Правда, поцелуи с королевскими запретами даже не подходят ближе на следующий вечер. Бэкхён окончательно приходит в себя, рядом с Чанёлем он сияет уверенностью и строгостью, возвращаясь в роль главного защитника. Будто отдохнув на самом деле, он даже не старается, чтобы вести себя так, как нужно вести с королевской семьей. Какое приятное чувство - уверенность в своих действиях. Чанёль разговаривает со всеми, кто рот открывает, Бэкхёну даже наскучивает считать людей, к ним подходивших. Удивительно, сейчас он стоит к будущему королю немного ближе, слегка в обороте, будто бы прикрывая его. Так, как нужно было стоять с королевой. Видимо, они друг к другу всё же нашли подход. Бэкхёна всё еще смущает принц, как и его сам Бэкхён, но воспринимать друг друга врагами уже не получалось. Поездка к Чондэ, весь прошедший месяц бок о бок и вчерашний общий секрет будто бы раскрыли наследника с другой стороны для Бэкхёна.

А еще за этот вечер Бэкхён точно убеждается в том, что Чондэ — лжец. Люди вокруг него предпочитают верить в его ложь. Да, Бэкхён не сводит с него глаз, если тот попадается, потому что ему любопытно. Все жесты, все улыбки, видимо, и слова — всё для каждого человека свое. И чем ближе человек к власти, тем больше он погружен в Чондэ, но тем больше тот кажется недоступным этому самому человеку. Его уловку Бэкхён понимает достаточно четко: чем меньше он позволяет, чем больше загадка вокруг него, тем сильнее человек будет поддаваться его словам. Вчера Чондэ рассказывал, что эта способность была с ним всегда, однако открыл он ее в себе только после начала войны. Еще он вчера рассказывал про деда, который ненавидел всю семью, но почему-то позволял всем внукам быть рядом с собой. О том, что старик был безумно озлобленным, но так сильно Чондэ похож на него внешне, что боится стать таким же вредным.

Чондэ оказывается среди тех, кто уходит раньше окончания вечера, а потому Бэкхён просто скучает до самого конца, пока гости не расходятся. Пока Чанёль не вздыхает устало, слегка откидываясь назад, чтобы размять спину. Быть статным королем он еще не был готов, но уже справлялся отлично. Бэкхён даже искренне подбадривает его, пока провожает до покоев, получая благодарность за помощь. Будто у него был выбор. Сам же Бэкхён делает зарядку перед тем, как лечь спать, просто для того, чтобы выкинуть Чондэ из головы. Получается неплохо, но не полностью, потому что послевкусие сожаления, что тот не был с ними рядом, немного кусается. Он даже пару раз думает, что тот старается избежать рыцаря. Бред. Не достойный внимания.

А потом, через несколько недель, Бэкхён даже не удивляется осознанию, как легко забывает думать про что-то, кроме своей работы. Словно с наступлением весны наступили и активные движения в вопросах Чанёля и его королевской власти. Все вопросы, которые требовали отлучения из двора, полностью ложились на его плечи. Часть из них он даже просто самостоятельно решал, не донося королеве ничего, кроме конечного решения. Бэкхён же был вынужден всё время проводить с ним. Передвижения позволяли немного размяться, а еще без зазрения совести иногда даже есть в лишний раз (ого, второй за сутки, уважаемый рыцарь), потому Бэкхён не брезговал предложениями будущего короля составить компанию. На самом деле, выбора всё равно не было.

В очередной раз возвращаясь во дворец после важной встречи, Бэкхён позволяет себе подумать, что он на своем месте. Ему сейчас так хорошо просто идти за принцем, пока тот тихо, почти невесомо, ворчит, листая подписанные документы. В его больших ладонях это всё кажется такими простыми бумажками, что даже верится, что ему можно доверить страну. Интересно, вернись они в комнату для наказаний, скажет ли Чанёль снова, что не собирается быть королем? Чанёль нравится людям: он достаточно привлекателен внешне, его высокий рост способствует особому ощущению к нему, как и невероятное сходство с прошлым королем. Если последнее Бэкхёну сначала казалось просто сходством, то, стоило всем вокруг произносить это так часто, он вспомнил, как выглядел тот загадочный мужчина, а потому и понял, как сильно Чанёль на него похож, дело даже не в картинах, висящих на стенах. Сродни шутить, что их можно не перерисовывать для нового короля.

— С каких пор мальчишкам стало дозволено рот открывать? — Бэкхён невольно вздрагивает, слыша возвышающийся голос Ее Величества, когда они заходят к ней в кабинет. Чанёль будто бы даже ухом не поводит, продолжая путь, но в этот же момент королева Коын отвешивает Кёнсу пощечину. Наверное, это даже не больно, но Бэкхён словно на каком-то странном инстинкте порывается вперед. Благо, Чанёль останавливает его раньше, чем можно было бы, но из-за этого останавливается и сам, оставляя их в стороне. Неужели он не вмешается? А должен ли? Бэкхён взволнованно смотрит на него, а потом на королеву, пытаясь понять, что вообще случилось, — твое положение, Кёнсу, тут и так золотом обведено, не вздумай даже мне перечить.

— Ваше Величество, — выдыхает Кёнсу, излишне раздраженно для ситуации, в которой он оказался, — вы забываетесь.

— Кто из нас еще забыв...

— Вы больны и умрете, — огрызается Кёнсу, поднимая голову, чтобы смотреть на нее уверенно и совершенно непокорно, — вы умрете, оставив после себе что? Неправильные решения, принятые в порыве бреда, вызванного агонией? Вы себя вообще слышите?

— Ты...

— Вы издеваетесь? — всё же вмешивается Чанёль, стоит ей замахнуться на рыцаря еще раз. Не ударяет. Смотрит на сына, словно выжидает чего-то, но этого достаточно, чтобы Чанёль несколькими длинными шагами подошел ближе к ней и за плечо отвадил Кёнсу за себя. Бэкхён, послушно и автоматически семенящий за ним, мягко перехватывает Кёнсу, чтобы вместе с ним отойти чуть назад и встать рядом, — что ты делаешь?

— Вмешиваешься в мои методы?

— Методы? Что за методы ты выбрала? Воспитывать мужчин так, чтобы они тебя боялись? — встревоженный Бэкхён прямо сейчас, как никогда, понимает, что это именно оно. Никто не озвучивал, но рыцари просто боялись королеву. Собачонки. Кёнсу мог и за руку ее схватить, и оттолкнуть, но только в том случае, если бы она не была собой. Кем-то другим. Но королева Коын просто вызывала в нем ужас. Как и в Бэкхёне. И в любом другом рыцаре. Этот странный ужас вгонял в ступор такой, что потом, когда он отпускал, возникало невыносимое ощущение ненависти к себе из-за своей беспомощности.

— Хочешь поговорить со мной про воспитание?

— Да я тоже тебя боюсь, — Чанёль даже взмахивает руками, как бы показывая, что он тут совершенно бессилен, но Ее Величество просто усмехается на это, отводя взгляд, как будто не желая делать это напрямую для сына. Хотя, так ей просто больше нравилось показывать своё пренебрежение словами человека, с ней говорящего, — вот ты снова и снова делаешь это. Между прочим, если ты не заметила, то ты сама заложница ситуации, которую создала. Что, думала, умрешь быстро и не нужно будет думать о будущем? А теперь получается, из остатков — мальчишки, которые без страха перед тобой и жить не могут.

— Если тебе кажется, что можно поставить рыцарей на свою сторону, просто оставаясь с ними добрым, то ты очень ошибаешься.

— Да при чем тут рыцари?

