Это был крах. Крах всего, что можно представить. Мир, каким его знал Дайнслейф, навсегда разрушился. Мир рухнул в пропасть, в бездну, и никогда не восстанет из нее, как не восстанет и его великая родина.
Это он виноват. Он был легкомысленным. Он слишком часто и слишком много отвлекался от работы. Он недостаточно хорошо исполнял свои обязанности хранителя. Стража. Защитника. Идиот. Бездарь. Тварь. Предатель. Еретик. Грешник.
Каждый раз, когда Дайнслейф видел солнце над головой, он проклинал всех известных и неизвестных ему богов. Каждый раз, когда он оглядывался туда, где должна была быть его родина, а сейчас находились лишь руины, засыпанные солью и прахом убитых, он хотел поступить как всякий хороший офицер в такой ситуации: упасть на свой меч, навсегда покончив со своим позором. Однако боги, эти трижды проклятые боги, сыграли над ним злую шутку: меч Дайнслейфа не мог его поранить. Сколько бы он ни пытался, каэнрийское лезвие не наносило ему увечий; падать животом на меч, пытаться вскрыть себе вены, перерезать себе горло, воткнуть себе меч в сердце - все это было бесполезно. В самый последний момент острие искусно скованного обоюдоострого клинка отскакивало от его тела как от камня. Так было и с любым другим оружием. Однажды он даже пытался повеситься, но веревка порвалась, как только он на ней повис.
Каждый раз, когда солнце всходило над Тейватом, Дайнслейф чувствовал, как оно жжет его. Конечно, он и раньше бывал за пределами Каэнри'ах, но у него всегда была родина, в которую он мог, должен был вернуться. Он всегда знал, что где-то там, за горизонтом, его ждет родной дом. Теперь же он знает, что все, с кем он был знаком, кого он мог назвать друзьями, кому служил и кем командовал, погребены под слоем пепла и крови. На их костях, торжествуя и упиваясь миллионами смертей, плясал небесный порядок.
Каждый день Дайнслейф думал: лучше бы я умер вместе с ними.
Каждый день он вспоминал тот миг, когда посреди пожара увидел Люмин. Она была лучом света в этой непроглядной тьме - ее белое платье не успело испачкаться в том ужасном месиве, что образовалось на месте славного королевства людей. Безбожников и грешников. Он окликнул ее, хотел подбежать и удостовериться, что она цела, направить в ту сторону, что считал безопасной. В тот момент, когда он выкрикнул ее имя, между ними возник огромный монстр неописуемого вида; все, что Дайнслейф смог добавить в этой ситуации - «беги!»
Сам он до последнего не мог позволить себе бежать. Он отбивался от нападавших, доставал соотечественников из-под завалов, пытался координировать то, что осталось от королевской гвардии - но что можно сделать, когда против тебя воевать вышла семерка богов? В один момент Дайнслейф понял, что потерял слишком много крови, и упал, надеясь умереть вместе с подчиненными.
Дайнслейф не знал, как очутился там, где очутился. Когда он проснулся, вокруг него была бескрайняя пустыня. Он догадался, что находился где-то в бескрайних пустошах Сумеру, но разве это имело смысл? Довольно скоро Дайнслейф провалился обратно в сон, который не мог назвать приятным. Он снова видел бальную комнату, где танцевал с Люмин, он видел, как они вальсировали - и как пол уходил у них из под ног, образовав дыру в Бездну, а из Бездны на них лезла орда ужасных монстров. Как Люмин кричала, падая все ниже и ниже, а Дайнслейф не мог дотянуться и схватить ее за руку, вытянуть ее на поверхность, обнять, поцеловать в лоб и сказать, что все будет хорошо.
Конечно, падение Каэнри'ах началось не так. Но, если задуматься, то Дайнслейф смог бы изменить ситуацию к лучшему, если бы той ночью не дал волю сентиментальной стороне души, если бы не полез целовать руку Люмин у всех на глазах, если бы не пошел в ее покои после бала. Если бы было всё не так, если бы он остался капитаном королевской стражи, а не стал в миг влюбленным дураком, кто знает, сколько жизней он бы спас. Может, вообще всего этого не было бы.
