Под лопатками словно бы находился крупный угловатый булыжник. Неприятно давил.

Мегуми повёл плечами, но булыжник не сдвинулся, зато сдвинулся он сам, и тупая боль преобразилась в острую, режущую. Вонзилась в межреберье. Привела в чувства. Со свистом пропустив через крепко сжатые зубы ругательство, дёрнув плечом ещё раз, и ещё раз – безуспешно, Мегуми скатился с булыжника. Лицом он уткнулся в жёсткую тонкую подушку, вдохнул запах отсыревшей наволочки и наконец смог открыть глаза.

Поднялся на локтях.

Щурясь, как если бы перебравший с алкоголем и потерявший фокус зрения, осмотрелся. Он был не один. И это единственное, что получилось распознать. Неясные силуэты плавно покачивались на отдалении, они принадлежали людям, но ни лиц, ни даже пола было не определить; в них не чувствовалось угрозы – и Мегуми позволил себе расслабить плечи. Выдохнул. Кулаком протёр лицо. Зрение прояснялось, звуки возвращались постепенно, а вместе с ними – и запахи.

Он предпринял ещё одну попытку рассмотреть окружение.

Вокруг было темно. Просторно. Полупрозрачные тканевые завесы, обозначающие вход и перекрывающие окна, слабо подрагивали от ветра, но противостояли ему без труда. Переносные прожекторы вырезали в полумраке белые прямоугольники, обливали пол светом, а на отдалении монотонно гудел генератор. Людей было немного, но все они были одеты в медицинскую униформу. И пахло от них лекарственной горечью, а веяло – усталостью долгой бессонной ночи.

Кровью пахло уже не от них.

Те, другие люди, неподвижно лежали на койках, как и сам Мегуми минутой ранее. Не было слышно стонов, даже звуки их дыхания терялись в шорохе плотных белых рукавов.

Что ж, выходило, очнулся он в больничном крыле, но не в техникуме, а в полевом, развёрнутом около Сибуи за пределами завесы. Он выжил, хотя как будто бы не собирался. И первые ростки вопросов проклюнулись, заставили поднять голову выше, а тревоге – раскрыться терновыми бутонами.

Потому что он увидел спину доктора Иэйри, её неспокойные руки и пожелтевшие от сигарет пальцы. Рядом с ней находился незнакомый Мегуми юноша. Он был невысокого роста, лет пятнадцати на вид, а его светлые волосы, постриженные ровным каре, отчего-то казалось смутно узнаваемыми. На его плечи был небрежно наброшен медицинский халат, и парень периодически придерживал его, нервно и явно неосознанно царапая пальцами ткань. А Мегуми не мог вспомнить, где видел его и видел ли.

Юноша и доктор Иэйри склонялись у другой койки, о чём-то негромко переговаривались.

Мегуми сел, но никто не обратил на него внимания. Он обернулся: твёрдым булыжником, на котором он очнулся, оказался кровоостанавливающий многогранник. Мегуми терпеть их не мог: после них спина болела сильнее, чем после полученной травмы. Начертанные на многограннике руны почернели от впитанной крови. Чем больше крови единовременно вливалось в многогранник, тем быстрее и эффективнее тот запечатывал рану; зачарованный артефакт был предметом первой необходимости при глубоких и обширных травмах, но не имел пользы при обычных бытовых порезах. Мегуми тронул пористую поверхность ладонью – она была ещё тёплой.

Что же, значит, он истекал кровью.

Мегуми не помнил.

Он поднялся и подошёл к доктору Иэйри, заглянул ей за плечо. И замер. Пациенткой, которую она обсуждала с коллегой-юношей, была…

– Нобара, – негромко ахнул Мегуми, и доктора наконец обернулись.

Иэйри быстро закрыла собой Кугисаки, а парень преградил путь и выставил руки, словно Фушигуро мог броситься на него в попытке оттолкнуть. И тогда-то Мегуми увидел его лицо вблизи и наконец узнал: Нитта Арата, первогодка техникума Киото. Бросаться на него Мегуми не собирался, но и не отступил. Он уже успел заметить обескровленные девичьи губы и багровые, как будто бы нанесённые цветной тушью, линии на шее и лице. Плотную повязку на левой глазнице. И грудь, которая как будто бы не вздымалась.

– Что с ней? – не веря своим глазам, выдавил Мегуми.

Этого не могло быть.

Этим же днём – или уже вчерашним? – они разговаривали, Нобара непринуждённо подтрунивала над его искусанной шеей, и казалось, что вот так, друг рядом с другом, будет всегда. Что ничего серьёзного не могло произойти и единственная проблема – это генциановое пятно на шее и беспощадно натирающий её, шею, воротник.

А потом Мегуми вспомнил.

События посыпались на него вырезанными картонными фигурками, словно бы незримо оцарапали заусеничными краями и дохнули в лицо бумажной пылью.

Сатору Годжо запечатали. Одна из завес пала, и они с Юджи разделились. Проклятие особого ранга, в чью территорию он вторгся, стремясь вытащить товарищей, и, честно говоря, за малым не облажался. Мужчина с тёмными глазами и неясным выражением лица, вонзивший остриё себе в висок, едва услышав его имя – что это вообще, блядь, было?! И длинная рассекающая боль после, вплеснувшаяся на плитку за спиной лентами крови. Высокий конский хвост светлых волос и жеманная улыбка. Божественный генерал Махорага. Тяжёлый удар – и вязкая обволакивающая темнота, как та, которой его затянуло в территорию проклятия в офисном здании.

И голос.

Мегуми не был уверен, что тот ему не померещился, но изо всех сил он кричал голосу: «Нет, только не ты!» И не мог докричаться. Не мог понять, реален ли был голос. Реален ли был он сам в тот момент или уже догорал в предсмертной агонии и видел образы, которых не существовало.

А теперь и гадать не было необходимости: реален. И голос, и его обладатель, и сам Мегуми. Вот как всё получилось: Сукуна обещал не высовываться – и обещание не сдержал. И собственным разочарованием можно было подтереться, смять и выбросить, потому что Двуликому демону явно оказалось наплевать на их договорённости. Он перешагнул через них, как через что-то, что не имело значения. Или же случилось что-то непредвиденное, из-за чего ему пришлось…

Нет.

Мегуми не станет искать оправданий. Не станет искать в демоне что-то хорошее.

Были дела поважнее.

Так что когда Нитта вкратце рассказал о произошедшем в Сибуе, Мегуми только кивнул. На неверных ногах он шагнул назад, сел на койку и поморщился, вынул из-под задницы злосчастный многогранник.

– Тебе плохо? – обеспокоенно нахмурился Арата. – Голова не кружится? Не тошнит?

Мегуми покачал головой.

– Где Итадори?

– Он так и не вернулся, – скрестила руки на груди доктор Иэйри.

– Ясно. Тогда я найду его.

И не его тоже.

***

В горле першило от гари – и прокашляться никак не выходило. Зажимая лицо рукавом, Мегуми старался дышать через раз, проглатывал колючее жжение, но безуспешно: раздражённая слизистая словно была присыпана красным перцем, оказалась разъедена им, и каждое соприкосновение с вдыхаемым воздухом причиняло мучение. Он содрогался в беззвучном лае, хрипел, но старался быть тихим настолько, насколько мог.

Вокруг ещё могли обретаться проклятия и заклинатели, объединившие силы с Камо Норитоши. А ему в первую очередь следовало отыскать Юджи, вместо того чтобы ввязываться в новое сражение.

Время было дорого.

До начала «Смертельной миграции» оставалось восемнадцать дней.

Воздух был плотен и непроницаем из-за взвеси зависших в нём частиц, курился столбами чёрного дыма. Пепел негромко хрустел под ногами. Повсюду, куда ни кинь взор – смерть, застывшая щербатым оскалом разрушенных зданий. Их перебитые хребты чернели глубокими разломами, и до сих пор не верилось, что существовала сила, способная на подобное. Способная на подобное с лёгкостью. Машины смотрелись не больше, чем искорёженными закопчёнными грудами металлолома, а от неоновых вывесок и рекламных вставок, обильно украшавших центральный перекрёсток, не осталось и воспоминания. Самого центрального перекрёстка уже не осталось.

Сибуи, такой, какой Мегуми видел её в последний раз, больше не существовало.