— А зачем ты тогда взъелся на меня? — Чанёль неловко замирает, словно не знает, что ответить. Не знает? Бэкхён прямо сейчас в него искренне верил, неужели ему правда нечего сказать на это? Что-то про то, что...а про что? Бэкхён осторожно поглядывает на Кёнсу, прекрасно зная, что тот готов расплакаться. Королева редко ругалась на него, все колючки обычно собирал Бэкхён, — а может быть дело в том, что ты даже против меня сам думать не можешь?

— Слушай...

— Твой дружок тебя надоумил?

— Я видел его в последний раз на встрече, но даже не разговаривал.

— Бэкхён? — почему она зовет его? Бэкхён осторожно поднимает взгляд, стараясь показать свое удивление, но Коын только как-то скептически посмеивается, видя его реакцию, — даже не подходил к вам?

— Нет.

— Правда?

— Господин Чондэ появился в поле моего зрения всего раз, когда входил в зал. В какой-то момент они просто оба испарились и всё, никакого общения с...

— Оба? — Бэкхён осекается. А был ли Минсок вообще на вечере? С чего вдруг он вообще взял, что оба? Он придумал? Даже не посоветуешься с Чанёлем, хотя, подсказал бы он? Королева смотрит на Чанёля, — я что-то не знаю?

— Мне было не до него.

— Бэкхён?

— Разве он был не с господином Минсоком? — женщина приподнимает бровь, как бы прося продолжать, а Бэкхён отводит взгляд, — когда мы были у него в гостях, он сказал, что господин Минсок позвал его на Карнавал и вечер, а он не может отказать.

— Он тебе и такое рассказывал?

— Не ему, а мне, — всё же вмешивается Чанёль, — прекрати всех вокруг подозревать в измене. Ты и без доказательств знаешь, что Чондэ никого не будет настраивать против власти.

— А еще я без доказательств знаю, как Чондэ нравится мужчинам, — она говорит это тише, как будто бы только для Чанёля, но Бэкхён искренне надеется, что его лицо всё еще остается равнодушным к этому самому Чондэ, не выдавая его с головой, — все только и говорят, что о том, как их прекрасный Чондэ поддерживает принца и считает его хорошим помощником королевы.

— Мы не можем обсуждать его при рыцарях...

— Потому что ты всё еще не желаешь их пугать? — Чанёль задерживает дыхание, словно борется с гневом. Наверное, так оно и есть, потому что он тяжело выдыхает, слегка опуская плечи от этого, а потом показательно разворачивается и начинает уходить, бросив документы на стол, — не собираешь это обсуждать, мой принц?

— Ищи дураков в другом месте, моя королева, — огрызается Чанёль, уже даже дверь открывает, но разворачивается и смотрит на Бэкхёна, — и что ты стоишь?

— Я.., — Бэкхён не может найти ни слов, ни действий, оглядывается на королеву, а та просто пожимает плечами. Это то самое: "делай, что хочешь", когда нельзя делать, что хочешь? Бэкхён теряется, но Кёнсу хватает его за руку и уводит за собой, а его действие даже принца заставляет отойти. В коридоре он выпускает руку Бэкхёна и уходит. Бэкхён сейчас за ним не пойдет. Что происходит в этом чертовом доме?

***

— Ты не планируешь пойти спать? Уже поздно, — Бэкхён устало обрабатывает эту фразу, а потом вопросительно смотрит на Чанёля. Уже правда поздно. Основные дела принц успел доделать еще с полчаса назад, но теперь он будто бы просто оттягивал возвращение к себе. Бэкхён вымотан настолько, что даже словами не опишешь, но в обязанностях его сейчас было нахождение с будущим королем, пока тот не уйдет спать.

— Я не могу уйти, пока вы не в своих покоях.

— Я же всё равно во дворце.

— Ваше Высочество, — выдыхает Бэкхён, — вы сами прекрасно знаете правила.

— А если я хочу сбежать на свидание? — торгуется Чанёль. Возможно, это мог быть укол в сторону Бэкхёна, но тот был слишком уставшим, чтобы воспринимать это в свою сторону. Он просто пожимает плечами, думая, как же ответить на это. А кто запретит королю ходить на свидания? Вероятно, тот факт, что он еще не король, а королевой это пока что запрещено.

— Если вы хотите сбежать на свидание, сделайте вид, что вы легли спать, дождитесь, пока я уйду, а потом делайте, что хотите, — предлагает вариант Бэкхён, на что получает достаточно честный смех от наследника. Он поднимается из-за стола, за которым разбирался с записями, подходит к Бэкхёну и как-то слишком аккуратно берет его за руку. Бэкхён на секунду думает, что будет слишком неприлично вырваться, в этот момент Чанёль мягко тянет его за собой, словно зовет куда-то. И ведет он его куда-то, — что вы задумали?

— Пошли со мной на свидание.

— Думаю, вашему спутнику не понравится, что вы привели рыцаря, — напоминает Бэкхён, а потом только понимает, что его не позвали быть свидетелем свидания. Это его позвали на свидание. Только вот, Чанёль не говорит ничего, просто ведет за собой.

Они выходят на улицу, в сад, который почти никто сейчас не посещает. Темно, свет видно только где-то за горизонтом дворца, он едва ли что-то освещает, а в саду так темно в расцветающей зелени. Прохлада кажется какой-то нежной, будто бы даже теплой в сравнении с ощущениями внутри дворца, но Бэкхён всё равно ежится, оказываясь тут. Далеко его Чанёль не уводит, просто спускается по лестнице, в какой-то момент отпуская руку, останавливается внизу, чтобы сесть на ступеньки. Бэкхён остается стоять, но принц ловко постукивает по ступеньке чуть выше, всё же приходится, пусть и держа дистанцию. Они сидят какое-то время молча, Бэкхён слегка откидывается назад, прислоняясь спиной к холодному камню, надеясь не уснуть.

— Почему ты вернулся? — вдруг спрашивает Чанёль, оглядываясь на Бэкхёна. Тот моргает, немного медленно, а потом слегка наклоняется назад, смотря на принца. О чем он? Бэкхён никуда не уходил. Тот, видимо, понимает удивление, — я слышал, тебя не было какое-то время среди рыцарей. Мать говорила однажды, что Кёнсу шантажировал ее, чтобы ты был среди рыцарей.

— Это был единственный раз, когда Кёнсу стоял поперек ее решений, — усмехается Бэкхён, а Чанёль кивает, как бы прося продолжить, — я не хотел быть рыцарем после войны. Когда был первый Карнавал, ознаменовавший новый мир, я стоял среди всех рыцарей один без формы, потому что еще не знал, кем я буду в конце этого дня.

— Так какой была эта рана, что ты выбыл, но теперь можешь работать в полную силу?

— Я был.., — Бэкхён задумывается, насколько они близки, чтобы он всё это мог выдать. Как будто, если ему будет нужно, он узнает это через кого-то другого. Бэкхён всё еще здесь, хотя столько произошло, а королева явно страшнее будет. Рыцарь выдыхает, закрывая глаза пальцами рук, — Кёнсу спас меня, нарушая многие правила, сделал всё так, чтобы отправить меня в безопасное место, обманывая Ее Величество раз за разом, хотя она всё прекрасно понимала. Я попал в плен, меня просто не успели там убить, а травмы такие остались, что едва ли кто-то ставил на то, что я буду снова ходить.

— Твоя рука, да? — уточняет Чанёль, а Бэкхён подтягивает рукав выше, оголяя кожу, изрисованную уродливыми белыми полосами, как напоминание о войне, — они хотели выпытать из тебя тайны, думая, что рыцари хоть что-то знают?

— Да.

— Все мертвы, потому что вмешался Кёнсу? — Бэкхён кивает, — но рыцарей из плена не спасают, а если они остаются живыми после плена, то должны быть убиты своими. Она тебя пожалела? Вряд ли же могла повестись на ложь Кёнсу? Что он ей сказал?