Жутко представить, но его родина пала меньше, чем через две недели после злосчастного дня рождения наследного принца.
Король, раздосадованный поведением своего лучшего стражника, вечно отправлял Дайнслейфа на дозор в те части замка и столицы, где их с Люмин пути не должны были пересечься - как бы в назидание за проявленную дерзость. Но все же почему-то они с Люмин то и дело сталкивались: в коридоре у библиотеки, в садах, в районе ремесленников. После рокового визита в покои Люмин Дайнслейф старался говорить с ней максимально сдержанно - ничего личного, только работа. Помочь дотянуться до книги на самой высокой полке - то, что он сделал бы для любой благородной дамы. Указать на особенно красивый куст белых роз в королевском саду - он столько раз здесь гулял, нужно же делиться опытом. Экскурсия по городу для дорогой гостьи - как же почетная принцесса будет носить свой статус, если она не знает, чем занимаются каэнрийские умельцы, кто из них самый искусный. Люмин тоже старалась не переходить границы: все вопросы у нее были только по делу, никак не касавшиеся личности капитана королевской стражи. Ну и что, что из всех присутствовавших рядом гвардейцев она обращалась именно к Дайнслейфу. Просто с ним, в отличие от остальных, она была знакома.
Несколько раз Дайнслейф видел Люмин ночью стоящей на балконе, когда он патрулировал периметр замка. Она тоже замечала его и махала рукой - а он ей отвечал тем же. В последнюю такую ночную встречу он осмелился спросить, почему принцессе не спится в такой час; она ответила, что в этом королевстве она совсем потеряла счет времени и сбила режим. Люмин спросила Дайнслейфа, не скучно ли ему в дозоре всю ночь, тем более что он ходит один; Дайнслейф, глупец, ну просто идиот несчастный, ответил ей, что по ночам Каэнри'ах сияет особенно завораживающе и улыбнулся, смотря Люмин в глаза - ему не скучно, когда вокруг такая красота. На секунду зайдя внутрь комнаты, Люмин пропала из его поля зрения, а потом вновь возникла с небольшим цветком в руках. Легким движением руки этот цветок отправился в полет с балкона прямо в руки Дайнслейфа. Рыцарь улыбнулся, поклонился и отправился дальше по маршруту; цветок он заправил за ухо.
Сослуживцы, его подчиненные, боялись упрекать командира в безалаберности и растерянности. Дайнслейф сожалел, что потратил столько времени на эту муштру - лучше бы они сказали ему, что он ведет себя как влюбленный дурак. Тогда бы, конечно, Дайнслейф дал себе пощечину и опомнился. И тогда бы не произошло того, что произошло. Родина бы осталась на месте. Люди бы не погибли в тот ужасный день, а занимались бы до сих пор своими делами. Все из-за него. Лучше бы умер он, а не все они.
Конечно, проблема была не только в его влюбленности в прекрасную гостью извне. В какой-то момент, еще до злополучного бала, он начал испытывать необъяснимую неприязнь к королю Ирмину. Его методы защиты родины казались Дайнслейфу правильными, но что-то более сокровенное, какая-то мерзость в глубине души короля заставляла Дайнслейфа морщиться при его появлении. То, что командование войсками в последнее время исполнял лорд-регент Анфортас, - впрочем, как и все королевские обязанности кроме проведения балов и приемов, - несказанно радовало гвардейца. Но не кроется ли секрет падения в слабости регента? Может, ему не хватило знаний - тех, которыми обладал король? Может, та самая мерзость в душе Ирмина была ключом к спасению, который нация отвергла? Которую отверг сам Дайнслейф? Может, на самом деле Люмин и свет внутри нее были ниспосланы для искоренения этой мерзости, спасения родины и наступления нового мира?
Впрочем, сейчас это было уже не важно.
