзкие запахи. Воздух пропитан кровью, потом и еще чем-то душным, мускусным, от этого желудок сжимается в болезненном спазме, и парня начинает мутить. Неожиданно чьи-то пальцы смыкаются на горле ровно под кадыком, боль пронзает все тело с головы до пят. Перед глазами расплываются бензиновые пятна, они перетекают от белесого к желтовато-рыжему, практически ржавому и выливаются в насыщенно лиловый. Почему-то он даже не пытается отбиться, чувствует внутри запрет: нельзя.
Это его наказание. Он заслужил.
Рауль подскакивает на постели, отбрасывает одеяло прочь, словно это оно зажимало его горло, грубо вжимая в матрас. Во рту и горле сушит так, что ему больно даже дышать. Он касается шеи, аккуратно ощупывая кожу, опасаясь, что та тут же неприятно заноет. Но ничего не меняется - она все такая же гладкая и прохладная от сквозняка. Его сотрясают сухие рыдания, пока он обхватывает себя руками. То ли от лекарств, то ли от того, что он давно выплакал все, что мог, никаких слез за этим не следует. Рауль только гладит собственные плечи, подтянув колени к груди и уткнувшись в них лбом.
Это пройдет. Это скоро пройдет.
Ему часто снятся кошмары: невнятные сны, закрепляющиеся в памяти лишь обрывками ярких вспышек мерзости. Он видит десятки знакомых лиц, которые не может распознать - к счастью, наверное. Потому что после этого следуют размазанные пальцы, крепкие хватки и каждая клеточка тела, взрывающаяся болью - особенно спина, ее словно выстегивают ремнем.
Рауль сжимается на покрывале и все пытается отдышаться. Он старается убедить себя, что все кончилось и сейчас он в безопасной реальности. Вот только она тоже сыпется и по ощущениям похожа на сон - такой же зыбкий, неровный, размытый. Она серая, безвкусная и бесцветная, такая же, как и утренняя каша. А может, просто у него отмерли все вкусовые рецепторы.
Он опускает взгляд к собственной тарелке, разглядывая блеклое содержимое, и понимает, что все-таки не во вкусе дело. В очередной раз он понимает, что деньги поступающие лечебнице идут точно не на еду.
- Эй! - горячий неожиданный шепот обжигает ухо, и Рауль вздрагивает, едва удерживаясь от того, чтобы взмахнуть локтем.
Опять она. Опять появляется из-за спины.
- Как с доктором поболтал? - интересуется девушка, падая на противно скрипнувший стул, и подпирает подбородок руками.
Рауль смотрит на нее волком, вцепляется в ложку и надеется, что она сама все поймет и отвалит. Вот только этого не происходит. Тори все так же сидит на месте, лишь ее взгляд опускается к его тарелке с кашей. Она долго разглядывает сомкнутые пальцы, и Раулю только и остается надеяться, что тремор не так заметен со стороны.
- Мда, - только и выдает она, откинувшись на спинку оранжевого стула, - Мог бы и спросить, как я. У меня между прочим синяк остался.
Хочется сказать что-то вроде “Заслужила”, но он предпочитает делать вид, будто девушки не существует. Рауль смотрит в собственную тарелку, разглядывает белесый фарфор - на краях тарелки видны тонкие полосы, похожие на росчерки ножа. Он пытается понять, откуда им взяться, ведь никому не выдают не то что ножей, но и вилок.
- Какой ты неразговорчивый сегодня… - выдыхает она и принимается раздражающе стучать ногтями по столешнице.
- Ты догадливая, - ядовито бросает Рауль, оторванный от занимательного изучения посуды, и тянется к хлебу, понимая, что ему необходимо чем-то занять руки. Иначе он кинется на девушку.
По спине пробегает холодок, стоит ему об этом только подумать. Его собственная шея начинает ныть, он вспоминает ужасный сон, вспыхивающий яркими пятнами и застилающий взор. Рауль готов удариться лбом о стол, лишь бы это закончилось.
- А ты неженка.
- Нахер иди, - грубо бросает он, резко выпрямляясь.
Тори смотрит на него с насмешкой.
- Полегчало?
Нет.
- То-то же, - самодовольно произносит девушка, а потом резко перегибается через стол, так что Рауль вынужден отодвинуться, - А теперь переставай дуться, это же просто игра была. Че ты, как школьница, ей богу.
Рауль разглядывает остатки серой каши, размазанные по дну миски.
- У тебя выбор: либо я, либо те психи, - она указывает пальцем в сторону соседнего стола, где паренек их возраста тыкает пальцем свою порцию, а потом выливает кашу на стол, размазывая ее по белой поверхности.