— Что на меня напали на дороге, что это раны от боя, а не от пыток. Он воровал у врагов лекарства, был в очень сомнительном сговоре со всеми вокруг, чтобы меня прикрыть, чтобы никто не заметил, что не так. Но мне кажется, Ее Величество меня просто пожалела. А может она пожалела Кёнсу, зная, как много он провернул.

— Ты не возвращался во дворец до конца войны, — вспоминает Чанёль, — электрические травмы так долго заживают?

— Как травма головы: тело-то в порядке, а вот ты сам не можешь им управлять. Пришлось заново учиться не то что быть рыцарем, а хотя бы ложку держать. Сложно объяснять своему телу, что каждый палец нужно сжимать осознанно. Возможно, дело было в том, что Кёнсу обещал уйти, если меня не будет. Едва ли королева могла позволить это: рыцарей и так осталось меньше половины, а без трех они еще и все были с ужасными ранениями.

— Возвращаться не хотелось, но выбора не было? — Бэкхён кивает, потому что именно эта фраза совершенно описывает его ощущения. Выбора на самом деле не было, его никто не заставлял, но жизнь бы точно без этого легче не стала. Чанёль смотрит на него, словно что-то еще хочет спросить, но смущается. Бэкхён решает продолжить его мысль, не вдаваясь в любопытство.

— Мы правда не шутим, когда говорим, что ничего другого не умеем.

— Что тогда ей такого сказал Кёнсу, что она забыла, кем разменивается? — спрашивает Чанёль, напоминая о том, что было пару дней назад. Кёнсу правда не спорил с королевой. Кто-то из мужчин в ее доме вообще этим занимался? Возможно, Бэкхён, бывший немного младше, но взрослых таких не находилось.

— Как я понял, Ее Величество скрывает от вас разные соглашения и вопросы, влияющие на будущее. Кёнсу просто напомнил, что власть склонна к смене.

— Меня бы тоже это напоминание не обрадовало.

— Поэтому королем будете вы, а не кто-то из нас, кто это понимает, — Бэкхён даже не дразнит его, скорее просто говорит то, что думает, — власть всегда кажется безграничной.

— И много границ вы видите, смотря на мать?

— Ким Чондэ, например? — Чанёль сначала смотрит на него удивленно, а потом начинает смеяться. Бэкхён, словно его это не смущает и вовсе, просто пожимает плечами, — я никогда не видел, чтобы Ее Величество так отрицала какого-то человека. "Нравится мужчинам" - надо же было придумать, после того, как ее обвинили в запугивании.

— А тебе палец в рот не клади, акула.

— Это из-за вас, — смеется Бэкхён, указывая на принца, — расповадили, теперь удивляетесь?

— Иногда меня пугает, как четко ты передаешь ее интонацию, — Чанёль говорит это в шутку, но фраза всё же правдивая. Бэкхён и правда очень хорошо знает интонации королевы в разных ситуациях, — но она на самом деле в самом начале боялась, что Чондэ сможет тебе понравиться. Ловила тебя за свиданиями с мужчинами?

— Типаж был не тот, чтобы так подумать.

— В ее глазах Чондэ — тот еще дьявол, а раз опыт такой был, то волноваться стоило. А ты и глянь, всё равно же вскружил тебе голову.

— Вам кажется.

— Неужели? — Бэкхён задумывается: а мог ли Чондэ рассказать ему что-то? А был ли в этом тому какой-то смысл? Между ними ничего не было, чтобы придавать этому значение и рассказывать принцу. Или как раз из-за того, что не было, можно и было рассказать? Бэкхён пожимает плечами, словно это не имеет значение, — правда не твой типаж?

— Он же такой хрупкий и крошечный, — напоминает Бэкхён. В его типаже были совсем другие мужчины, это правда. Скорее, самого Чанёля можно было бы назвать типажом Бэкхёна. Но было в Чондэ что-то такое невероятное что перечеркивало желание к высоким и широкоплечим. Возможно, эта его утонченность, смешанная с каким-то странны привкусом горечи в характере и речи, Бэкхён не думал про это.

— Не нравится быть защитником?

— Даже Ее Величество не мельче меня, да и защитником я могу быть на работе. Может быть мне нравится, чтобы вокруг меня были защитники? — Бэкхён не знает и сам, потому что не испытывал чего-то такого отдельно от работы. Он не знал: быть подзащитным или защищающим - нравится ему больше. Возможно, если учитывать, какой лжец Чондэ, с ним можно было быть и тем, и другим. Но Бэкхён уже прекрасно понял, что быть близким с этим человеком — невозможно.

— А у рыцарей высокие запросы.

— Почти королевские.

— Я даже осуждать тебя за это не могу.

***

Проливной дождь обычно знаменуется сменой сезона, а потому Бэкхён не понимает, как умудрился пропустить ощущение жаркого лета мимо себя. Лето и правда было безумно жарким, с мая оно разгорячилось до такой степени, что каждый первый, работавший с землей, жаловался опасениями на этот самый жар. С каждой новой неделей летнего сезона у Чанёля появилось больше обязанностей, дел и свобод в выборе. У Бэкхёна — просто времени на ногах. Хотя, что было совсем не свойственно ему при королеве, восприятия себя тоже стало больше. Будто появилась свободная секунда на обед, тренировку утром и даже сон. Дел меньше не стало, наоборот, выше крыши, но отношение к ним было каким-то другим. Принц справлялся блестяще. Настолько, что каждый работник дворца стал замечать, что чувствует себя лучше и лучше. Вся работа, которой жил дворец, будто бы стала иметь смысл, а не являться просто заученным автоматизмом.

Как бы иронично оно не звучало, но чем ближе смерть подкрадывалась в их дом, тем больше жизни в нем появлялось. Чанёль поднимается по ступенькам, стараясь спрятаться уже под крышей от этого неожиданного дождя, но вопросительно оглядываясь, смотря на Бэкхёна. Рыцарь ощущал себя сбитым с толку. Сегодня какой день? Месяц? Конец июля, но насколько конец? Бэкхён почему-то точно знал, что обрежет волосы сегодня, ощущая, как вода по ним затекает под рубашку, но не знал, какая дата у этого "сегодня". Короткие волосы теперь ему были понятны и даже удобны, нужно выкрасть Кёнсу вечером. Он качает головой и виновато улыбается, поднимаясь за Чанёлем. Чего это он вдруг остановился? Всё казалось таким непривычным, если оглядываться на него с позиции себя прошлого.

Принц отпускает его, когда на улице уже темнеет, но еще не глубокая ночь, а потому найти Кёнсу у себя кажется чем-то удивительным. Хотя, его расслабленный вид говорит лишь о том, что с Ее Величеством он сегодня день не проводил. Впускает в комнату воздух проливного дождя, не прекращающегося всё еще, но такого теплого, заваривает какой-то совсем не греющий чай, а потом лениво соглашается подстричь Бэкхёна. Ворчит, что длинные волосы ему нравились больше, но даже не отговаривает. Хороших длинных волос не было слишком давно, а новый образ Бэкхёну всё же искренне начинал нравиться. Почему-то он ассоциировался с какой-то другой весной, не такой трагично-холодной, как обычно. Тонкая цепочка на шее Кёнсу, купленная спонтанно вот-вот, кажется тоже чем-то безумно теплым, когда не прячется под формой. Что-то так легко и просто поменялось в их жизни.

— Нет чувства, что всё вокруг стало каким-то красочным? — всё же спрашивает Бэкхён, желая откинуться назад, чтобы посмотреть на Кёнсу, но тот настойчиво выравнивает его голову, чтобы отстричь прядку, — как будто даже запах у всего вокруг совсем новый.

