Солнечные лучи растекаются блеклыми пятнами по полу - даже солнце здесь мертвое, со сниженной яркостью, словно сверху на него наложили белую пленку. Унылые пятна пляшут и танцуют на рисунке холодного искусственного дерева. Рауль перебирает босыми ногами, медленно скользя стопой все ближе к лучу света. Он смотрит на решетчатый узор на полу и хмурится - как же это бесит. Он принимается мерить шагами собственную клетку, стараясь не наступать на смазанные кляксы света.
Уныние захватывает с головой.
В дни, когда у него нет сеансов с врачом, он обычно бродит по комнате, пока его не позовут на завтрак, обед или ужин, а потом возвращается к своему увлекательному занятию в полном одиночестве. На одной из последних встреч Арсений Дмитриевич что-то говорил о социальной адаптации. Как будто он не видел тех овощей, которых они собственноручно вырастили. Рауль фыркает и скользит открытой ладонью по ровной гладко выкрашенной стене. Даже здесь не удается найти ни одного скола, как будто они назло избавились от всех неровностей, чтобы окончательно свести его с ума. Они просто хотят, чтобы он тоже стал таким, как эта сраная стенка: стройненьким, гладеньким, хорошеньким. Послушным старшим сыном, которым будет гордиться его блядский папочка - хотя, кажется, отец вообще не способен гордиться своими детьми.
От мыслей об отце внутри просыпается злоба, впрочем, как и всегда. Рауль чувствует, как она бьет в голову, застилает собой все остальные мысли, и он останавливается. Медленно дышит, прислушиваясь к окружению, чтобы успокоиться. Но здесь нет никаких звуков: ни шума ветра, ни пения птиц, ни разговоров персонала. Здесь нет ровным счетом ничего, только Рауль и его поганые, дрянные мысли. Он пытается принюхаться, но чуда не происходит - в комнате до сих пор пахнет больницей. Парень настолько привык к этому, что и его почти разучился чувствовать. Рауль и своего запаха уже не различает - он специально принюхивается и не ощущает ничего.
Поднимает взгляд к окну, моргает, глядя на белое небо со светящемся на нем шаром. И солнце это бесит: приглушенное, словно ненастоящее. А может тут и правда все ненастоящее? Врачи, больница, весь персонал и каждый пациент, даже он сам? Да и как ему понять, что является реальностью? Она ускользает из его рук, подобно горсти песка, скатывается меж пальцев и не оставляет после себя абсолютно ничего.
В голове ярким образом вспыхивают черные волосы и насыщенно красные губы. Рауль раздраженно отталкивается от стенки - новая знакомая не желает покидать его. Она сумасшедшая, определенно безумная, с какой-нибудь шизофренией или психопатией - он не знает, что еще может быть у пациента лечебницы для душевнобольных. Но может именно это выделяет ее на фоне серых, блеклых рож? Рауль понятия не имеет, что в этом тонком силуэте его так зацепило. Быть может то, что она первый человек здесь кто заговорил с ним? Не считая персонала.
Хоть кто-то.
Рауль хмурится - он почти уверен, что не так давно видел мать. Когда в последний раз его навещала мама? Месяц? Два? Полгода назад? Про отца и брата речи не идет, Рауль почти уверен, что последний раз видел их на воле. Брата так точно. Но вот мама точно его навещала. Когда? Он силится вспомнить, но все воспоминания рассыпаются, стоит только посильнее за них ухватиться.
Черт его знает.
Мысли испаряются от звука распахнувшейся двери. Рауль оборачивается и видит сотрудницу, твердым тоном сообщающую ему, что пора обедать. Рауль почти расстраивается. Его в очередной раз ждет пресная еда в окружении не менее пресных рож. Восхитительно, именно то, о чем он мечтал всю свою жизнь. Пока он вышагивает до столовой, его накрывают воспоминания. Обычно, когда они ездили на отдых, все вокруг утопало в запахах: парфюм посетителей смешивался с ароматами, доносящимися с кухни, папин одеколон мешался с мамиными приторно сладкими духами, которые, казалось, въелись в кожу навсегда. Окружающее Рауля пространство полнилось не только запахами, но и звуками: тихий разговор родителей, наполненный притворной нежностью, бормотание маленького брата, шаркающего по дорогой плитке в попытке догнать старших, льющаяся из колонок, подвешенных под самым потолком, музыка. Никогда он не думал, что будет скучать по этим семейным отпускам. Может, все было не так, может, он давно забыл, какими ужасными они были на самом деле. Но прямо сейчас он чертовски скучает.
Всплывающие в голове картинки не дают нормально есть крем-суп, плавают в рыжей массе, как бы старательно Рауль ни топил их. И он не знает где правда: там, где мама улыбалась, заправляя его отросшую челку за ухо, или там, где она задумчиво сидела у окна, выстукивая непонятный мотив, и нервно ждала возвращения отца. Рауль водит ложкой по дну опустевшей миски, стараясь справится со вспышками воспоминаний. В последнее время они становятся невыносимыми.