К горлу подступает тошнота, и Рауль поспешно отворачивается. Выбора, если честно, как будто и нет. Он не хочет снова погружаться в одиночество. Стыдно признать, но общение с Тори пробуждает в нем не только отвратительные всплески воспоминаний, но и приводит хоть в какое-то относительное ощущение нормальности. Ему уже не кажется, словно он плывет по течению. Наоборот. Он может чувствовать себя в ее обществе почти… нормально. Он раз за разом представляет, что все их встречи случаются за пределами больницы, и от этого становится легче.
- Я же не знала, что ты на деле робкий девственник, - хихикает Тори, - Обещаю, больше эта грязная тетя не будет трогать малыша Рауля.
Рауль пронзает ее взглядом - в такие моменты он правда думает, что стоит вернуться к тем психам, вместе мазать кашу по столу. К счастью, это быстро проходит.
- Вот видишь, - хмыкает девушка, - Так что?
- У меня… - он не может даже произнести этого, зубы клацают, а язык подворачивается, и Раулю стыдно за то, что он не в состоянии сказать банальное “мама”, - Ко мне сегодня приедут.
- Поздравляю, - без особого энтузиазма отвечает девушка, - Ну ты на радостях-то не забудь про меня, ладно?
После этого она поднимается и уходит, словно Рауль ее оскорбил чем-то. Он совершенно ничего не понимает. Но за разгорающейся тревогой он забывает обо всем. Все, на что способен Рауль - считать про себя, надеясь, что момент встречи вот-вот наступит.
Долго ждать не приходится. Он касается собственной груди, трет серую ткань футболки и пытается понять: может ли его сердце лопнуть от такого бешенного ритма. Его ждут, но он не способен сдвинуться с места. Ноги прирастают к полу, и он так и замирает в проходе, боясь поднять взгляд на силуэт в противоположном конце помещения.
Вдруг там кто-то чужой? Или вдруг она там не одна?
Рауль не знает, что хуже, оттого мнется, нервно сжимая кулаки. Он чувствует за плечом одного из надсмотрщиков, который начинает нервничать. По крайней мере так кажется Раулю. Все же он вскидывает голову, цепляясь взглядом за тоненькую, маленькую фигурку, облаченную в темно-синее.
Женщина, сидящая на скамейке, на мгновение кажется ему чужой. Что-то в ней неуловимо изменилось, но он не может понять что. Ощущения похожи на те, что испытываешь во сне, когда знаешь, что рядом близкий, знакомый человек, но не можешь разглядеть его. Ты просто знаешь, что это он. Только в его случае есть один нюанс.
Он ни в чем не уверен.
Наконец женщина сдвигается, поднимает взгляд на него, и после этого у парня не остается сомнений: это его мать. Когда она видит сына, то моментально вскакивает, лопается, как натянутая пружина, дребезжит и едва держится на ногах. Рауль шумно вдыхает через ноздри и старается унять колотящееся сердце.
И с чего бы ему вообще нервничать. Будто эта встреча что-то значит…
Рауль смотрит в светлые, печальные глаза матери и все-таки понимает, что да, значит. Для него - даже слишком много. Его начинает колотить, и он тут же поднимает руки, цепляясь пальцами за собственные плечи. Он ни раз так делал и знает, что это поможет. Нужно только немного подождать. Это работает так же, как и с кошмарами.
Они молча разглядывают друг друга, не пытаясь проронить и слова. Рауль не знает, что он должен говорить. Спросить, как дела? Спросить про мир за забором? Спросить про семью? Последнее вызывает новый приступ спазмов, и парень вынужден крепче перехватить собственные руки. Он невольно замечает то, как они похожи: две маленькие, сломанные фигурки, брошенные и одинокие. Рауль обнимает себя лишь для того, чтобы скрыть дрожь, Катерина сжимает ручку сумки в пальцах, совершенно не пытаясь скрыть то, как они трясутся. Мама же тоже никогда никому не нужна: ни своему мужу, ни детям, ни так называемым подругам. Нужна была бы - не заливала бы все это литрами дорогого винища, на которое спускала немереное количество отцовских денег (это он помнит лучше прочего). От одной мысли об отце Рауль сжимает зубы - весь этот ком неприятных эмоций давит на внутренности, выбивая кислород из легких.
Он снова смотрит на мать и не понимает, чего она ждет. Он должен сделать первый шаг? Или дождаться этого от нее?
- Привет, - первой нарушает тишину Катерина, выдавая следом дрожащую улыбку, и делает нетвердый шаг навстречу.
Раулю даже жаль ее - всего на долю секунды, а потом он одергивает себя. Внутри вскипает довольно понятное чувство: злость. Как будто это она вынуждена сидеть взаперти в клетке, под прицелом нескольких десятков глаз. Интересно, как быстро сломалась бы она?