Если верить словам Араты, число жертв только предстояло оценить, но их счёт уже переваливал за тысячу. Тел видно не было, но хруст под ногами иногда менял свою тональность, становился выше и тоньше, так, как могли бы звучать обугленные кости, а Мегуми предпочитал не смотреть вниз. Он смотрел вперёд.

Но думал вовсе не о разрушениях вокруг.

Потому что прежде, чем покинуть больничное крыло, он поговорил ещё с одним шаманом. Он не собирался ввязываться в разговоры и задерживать себя, это вышло непреднамеренно.

«Не так быстро, герой, – опустилась тогда узкая женская ладонь ему на плечо. Но сила, с которой эта ладонь надавила, оказалась отнюдь не маленькой. – Сначала ты должен узнать кое о чём ещё».

Длинные светлые волосы отрезали его от доктора Иэйри и Араты Нитты плотной завесой. Рослая девушка склонилась к нему и заглянула в глаза. Правильные черты лица, густые ресницы и лукавая улыбка, словно бы изящно выведенная жемчужной краской – она была бы настоящей красавицей, если бы на её лице было чуть меньше самодовольства.

«Цукумо Юки, – протянула девушка вторую руку. И тут же, стоило Мегуми ответить на крепкое пожатие и представиться, вонзилась в него крашеными ноготками. В жемчужной улыбке сверкнуло что-то острое, опасное. – Какой тип девушек тебе нравится?»

Да блядь, невольно вжал голову в плечи Мегуми, это было очередной проверкой? Ему снова разобьют лицо за «неправильный» ответ?

И лучше бы разбили. Потому что в то, о чём позже сообщила Юки, поверить было невозможно. Но хмурая, непривычно серьёзная доктор Иэйри только кивнула и тронула бледного Арату за локоть, и они вновь развернулись к койке Нобары. Добавить им было нечего. И опровергнуть – тоже нечего.

Значит, «Смертельная миграция», устроенная Камо Норитоши для «эволюции» людей и преобразовании привычного мира в мир шаманов.

И Цумики, выходит, была подготовлена к кровавому пиршеству задолго до его начала. Всего лишь шестерёнка гигантской мясорубки, необходимая для вращения ножей. Не человек, заслуживающий долгой и счастливой жизни, нет.

Незначительная деталь.

Взрезанный тротуар выступающей остроугольной гранью зацепился за подошву, и нога подвернулась сама собой. А Мегуми схватился за стену и остановился. Перетерпел короткое мгновение боли и, протерев взмокшее лицо всё тем же рукавом, через который пытался дышать, возобновил движение. Останавливаться нельзя. Они со всем разберутся. Надо только найти Юджи. И если бы Сатору был с ними...

Но под подошвой снова вздыбился повреждённый тротуар, как рассечённый, вспоротый гигантским лезвием, и зашуршал сдвинувшимися обломками. Мегуми же более осмысленно поднял голову – и, вдохнув и не выдохнув, но напрягшись всем телом, в неровном рывке устремился вперёд.

Он торопливо пробрался через проломленное насквозь здание, остановился у выбитой стены, но на открытое пространство не вышел. Представленный вид магнитил взгляд, притягивал, и картину ужаснее вообразить было трудно. Когда-то здесь был полицейский участок Удагава. Когда-то – несколько часов назад. А теперь на его месте не угадывалось даже руин, только монохромно-серый котлован, воздух над которым был ещё горячим и дрожащим. Земля была выжжена дочерна, спрессована в угольный пласт, и ничего не осталось. Совсем ничего. Ветер потянул в его сторону, вздыбил зольную холку пыли, а Мегуми прижал рукав ко рту крепче.

Чтобы не дышать пеплом.

Чтобы не издать ни звука – не взвыть от бессильной злости.

Потому что он уже видел похожее: на детской площадке, когда Сукуна уничтожил проклятие-воронку и выжег его до основания. Сейчас произошло то же самое, но в масштабах куда больших. С жертвами – бессчётными.

Сукуна уничтожил всё.

Вот каким оно было, его истинное лицо. Истинная опасность, которую он представлял.

А Мегуми всё стоял и смотрел, и щурил глаза, заламывая пальцы свободной руки, как если бы его техника могла восстановить разрушенное, спасти – уничтоженное. Он смотрел и не мог оторвать взгляда, и будто бы видел всё впервые. Будто бы впервые осознал, кем был Сукуна и как же опасно близко тот подобрался; как необдуманно близко он подпустил его сам.

Юджи, должно быть, сейчас переживает.

Накручивает себя, приписывает кровавое самодурство демона себе.

Вот только…

«Не вынуждай меня снова тебя спасать, а то ведь я могу и не быть таким аккуратным, как в прошлый раз, – говорил Сукуна за мгновение до того, как вогнать два пальца ему в горло. А Мегуми выбрался из укрытия и присел на корточки, рукой тронул глубокий взрезанный след в асфальте. Перебрал мелкие камни, сдавил их в ладони до ощутимой боли. – Могу случайно убить, скажем, твою крикливую приятельницу. Или прирезать пару-тройку сотен людишек, ну, знаешь, для антуража. А потом смотреть, как убивается сопляк Итадори, как ты его поддерживаешь, хотя знаешь, что вина в этом исключительно твоя. Ну как? Мы договорились?»

Мегуми выбросил камни, хлопнул в ладони, стряхивая пыль – и с места сорвался на бег.

Горячий воздух ударял в лицо, мазал губы горьким и цеплялся за плечи дымными пальцами, а Мегуми нёсся вперёд, внутренним чутьём ухватившись за остаточный след проклятой энергии Двуликого демона. Он не видел следов его Присутствия, но чувствовал, когда те истончались и исчезали – и сразу же разворачивался в другую сторону.

Он найдёт его.

Он же всегда его находил.

Всегда чувствовал его ауру.

Потому что их связь, как бы заманчиво ни было отрицать её существование, не исчезала со временем – она становилась только крепче, как узел, за концы которого медленно, слабо, но непрерывно тянут. И Мегуми уже без труда вычленял среди множества остаточных отпечатков тот самый и следовал ему.

Пробежал он не так много, прежде чем увидел нечто, что привлекло его внимание: место, которое выглядело как свежее поле боя. Мазки крови, тёмной, но блестящей и не успевшей свернуться, цельными полотнами выкрашивали подъём автострады. Асфальт – хаотичный рисунок проломов и трещин, выскобленные фрагменты, расщеплённые в мелкое крошево. Как карта, пестрящая рукотворными отметинами битвы насмерть: вот вмятина в бордюре, оставшаяся от мощного удара кулаком, очевидно, не попавшего в цель, иначе в углублении виднелись бы костные осколки, зубы или мозговая жидкость; а вот воронка, появившаяся после тяжёлого приземления, и трассированные следы крови, обозначающие направление, в котором кого-то протащили и – брызги крови на заграждении ореолом – швырнули, так что пострадавший врезался затылком и редкая удача, если не сломал себе основание черепа.

Сражение было яростным, беспощадным и скоропалительным, а намерения оппонентов очевидными.

Однако ни победителей, ни тел проигравших видно не было.

Пыль уже осела, но запах стоял соответствующий, и Мегуми невольно поморщился, слизнул с губ горечь и солоноватый металл. Он обошёл асфальт по периметру пятен, рассмотрел трещины, в которых кровь скопилась подсыхающими лужицами и тускло, безлико отражала небо. На её поверхности застыли пузырьки пены, их покрышки уже начали затвердевать. И в этом крылась странность: либо сражение произошло считаные минуты назад – что невозможно, иначе Мегуми издалека услышал бы шум битвы, – либо кровь сворачивалась аномально медленно. Искусственно замедленно. К тому же в таком количестве её мог оставить только заклинатель, обладающий техникой манипуляции. Но Камо Норитоши, другой, студент техникума Киото, по словам Нитты, уже отбыл, и его здесь быть попросту не могло. Значит, был кто-то ещё со схожей техникой.

Интересно.

Не стоило терять бдительности.

И Мегуми оставил пятна, двинулся по направлению разрушений. Кровавой паутиной стелились под ногами трещины в асфальте, вели его к машине, вколоченной в переход и словно бы перекрывающей путь к отступлению. Крови здесь уже почти не было, но чётко определялись следы гигантских когтей. Протяжённые, глубокие и разрезавшие утолщённый металл насквозь – даже его Химера не могла бы оставить таких. Но Мегуми знал проклятие, которому подобное было по силам. И шамана, к чьей душе оно, проклятие, было привязано.