Когда Дайнслейф очнулся во второй раз, вокруг него была зелень. Такая зелень, которой никто на родине никогда не видел. Его руки были замотаны бинтами, на голове повязка. Когда он попытался встать, острая боль пробила тело, а рядом оказалось странное круглое существо, заявившее, что «этот нара должен отдыхать». Судя по тому, насколько его тело протестовало смене положения, отдых был не худшим решением - если, конечно, пытаться сохранить жизнь в теле. Когда он засыпал, бессознательное вновь посылало его в кошмарный бал. Только чем больше времени проходило, тем быстрее падала Люмин, тем больше монстров выходило из бездны. В какой-то момент Дайнслейф решил, что с него хватит, и покинул место отдыха в надежде избавиться от кошмаров - а желательно погибнуть и избавить мир от себя.
С того момента прошло уже несколько недель. Все это время гвардеец скитался по Сумеру без ясной цели, но в надежде, что найдется в этих чащах чудовище, способное убить его - желательно долго и мучительно.
Пару дней назад он наткнулся на тихий пруд. Вокруг не было ни души, ни одно существо не нарушало зеркало водной глади. Дайнслейф наклонился, чтобы пополнить флягу, и замер, глядя на воду. В целом, ничего страшного он там не увидел - всего лишь свое лицо. Он отметил про себя, что щетина начала выглядеть уже совсем неприлично, а волосы из привычной аккуратной прически начали торчать во все стороны, но это было не главное. От его правого глаза вверх и вниз, словно шрам от взмаха клинком, начинала расползаться ярко-синяя полоса, немного светящаяся в темноте. Дайнслейф смотрел в воду как завороженный и не мог поверить, что теперь он выглядит так. Он снял перчатку с одной руки и дотронулся пальцем до этой полоски: ему показалось, что кожа по ее краям превратилась в камень, а сама синяя полоска - трещина в нем, как будто старая загрубевшая рана. Очнувшись ото сна, Дайнслейф отдалился от воды и закрыл глаза; через пару секунд воображение вновь построило картинку залитой кровью и засыпанной пеплом главной площади столицы, пожар и трупы, пожираемые монстрами. Дайнслейф открыл глаза и дал себе пощечину. Некоторое время он сидел на земле, боясь вновь подойти к воде, но потом все же сделал это и вновь взглянул на свое отражение. Синяя полоска никуда не делась, как и неопрятный внешний вид. Старые привычки не дали Дайнслейфу сидеть спокойно, и он достал из-за пазухи бритву - он уже не помнил, когда положил ее туда, но в мыслях был себе из прошлого очень благодарен за это. Хоть за что-то. Несколько минут над зеркальной гладью сделали свое дело, и лицо гвардейца вновь стало гладким; с усмешкой он отметил, что раньше мог поранить себя при бритье, но сейчас, когда божественная кара не давала ему нанести себе вред, он не оставил на коже ни царапинки.
До захода солнца оставалось еще достаточно времени, и Дайнслейф продолжил свой путь. Он продолжал идти по дорогам, по чащам, иногда выходил на поляны и луга и наблюдал за тем, как садится солнце. Когда закат близился к завершению, он сел на поросший мхом камень и устремил свой взгляд на горизонт - как раз туда, где раньше была его славная родина. Багряный свет не слепил его глаза, но все еще доставлял дискомфорт - пару раз Дайнслейф подумал о том, что раз уж он удосужился когда-то положить в карман бритву, надо было бы захватить и темные очки. Солнце село; где-то вдали Дайнслейф заметил огни поселений. Во тьме лесов просыпались светлячки и ночные птицы, воздух наполнялся пряным запахом цветов. Гвардеец направился в чащу леса в надежде найти что-то похожее на ночной приют; он шел, выглядывая полости в деревьях и пещеры под камнями, низко свисающие ветви, но как назло ничего не попадалось.
Он прошел уже больше лиги, когда вдруг почувствовал, что он не один. Дайнслейф оглянулся по сторонам - рядом не было никого видно, но тут позади него раздалась будто бы тихая песенка; на удивление, мотив гвардеец узнал. Обернувшись, Дайнслейф увидел перед собой все то же округлое существо, что выхаживало его; оно махало рукой и издавало звуки, похожие на перезвон бубенцов. Гвардеец присел на корточки и протянул вперед руку, попутно пытаясь вспомнить, как этого колобка зовут. В это время загадочный колобок подошел поближе.