Остановись.
Он сжимает кулаки, выкидывая все мысли из головы, и выдает ответную улыбку - как он надеется, очаровательную. Он может постараться ради нее. Да и встреча с ней действительно важна для Рауля, как бы он старательно ни обманывал себя.
- У тебя так волосы отрасли, - полушепотом произносит Катерина, но даже так ее голос звучит слишком громко в опустевшей комнате.
Рауль дергается от прикосновения к собственному виску, и она тут же опускает руку со сдавленным “Прости”. Он замирает каменным изваянием, боясь даже моргнуть. Прикосновение матери холодное - ее руки всегда казались ему теплыми, ласковыми, нежными. Как в далеком детстве, когда она обрабатывала ему ссадины, когда обнимала и прижимала к себе. Удивительно, что Рауль вообще помнит это, казалось, все хорошее об их семье давно стерлось из его памяти. Он напряженно выдыхает и различает где-то на грани сознания отвратительное жужжание. Почему они ничего не делают с насекомыми?
- Пойдем в сад? - просит он, пытаясь сбежать от этого мерзкого звука.
Они устраиваются на скамейке, возле кустов роз - вот только никакого удушающего запаха сейчас нет. Рауль морщится, устраиваясь поудобнее, и поворачивается к матери, которой, судя по всему, нравится здесь. Катерина прикрывает глаза, вдыхая свежий прохладный воздух, и замирает. Рауль разглядывает ее изменившееся лицо и все не может понять, в чем дело. Ее кожа почти сияет даже в таком тусклом дневном свете, под глазами нет привычных темных кругов. Она словно помолодела. В этом дело?
Катерина вновь обращает внимание на сына и поправляет челку, спадающую на лоб. Этого Рауль тоже не помнит. Женщина смотрит на него как-то странно, чересчур пристально. А может, он действительно все забыл? Может, она всегда была такой? Что из его воспоминаний правда, а что вымысел?
- Он тебе говорил, что меня скоро выпустят? - выпаливает Рауль первое, что взбредает в голову.
Лицо Катерины меняется в это же мгновение. Только это вовсе не то, что представлял себе Рауль. Он думал, мама расплывется в счастливой улыбке, бросится его обнимать или даже заплачет - чего уж мелочиться. Но ничего этого нет. На долю секунды мелькает обеспокоенное выражение, ее брови жалостливо обламываются, и уголки губ дергаются. Возможно, она все-таки заплачет.
Женщина кладет дрогнувшую ладонь на его щеку - ощущается это странно, прикосновение отличается от тех, что он чувствовал в последнее время. Прошлую попытку он сам испортил, но этой он позволяет длиться столько, сколько захочет мама. Он закрывает глаза, едва удерживая себя от того, чтобы не зажмуриться.
- Конечно, милый, - у нее звенит голос, и Раулю это определенно не нравится.
Хотя этого стоило ожидать. Она не верит в него. Или может хуже: не хочет, чтобы его отсюда выпускали. Это же так удобно, неугодный сынок находится под присмотром, не натворит глупостей, не будет раздражать своей ущербностью. Он отворачивается, смахивая чужую ладонь с собственного лица, и разглядывает мелкий гравий под ногами.
- Мы очень скучаем по тебе, - тихо, едва различимо добавляет она и придвигается чуть ближе.
Ага, как же.
Она неуверенно касается его руки, а потом накрывает своей холодной ладонью. Рауль чувствует, что ее бьет дрожь, и он не решается отмахнуться. Он чувствует себя тем самым мальчиком, на которого всем было плевать на деле, которого кормили с ложечки тысячами и тысячами обещаний. Обида застилает собой все, не остается ничего, кроме нее, и Рауль на мгновение пугается, что сейчас сможет заплакать.
- Правда, - она перебирает его пальцы.
- Именно поэтому меня навещаешь только ты? - ядовито выпаливает он, - Да и то… когда ты в последний раз тут была?
На языке вертится еще целая куча вопросов: про брата, про отца, про весь этот чертов город. Почему они не приходят? Почему отцу всю жизнь было плевать на Рауля? Почему их излюбленный, сердобольный Илюшенька ни разу не навестил собственного брата? Ему тяжело признаться самому себе, но именно это его мучает больше всего. Не битые воспоминания, сбоящие хуже старого, дряхлого компьютера. Не безвольное, серое окружение, сводящее его с ума. А то, что его собственной семье он нахер никогда не был нужен.
- Милый, мы же виделись месяц назад, - голос матери дребезжит, и она резко захлопывает рот.
Месяц? Прошел всего месяц?
- Лучше расскажи, как ты, - ее рука гладит его по плечу, пока вторая так и сжимает его пальцы, - Все хорошо?