Что же, а вот и Оккоцу Юта прибыл в Сибую.

Фушигуро заглянул в салон автомобиля, но ожидаемо не обнаружил никаких зацепок. Только стекло на сидение разбито отразило его лицо, выхватило глаза – и он сразу же отвернулся.

Присутствие Сукуны больше не ощущалось и не улавливалось среди мешанины исчезающих следов проклятых техник. Как если бы часом раньше, в этом самом месте, его разом лишили проклятой энергии – и для существа подобно Рёмену Сукуне это могло означать только одно: мгновенную смерть.

Да нет же.

Невозможно.

Но тревога с треском надломилась от тяжести колючих ветвей, сердце забилось чаще, ладони взмокли, а Мегуми бездумно встряхнул руками и завертел головой, как будто искалеченный остов Сибуи мог изменить свои очертания, расступиться и явить ему того, как он искал – живого; потому что мёртвый Сукуна означал и мёртвого Итадори Юджи, и Мегуми запоздало устыдился, что в первую очередь подумал о демоне, а не о лучшем друге.

Но Сибуя не менялась, на отдалении темнели широкие полосы крови, а искорёженный автомобиль открывал небу развёрстое нутро, и тишина – полная, плотная, как если бы утрамбованная в саму себя – замерла над ним и словно бы выжидающе затаила дыхание. Небо было чистым, но ощущалось низким и комковатым, как перед грозой.

Он упустил Сукуну.

Потерял его.

Он оказался в тупике.

Отступив к зданию, спиной Мегуми прижался к стене и посмотрел на свои ладони. Согнул пальцы и распрямил, проверяя их подвижность, мысленно настраиваясь. Он глубоко, почти до боли вдохнул – и сделал то, к чему прибегал только в крайних случаях.

На что невозможно было настроиться. К чему Годжо, сильнейший, желающий сделать таким же сильнейшим и его, никогда намеренно не подталкивал.

Но подталкивал Сукуна.

«Покажи мне свою внутреннюю тьму».

Мегуми закрыл глаза и словно бы шагнул назад, в собственную тень; в тьму, которую мог осязать и чувствовать. Невидимый окружающий мир выцвел, утратил краски – Фушигуро определил это по окутавшему его холоду. На коже проступили мурашки. Собственное тело как будто бы утратило вес, стало лёгким и текучим. Слияние началось. И это было сродни призыву нового шикигами для ритуала, так же, как ранее он призывал Божественного генерала Махорагу, но отличалось в корне: Мегуми не собирался никого привлекать из-за теневой завесы – он шагнул за её полог сам.

Соединившись с собственной тенью, он словно бы коснулся их всех, потревожил их сплетение своим присутствием. А тени ответили на прикосновение – от их подвижного шороха, шелестящего, царапающего, похожего на возню мелких насекомых, заложило уши, а в висках неприятно потяжелело. Мегуми же пропустил между пальцами контуры теней, как струны, – и дёрнул за них. Струны натянулись и дрогнули, и он дёрнул снова, потянул, но уже бережнее, осторожнее. Резкими движениями он мог привлечь и вытянуть на свет что-то страшное, страшнее Божественного генерала Махораги.

Техника Десяти теней так и осталась до конца не изученной: никто из её обладателей не сумел познать её всю и подчинить себе; никто не знал её истинных пределов и глубин, потому что она – одна из немногих существующих техник – могла прикончить своего обладателя.

Навряд ли и Мегуми станет тем, кто подчинит её полностью.

Но сейчас его целью было не бросить вызов теням, а использовать их, как паук использовал нити паутины – и поймать ту самую, нужную. Важно не ошибиться. В этом месте он никогда не мог быть властителем теней, он был с ними на равных. А они, почувствовав его слабость, несовершенство и незаконченность его техники, могли напасть.

Когда-то здесь, за теневой завесой, ему в ладонь впервые уткнулся влажный нос гончей.

А теперь он запускал руки глубже, под напластанные серые слои, и перебирал струны как музыкант, которым никогда не был; пытался извлечь из теней мелодию, звучания которой не слышал. Тело становилось легче, теряло очертания и расклеивалось на сегменты, и чёрными нитями – тьма, сшивающая их; как старый бумажный альбом с фотокарточками, разваливающийся от ветхости. Сердце рассыпа́лось пылью. А желание покинуть пределы теневой завесы крошилось вместе с ним – и вот уже казалось, что спешить некуда, незачем перебирать тени и гладить их поверхности.

Можно остаться здесь навсегда.

Слиться и окончательно стать одной из них, ввести самого себя в их плетение, так что уже не отделить и не выдернуть за разволокнённый конец.

Но Цумики не выберется из «Смертельной миграции» без его помощи. А ему самому нужен Юджи: его сила, его поддержка – и, может быть, где-то здесь проскальзывало обыкновенное человеческое желание, в котором Мегуми себе отказывал, опереться на крепкое плечо перед трудным испытанием. Довериться.

И за Сукуной стоило приглядывать: навряд ли он подпустит к себе кого-то ближе, чем уже подпустил Мегуми, и однажды это тоже может пригодиться – однажды Мегуми сможет остановить его. Или в критический момент попросить о помощи и отдать что-то взамен: верность, тело или даже жизнь – ничего из этого не казалось особенно важным, если демон поможет вытащить Цумики или хотя бы не станет строить препятствий. Не учинит очередную катастрофу и не разотрёт её последствия по асфальту кровавым пеплом.

Как он сделал в Сибуе.

Тени остывали под ладонями, а пальцы сковывало холодом, и каменная неподвижность замыкала их, утяжеляла и мешала, мешала, мешала. Но Мегуми был близко. Уже очень близко, вот-вот, ещё немного, ну же, важно было почувствовать – и он зацепился безымянным пальцем, поддел. Поймал. След знакомой проклятой энергии, он уловил колебания её источника: движение тени по разбитой тротуарной плитке, резкое скольжение по камню и короткими рывками – провалы в трещины и сколы.

Сукуна – Юджи – был здесь. И он был жив. А Мегуми был готов запрокинуть голову и, не размыкая век, ликующе оскалиться задымленному небу; отобразить выражение лица, которое не раз наблюдал у Сукуны. Вот как это чувствовалось: чистый, пьянящий восторг, победоносная ярость, и кружение головы, и трескучая, распирающая готовность ко всему – выплеснуть которые не хватит целой жизни. А потом звучание тени дало фальшь. Его перекрыло другое, множественное, как вибрация, и прошлось по рукам, ударило в плечи и заставило голову мотнуться, зубы – звякнуть и прикусить язык. Крови за теневой завесой не бывало, и у Мегуми изо рта пенными клочьями хлынула тьма.

Рядом кто-то был.

Он учуял технику Фушигуро и теперь быстро, очень быстро двигался в его сторону.

А Мегуми распахнул глаза и вывалился из тени. Завеса выпускала его неохотно: цепляясь липким, она разворачивала серые слои один за одним, как если бы раскрывалась бутоном и изрыгала насекомое, которое не сумела переварить. Промозглый холод отступил. Одежда была сухой и незапачканной, но Мегуми чувствовал на коже фантомные прикосновения теней. Он встряхнулся, возвращая телу чувствительность, и резким взмахом кистей сбросил изморозь с кончиков пальцев. Во рту было солоно. Немного подташнивало. Голова кружилась, а тело казалось тяжёлым и плотным, едва-едва обретшим гравитацию и оттого неповоротливым – это пройдёт.

Главное, что он пережил слияние, не вытащил никакую тварь, таящуюся за завесой и к технике Десяти теней не привязанную, и определил направление, где находится Юджи.

Он отыскал Юджи, Сукуну – их обоих.

Получилось!

А затем плитка под ногами дрогнула, вздыбилась, и Мегуми прокатился по её горбатой спине, ободрал рёбра об острые края, но приземлился на ноги.

Ошалело обернулся и, уже складывая ладони в печать, быстро, отрывисто бросил:

– Химера!

Стена здания некрасиво осыпалась облицовкой, а впечатанный в переход автомобиль поглотила разверзшаяся пасть – и гигантский слизняк, длинноусый, обросший островками тускло мерцающих грибов, поднял голову. Гладкую, обтекаемую, с коротким заострённым рогом. Глаз не виднелось: их и не было, проклятие было полностью слепо. Но это не помешало ему определить верное направление. Оно дёрнуло усами, влажно шлёпнуло жвалами, как мягкими губами, и вновь погрузилось под землю. Асфальт забугрился по направлению к Мегуми, и тот отпрыгнул в сторону как раз в тот момент, когда массивная голова снова пробила твёрдое покрытие рогом.