- Грустный нара, - произнесло существо. - Ты должен помочь еще одной грустной нара. Аранара повезло, что ты тут оказался. Мы никак не можем заставить нара варуна проснуться, - аранара, как существо себя назвало, взял Дайнслейфа за руку и повел куда-то вперед. Рыцарю оставалось только идти следом в полусогнутом состоянии; для него стало сюрпризом то, насколько быстро аранара передвигается. При движении, как показалось Дайнслейфу, загадочное существо продолжало издавать звуки бубенцов.
Через какое-то время следования Дайнслейф заметил впереди волшебное сияние - это было не похоже на светлячков или огни деревни; путь к сиянию перегораживали густые ветви, но перед аранарой они, казалось, сами по себе расступались. Вскоре существо вывело Дайнслейфа на поляну, устланную пестрыми цветами, по периметру которой стояло шестеро таких же аранар. Сияние, подмеченное им ранее, исходило будто бы от самого воздуха, но это было не самым удивительным, что увидел рыцарь. Посреди поляны со сложенными на груди руками лежала никто иная, как Люмин.
Воздух как будто бы силой выбило из груди гвардейца. Все то время, что он скитался по землям Сумеру, он почти не задумывался о том, что Люмин выжила, но вот она лежала перед ним - все такая же живая как в последнюю встречу, невредимая и прекрасная, только очень крепко спящая - он видел, как слегка вздымается ее грудь от дыхания. Дайнслейфу было стыдно: он должен был не тратить время на то, чтобы жалеть и обвинять себя, глупец, ему следовало сразу начать поиски, искать следы, отзвуки, слухи, да что угодно - он должен был найти ее и удостовериться, что она выжила, что она в порядке, насколько это возможно. Колени подвели Дайнслейфа, и он опустился на землю рядом с Люмин. Ее щеки были подернуты здоровым румянцем, заметил он про себя.
- Нара варуна нам хорошо помогла, а потом заплакала и заснула, - произнес все тот же аранара, что и раньше. - Она очень грустила из-за брата-нары. Теперь аранара тоже хочет ей помочь, но у нас ничего не получается. А ты тоже нара. И нара варуна говорила про друга-нару, хорошего нару, - аранара подошел ближе к Дайнслейфу. - Ты ей поможешь?
Рыцарь все еще не понимал, что он вообще может сделать в этой ситуации. Все, что сейчас приходило ему на ум - он хотел обнять Люмин и прошептать, что все будет хорошо; но, рассудил он, не стоит вот так лезть к спящему человеку. Поэтому он с осторожностью потянулся к сложенным на груди тонким рукам и взял одну из них в свою - она была все такой же мягкой и теплой как в тот злополучный день бала. Большим пальцем Дайнслейф погладил изящные пальцы принцессы пропавшего королевства и чуть склонился, чтобы поцеловать их. Он прижал ее руку к своим губам, но оставил ее там непозволительно долго, и почувствовал, что из глаз его потекли горячие слезы. Дайнслейф поспешил закрыть глаза, когда почувствовал, что тело его готовится всхлипывать. Его трясло на месте; аранары молчали, где-то вдалеке пели ночные птицы, а вблизи рыцарь слышал только собственные всхлипывания. Он снова думал о том, что всех подвел, не спас, не уберег, как вдруг тонкие пальцы встрепенулись и переместились на его щеку, не тронутую синим шрамом. В шоке Дайнслейф открыл глаза; Люмин с прикрытыми веками осматривала его лицо.
- Дайн?.. - слабо произнесла она, и гвардеец улыбнулся, а из глаз его с новой силой хлынули слезы. - Дайн, неужели это ты? Выглядишь не очень... - Дайнслейф несколько раз поцеловал ладонь Люмин и прижал ее к своей щеке. Принцесса улыбалась полными боли глазами, глядя на него. Они не заметили, как со звуком бубенцов аранары пропали.