Может, стоит рассказать о них лечащему врачу?
Рауль фыркает, отставляя в сторону поднос с едой. Ага, как же. Он расскажет, а его закроют на пожизненное заключение среди психов. Справится как-нибудь. Когда он выйдет, то первым делом нажрется, тогда никакие воспоминания его тревожить не будут. Он вернется к себе в съемную квартиру, запрется там и будет бухать. Или еще лучше: соберет друганов у самого берега моря, они разожгут костры, будут бегать и орать, столько, сколько позволят голосовые связки. Рауля последняя мысль веселит, и он выходит из столовой с кривой улыбкой на губах. Сейчас его уже не волнует, что запахи не вернулись. Не волнует и то, что жизнь здесь похожа на ничто, возведенное в абсолют.
Он погружен в мечты о своей будущей жизни. О свободной жизни.
- Привет, мухоловец, - на запястье словно из ниоткуда появляются крепкие пальцы.
Рауль дергается, пытаясь вырвать руку из цепкой хватки, и сталкивается со сверкнувшими на свету глазами. Опять она. Улыбается алыми губами, растягивает их в ехидном оскале, игриво прищуривая глаза. Она напоминает хищницу.
Он бредит. Определенно сегодня не его день.
Рауль стряхивает руку девушки, тут же проводя по белому исчезающему следу. У нее поразительно крепкая хватка для такой хрупкой слабенькой девицы. Рауль хмурится и смотрит на Тори, надеясь, что она по одному взгляду поймет, как сильно бесит его своим присутствием.
- Не хочешь свалить? - она с непринужденным видом прислоняется плечом к стене.
Ее вопрос бьет Рауля по и без того нездоровой голове.
- Чего?
- На террасу, дебил, - Тори оголяет ряд ровных белых зубов, сверкая нечеловечески острыми клыками.
Рауль моргает, пытаясь скинуть наваждение, но когда открывает глаза - девушка уже закрывает рот.
- Слушай, ты можешь отвалить?
Тори вскидывает брови и удивительно легко отступает, равнодушно пожав плечами. Запускает руку в карман вязаного кардигана и чем-то шуршит. Рауль различает нечто прямоугольной формы, напоминающее пачку сигарет.
- Ну… ты знаешь, где меня искать.
Искать. Еще чего - делать ему нехуй, кроме как бегать за самодовольной психичкой. У него есть свои планы… Правда, когда он вспоминает о перспективе весь день бродить по собственной клетке, то начинает сомневаться в трезвости своего рассудка.
Ах, да…
Она ласково, тягуче проводит рукой по его плечу, задевая ногтями ткань серой кофты. Он смотрит на эту руку и видит кисть не молодой девушки, а жуткой иссохшей старухи. Рауль вздрагивает и отшатывается, почти влетая в стену. Он зажмуривается, пока под смеженными веками пляшут образы. Старые банные веники, увешанные вдоль стены, голубая облезлая скрипящая дверь, крик, разрывающий горло, и отвратительный запах старости. Пыль забивает ноздри и не дает дышать. Рауль хватается за горло, пытаясь сделать полноценный вдох, но удается только захрипеть.
Он ждет, что к нему подлетят обеспокоенные сотрудники, но их как обычно нет. Конечно, свою работу они выполнять не готовы. Раулю приходится справляться с паникой в одиночку. Он прислоняется спиной к стене, упирает ладони в колени и медленно вдыхает. Наконец-то ему везет, легкие начинают работать, и постепенно картинка окружающей действительности приходит в норму.
Рауль оборачивается, опасаясь, что его могли видеть, а потом вспоминает про камеры. Ну, конечно, эту сцену и так видели. Вот только почему никто не прибежал ему на помощь? Откуда им знать, что эта сумасшедшая не пырнула его или не отравила чем-то? Какая безалаберность за такие-то деньги. Папочка будет недоволен (если решится его навестить и узнать, на что уходят такие деньги).
Он знает, что сейчас может спокойно пойти в общий зал, свою комнату или на прогулку. Те пациенты, что находятся в относительно здравом уме особенно не ограничены в своих передвижениях - какая разница, если они все время находятся под наблюдением? Рауль оглядывает коридор, ведущий к его спальне, и понимает, что не готов сейчас оставаться один. Он вздрагивает, ощущая мерзкие мурашки, бегающие по его телу. Вслед за ними расползаются прикосновения женских рук, жадно оглаживающих, трогающих. Рауль не знает, откуда берутся эти воспоминания - картинка не желает восстанавливаться, как бы он ни старался. Да и, честно говоря, он не сильно хочет вспоминать. Кажется, там таится нечто темное, наполненное страхом и болью.
Он сворачивает в другую сторону, выходит на террасу и оглядывает небольшой сад, расстилающийся перед больницей. Вдалеке бродит парочка пациентов в сопровождении медсестер. Сидящая у выхода сотрудница окидывает его молчаливым взглядом. Он не хочет знать, что она о нем думает. Пошла нахер, старая кошелка.