Битый камень выстрелил картечью – спасаясь от травм, Мегуми закрыл лицо предплечьем.

Второй ранг, ничего особенного. С этим можно было работать.

Проклятие реагировало на шум, а ещё, судя по мерцанию грибов и плавности, с какой полупрозрачные голубоватые отсветы переливались на осклизлой шкуре, оно чувствовало изменение теней. Вот как оно взяло след Мегуми: он шагнул в собственную тень и своим весом утяжелил её. Изменил её плотность и массу. Вторгся в неё – и пустил колебания через остальные тени, как мотылёк, упавший в воду и бьющий намоченными крыльями в тщетных попытках взлететь; пускающий ровные круги по её поверхности.

Эти отдалённые круги проклятие и уловило.

Прежних ошибок повторять не стоило.

Так что Мегуми задержал дыхание и знаком руки велел гончей замереть. Слизняк высился прямо перед ним, распускал по воздуху волосяные усы и медленно, рыхло, как студень, колебался. Беспокойно мигали грибные наросты: они перебирали остановившиеся тени, искали исчезнувшую из поля зрения добычу. От проклятия крепко несло канализацией, и Мегуми, стараясь проглатывать воздух ртом через раз, аккуратно, не нарушая контура собственное тени, наклонился и подобрал камень. И швырнул без замаха. Камень ударился о бордюр на противоположной стороне улицы, отскочил, а слизень уже втянулся в пролом, с тем чтобы вырваться из нового: асфальт разворотило, слоями вывернуло наизнанку, и тупая голова проглотила камень на лету; тот так и не успел коснуться земли во второй раз.

– Кроличий побег!

Просыпанным горохом забарабанили по асфальту множество лапок. Кролики заметались, разбросали по улице бессчётное количество подвижных теней. Издав тонкий свистящий звук, слизень спрятался в разломе и закрутился под землёй, не зная, за какую добычу ухватиться первой. Асфальт стенал и крошился, трясся, постоянно меняя рельеф и выборочно складываясь крупными заломами. Мегуми же качало, подбрасывало, но он, пружиня ногами и не меняя своего положения, отдал безмолвную команду Химере – и та, громко цокая когтями, понеслась прочь. И тогда-то проклятие устремилось за ней как за самой шумной, крупной и подвижной добычей.

Гончая бежала по направлению к выкрашенной кровью автостраде. Впереди слепыми чёрными окнами угадывался тоннель, но скрыться в нём шикигами не успела: слизень вырвался из-под земли и обхватил её бока клейкими подвижными жвалами. И тут же разочарованно завизжал – это Мегуми развеял технику, так что Химера истаяла практически в пасти проклятия и оставила его ни с чем. Слизень же тяжело рухнул на асфальт, завозился в размазанной крови. Его бока потемнели, стали блестящими и мраморными.

И тогда Мегуми разомкнул пальцы, выдохнул одними губами:

– Бездонный колодец. – Быстро переложил руки, сморгнул с ресниц бисерины пота. – Нуэ!

Встопорщив крылья от натуги, материализовавшиеся лягушки спеленали тушу проклятия языками. А электричеством второго шикигами ударило по влажным бокам, пробрало до нутра. Пропуская через себя искры, грибы часто и хаотично замерцали. Как раскалённое масло, на коже запузырилась кровь. Слизень завизжал: пронзительнее, страшнее, чем до этого, – и забился в лягушачьих путах. Для него всё закончилось.

Оставалось только его изгнать.

Но именно в этот момент уши заложило, перед глазами заискрило рассыпанными блёстками, как те, которые Нобара иногда клеит себе на скулы – клеила, блядь! – а во рту стало сухо и солоно. Покачнувшись, Мегуми обессиленно припал на одно колено. Его проклятая энергия оказалась на грани истощения. Для него это было слишком. Но иначе он не мог: времени продумывать грамотную стратегию не оставалось, он уже должен был разобраться с проклятием, уже должен был добраться до Юджи. Поэтому в бой направлялись все шикигами, которых он мог призвать одновременно. И теперь, едва удерживающий себя в сознании, так неосторожно выдавший себя падением, Мегуми представлял для слизня лёгкую добычу.

Проклятие немедленно этим воспользовалось.

Удивительно резво для своего телосложения оно перекрутилось, разорвало лягушачьи языки и усами безошибочно нацелилось в сторону Мегуми. Протаранив рогом асфальт, как влитое оно проникло под его покров и помчалось прямиком на добычу. А Фушигуро, сглотнув сухость, по ощущениям – ложку соли крупного помола, и подавившись ею, вскочил. Его повело. Блёстки перед глазами сделались ярче, подвижнее, как рыбья чешуя, и он почти ослеп – грубо протёр рукавом лицо, но лучше не сделал. Едва не запутавшись в собственных ногах, он развернулся и побежал в противоположную сторону.

Земля дрожала под подошвами, проклятие стремительно настигало его.

Чудом не споткнувшись о выщербленную плитку, Мегуми вломился в супермаркет и пронёсся между полками. Заломил пальцы в очередном жесте призыва и, кажется локтем сбил стойку с пакетиками растворимого кофе – плевать, на всё плевать! Здание тряхнуло, пол под ногами раскрылся глубоким разломом, а Мегуми неловко перепрыгнул на более широкую сторону и заставил себя ускориться. Слизень двигался параллельно ему. Он был быстрее. Яростнее. И очевидно крайне голодный.

Неприметная табличка указала нужное направление. Мегуми распахнул дверь служебного выхода, а впереди – раззявленная пасть, перекрывающая просвет.

А Мегуми упал на колени и нагнулся; он оказался впритык к проклятию, кончики его волос зацепились за жвалы, а дурным запахом окатило с головы до ног. Проклятие же загудело и подалось к Фушигуро, и в этот момент Химера, следовавшая за ним, запрыгнула ему на спину, спружинила от лопаток – и сиганула прямиком в раскрытое нутро слизня. С утробным рёвом она вонзила зубы в язычок мягкого нёба, полоснула когтями зернистое полотно языка. Но прежде, чем проклятие закрыло пасть и переломило ей хребет, Мегуми распрямился в прыжке – и мощным рубящим движением снёс ему рог, а затем вогнал клинок между жвалами, как распорку. И отскочил в сторону. Слизняк поднял тяжёлую голову, замотал ею, но затупившаяся морда больше не позволяла пробурить землю и сбежать. И всё, что он теперь мог, это неуклюже, собираясь в складки, пытаться протиснуться в уже созданный пролом. Гончая рвала проклятие изнутри, выгрызала беззащитные мягкие ткани, и крупные зловонные куски, источающие пар, с влажными шлепками вываливались на пол. Несколько длинных узких зубов, похожих на рыбьи кости, просыпались Мегуми под ноги. Запах канализации усилился.

Запахло откровенно дерьмово.

Счастливая Химера, по холку перемазанная кровью и чем-то жёлто-зелёным, выскочила из пасти проклятия и бросила к ногам Мегуми кусок зубчатого языка. Завиляла хвостом.

– Хорошая девочка, – зажал рот ладонью Мегуми и отступил на шаг.

А гончая признательно залаяла и тут же, обежав разорванную голову, вогнала клыки уже в тушу. Прокусила кожу и с треском, с довольным ворчанием принялась ломать хрящевые кольца. Тело проклятия осело, скособочилось. Грибные наросты мигнули и погасли. Лиловые искры изгоняющего пламени затронули жвалы – остальное доделает Химера.

Выдернув меч, Мегуми вытер лезвие о рукав и вернул в тень. Он развернулся и побрёл в обратном направлении.

Здесь он закончил.

Под сочные звуки разрываемой плоти он прошёлся по супермаркету. Не глядя сцапал с полки энергетический батончик и выбрался на улицу.

Горький зольный воздух, кажущийся свежим после одуряющего зловония проклятия, был благословением. Мегуми вдохнул полной грудью, запрокинул голову.

И увидел.

Тонкую нить дыма, но не такую, какие курились у выжженного полицейского участка. Горел костёр. Рукотворный. А присутствие Сукуны, лёгкое, как дуновение ветра, проскользнуло по шее, и Мегуми впервые не воспротивился невесомому прикосновению.