***
Уже несколько дней они путешествовали рука в руке. Люмин все еще была слаба после долгого сна, но охотно делилась рассказами о том, за что аранары были ей так благодарны и какие они в целом чудесные существа. Дайнслейф с жадностью глотал каждое ее слово и не смел задавать лишних вопросов. Люмин поделилась и историей о том, как неизвестная богиня разделила их с братом в день падения Каэнри'ах. Почему-то Дайнслейфа это не удивило, просто придало ненависти к небесному порядку, но в глубине души он был даже немного благодарен за то, что Люмин таким образом вернулась к нему. Теперь он может, нет, должен защитить ее ото всех угроз и помочь найти брата, найти смысл жизни, найти истину, найти судьбу - по крайней мере, пока это нужно будет ей.
В один из вечеров, когда они устроили привал, лес начал заливать дождь. Путники остановились на пригорке, и бежать от наводнения им не было нужно, но укрытие найти все равно было необходимо. Таким укрытием стала небольшая пещера, в которой как раз хватало места двоим людям и небольшому костру. Люмин сидела близко к пламени и грела руки; Дайнслейф наблюдал за плясками огня в ее янтарных глазах и периодически думал о том, не причиняет ли Люмин дискомфорт тот факт, что он настолько долго на нее смотрит. В мыслях у него, в прочем, был беспорядок; недавно он заметил, что рассекавшая глаз полоска начала расти и теперь почти пересекала скулу. При Люмин он старался ее не трогать, но периодически по ночам проверял пальцами, насколько сильно эта отметина загрубела. Когда Дайнслейф осознал, что Люмин перевела взгляд на него, он поспешно уставился в эпицентр кострища.
- Ты не хочешь придвинуться к огню? Мне кажется, ты замерз, - отметила Люмин.
- Нет, все в порядке. Я просто промок, - отнекивался Дайнслейф, отбрасывая от лица все еще влажную челку как подтверждение.
- Тогда тебе тем более стоит отогреться и просохнуть, - Люмин встала с насиженного места и подошла к спутнику. Ростом она ему уступала, но сейчас, когда Дайнслейф сидел, она смотрела на него свысока. - Снимай свой плащ.
- Прошу прощения? - Дайнслейф в ответ вцепился в полу плаща и чуть потянул ее на себя. Воротник вместе с отросшими волосами закрывал ту часть лица, что получила таинственную отметину, и он очень не хотел с ними расставаться.
- Ты меня слышал. Снимай плащ и двигайся в тепло, - Люмин чуть потянула за крепления плаща в надежде стянуть его. - Мне не нужно, чтобы ты простудился и раскис, Дайн, - она чуть наклонилась и посмотрела ему в глаза. Поняв, что противиться бесполезно, гвардеец склонил голову и отцепил плащ - металлические бляшки отозвались стуком об камень. - Отлично, а теперь двигайся к огню, - принцесса подтолкнула Дайнслейфа в спину. - Ох ты ж, ты, что, насквозь промок? - в ответ гвардеец буркнул что-то про то, что плащом прикрывал от дождя Люмин, но она не стала вслушиваться. - Жилетку тогда тоже снимай и не ной.
Дайнслейф вздохнул и решил подчиниться. Нехотя он расстегнул черный жилет, обнажив под ним свободную черную рубашку; на всякий случай он сразу пощупал ее - нет, все-таки рубашка не успела промокнуть под ливнем, спасибо звездам и земле. Люмин снова подтолкнула его к костру, на этот раз Дайнслейф повиновался и разместился поудобнее, насколько это возможно на каменном полу, около источника света и тепла.
- Теперь Вы довольна, принцесса? - он исподлобья посмотрел на Люмин, упершую руки в боки; судя по выражению лица, она действительно была довольна. Дайнслейф прилег на один бок, подпирая голову рукой. Люмин уселась рядом.
- Довольна, но не до конца. Буду особенно довольна, если ты не заболеешь за ночь, - Дайнслейф приметил, что он до сих пор не мог спокойно обращаться к ней на "ты", хотя и хотел, и решил спросить на это разрешение. - Конечно, ты можешь обращаться ко мне на "ты". Удивлена, что это для тебя вообще было вопросом. В конце концов, я уже отнюдь не принцесса - когда королевства нет... - Люмин потупила взгляд. - Мне жаль, что все случилось так, как случилось, Дайн. Я должна была помочь вам, а не убегать.