Рауль ищет взглядом знакомую черную макушку. Делает пару шагов и находит ее у арки, ведущей в другую часть сада. Его удивляет не то, как быстро Тори обнаруживается, а то, что она курит. Прямо под пресловутыми камерами - вообще Рауль не уверен, где именно они висят, но он знает об их существовании, и этого достаточно.
Аккуратные ноготки сжимают красную пачку. Она кажется подозрительно знакомой. Он не раз и не два видел ее в их доме. Именно. Такие же сигареты курил отец. Рауль сжимает зубы, раздражаясь от того, как ярко он это помнит. Почему он не может ухватиться за что-то важное, но эту херню видит максимально отчетливо?
- Дай, - коротко просит Рауль, протягивая руку к пачке, сжимаемой в тонких пальцах
- Нахер иди, - фыркает девушка, растягивая губы в ухмылке, - И руки убери.
Она шлепает его по протянутой ладони, заставляя Рауля тихо охнуть. Сука. Тори затягивается, через пару мгновений выпуская облако дыма, и с вызовом смотрит на Рауля. Как будто ждет, что он психанет.
- Че пришел-то? - самодовольно хмыкает, коротко кивая ему, - У тебя же дела поважнее были?
- Планы поменялись
- Какой ты ветреный, - девушка ни на секунду не перестает улыбаться, и Раулю уже кажется, что у нее спазм лицевых мышц, - И чего делать будем?
- Можешь… просто помолчать? - он прикрывает глаза, чувствуя въедливый запах табачного дыма.
Это первое, что он чувствует за долгое время. И его сразу кидает в прошлое, где пахло точно так же. На все эти пьяные семейные вечера, где отец бесконтрольно дымил с друзьями, сдержанно улыбаясь на их шутки, и изредка вставлял собственные комментарии. Это было совсем недавно, Рауль помнит и брата, и самого себя - взрослого, брошенного, одинокого. Именно. В детстве отца он почти не видел - все его время отдавалось занятиям с преподавателями или времяпровождению с няней. Тогда родителям было не до старшего сына, они строили ебучие воздушные замки.
- Эй.
Он открывает глаза и сталкивается с чужим взглядом. Обеспокоенным взглядом. Так смотрел младший брат, когда узнавал, что Рауль вновь накосячил. Ладно, если честно, он так смотрел на него почти всегда.
- Ты в порядке?
Грудь сдавливает от хриплого смеха - ничего глупее он не слышал за последнее время. И девушка осознает это: Рауль видит, как губы сжимаются в тонкую линию, а пальцы нервно сжимают фильтр сигареты.
- В смысле, тебя кажется накрыло.
- Тебе кажется, - отмахивается парень.
- А еще мне кажется, что ты врешь.
Снова эта самодовольная улыбка.
- Что вспоминал? Подружку? - он стоически выдерживает ее заинтересованный взгляд, - Или дружка?
- Да пошла ты.
- Эй, вообще-то, в жизни всякое бывает.
Рауль знает это не понаслышке. В груди начинает неприятно тянуть - чего только в их городке не бывало.
- Или родители?
Она бьет точно в цель, и Рауль не успевает натянуть хладнокровную маску. Конечно, Тори это видит.
- Ага, значит угадала. Какой из?
Рауль совсем не хочет продолжать этот разговор. Сейчас ему хочется поскорее сбежать.
- У меня вот мать, - девушка меняет тон от игривого и звучит почти агрессивно, - Упекла меня сюда, прикинь?
Вся ее суть меняется: из утонченного ее силуэт превращается в угловатый, дерганный, почти поломанный. Она встряхивает рукой с окурком, зажатым между пальцев, и смотрит куда-то вбок, отворачиваясь от Рауля. Тори скрещивает руки на груди и едва заметно пружинит всем телом - странное нервное движение. И вот теперь она похожа на живого человека больше, чем в любой момент до этого.
- А тебя кто? - девушка выжидательно вскидывает брови.
- Отец.
Тори расплывается в мерзкой ухмылке и выдает короткое “Вот урод”. В целом она права, но никто, даже на здоровой памяти Рауля, еще не называл так его отца. Обычно так характеризовали самого Рауля. Услышать нечто такое от другого человека оказывается крайне приятно.
- А вдруг я правда псих? - уточняет Рауль, отвечая кривой улыбкой.
- Ты? Посмотри на себя, - она стряхивает пепел на землю, - А потом посмотри на них.
Она права. Они оба совершенно не похожи на других пациентов в клинике. Провалы в памяти ведь не смертельны. Они бывают у всех. У его матери были, стоило ей перебрать с вином. У отца, когда дело хоть как-то касалось Рауля.
- Вот то-то же.
Тори тушит сигарету о стену и проплывает мимо. Впервые она кажется ему не безумной девицей, а просто… просто девушкой. Рауль вздыхает, ероша отросшие патлы, и пытается переварить услышанное. Он отталкивается от стены и неторопливо возвращается в корпус.