Стерев с лица кровь вместе с тонкой мимолётной улыбкой, он сорвал зубами обёртку с батончика и направился в сторону источника дыма.

***

Он прервал их на середине разговора.

Небольшой костёр, огороженный битым камнем, почти не давал тепла, но испускал мелкие искры, мгновенно тающие в дымном полотне. Света не давал почти так же. По стенам разрушенного здания ползли блёклые жёлто-оранжевые пятна. Небо постепенно темнело – Мегуми даже не заметил, как пролетел день, – и рыхлая серость выжженной Сибуи уплотнилась, сгустилась мраком и легла под ноги длинными тенями.

Они сидели друг напротив друга: Юта Оккоцу и Юджи, – и смотрели друг другу в лица поверх рыжих мазков огня. Катана Юты лежала рядом с обладателем. Она была сломана, но оттёрта начисто, и обнажённое лезвие изредка выхватывало отсветы пламени и множило их. Одежда Юджи выглядела изорванной, местами темнела уже спёкшимися пятнами крови, но сам он смотрелся довольно неплохо.

Не считая полотняно-белого, убитого лица. Мимики оно словно бы никогда не знало – и выглядело неподвижным, созданным из комковатой мокрой бумаги, замазанной гипсом. Искры в глазах и те – всего лишь отражение огня.

– Ты не понимаешь, – покачнулся Юджи и подобрал под себя ноги. Его голова затряслась болванчиком, а уголки губ некрасиво дрогнули. – Я… Я просто…

Юта медленно обернулся на звук шагов, когда Мегуми выступил из тени. Спина Оккоцу была расслаблена: очевидно, присутствие Фушигуро он ощутил давно; или ощутила она, Рика, и неслышно передала сообщение избраннику. А Юджи оборвал себя на полуслове и с неясной, самоуничижительной мольбой вскинул на Мегуми взгляд.

– Фушигуро. – Его губы снова дрогнули, но больше он не издал ни звука.

Мегуми же сунул руки в карманы и остановился у костра. Искры разбивались белым у носков его ботинок. Ничего больше не было слышно, кроме треска пламени и тихого завывания ветра. Момент будто бы застыл, и чернеющее, беззвёздное небо – оторванным рукавом над головой. Такая же чернота угадывалась в глазах Юджи, но уже не как отражение грядущей ночи, а его собственная. Мёртвая. Как если бы Мегуми заглядывал в котлован-пепелище на месте полицейского участка, мимо которого сегодня пробирался, а не в чужую душу.

И поэтому он сжал руки в кулаки, выдохнул намеренно резко, холодной интонацией, как пощёчиной, намереваясь привести Итадори в чувства:

– Чем это ты тут занимаешься? – И продолжил с напором, быстро, не позволяя Юджи и слова вставить: – Давай вернёмся в техникум. Окружающий его барьер слабеет – и да, я знаю, что это значит. Но до тех пор, пока никто тебя не увидит, проблем возникнуть не должно. Я спрячу тебя в тени. Никто тебя не выдаст. Мы присоединимся к остальным и…

– Замолчи! – вдруг резко, с разгоревшимся гневом рявкнул Юджи. Костяшки его пальцев издали хруст, а сам он вскинулся, затрепетал. Тени под его глазами сделались глубже, словно бы окрасились в лиловый. – Хватит вести себя так, будто всё в порядке! Как будто ничего не произошло! Я – убийца! Из-за меня погибла куча людей! И ты знаешь, что…

Юта с шумом вздохнул, завозился и подпёр ладонью щёку. В разговор он не вмешивался и выглядел полностью безучастным, ничуть не удивлённым гневными вспышками Итадори. Похоже, подобное от Юджи он уже успел услышать.

И не раз.

– Я знаю, что это наша вина, – парировал Мегуми. И поджал губы, взмахом руки остановил Юджи, желающего вновь возразить. – Давай отойдём на пару слов. Извини, Юта.

Но Оккоцу лишь повёл плечом:

– Не уходите далеко. Поблизости ещё могут рыскать проклятия.

Мегуми развернулся и поманил Юджи за собой – тот безропотно поднялся. Плечи Итадори были опущены, а носки ботинок цепляли мелкий камень, шаркали, как если бы он был измучен усталостью: от бессчётных перебежек, сражений и гнёта собственных мыслей; может быть, как если бы он был измучен самим собой. Тем грузом, который взвалил на себя и вынести его веса не смог. Тем грузом, который взвалил на него Сукуна.

Тварь, ликующая от вида свежепролитой крови.

Лучше бы он сделал это с ним, с Мегуми. Но каждой своей жертве Сукуна подбирал истязания особенно тщательно, индивидуально, так чтобы доставить как можно больше боли, сломать и растереть в белую костяную пыль; намеренно попасть в уязвимую сердцевину – и ведь попадал. Неизменно попадал. За тысячу лет существования он наверняка преуспел в познании человеческих страхов и страданий, научился манипулировать ими для достижения собственных целей. Разбитый Юджи прямое тому подтверждение.

Что-то подходящее он уже наверняка спланировал и для Мегуми.

Нахмурившись и плотно сжав губы, Фушигуро толкнул перекошенную дверь и углубился в разрушенный подъезд, взобрался по лестнице. Подниматься пришлось практически на ощупь: освещения не было. Тьма залепляла глаза комковатым, и хотелось их протереть, смахнуть с ресниц её нити. Стены скалились разломами. Будто бы являлись продолжением маниакального веселья Сукуны и имитирвали его злые улыбки. Шершавыми краями-зубами они цепляли ладони, кусали пальцы провалами-ртами, а лестница местами дыбилась разбитыми ступенями, и те крошились, заваливались наискось и путались под ногами, – но не обваливались, ещё нет, держались. Спёрто пахло пылью, дымной горечью и мочой.

До верхнего этажа они добрались в полном молчании.

Бесцеремонно выбив чердачную дверь ногой, вложив силы в удар больше, чем следовало, Мегуми наконец выбрался на крышу. Юджи же безмолвной тенью последовал за ним.

Воздух здесь был менее плотным и неприятным, чем внизу, но запах дыма слабее не стал. Редкими огнями перемигивались вдалеке уцелевшие районы Токио. Слишком редкими. Слишком далеко друг от друга. Потому что теперь в центре города – свежая открытая рана, как та, какой когда-то зияла грудь Юджи, лишённая жизненно важного органа. Сукуна вырвал ему сердце, и вырвал снова, но на этот раз – всей Японии. И был ли он в сговоре с Камо Норитоши или же, воспользовавшись моментом, устроил кровавое представление ради собственного развлечения, выяснить только предстояло.

Остановившись в центре крыши, Мегуми запрокинул голову и подставился под прикосновения ветра. Тёплые, нагретые угольным жаром минувшей трагедии, они ощущались до противного приятными. Он щурил слезящиеся глаза, глотал завитки дыма и смотрел в небо. Набирался решимости. А распущенные рукава ночи – ближе, темнее, словно широкие объятия, которые не разорвать. И осознанием, прибивающим к месту, как зачарованными гвоздями Нобары, – это действительно их вина. Шаманов, допустивших подобное.

И его, Мегуми, персонально.

Дождавшись, когда Юджи подойдёт к нему вплотную, он тут же резко развернулся, сгрёб его за воротник и встряхнул.

– Объяснись! – прошипел Мегуми и вклинился в него взглядом. Ногтями с шорохом протащился по воротнику.

– А? – широко распахнув глаза, дёрнулся в хватке Юджи. Он перехватил Мегуми за запястья, но не с целью оттолкнуть, а от удивления. – Что ты?..

– Сукуна, – процедил Мегуми тоном ниже. – Объяснись. Давай-давай, я же вижу, как тебя распирает от самодовольства!

– Да с какой стати я должен перед тобой отчитываться, а, мальчишка?! – мощным толчком отбросил его от себя уже Сукуна.

Подошвами Мегуми проехался по крыше, остановился у её края и чуть было неловко не завалился назад, но устоял. Он выпрямился, с боевой готовностью встряхнул кистями. И, вздёрнув подбородок, решительно направился к демону.

– Уговор был, что ты не высовываешься!

– А я здесь причём? – невозмутимо поправил волосы Сукуна и развёл руки. – Эти безмозглые девицы напичкали сопляка моими пальцами – меня чуть наизнанку не вывернуло, когда насильно проталкивало в его тело.