- Это не твоя война, Люмин, - гвардеец потянулся было погладить ее по руке в знак успокоения, но остановился. - Ты и не должна была. Это я всех подвел.
- Не глупи, - принцесса вновь повернулась к нему лицом. - Как может простой человек справиться с семеркой богов?
Какое-то время они сидели в тишине и любовались пляской языков пламени; периодически Дайнслейф переводил взгляд с костра на сидящую рядом Люмин. Он любовался изгибом ее профиля и тем, как ее лицо окрашивается в причудливые теплые оттенки.
- Я, кажется, уже говорил, но я очень рад, что ты спаслась из Каэнри'ах, - тихо сказал он. Люмин ответила аналогичной фразой. - Хорошо, что я наткнулся на этих... аранар. И на тебя.
- Да, это вышло очень удачно, - Люмин тепло улыбнулась спутнику. - Кто знает, сколько бы я еще провела времени в гибернации, если бы ты не оказался рядом. Спасибо.
- Было бы за что - я и сам не понял, как это получилось, - Люмин улыбнулась в ответ на эти слова и потянулась рукой к лицу Дайнслейфа; он явно не ожидал этого и слегка отпрянул.
- Извини, Дайн, - тут же произнесла Люмин, одергивая руку и отворачиваясь. - Я не хотела тебя обидеть или… - в этот момент она почувствовала, как за запястье ее взяла крепкая рука Дайнслейфа. Он притянул ее ладонь к себе, уже привычно поцеловал в костяшки пальцев, положил себе на щеку и слегка потерся как котенок.
- Все хорошо, - мягко произнес рыцарь. На его лице была нежная улыбка. Люмин тоже улыбнулась и погладила его щеку большим пальцем.
- Так, значит, ты меня разбудил абсолютно так же? Неплохое средство. Прямо как в сказках, - ямочки, образовавшиеся на щеках Люмин, и морщинки в уголках ее глаз как никогда радовали Дайнслейфа, но он видел какой-то хитрый демонический огонек в янтарных радужках. Стоило ему об этом подумать, как Люмин наклонилась к нему и соединила их губы в поцелуе. Обомлев от желанного, но неожиданного жеста, Дайнслейф просто ждал и краснел - Люмин чувствовала, как горят его щеки; впрочем, ее - тоже.
- Это было… приятно, - пробурчал рыцарь, когда Люмин отстранилась. Сил смотреть ей в глаза после этого не было, он потупил взгляд и начал с невероятным интересом рассматривать пуговицы на рубашке и перебирать пальцы.
- Мы можем повторить это, если ты захочешь, - тихо и мягко, почти шепотом произнесла Люмин, хотя подслушивать их здесь было некому. - Если ты не против, конечно. Не обязательно сейчас.
Это был крах. Дайнслейф клялся, что он не возьмет себе жены, когда приносил присягу, он отказывал всем знатным и не очень дамам, которые рвались заполучить себе в женихи капитана королевской стражи - не потому, что они ему не нравились, но потому, что таков был долг. То, что он так фамильярно общался с принцессой на балу, уже было нарушением присяги и должно было понести за собой выговор, но это…
«Впрочем, к черту,» - подумал Дайнслейф, хоть ему и было стыдно за то, что такие мысли возникли в его тупой башке. Да, он принес присягу королю, но короля здесь не было. Его в целом больше не было, как и самого королевства. Эти мысли приносили боль, но он рассудил: если миру, каким он его знал, пришел конец, то не стоит отказывать себе и в простых радостях.
Он осторожным движением сблизился с Люмин; ощущать тепло ее дыхания на своих губах было так ново и прекрасно. В этот раз он постарался прочувствовать весь спектр эмоций. Он почувствовал разряды тока, пробежавшие между ними, когда их губы слились. Почувствовал, как низ живота наливается теплом. Понял, что мысли роятся, стараясь вылететь из головы, но не могут. Его рука сама собой потянулась к волосам Люмин, заправлять пряди за уши и зарываться пальцами в золото. Он испустил что-то между стоном и выдохом, вызвав у Люмин на губах улыбку.