— Не думаешь, что ты просто пережил свою трагедию и наконец проснулся? — спрашивает Кёнсу, смущая Бэкхёна. Ему было плохо и дурно всё время после войны, но оно как-то съедалось, не ощущалось бедой. Уж тем более, трагедией. Да и разве эта трагедия всё же прошла?

— Трагедия вдруг резко кончилась? Разве может это всё быть так легко?

— Когда ты заметил, что всё вокруг стало красочным?

— Сегодня?

— Как будто из-под воды вынырнул? — Бэкхён кивает, за что получает мягкий подзатыльник, — просто случилось что-то...ты оказался в той же ситуации, как при трагедии, но уже без нее, а потом осознал. Августовский ливень, в прошлом году было мерзковато, а трагедия прошла уже какое-то время назад, ты просто не замечал, живя в похожем ритме, как и при ней, но не в таком же. Не знаю, как это объяснить.

— То есть, жизнь не изменилась? — Кёнсу убирает руки от его головы, а потом обходит, чтобы не общаться без зрительного контакта. Он кажется немного обеспокоенным, но не настолько, чтобы это было похоже на тревогу. Скорее, просто удивление.

— С появлением короля многое изменилось в нашей жизни. Правда стало как-то легче дышаться, но не настолько, чтобы грандиозно. Оно сложилось вместе для тебя.

— Лето сквозь пальцы утекло, как вода дождя сегодня.

— Я думаю, королева умрет на днях, — шепчет Кёнсу, будто просто секретом делится. Без сожалений. Бэкхёну становится как-то жутко, может быть от его равнодушного тона, а может быть от того, что он ничего не чувствует, слыша это. Ее Величество уже пару недель не выходит из своих покоев, Бэкхён не видел ее столько же. Ее рыцари провожают к ней врача каждое утро, иногда Чанёль заходит к ней один.

— Ощущение, что мы готовы к этому ровно настолько, насколько не готовы.

— Почему-то я об этом никогда не думал раньше, — признается Кёнсу, — мне всегда казалось, что мы умрем раньше ее. Не уверен, что вообще представлял эту смерть, будто она просто должна была быть.

— В голове даже не четкого приказа действий в случае ее смерти.

— А какой тебе приказ нужен, кроме как "служить новому королю"? — Бэкхён опускает взгляд: на самом деле, он только и делает, что выполняет именно этот приказ. Ножницы в руках Кёнсу.

— Ты закончил?

— Решил проверить, не пропустил ли чего, — Кёнсу решает подчиниться этому переводу темы, строго смотрит на Бэкхёна, а потом уверенно уходит обратно за спину, чтобы продолжить. Еще много, они же только уселись, — тебе хотя бы один человек сделал комплимент на короткие волосы?

— А я ради комплиментов живу?

— Но всё же, рот обычно ни у кого не затыкается, отвешивая нам колкие приятности.

— Ну, был один такой человек, — словно специально в этот момент Кёнсу откидывает длинную прядку, срезанную так аккуратно. Всё же давать это делать кому-то — более качественную работу получать, чем страдать самому.

— Надеюсь, не король? Он точно врал.

— Нет. Кто-то из его окружения, — почему-то Бэкхён искренне не сразу вспоминает, что это был Чондэ. Тот улыбался как-то иначе, говоря что-то про обворожительность рыцаря с такой стрижкой. Еще он что-то говорил про то, что в королевском кругу найдется много мужчин с длинными волосами, а вот тех, кому истинно идет любой образ, по пальцам одной руки сосчитаешь.

— Останешься у меня, не ради комплиментов живущий?

— Будешь толкаться во сне, отправлю к себе спать, — предупреждает Бэкхён, таким образом соглашаясь. Кёнсу тихо хихикает, не отвлекаясь от своего занятия. Давно они не оставались вместе. Помимо того, что это было запрещено, летом, знойным и сухим, это было почти невозможно. Дворец проникался теплом, делить постель с кем-то, не менее теплым, чем ты сам, было отвратительно. Сейчас же можно было хоть на всю ночь оставить окна открытыми, дождь сбивал жар. Всё вокруг будто дышать начинало из-за него.

***

Ливень прекращается ближе к утру, стихая совершенно, но создавая такой невыносимый парник, что высовываться на улицу было страшно. Жара снова возвращается, пусть и без яркого солнца, прикрытого облаками, ощущение липкое до невозможности. Бэкхён излишне активно будит Кёнсу, пока собирается сам, разглядывает свое отражение и находит этот вариант своего лица чертовски удачным. Кёнсу же сонно моргает, зевая весь процесс сборов. Вероятно, во сне толкался всё же Бэкхён, а не хозяин комнаты. А может это часть той стороны Кёнсу, которая склонна к спокойствию и легкой медлительности. Волосы Кёнсу немного вьются от влажности, но он равнодушно зачесывает из назад, открывая лоб, потому что иначе с этим и не поборешься в такую погоду.

Они вместе даже умудряются позавтракать, немного заболтаться, что заставляет их бежать какой-то промежуток по дворцу, чтобы вовремя оказаться в нужном месте. Кёнсу перехватывает доктора, как раз направляющегося к королеве. Обычно, если они идут вместе, Бэкхён просто уходит, когда случается развилка путей, в нужную ему сторону, но сейчас он останавливается. Ждет, пока те дойдут до покоев королевы, а Кёнсу, здороваясь с охраной, пропустит врача в комнату Ее Величества. Друг, словно ощущая, оглядывается, встречаясь с Бэкхёном взглядом. Он будто бы находит это странным, даже жестом подгоняет уходить. Они далековато друг от друга, придется кричать, если нужно разговаривать, потому Бэкхён кивает и правда собирается уходить.

Собирается, в последний раз оглянувшись на Кёнсу, но именно в этот момент доктор выскакивает из покоев королевы, взволнованно смотря на Кёнсу. Что-то говорит, а тот поворачивается к Бэкхёну, просто кивая. Ощущение странное. Что там говорил Кёнсу? Вынырнуть из-под воды? Похоже на нечто обратное, когда всё вокруг становится будто бы невыносимо тяжелым и медленным, как под водой. Глубоким. Заставить себя идти стоит каких-то невероятных усилий, будто расстояние до покоев принца такое огромное прямо сейчас. Огромное, но Бэкхён даже не замечает, как проходит его. Как-то излишне растерянно отпускает охрану, а сам стучится в дверь. Пора бы проснуться, Ваше Высочество. Ответа Бэкхён не слышит, то ли потому, что его и нет, то ли из-за того, что тонет. Стучит немного иначе, чтобы открыть дверь самостоятельно и осторожно пройти внутрь.

— Прости, не успел, — немного небрежно бросает Чанёль, наспех натягивая рубашку. Он даже не смотрит на рыцаря, а у того слова собираются поперек горла, не получается даже поздороваться, — пришлось вчера дорисовывать исправления уже ночью.

Какой же он, черт возьми, красивый и подходящий под все те рамки, которые нужны королю. В Чанёле точно есть та черта, которой будут поклоняться другие, слушаться, уважать, но она совсем не будет вызывать страх, как это было с его матерью. Интересно, какие у него планы на сегодня? Чанёль разворачивается к Бэкхёну, немного вопросительно, потому что обычно рыцарь либо начинает болтать, либо просто выходит, а тут стоит и молчит. Бэкхён правда не может ничего сказать. В ощущениях какой-то странный холод, который никак не сходится с невероятной жарой вокруг, когда Чанёль, словно что-то понимая, меняется в лице, проявляя беспокойство.

— Ты плохо выглядишь, — осторожно говорит он, — как самочувствие?