– Какие ещё девицы? – хмуро потёр лоб Мегуми.

Он остановился напротив Сукуны на расстоянии трёх шагов: сократить расстояние отчего-то больше не получилось. От демона веяло силой: страшной, тяжёлой и ровной, как от раскалённой гудящей печи, – он набрал мощи. И, похоже, в этот раз не соврал. Даже просто стоять рядом с ним теперь было невыносимо, но Мегуми не собирался отступать.

А потому упорно выдерживал его взгляд и с места не двигался.

В полутьме глаза Сукуны переливались оттенками красного, вбирали темноту и сразу же выпускали её искажённой, подвижной и пьяной. Словно воздух не выдерживал и плавился вокруг него, мгновенно вскипал. Демон был доволен собой.

Он собой наслаждался.

– Да так, – сыто, почти ласково заулыбался Сукуна и сам шагнул к Мегуми. – Уже никакие. О, и раз уж ты заговорил об уговоре… У нас уже был уговор, где ты не подставляешься, – медленно, нарочито неспешно Сукуна обошёл его, – а я не режу твоих драгоценных людишек как скот. – Он остановился позади Мегуми. Мурашки зудели на шее, демоническим Присутствием давило, к земле пригибало, и Мегуми вдруг понял, что застыл и всё, что ему подвластно, это дыхание – и то с трудом. На плечи с нажимом опустились ладони – и он безвольно рухнул на колени. А Сукуна наклонился к нему и с нежностью, полной затаённой угрозы, пророкотал в ухо: – А ты не то что не подставился, ты сам свою тупую башку в петлю сунул. Мне рассказать, как всё случилось, м-м?

– Это неважно, – мучительно жмурясь, прохрипел Мегуми. – Я ведь выжил.

– Только благодаря мне!

– Что?..

– О, так ты не понял? – Одна из ладоней легла на горло, плавно, но с ощутимым нажимом прошлась снизу вверх. Мегуми сглотнул, и кадык двинулся под пальцами, а Сукуна сразу же надавил сильнее. Вынуждая Мегуми задохнуться, до упора запрокинуть голову и взглядом упереться ему в лицо. – Н-да, н-да, может быть, я переоценил твои умственные способности, а, крошка Мегуми?

– Я не обязан соответствовать твоим ожиданиям.

– Верно. – Он склонился ближе и ткнулся носом Мегуми в шею. С неудовольствием вздохнул, очевидно, заметив, что выразительного кровоподтёка под кожей уже не было. – Но ты мог бы постараться чуть лучше, не считаешь? Ты должен понимать: чтобы заслужить мою благосклонность, многим не хватало и жизни.

И он поднялся, лицом остановился над лицом Мегуми. Чёрные линии контрастировали с бледной кожей, заостряли черты и словно бы придавали им утончённой, опасной красоты. Так мог быть красив нож в высшей точке занесения, за мгновение до того, как вонзиться в трепещущее сердце жертвы.

– Я не заинтересован.

– Тогда почему за твоими зрачками не видно радужек, м? Себе-то не ври, мальчик.

Взгляд Сукуны был неподвижен; как длинная игла, он насквозь пронзал, пробирал до костей и будто бы обездвиживал уже одним собой. Проклятая энергия ощущалась повсюду, невидимая, она была близка к осязаемой. Плотной. Обволакивающей. И Мегуми весь – в ней. В нём. От красного свечения слезились глаза, склеивались ресницы, и он сомкнул веки – с тем чтобы ощутить, как губы Сукуны прижимаются к его, а горячий язык влажно мажет и толкается в рот.

Сердце забилось часто, громко, занялось ревущим осенним костром, а в груди сделалось жарко и тесно – на разрыв. Словно нож уже вонзился в него, и никакого «за мгновение до» не существовало. Кровь горячо и стыдно прилила к лицу. А Мегуми стиснул зубы, крепко зажмурился. Сукуна же недовольно заворчал, его хватка на плече – не на горле – стала жёстче и непримиримее. Он вонзился когтями, прошил ткань униформы и продрался до кожи, но Мегуми не мог даже шевельнуться. Он заворчал ответно, и на движение его губ Сукуна среагировал слабым укусом.

Мегуми укусил в ответ.

А Сукуна негромко рассмеялся и мягко, с бережливой осторожностью поцеловал его в уголок губ.

– Ах, Мегуми-Мегуми, знал бы ты, как...

– Юджи, это ты?

Чужой оклик был сродни удару под дых.

Сукуна толчком отстранился от лица Мегуми, но из захвата не выпустил. Мегуми же быстро проморгался и сумел различить ещё один силуэт. Мужской. В многослойной мешковатой одежде. Среднего роста, крепкого телосложения, больше жилистый, чем мускулистый, незнакомец обладал игольчато встопорщенными волосами, заколотыми на затылке в два пучка, и тёмным, непроницаемым взглядом.

Поперёк его лица пролегала угольно-чёрная линия, как у Сукуны, её пересекали две вертикальные на уровне глаз. Проклятая энергия незнакомца ощущалась странной, как если бы принадлежащей не-человеку, и в то же время она казалась смутно узнаваемой.

Это определённо был не Юта Оккоцу.

Неизвестный заклинатель.

А мужчина быстро оценил ситуацию, его лицо стало жёстким, руки по локоть заблестели кровавым хитином. Явно напрашиваясь на рукопашное сражение, он встал в боевую стойку. Сукуна же отпустил Мегуми, легко обошёл его и сам выступил вперёд. Почувствовав избавление от проклятой демонической энергии, Мегуми незамедлительно поднялся с колен.

– А ты ещё кто? – с хлопком сложил он ладони, в любой момент готовый призвать Химеру.

– «Картина смерти», – знающе сузил глаза Сукуна. Он выглядел невозмутимым, по-настоящему спокойным: незваный гость его ничуть не встревожил. – Не думал, что вы ещё остались. – И смешливо дрогнул уголком губ, добавил будто бы невзначай: – Ты здесь один?

– Меня зовут Чосо, и я старший из братьев! – с вызовом прошипел заклинатель.

А дальше всё случилось настолько стремительно, что Мегуми едва успел заметить: вот Чосо с нечеловеческой скоростью бросился к Сукуне, вот замахнулся кулаком, массивным, бурым от напластавшейся на него крови, а меньше чем через мгновение уже застыл в позе замаха и лишь часто, непонимающе заморгал. Он был обездвижен проклятой энергией демона так же, как и Мегуми ранее. Сукуна стоял сбоку, небрежно и расслабленно забросив руку ему за плечо, словно обнимал давнего приятеля. Капля пота скатилась по виску Чосо. Сукуна широко и со сладким вздохом зевнул, не стесняясь собственных клыков.

Он дружески похлопал Чосо по плечу и наконец убрал руку. Обошёл его. Заледеневшим от гнева взглядом Чосо прослеживал каждое его движение, изредка он перебрасывал взгляд и на Мегуми, но сразу же возвращал его Сукуне. А Сукуна остановился перед ним и сгрёб его ладонями за лицо, сдавил, замял черты и пальцами безжалостно впился в кожу.

– Так один или нет? – По щекам Чосо заструилась кровь. Сукуна вонзил когти глубже, а тихий влажный хруст отчётливо пронёсся по-над крышей, не оказался заглушён стоном: Чосо не проронил ни звука. – Отвечай.

Тишина. И полный холодной, взвешенной ненависти взгляд.

Сукуна отпустил Чосо и шагнул назад, но лишь с тем чтобы замахнуться и ударить его когтями в лицо.

– Я сказал: отвечай!

Голову Чосо сильно мотнуло, а свежая кровь тёмным блеском расчертила крышу под ногами.

– Сукуна, хватит! – не выдержал Мегуми.

Он разомкнул ладони и подбежал к демону, но резко застопорился за его плечом; по ощущениям, с размаха врезался в невидимую стену и ударился о неё. Собственное дыхание перебилось сухим хрипом. Задохнувшись в густом концентрате смешанной проклятой энергии демона и заклинателя крови, Мегуми схватился за горло. И до прикосновения к Сукуне – одно движение, рывок, сделать который не получалось.

– Ты Фушигуро, да? – вдруг обратился к нему Чосо.

Мегуми настороженно кивнул. Восстановил дыхание.

– Мы знакомы?