Он почти уверен, что она вот-вот спросит “не обижают ли его” и “вкусно ли кормят”. От сюрреалистичности происходящего Раулю дает в голову, он только и может выдать кривую улыбку.
- Все хорошо, - умение лгать матери он все еще не растерял.
Возможно, за столько лет оно так глубоко въелось в него, что это единственное, что в нем вообще осталось. А она все еще верит ему, умудряется улыбнуться даже, хоть от Рауля и не скрывается то, как влажно блестят ее глаза. Он расслабляется, утыкается носом ей в шею и слышит ее громкий вздох. Мамины пальцы проскальзывают в волосы, мягко перебирают их, и Рауль почти уверен, что она все повторяет тихое “Тшш”. Он глубоко вдыхает и понимает, что даже запах изменился: совершенно нет знакомого аромата - сладковатого, с кислыми нотками, отвратительно вязкого. Это заставляет прижать ее к себе, живую, настоящую, ту, кто любит его несмотря ни на что. Рауль чувствует себя слепым котенком, когда тычется ей носом в замерзшую шею. Он различает всхлип, а потом его сжимают в крепких ответных объятьях.
- Забери меня, - умоляет он, цепляясь за хрупкие плечи, и вздрагивает от следующего за этим задушенного воя.
- Прости, милый, - выдавливает Катерина, еще крепче прижимая сына к себе, - Прости.
Как бы Рауль хотел сейчас заплакать. Просто чтобы стало легче. Чтобы это чувство, раздирающее грудь, отступило, хотя бы ненадолго. Но он только и может держать Катерину в объятьях, которая старательно пытается сдержать катящиеся, горячие слезы. От них быстро намокает воротник накинутой впопыхах толстовки.
Рауль не понимает, сколько они сидят вместе, но ему этого недостаточно - он готов умолять ее, чтобы она осталась или забрала его с собой. Как бы он хотел уйти вместе с ней, сесть в машину и просто уехать. Чувства странные, когда он отпускает руку матери - словно теряет последнюю надежду на спасение. Вслед за ней пропадает и ощущение реальности, чего-то привычного, чего-то, что точно не может быть его фантазией.
Может, стоит броситься за ней?
Но вместо этого он возвращается в кампус - надзирательница нехорошо на него смотрит, того и гляди схватит за руку, да поволочет за собой в камеру. Плевать ей на его состояние, на то, что он того гляди и развалится на чертовы кусочки. Возможно, если бы ему таки удалось заплакать, его бы пожалели - плачущих же всегда жалеют. Младшего брата вот всю жизнь жалели, стоило ему только шмыгнуть носом лишний раз.
Уже на лестнице он замечает знакомый силуэт, замерзший в арке. Тори поворачивается к нему и оголяет зубы, взмахивая рукой в невнятном жесте. Рауль вновь оборачивается на санитарку, но та больше не обращает на него никакого внимания. Он сжимает кулаки и пытается прикинуть, готов ли он к очередному разговору с этой девушкой.
- Хорошо поболтали?
- Ты следишь за мной что ли? - безэмоционально спрашивает Рауль. Ему плевать, даже если ответ будет положительным.
- Да, - признается Тори, пожав плечами как ни в чем не бывало, - Мама у тебя красивая. Такая… неописуемо печальная что ли.
- Тебе номер что ли дать?
Тори взрывается хохотом - в такие моменты Рауль не может ею налюбоваться, но сейчас он отводит взгляд в сторону. Слишком уж она похожа на нормального человека, и теперь он не чувствует ничего, кроме зависти.
- Да, я ее на своем байке прокачу, - глупо хихикает Тори и касается его локтя, заставляя взглянуть на себя, - Что? Не фанат байков?
Он выпутывает руку - на драки у него нет ни сил, ни желания. Удивительно, но девушка в кои-то веки не давит на него. Она издает понятливое “оу”, поднимает брови и выглядит так, словно сожалеет.
- Не понимаю, что ты здесь делаешь, - из ее голоса пропадает все веселье, остаются лишь тоскливые нотки, - У тебя вроде нормальная мама. Нет, сюда, конечно, попадают не только из-за уебских родителей, но… Что ты сделал?
Рауль зажмуривается, прижимаясь к стене, холодящей и без того замерзшую спину. Дело в том, что он понятия не имеет, почему он здесь. Сколько бы он ни пытался, ему не получается выудить хоть что-то из своей головы. Каждый раз он попадает в липкую паутину из дымчатых образов, сменяющих друг друга со скоростью центрифуги. И уже не может вырваться из нее.
- Я не знаю, - честно произносит он, сталкиваясь взглядами с девушкой.
Ему не нравится огонек, загоревшийся в карих омутах напротив.