— Не я, — инструкций никто не давал: как жить после смерти королевы, если ты готов к этому? А как, если думал, что готов? Бэкхён не понимает. Зато Чанёль всё прекрасно понимает, будто бы совсем беззвучно спрашивает: "Это точно?", на что получает кивок. Принц мрачнеет, но не кажется расстроенным настолько же болезненно, как Бэкхён, будто бы вот он точно был готов. Вероятно, совсем не был. Но и ощущает это иначе, подходит к Бэкхёну, но будто ничего не может предпринять.

— Как же страшно туда идти...

Бэкхён бы хотел ему сказать, что будет защищать от страха, но получается только посмотреть на его лицо и задохнуться. Чанёль обнимает его ровно в тот момент, как слезы всё же льются по щекам. Как же глупо. Он не должен был расплакаться из-за такого, но получается только рыдать, сипло втягивая воздух, чтобы не издавать лишних звуков. Смелости хватает, чтобы вцепиться пальцами в ткань рубашки на спине принца, ощущая под руками, что тому едва ли легче. Трагедия действительно закончилась. Бэкхён не думает, что смог ее пережить на самом деле, если ему так больше прямо сейчас.

***

Находиться под толщей воды кажется изматывающе. Бэкхён искренне пытается закрыть уши пальцами и проглотить слюни, но это странное ощущение не спадает. Всё вокруг будто бы под водой. Все эти три дня похожи на какой-то странный бесконечный ад. Странный, потому что будто бы не настолько плохо, но ничего хорошего. Трагедия рыцарей, страны, но ни разу не принца. Чанёль выглядит слишком спокойным. В разговорах Бэкхён слышит, что тот ощущает это иначе. Наверное, он просто другой человек с другими чувствами, для него большей трагедией будет коронация, а не прощание. Бэкхён не может его осуждать и не собирается, а потому тихо шикает, когда рыцари начинают обсуждать поведение Чанёля. Он не делает ничего из ряда вон выходящего. Просто он слишком спокоен. Как же глупо его в чем-то подозревать, зная, как вела себя сама королева Коын, когда умер ее муж. А кто, как ни рыцари, знает ее поведение.

Все эти дни преследует тошнота, граничащая с паникой. Плакать не получается, может от того, что искренне это не умеется. А может быть из-за того, что хватило слез перед принцем. Но Бэкхён искренне измучен. Сон отвратительный, но и бодрствание не лучше. На самих похоронах Бэкхён случайно подслушивает разговор о том, что рыцари кажется разбитыми. Не кажутся. Даже не спрячешься. Хочется закрыть уши руками и спрятаться в укромном углу, но куда там. Весь день прощания тянущийся, серый, залитый летним ливнем, в нем так сложно оставаться в здравом уме, а он, будто специально, не хочет кончаться. Уже ночью Бэкхён провожает Чанёля по дворцу, тихо прощается и даже разворачивается, чтобы уйти, но тот решает его остановить.

— Бэкхён, послушай, — приходится обернуться и посмотреть на него, немного смущенного, как непривычно, — всё в порядке, если ты откажешься, но Чондэ настоятельно просил тебе предложить.

— Кто? — Чанёль смотрит удивленно, а Бэкхён прикладывает невероятные усилия, чтобы вспомнить, какое имя он назвал. Вроде даже понять, но не вспомнить лица человека. Про кого они говорят?

— Чондэ...

— Ах, — вспоминает Бэкхён, качая головой, — я прослушал. Так что за предложение?

— Он сказал, что, раз есть время до смены власти, мог бы взять тебя с соб...

— Когда выезжаем?

— Но ты даже не досл...

— Я согласен, — достаточно настойчиво говорит Бэкхён. Плевать. Рыцари обсуждали то, что Чанёль дал им время, чтобы выбрать, остаться или уйти, пока коронация готовится. У Бэкхёна тоже есть это время и этот выбор. Думать о нем во дворце он не мог. Оставаться было невыносимо.

— Они собираются уезжать в восемь утра, но обещали заехать чуть позже семи во дворец, — Чанёль не хочет его отпускать, будто бы даже не скрывает этого, — ты уверен? Дорога тебе не будет тяжелой?

— А кому сейчас легко?

— Ты не собираешься возвращаться? — Бэкхён задумывается. Он не собирался уходить. Но сейчас, когда вопрос озвучен с обратной стороны, ему искренне кажется, что не собирается. Это не так, но, словно играясь, он просто пожимает плечами, не решаясь ничего ответить, — почему ты так легко соглашаешься?

— Потому что всё остальное — тяжело, — уверяет Бэкхён, — просто так, всё равно ничего не потеряю.

***

Каким же неприятным удивлением для Бэкхёна оказывается то, что он не чувствует облегчения, когда видит Чондэ. Тот улыбается совсем иначе, почти без улыбки, с каким-то ощутимым на пальцах сочувствием, которому веришь. Он будто бы стягивает с принца всю боль, какую только способен, пока разговаривает с ним. Кожа Чондэ такая загорелая сейчас, а смолистые от своей черноты пряди его волос кажутся в разы светлее, словно совсем выгорели на солнце. Короткие рукава рубашки ему идут, оголяя худые, но, словно веревками, объятые мышцами руки. Бэкхёну он совершенно приятен, но почему-то нет никаких сил про это думать. Они обмениваются приветствием, а потом Чанёль с Чондэ снова продолжают свой разговор, в котором Чондэ всё же заходит в сторону Бэкхёна.

— Я думал, ты не предложишь.

— Подумал, что, если не скажу, ты ворвешься сюда и сам пойдешь узнавать.

— Смотрите, Бэкхён, — усмехается Чондэ, — в этой стране нет правителя, который бы с распростёртыми объятьями доверил бы своего любимого рыцаря мне.

— Господин Чондэ, — Бэкхён ощущает какое-то странное раздражение прямо сейчас. Он не верит вот этому Чондэ, его тону и настроению, которого на самом деле нет, — не заигрывайте со мной, пожалуйста, хотя бы сегодня. Я и без того обезоружен перед вами, не старайтесь, я лучше себя не буду чувствовать.

— Тяжело же вам будет, — усмехается Чанёль, но Чондэ просто качает на это головой. Он обещает, что не будет обижать Бэкхёна, но сразу же предупреждает, что дома не будет ни траура, ни спокойствия. Бэкхён, если честно, только ради этого и едет. Ему не нужно было ни спокойствие, ни траур, этих трех дней ему было достаточно.

Чондэ отправляет его в машину, где водитель сразу же просит сесть назад. Бэкхён не отказывается, выбирая себе место поуютней и пытается в нем упрятаться. Сегодня солнечно. Как же это иронично. Жара неимоверная, шея уже липкая, а длинный рукав одежды совсем не способствует комфортной жизни, но выбирать не приходилось. Особенно, если учитывать, что Бэкхён засыпает почти сразу, как они отправляются в путь, стараясь не вслушиваться в болтовню Чондэ. Тот разговаривает со своим водителем обо всем на свете, говоря не очень громко, тем самым своим низким голосом, который не всегда использует в обычных разговорах, когда пытается быть головокружительным. Его голос сопровождает весь сон, но при этом не снится Бэкхёну. Ничего не снится. В результатах оказывается какое-то необычное ощущение отдыха, которого Бэкхён давно не испытывал, но болящая спина и шея от неудобной позы.

Бэкхён просыпается и трет лицо руками, холодными, особенно, если сравнивать с горящим огнем лицом, липким от пота и сна. Волосы пусть и короткие, всё равно взмокают, раздражают, стоит их коснуться. Дождь сейчас был бы самым лучшим средством решения проблем. Но его не предвидится ближайшие четыре дня по всей стране в той части, куда они едут. Наверное, Бэкхён просыпается от того, что становится тихо: Чондэ перестает болтать, то ли тоже уснув, то ли просто замолчав. Голос, которым он разговаривал без каких-то целей, обычно звучал так, словно он может говорить без остановки и передышки. Другие его голоса в какой-то момент наполнялись усталостью, будто уже были перенаполнены лживой игрой. Где-то в душе Бэкхён очень хочет, чтобы с ним всё это время не говорили чем-то искусственным и специальным. Но и на честность он почему-то не готов.