– Юджи, мой брат, считает тебя другом, – со злым, болезненным надломом прорычал Чосо. – Но считаешь ли его другом ты? Рассказываешь ли ему о том, что происходит, когда его разум вытесняется чужим? Как заигрываешься с тем, кто должен быть нашим общим врагом?

Застыв в лице, Мегуми промолчал. Привычная горечь – под языком, и вязкой тяжестью – между рёбер, как сгустившаяся кровь заклинателя, которой уже была залита крыша. Ответить на выпад было нечем.

В ответе никто из них и не нуждался.

– Так я и думал, – с презрением усмехнулся Чосо.

– Не слушай этого придурка, у него гниль вместо мозгов. – А Сукуна развернулся к Мегуми и отряхнул руки. Он потянулся к его щеке, плавно и текуче, словно бы в утешении, в котором не было необходимости, а Мегуми отстранённо проследил, как на его когтях тускло заблестела кровь.

Мажущее прикосновение ладони показалось холодным поцелуем.

Но этот жест стоил Сукуне внимания – он отвлёкся, ровный гнетущий фон его проклятой энергии дал плешь, истончился, как бумажный лист под натиском ластика, и Чосо не преминул этим воспользоваться.

Линии на его лице изменили своё положение: слившись в одну утолщенную, цельной полосой они легли поперёк переносицы. Чосо выпрямился и тут же свёл ладони, а на кончиках его пальцев остриём сверкнул кровавый снаряд. И Мегуми запоздало понял, почему проклятая энергии Чосо показалась ему узнаваемой: он уже ощущал её следы у автострады, когда искал Сукуну. А Чосо направил снаряд Сукуне в спину, и Мегуми быстрее, чем сам осознать успел, схватил Сукуну за протянутую руку и толкнул в сторону.

Смысла в этом не было никакого.

Потому что, как оказалось, изначально Чосо целился именно в него, в Мегуми. Он напряг плечи и двинул руками в его сторону; наконечник кровавого копья заблестел лезвийной остротой, нашёл отражение в глазах Мегуми – и в это же мгновение Сукуна оказался позади Чосо, вплотную к нему, и схватил его за запястья.

– А ну-ка стой! – Он согнул его руки в локтях, так что кончики пальцев со снарядом упёрлись самому Чосо в подбородок. – «Картина смерти», думаешь, ты здесь самый умный?!

Одной рукой Сукуна вцепился ему в глотку, другой по-прежнему удерживал запястья и направлял кровавое копьё в подбородок. Он надавил на горло, нащупал кадык и вломил в него пальцы. Звонкий треск сминаемых хрящей заставил Мегуми вздрогнуть и сделать шаг назад, а у Чосо кровь полилась из носа, пузырящимся потоком обильно хлынула изо рта. Он разомкнул губы, но вместо крика изверг плеск свежей крови и издал слабый, едва слышимый стон. А Сукуна яростно оскалился и надавил на горло сильнее, утопил в нём пальцы, и кровь залила его руку, вымазала манжету формы.

Взгляд Чосо расфокусировано упирался в Мегуми. Он больше не сопротивлялся, тряпичной куклой обмякнув в хватке демона.

А Мегуми не двигался с места. И отвечал ему таким же застывшим, но более осмысленным, внимательным взглядом.

Чосо хотел убить его. Свою попытку он мог возобновить если не сейчас, то в другое время, поэтому Мегуми медлил и не останавливал Сукуну. В висках словно бы перекатывал волны шепчущийся океан, зернисто перебивал посторонние звуки, а в горле – тугой ком, царапающий, солёный, как от крови или той же морской соли, сглотнуть который не получалось. Ладонью Мегуми протёр собственные губы, смазал их слабую дрожь.

И заставил себя смотреть.

– Может, снести тебе башку твоей же техникой? Или нет. – А Сукуна, полностью увлечённый своей добычей, сдвинул запястья Чосо и изменил угол снаряда. – Полбашки! Что скажешь? Сможешь отрегенерировать?

– Верни моего брата, – слабо просипел Чосо.

– И зачем мне это делать сейчас? – раздражённо закатил глаза Сукуна. – На какой из стадий разложения твой мозг? Может, мне вскрыть и посмотреть, а?

– Я старший из братьев. И меня зовут Чосо, – обливаясь кровью, захлёбываясь и клокоча ею, упрямо повторил он.

– Закрой рот, это был риторический вопрос, – рявкнул Сукуна. И сразу же расплылся в широкой, не предвещающей ничего хорошего улыбке. Мегуми подавил порыв обхватить себя ладонями за плечи. Его знобило, распирало жгучей тошнотой, но он не двигался с места и Сукуне по-прежнему не мешал. – Значит так, с Днём рождения! Сегодня началась твоя новая жизнь: отныне Мегуми твой приоритет. Споткнулся – подаёшь руку. Поцарапался – бросаешь всё и бежишь обрабатывать рану. Ну а если он вляпался в очевидное дерьмо – о, он это любит, поверь! – зовёшь сопляка и отходишь в сторону, притворяешься слепым, немым и глухим и не мешаешь мне, ясно? А не то выверну наизнанку, но не всего, а частично. И заставлю жрать собственное дерьмо до тех пор, пока назад не полезет. А потом убью.

Звук ломающихся хрящей повторился, стал более звонким и слышимым. Забившись в когтях, Чосо заклокотал кровавым воем, а Мегуми наконец отмер и шагнул к Сукуне. Напрягшись всем телом, он заставил себя преодолеть гнетущую ауру демона и позволил ей объять его с головы до ног невидимой хваткой; вновь оказался в чужой власти, но на этот раз – добровольно.

– Хватит с него. – Он потянул Сукуну за окровавленный рукав, переложил его ладонь себе на шею. – Давай вернёмся к тому, на чём прервались.

– Как самоотверженно, – с неудовольствием лязгнул зубами Сукуна.

– Так ты согласен? – Ладонь Сукуны была влажной, прохладной от крови. Прикрыв глаза, Мегуми подался вперёд и быстро коснулся его губ своими. А Сукуна тотчас же рванулся навстречу, но Фушигуро уже протиснул руку и закрыл ему рот. – Ну же, согласен?

Когти на горле болезненно сжались.

– Задёшево продаёшь себя, Фушигуро, – гневно выдохнул ему в ладонь Сукуна. – Он даже не человек.

– Хватит бессмысленных смертей.

– В этот раз каждая смерть имела смысл.

И тогда Мегуми понял.

Он отшатнулся, почти, почти сумел, но когти на глотке сомкнулись крепче и не позволили отступить.

А Сукуна разжал пальцы, выпустил запястья Чосо и демонстративно поднял руку. Бурно, влажно закашлявшись, Чосо согнулся и схватился за растерзанное горло. Его снаряд развеялся кровавой пылью. Но Мегуми смотрел не на него, а на Сукуну, в его ничего не выражающем лице искал подтверждение тому, что ошибся, что неверно понял его ответ.

Это не могло быть правдой и не имело смысла, ради него одного Сукуна не стал бы выжигать всю Сибую дотла.

Нет же.

Невозможно.

Не такая договорённость у них была.

А тот, тоже глядя только на Мегуми, медленно отчеканил:

– Запоминай, «Картина смерти»: в следующий раз так легко не отделаешься. И никому не слова. Увиденное не для твоих глаз. Иначе разотру в кровавое ничто, никакой техникой себя не соберёшь.

– Наоя Зенин искал тебя, – проигнорировав Сукуну, вдруг прерывистым шёпотом обратился Чосо к Мегуми. – Он хочет тебя убить. Сегодня я остановил его, но я сожалею о своём решении.

Сукуна недовольно прицыкнул, сжал руку в кулак и с силой ударил Чосо по макушке. Безвольной грудой тот рухнул на крышу и распластался по ней.

Поморщившись, Мегуми вернул взгляд Сукуне.

– Очнётся через полчаса, не надо на меня так смотреть, – равнодушно отмахнулся демон. Он развернулся и медленно зашагал по крыше; Мегуми против воли поплёлся следом: заострённые когти по-прежнему цепко держали его за горло. – Люди попались под руку, когда я останавливал Махорагу, которого, к слову, ты так отважно призвал, Мегуми.

Он остановился у края крыши и незаинтересованно заглянул вниз.

– Я думал...

– Что? Что Махорага прикончил тот мусор, по ошибке именуемый заклинателем? – со смешком обернулся к нему Сукуна. – А потом вернулся за теневую завесу как ни в чём не бывало, м? Как тогда ты выжил?