В этот момент он впервые с момента падения родины был счастлив.
***
Они лежали вдвоем под звездами. Из глаз Дайнслейфа катились одинокие слезы, а Люмин, которую он обнимал за талию, с заботой очерчивала его мускулы. Принцесса рассматривала отметину на лице Дайнслейфа - она уже почти опустилась на уровень губ, как будто гвардеец постепенно расходился по шву; края таинственной синей отметины не только грубели, но и темнели - снизу глаз Дайнслейфа подчеркивали почерневшие рубцы.
Это, конечно, был не единственный шрам на теле рыцаря. Множество мелких шрамов на руках, немного на животе и груди, пара крупных на спине; еле видимые отметины остались на лице после юношеских прыщей, еще парочка от тренировочных (а может и нет) боев на ножах. Каждый шрам рассказывал историю, каждый из них Люмин любила целовать.
Ее шрамы Дайнслейф тоже любил. Каждый из них он готов был тысячу раз осыпать поцелуями; и разодранные плечи, и расцарапанные запястья, и следы от когтей, и отметины от мечей. Каждый раз, когда Дайнслейф занимался исследованием тела своей принцессы, он находил новый шрам и обязательно спрашивал, как Люмин его получила.
- Ты замечал, что эта мерзость около твоего глаза стала длиннее? - как бы для подтверждения своих слов Люмин провела пальцем по краю отметины. Как только она дошла до ее конца, Дайнслейф поймал ее руку и аккуратно отвел в сторону.
- Да, замечал - не напоминай, пожалуйста, - рыцарь закрыл глаза и шумно выдохнул. - Надо раздобыть какую-то маску, чтобы прикрыть это безобразие, тебе так не кажется?
- Если ты собрался прикрывать это "безобразие" у тебя на лице, то я настоятельно рекомендую тебе найти ножницы и поправить то безобразие, что образовалось у тебя на голове, - Люмин вытянула изрядно отросшую прядь золотых волос.
- Попрошу, - возразил Дайнслейф, - мне моя новая прическа нравится. Я бы не стал ее сильно менять.
Помотав головой, Люмин встала и потянулась. Сочетание лунного и звездного света очень ей шло, подумал Дайнслейф, и красиво подчеркивало все особенности ее тела. Принцесса наклонилась вперед и натянула сорочку, в которой она спала по ночам, отдыхая от платья. Дайнслейф думал о том, как она прекрасна и о том, что она до сих пор носит за ухом цветок интейвата. С одной стороны, это доставляло ему радость - именно этот цветок он подарил ей в день, когда они впервые вместе танцевали. С другой, этот цветок сейчас как никогда заставлял сердце обливаться кровью при мысли о потерянной на веки родине, в которую вернуться не представляет возможности. Впрочем, он старался концентрироваться на том, что Люмин идет наличие белого цветка в волосах.
- Как думаешь, куда мы должны отправиться далее? - она кинула Дайнслейфу его рубашку. - Мондштадт? Фонтейн? Инадзума мне тоже кажется неплохим вариантом.
- Я не знаю, - пробурчал рыцарь, продевая голову в воротник. - Сложно сказать, когда точно не знаешь, чего ищешь. На мой взгляд, сейчас ни одно направление не будет хуже другого - или лучше. Но Мондштадт ближе, да и вина у них отличные.
- Значит, Мондштадт, - Люмин устремила взгляд куда-то на северо-запад. Дайнслейф подошел к ней и обнял со спины, взял одну руку в свою и указал на точку на небосводе.
- Видишь эту звезду, любимая? - говорил он ей на ухо. - Она горит прямо над вершиной Морозного хребта, самой высокой горы нашего мира. Если ты захочешь, мы можем побывать и там, но учти - холод там жуткий, - Люмин повернула голову и поцеловала Дайнслейфа в щеку.
- С тобой, думаю, не замерзну, - они разделили еще один поцелуй под наблюдением луны и звезд. Дайнслейф обнимал свою принцессу с мыслью о том, что единственный сейчас доступный ему кусочек родины - это цветы в ее волосах. И она сама.