— Как самочувствие? — спрашивает Чондэ, оглядываясь назад. В шуме мотора ему приходится чуть громче говорить, чтобы Бэкхён услышал с расстояния. Только вот, сам Бэкхён будто и не думает говорить громче, чем тихо. Откуда силам взяться, если их и не было?

— Тошно.

— Это-то само собой, — Чондэ даже не напрягается, чтобы его услышать. Ему будто бы достаточно видеть лицо, чтобы услышать всё, что нужно. Наверное, в этом была какая-то логика, ведь он знает и язык жестов, но говорит всё же громче для Бэкхёна, — я про дорогу.

— И в дороге тошно.

— Мы остановимся скоро, потерпите, — уверяет он, а потом, получив кивок от Бэкхёна, отворачивается. Болтать он не продолжает, но Бэкхёну этого хватает, чтобы начать просыпаться окончательно. Его еще не укачало, но общее состояние было похоже на кошмар. Ничего особенного.

Дождаться остановки оказывается несложно, сложно оказывается начать двигаться и выбраться на улицу, потому что тошнота подкатывает с невероятной силой. Бэкхён втягивает горячий воздух носом, от этого будто бы еще сильнее тошнит, приходится наклониться, опереться руками в колени и зажмуриться. Отвратительно. Бэкхён ходит кругами, время от времени возвращаясь в это неловкое положение, а порой, наоборот, откидываясь назад и закрываясь руками от солнца. Но в какой-то момент Чондэ ловит его под руку и отводит подальше от дороги, усаживается вместе с ним на траву, как бы желая успокоить. Волнительно до одури, хотя волноваться уже нечему. Никому никогда не объяснишь этого, насколько оно сложно. Однако Чондэ молча отдает Бэкхёну что-то в руку. Зеленый мандарин.

— Неспелый?

— Нужно счистить небольшой участок, — рассказывает Чондэ, что Бэкхён и делает, но спелости внутри не наблюдается, — а потом в это место нужно вцепиться зубами, но не жевать.

— Звучит по-идиотски, — признается Бэкхён, но загаданное выполняет: кусает отчищенное место. Это будто бы заставляет касаться губами горькой шкурки, но при этом ощущать безумно кислый сок. Бэкхён жмурится, но не противится, пытаясь понять, зачем это вообще нужно.

— Это не избавит от тревог на самом деле, но отвлекает достаточно, — рассказывает Чондэ, а Бэкхён прислушивается к своим ощущениям, понимая, что ему будто изнутри легче стало, — а еще, кислота сбивает жажду и тошноту. Но долго не стоит.

— Какая мерзость, — Бэкхён отстраняется, перед этим всё же немного цепляя мандарин, чтобы откусить и пожевать, — сколько еще народных средств у вас в арсенале?

— У меня нет лекарства от горя, — он звучит уверенно, хотя и не смотрит на Бэкхёна вовсе, куда-то перед собой, что заставляет и Бэкхёна посмотреть. Поля и ничего кроме, — никакого. Тут даже алкоголь не работает. Это даже не пережить на самом-то деле.

— Как давно нет того, о ком вы горюете?

— Безумно долго, я уже даже не помню его лица, но будто бы с какой-то невероятной силой ощущаю, как было больно, словно это было вчера.

— Спасения не будет?

— Не думать — и есть спасение.

***

Всю оставшуюся дорогу Бэкхён переносит в разы легче, чем было до этого. Ему будто действительно лучше становится. Он иногда разговаривает с Чондэ, который не пытается с ним заигрывать, говорит достаточно легко, но честно. Это немного льстило — этот человек прислушался к его просьбе, что не могло не радовать. От дороги укачивать меньше не начинает, но, прислушиваясь к разговорам и участвуя в них, Бэкхён хотя бы отвлекался от шума в своей голове. Приезжают они, когда уже начинает темнеть, а потому можно понять, что уже ночь приближается. В этот раз вместе с Мираджу их встречает и Лола, спрашивает про самочувствие, почти мурлычет в разговорах. Бэкхёну она искренне была приятной. О чем-то тихо переговаривается с Чондэ, поглядывая на Бэкхёна. Тот надеется, что они говорят не о нем.

Ужинать не приходится, хотя все предлагают, Бэкхёну достается та же комната, которая была в прошлый раз. Это будто бы прекрасная часть чужого внимания к нему. Бэкхён моется, стараясь хоть как-то остыть, что вроде бы даже работает, потому позже он просто сидит на полу, вытирая голову полотенцем. Спать не хотелось, но и сил на что-то другое не было. В темноте должно стать не так мучительно жарко, Бэкхён выбирается на улицу, понимая, что дом уже спит. Ему нужно просто размяться, потому он ходит по доступным дорожкам, находя влажный воздух достаточно приятным без жаркого солнца. Тут так спокойно.

— Не спится? — Бэкхён даже не вздрагивает, когда слышит Лолу. Она давненько шла за ним, Бэкхён заметил, но, раз она не планировала его догонять сразу, не обращал на это внимание. Он оборачивается и смотрит на девушку, не пытаясь предугадывать ее мысли.

— Нужно проветриться: жара мне дается тяжело.

— А в жаре ли дело? — Бэкхён пожимает плечами: рассказывать ей он ничего не собирался, — обычно господин Чондэ не выглядит взволнованным из-за кого-то. Должно быть, с вами что-то случилось?

— С нами двумя? Ничего, мы отлично проводим время вместе иногда.

— У меня есть очень вкусный чай, он помогает уснуть, — предлагает Лола, словно поняв чужое настроение. Что она хочет? Может быть Чондэ ее о чем-то попросил? Бэкхён ее не подозревает в чем-то, что могло бы ему навредить, но не был готов к тому, чтобы как-то раскрываться перед ней. Особенно перед ней. Он даже для Чондэ не готов этого делать. Но почему-то соглашается.

Девушка уводит его в дом, где уже заверен нужный напиток в чайничке небольшом. Пахнет какой-то ягодой, удивительно, не вишней. Лола рассказывает, что работники иногда ходят в лес, там и собирают. Она даже говорит название, но Бэкхёну это ничего не дает, а потому и запомнить он не пытается. Запах обворожительный, в чашке он раскрывается каким-то невероятным травяным букетом, который будто бы передает лес таким, каким Бэкхён его представляет. Кончики распущенных волос Лолы вьются, она в сознание Бэкхёна, будто погруженном под воду, кажется какой-то принцессой. Волшебной. Бэкхён бы с радостью в нее влюбился.

— Господин Чондэ отказывается рассказывать, но вы же из подчиненных королевы?

— Что-то вроде того.

— Должно быть, вам теперь не очень легко, — рассуждает девушка, а Бэкхён не уверен, что может это как-то обсуждать. Ему очень не легко, — вы не потеряли работу?

— Нет. Но, вероятно, потерял привычный мир.

— В нашем доме было так много бед, которые меняли привычный нам мир ни единожды. Это всегда было так тяжело пережить. Но тут так много людей, так много дел и способов отвлечься от переживаний, что даже не удивительно, что получалось справиться. Думаю, господин Чондэ очень хотел, чтобы вы тоже смогли пережить это не в одиночестве.

— Потому я и согласился.

— Если вам вдруг нужна более эффективная помощь, вы можете попросить ее у меня.

