Образы в памяти размываются постепенно, карëжатся, стирая лицо и личность, и Дазай плачет, рвëт на себе волосы и смотрит на единственные оставшиеся от Одасаку фотографии, стараясь не забыть его живым.

Нельзя, никак нельзя забывать его, но когда всë, что от него осталось – лишь пара бездушных фотографий и могила, сложно противостоять постепенно вымывающей самое важное памяти.

Дазай был готов забыть себя, забыть всех, забыть всю свою жизнь, но забывать его было невероятной пыткой.

***

Дазай побывал во множестве-множестве вселенных, надрывно плача, может, и не только внутри, встречая его живым и чувствуя, как чëрная дыра в груди разрастается каждый раз, что он держит труп в своих руках.

Ещё раз.

Десятый?

Сотый?

Тысячный?

Молчать рядом с ним. Чувствовать его настороженность кожей. Проследить за 'полицейскими' до старого бомбоубежища. Чувствовать на себе каждый удар по Одасаку, но лишь стоять, слившись с темнотой. пытать 'полицейского'. Слышать Одасаку через динамик.

Подобрать его спички и зажечь ему сигарету. Какой же он живой. Не дать ему смотреть в глаза.

Подавить все эмоции.

Подавить.

— Одаса–

Проезжающий мимо поезд останавливает безумие, оставляя Дазая лишь рыдать, когда он, наконец, останется в одиночестве.

Пробыть в этом мире четыре года лишь для того, чтобы сейчас Ода направил свой пистолет на него. Дазай сдерживает эмоции опять.

Но он счастлив.

— Единственное, о чëм я жалею, Одасаку, это то, что я никогда не смогу прочитать роман, который ты когда-нибудь закончишь.

Дазай создал мир, где Ода, наконец, будет жить, где он будет писать свой роман, сможет поделиться своими мыслями с миром, как всегда хотел.

Дазай начал работать в агентстве, и его любимый, столь дорогой образ снова стал размываться в нечто безличное, нечто чужое. А чëрная дыра в груди Дазая переросла в то, что он сам стал чëрной дырой.