— Пропишите мне пару лекарств? — Лола кивает, немного нерешительно, наверное, дело не в этом, — не уверен, что хочу.

— Поэтому я просто предложила, а не настаиваю.

***

— Кто останется в доме, тому не заплачу, — достаточно громко и настойчиво говорит Чондэ, когда провожает всех с завтрака. Бэкхён поднялся чуть позже, но ел со всеми, хотя начало разговора не слышал. Чондэ отпускал работников, потому что в жару делать было нечего. Тут оставались те, кому некуда было уходить, потому за поливом разгоряченного сада будет кому следить, как и за самим домом. А остальным, чтобы не сидеть без дела, нужно было уехать. Бэкхён надеялся, что Чондэ это не затеял из-за него. Хотя, тот тон, с которым он говорил, не звучал так, будто он врет.

Работники ворчат, но всё же расходятся: кто-то поедет домой, а кто-то пойдет работать и дальше. Бэкхёну искренне хотелось бы присоединиться к последним, но адская жара совершенно не способствовала его желанию. Бэкхён выбирает самую простую тактику - просто ходить за Чондэ. Тот помогает разораться с посудой, а потом устраивается разобраться с бумагами. Помощи от Бэхёна тут, как таковой, не могло бы быть, но Чондэ вручает ему подсчитанные бумажки, чтобы тот их складывал по видам трат. Интересного мало, но хоть какое-то занятие. Между делом Чондэ обсуждает с Мираджу, которая заглядывает к ним время от времени, оплату работников, отмечая, что повышение не дает нормальной гарантии на нормальную жизнь. Они говорят и о странном повышении цен, о понижении суммы в одном чеке. А ведь точно: Бэкхёну показалось странным, что один из его чеков стал ниже, но потом не предавал этому значение. Кое-что в их экономике изменилось.

В сплетнях Бэкхён понимает, что это всё — результат последних предписаний, сделанных королевой Коын. Чанёль это не изменит, но невероятная цена на продукты не будет хорошим результатом к концу года. Тем более, что все средства обработки хозяйства тоже подорожали, осенью будет еще дороже каждый пункт продуктовой корзины каждого обычного жителя. Пока что ощутимых недостатков дом Чондэ не ощущал, но сам Чондэ прекрасно это осознавал. Его это уже беспокоило, за ним столько людей, он за них отвечает, а сам-то не получит больше, чем получал обычно. После всех записей Чондэ откидывается на стуле и потягивается, поднимая руки наверх и заводя за голову. А потом смотрит на Бэкхёна, словно хочет что-то предложить.

— Есть какие-то пожелания?

— В чем?

— А в чем есть? — Бэкхён задумывается: он бы хотел съесть что-то необычное, а еще заняться чем-то освежающим, но никаких конкретных идей в его голове не имеется. Чондэ терпеливо ждет, пока Бэкхён к чему-то придет. Ощущение какой-то невероятной благодарности к нему такое горячее внутри.

— Хочу жирной и острой еды.

— Какой простой выбор, — смеется Чондэ, становясь мягче, — но мы можем сделать. Людей сегодня немного, можем устроить неполезный вечер.

— Разве это не слишк...

— У нас есть обычный вид работы и еды, но мы спокойно относимся к предложениям любого из нас к единичным изменениям. Тем более, если это не требует невероятных трат и не мешает работе. А так как в жару мы не можем ничего делать, то почему бы и не расслабиться немного?

— Вам просто не нравится обычный ритм, да?

— Иногда и я хочу побыть бездельником. Разве это не освежает порой? Всем нужна перезагрузка.

***

За этот день Бэкхён разбирается, что работников, на самом деле живущих в этом доме, не очень много. Та же Мираджу имеет свою семью, но уехать, когда в доме есть гости, не может. А та же Лола работает с определенными выходными, в которые нельзя дергать ее, а потому не уезжает. Из постоянных тут только три человека, но этого очень даже хватает. Мужчина, бывший во время войны на вражеской стороне, один из них. Исполняет все указания послушно, мало говорит и не привлекает внимания. Разговаривает он с акцентом, пусть и несильным, а с Бэкхёном даже не скрывает того, что они когда-то виделись. Между ними не возникает неловкости и недопонимания, потому что они уже совсем в другой ситуации. Как удобно.

Если Мираджу сегодня занимается улицей и проверкой выполненной работы, то Чондэ почти полностью отвечает за кухню, что у него получается превосходно. К обеду имеются некоторые заготовки, он просто всё доделывает до нужного состояния, то с вечером он уже старается в полной мере. Привлекает к работе Бэкхёна, отдавая чистить картошку, резать овощи, чтобы было быстрее и ловчее. За картошку Бэкхён, правда, получает пару тычков, когда счищает слишком много, но ругать его Чондэ не берется. Удивительно, но рыцарь даже справляется с задачами. Чондэ заигрывает с ним, но немного иначе, с другим настроение, будто делает это совершенно спокойно и искренне. Время от времени дает попробовать заготовки, а еще как-то нежно и осторожно рассказывает про разные специи, дает понюхать, а некоторые даже попробовать на язык.

В Чондэ есть что-то такое трогательное, наполненное разными вкусами и запахами, как специи у них в кухне. Все мысли Бэкхёна полностью занимает этот человек, его образ, слова, жесты. У него всё такое привлекательное прямо сейчас, даже слегка блестящие от жары щеки и завивающиеся у шеи волосинки, выпадшие из низкого хвостика. У него находится уйма дел помимо ужина, а еще такая же уйма, которыми можно занять Бэкхёна, вручая его в руки разных своих работников. Бэкхёну перепадает и потаскать пару леек с водой для тепличных плантаций, выращиваемых для зимы, и даже убирать растянутые по всему саду шланги, сворачивая их в разные концы, чтобы завтра не пришлось долго разматывать. Мираджу напоследок отправляет его за дровами для костра, а Бэкхён ощущает себя мокрым насквозь, помимо жары тут и какая-та непривычная физическая нагрузка. Чертовы длинные рукава.

Костер же Чондэ оставляет на остальных, а сам забирает Бэкхёна и ведет за собой. Солнце уже садится, а красный сад окрашивается в алые блики закатных лучей. Чондэ его выводит в то место возле старого дома, с которого можно оглядеть сад полностью из-за возвышенности. Чондэ свистит единожды, вытягивает руку вперед, а Бэкхён только сейчас замечает птицу, кружащую по небу. Та издает ответный звук и летит к Чондэ, как раз из кустов вылетает еще одна. Два малых ястреба, один из которых ловко устраивается на руке Чондэ, а второй на земле рядом. Маленькие, дробные, красивые. Оказывается, этих двух птичек в вишневом саду используют, чтобы отгонять птиц, которые любят лакомиться ягодами. Двоих недостаточно, чтобы навредить популяции, потому проблем не возникает. Но птички, словно издеваясь, слушают только Чондэ, а потому только он ответственен за то, чтобы загнать и выгнать их в птичник.

Ужин они жарят на костре, как раз начинает темнеть и становиться едва-едва прохладнее. Сегодня не так сыро, как было дни до этого, вместо ветра — штиль, совсем не разгоняющий жар, но не приносящий влаги. Разговоры, движения, небольшие споры и запах еды — всё кажется таким прекрасным ритуалом. Лола приносит Бэкхёну чай, разбавленный замороженной до льда ягодой. Сегодня — просто чабрец, но ягодки как раз из тех, что были вчера заваренными в маленьком чайничке. Никто не задает вопросов по поводу вина, которое они пьют, а Бэкхён не собирается даже. На самом деле, он бы попробовал, но Лола шикает на него еще в самом начале, когда замечает попытки согласиться. Она, пусть и отрицает, пытается его подлечить. Оно-то не работает, но общий фон хороших идей способствует какому-то облегчению.

Когда уже совсем темнеет, Мираду приносит гитару, чтобы играть разные песни, которые все вокруг знают. Бэкхёну знакомы мотивы, но никак не слова. Многие песни имеют какой-то свой четкий северный образ, звучащий немного пикантней и звонче, чем общепопулярные, затянутые ноты. Бэкхён не много с ними разговаривает, чаще слушает достаточно забавные рассказы про рабочую жизнь, пару жалоб на жару и пропавший дождь. Оказывается, от последнего очень зависит урожай вишни, которую уже вот-вот нужно было собирать, если бы не разыгравшийся зной. Рыцарь чувствует уверенность в том, что Чондэ их предупредил и подговорил, потому что они не трогают самого Бэкхёна никакими лишними вопросами. Они даже не спрашивают, чем он занимается. Как-то раз предлагают рубашку с коротким рукавом, но, стоит Бэкхёну виновато начать отмахиваться, сразу же перестают наседать.

Расходятся они позже, чем обычно кончается день этого дома, Бэкхён искренне пару раз зевает, но Чондэ зовет его прогуляться. Вместе со всеми они убираются, уносят посуду домой, разбирают остатки костра, заливая водой, оставшейся в лейках. Чондэ же гасит большую часть уличного освещения, провожая работников спать, а потом уводит Бэкхёна на то место, где забирал своих ястребов. Сейчас, во мраке, кажется, что всё пространство впереди - огромный лес, необъятный и неописуемый, торчат веточки в море растений. Но стоит глазам привыкнуть к отсутствию обилия света, тонкие вишневые деревца становятся более просматриваемыми. Чондэ садится на край плитки, призывая сделать это же, чему Бэкхён не противится.

— Как самочувствие?

— Пока я не думаю про свои ощущения, мне будто бы не так плохо. Да и сейчас, если прислушаться, не самое ужасное состояние, — признается Бэкхён, легко и без раздумий, потому что какое-то время назад уже успел подумать про это и сам. Ему правда было чуть-чуть лучше морально, но с тем, как легче ему становилось, появлялась какая-та непонятная головная боль.

— Обычно после таких переживаний приходит болезнь, — Бэкхён бы попросил его не нагнетать, но Чондэ сам как-то отмахивается, будто это мелочи, — простуда там или что-то, похожее на отравление. Как только человек расслабляется после тяжелого напряжения, расслабляется и тело.

— Ощущение, что у меня температура, но не такая, чтобы мешать жить.

— Лола говорила про это, — Бэкхён удивленно смотрит на него, не зная, как выразить возмущение: они еще и сплетничали о нем. Чондэ улыбается ему, уверяя, что всё не так плачевно, — она сказала, что вы кажетесь ей настолько разбитым, что уже болеющим. Ее травяные чаи очень быстро ставят на ноги в самые сильные простудные периоды, так что, всё будет хорошо. Останется только пережить то, что вас так ранит.

— Кёнсу называет это трагедией, но я не думаю, что она случилась именно сейчас.

— Кёнсу...другой рыцарь? — Бэкхён кивает, — раз вы можете поделиться с ним болью, должно быть, не обычный из вас всех?

— Мы с ним были любимчиками Ее Величества, может из-за возраста, может из-за чего-то еще. Но сдружились сразу, вот и можем поделиться переживаниями.

— Смерть королевы — трагедия?

— Не смерть, — исправляет Бэкхён, но не знает, как сказать это Чондэ, если не прямо, — ее жизнь.

— Звучит так, будто ее существование приносило боль, а смерть принесла такое облегчение, что невозможно пережить.

— Ее существование приносило боль. От смерти легче не стало.

— Что в ее действиях было таким, чтобы оставить такие раны? — Бэкхён не знает ответа на этот вопрос. В ее действиях было столько всего, что можно отнести к понятию "плохой родитель", но она и не была ему родителем. В ее действиях было столько всего, что можно отнести к понятию "грозный правитель", но это ли приносило такую боль? Пустота.

— Я даже себе не могу объяснить, но с каждым годом это ощущение трагедии просто накладывалось само на себя, превращая все мысли в голове в кашу, где ты не можешь ни противиться ей, ни слушаться.

— Наверное, страна такая: вся боль моей жизни тесно связана с королевой.

— Вы говорили, что выгоняли ее, используя оружие...это же правда? — Чондэ смущенно отводит взгляд, собираясь с мыслями. Он выглядит так, словно и не помнит, что говорил о таком. Только вот, Бэкхён запомнил это почему-то как-то остро. Он точно знает, что тогда Чондэ не врал, — за что? Это тоже часть боли?

— Уже после войны ее приказом был казнен человек, которого я любил. Обвинение в измене обычно долгие, какие-то мучительные, а тут: два дня и человек на виселице. Я не отрицаю, что он правда мог быть замешан в чем-то таком, но такая стихийность казалась мне какой-то несправедливой местью. Даже конкретного обвинения не было. Контракт на вино с дворцом был расторгнут еще до этого, но она почему-то явилась ко мне аккурат после казни с проверкой. Мой единственный двигатель жизни был убит ею, таким сломленным и злым я еще никогда себя не чувствовал, а тут она. Я правда выгонял ее с оружием, а она правда запретила свое охране вмешиваться.

— Она знала, что вы не сможете убить.

— Даже я этого не знал, — Чондэ смеется, так печально, как будто сожалеет, что не убил. Видимо, мог, но размена тогда не было никакого, а самому ему не казалось перспективным оказаться повешенным. Бэкхён почему-то остро понимает, о ком они говорят, — наверное, ее самоуверенность в тот момент показалась мне слишком провокационной, чтобы это сделать.

— На самом деле, — выдыхает Бэкхён, — обвинения не было.

— В смысле?

— Это была показательная казнь: этот мужчина был в определенном кругу, который нужно было запугать и показать, что их инициативы легко раскусить, а их самих - уничтожить. В приказе не было ничего, только перечень имен, из которых можно было задержать и доставить во дворец любого, кто первым попадется. Никаких причин, объяснений и приказов. Никто из нас не знал, что этот человек окажется среди смертников.

— Звучит, как самый идиотский бред, который мне удавалось слышать, — Чондэ даже не скрывает, что раздражен этим открытием. Бэкхён ничего не может ему возразить: они правда не знали, что в конечном итоге будет смертная казнь. В то время такое обвинение получал каждый неугодный. Организация, в которую этот мужчина входил, была в красном списке, а потому такое обвинение имело место быть, только вот, — надо было ее застрелить.

— Это бы его не вернуло.

— Ничего не вернуло бы. Только вот, его смерть не вернула ей ни территории, просаженные в войне, ни рыцарей, ни убитых людей.

— Не думаю, что вам к лицу было бы быть убийцей, — Бэкхён лукавит, скорее просто пытается его сбить с мысли. Никому это ни к лицу. Чондэ думает точно также, а потом наклоняется чуть вперед, чтобы с оборота посмотреть на Бэкхёна, — будете язвить, что мне это тоже ни к лицу, а я вот убийца?

— Я правда похож на того, кто ни разу никого не убивал? — вопрос звучит без шутки вовсе, так серьезно и грубо, что Бэкхён теряется. Чондэ похож на того, кто оружие даже в руках не держал. Но какая-та надрывная боль в нем отдается так, будто всё далеко не так, как кажется, — жаль, теперь спросить не у кого, кто же убил ее рыцаря с севера.

— Не думаю, что хочу знать, правда это или ложь, почему и как.

— А я и не расскажу, — Чондэ поднимается, отряхивая штаны, смотрит на Бэкхёна сверху, — тайны этого дома сгорели вместе с ним. Увы, тайны виселицы с отменой казни тоже пропали.