– Юджи вытащил меня. – Мегуми уже и сам понимал, как жалко и неубедительно звучат его слова.

– Ах, Юджи. – Сукуна отпустил его и запрыгнул на выступ неактивной подкровельной вентиляции, свесил ноги. Сверху вниз задиристо взглянул на Мегуми. – К твоему сведению, с тех пор как вы разделились, сопляк о тебе даже не вспомнил.

– Это неважно, – упрямо вздёрнул подбородок Мегуми, испытывая непреодолимое желание пинком сбросить Сукуну с крыши. – Ты не должен был вмешиваться.

Сукуна похлопал ладонью рядом с собой. Мегуми не пошевелился.

– Мне и так пришлось порезать радиус территории, чтобы не зацепить тебя и ту Кугисаки, – недовольно дёрнул уголком губ Сукуна. Он сунул в рот свой испачканный кровью палец и тут же скривился. – О, блядь, ну и дрянь! И да, я помню, Мегуми. Хоть ты и показал мне... не ту тьму, на которую я рассчитывал, ха! Но мне понравилось. Так что я посчитал условие выполненным.

– Ты хотел посмотреть, как я ухожу за теневую завесу? – Мегуми всё же подтянулся на руках и сел рядом.

– Я хочу всё, что ты осмелишься мне предложить, Мегуми, – заглянул ему в глаза Сукуна.

Вкрадчивой полуулыбкой он разлил жар на его лице, как если бы над кожей губами прошёлся, дотрагиваясь и не дотрагиваясь одновременно, и под конец приник ими вплотную. Как если бы невидимыми когтями достал до сердца и крепко сжал, кончиками увязнув в тонких лепестках перикарда. У Мегуми мелкие волоски на руках встали дыбом, а в животе стянуло узлом, и подвижной, пружинной слабостью отдалось в коленях. Потому что в каждом из четырёх глаз напротив – агатовая монолитная решимость. Сукуна не шутил и не разбрасывался словами впустую, ради красивого эффекта. Он был серьёзен.

Он был честен.

И неясно, как эту честность воспринимать, что с ней делать и как на неё реагировать.

Неясно, как вернуть собственному скомканному сердцу ровный ритм.

Как не просесть в голосе и не потерять лица.

Не потерять самого себя.

– Откуда ты знаешь Чосо? – уклончиво сменил тему Мегуми и перевёл взгляд на ночной город.

– Я знаком с Кендзяку, его создателем, – пожал плечами Сукуна. – Тот ещё скользкий червь.

– Кто это?

– Сам узнаешь.

– Расскажи.

– Пф, да с чего бы?

– Расскажи.

– Спроси у Тенгена, если сможешь к нему попасть, – небрежно отмахнулся Сукуна. Но его глаза тут же заискрили в предвкушении веселья. – Но предупреждаю: тебе не понравится то, что ты услышишь.

– В последнее время я слышу эту фразу всё чаще.

А Сукуна подсел ближе, обнял его одной рукой и доверительно прижал к себе, зашептал на ухо:

– Пойми одну очень, очень важную вещь, Мегуми: сейчас ты сам по себе. Для твоих друзей-шаманов твоя сестра не больше, чем человек – один из многих, – кого следует спасти. Они не станут жертвовать ради неё всем, так, как это сделаешь ты. Она особенная только для тебя.

Мегуми оттолкнул его руку. Он развернулся и коленом лёг на железную решётку, вторую ногу оставил всё так же свисать. Недовольно уставился Сукуне в профиль.

– Неправда.

– Правда, и ты сам это знаешь, – лениво повернулся к нему Сукуна. – Скажу как есть: мне тоже плевать на неё, но она важна для тебя. А ты важен для меня. И никто не сделает для тебя столько, сколько сделаю я. А я сделаю для тебя всё, Мегуми. И когда ты наконец это поймёшь, приходи ко мне. – Сукуна качнулся назад и запрокинул голову, ладонями опёрся о решётку позади себя. – Я помогу. Вырежу всех шаманов и не-шаманов в колонии, затем в следующей, и в следующей, и так, пока ты не заполучишь необходимые баллы – да, я знаю о «миграции», тот пацан с катаной уже рассказал всё сопляку. Ты вытащишь свою сестру, Мегуми. Но только если будешь держаться меня.

– Нет.

– Время идёт. И его остаётся всё меньше на раздумья.

Со вздохом Мегуми сцепил руки на колене и опустил взгляд на них. Произнёс больше для себя, чем для Сукуны:

– Ты правда мог не убивать их.

А Сукуна выпрямился и накрыл ладонью его руки. Потянулся ближе сам. Лицом он с нажимом, почти грубо потёрся о лицо Мегуми, губами задел его висок, скулу; занозистым языком обвёл мочку уха.

– А ты мог сразу позвать меня, не прибегая к ритуалу.

– Я надеялся, что ты не узнаешь, – поёжившись, нехотя признался Мегуми.

– Я убил бы их всех снова. И снова. Без раздумий. Ради тебя одного.

– Ненавижу тебя, – снова вздохнул Мегуми и, закрыв глаза, с обречённой неизбежностью сам потёрся о его лицо. Погасшими искрами рассыпался по его губам.

– Тоже мне новость, – мягко прикусив его губу, прошептал Сукуна. – Вот если бы ты сказал что-нибудь другое, я бы удивился. Но ты ведь не скажешь?

Даже через сомкнутые веки чувствовалось, как Сукуна смотрит на него, как взглядом вплавляет под кожу что-то горячее и болезненное, оставляет ожог, обширный, вскипающий бугристыми краями. А Мегуми быстро отвернулся и спрыгнул с решётки вентиляции.

– Нас уже долго нет, нужно вернуться, – уставился он себе под ноги. Размял кисти, избавляясь от дрожи в кончиках пальцев.

– Иди. – На короткий вопросительный взгляд Сукуна пояснил: – Я останусь. Растолкаю «Картину смерти» и прослежу, чтобы тот не сболтнул сопляку лишнего. А тебе я посоветовал бы держаться того парня с катаной. У него мозги явно на месте, да и силы достаточно.

– Я передам Юте, что его по достоинству оценил сам Король проклятий, – слабо улыбнулся Мегуми.

А Сукуна нагнулся к нему и бархатно, с хищным грудным урчанием рассмеялся:

– Будь умницей, Фушигуро, и не взваливай на себя больше, чем можешь вынести.

– Думаю, я уже, – выдохнул Мегуми, твёрдо глядя ему в глаза.

***

Костёр почти догорел.

Угли дотлевали, с тихим треском осыпались и открывали красное, ещё горячее нутро. Дым размахрился, выпустил курчавые нити, а Мегуми сел на прежнее место Юджи, напротив Оккоцу, и скрыл себя за его серой завесой.

– Всё в порядке? – уточнил Юта и вытянул ноги ближе к дымным космам. – Вас долго не было.

– Нашлись темы для разговора, – неопределённо дёрнул плечом Мегуми.

– Чосо нашёл вас?

– Да. Юджи решил немного задержаться с ним.

– М-м, – равнодушно вздохнул Юта.

Почерневшее крупное полено – кажется, это была ножка стола, – треснуло, подбросило в воздух пригоршню жёлтых искр. Проследив за ними взглядом, Мегуми задержал вдох и осторожно начал:

– Юта, скажи... каково это: любить проклятие? – И взмахнул рукой, неаккуратно бросил: – Извини. Если это слишком, не отвечай.

Несколько секунд Юта молчаливо, испытующе смотрел на Мегуми. Его глаза были тёмными, неясными, но недовольства во взгляде не чувствовалось. Он словно бы взвешивал что-то, глядя на Мегуми, или старательно подбирал подходящие, правильные слова.

Возможно, подобные бестактные вопросы задавали ему не впервые. Наверняка. И наверняка Юта испытывал из-за них неловкость. Его ситуацию понять и принять могли далеко не все.

Но Мегуми желал бы. Хотя бы попытаться.

Причина имелась.

– Ну, это же Рика, – наконец принял Юта решение и бледно, с хрупкой нежностью улыбнулся. Он подвинулся ближе к огню, и Мегуми тоже подался вперёд. – Я понимаю, что тебя интересует: да, мы не сможем сходить на свидание или вместе пройтись по улице, держась за руки, ну, как обычная парочка. Но для меня это неважно, правда. Ничего другого я и не хотел бы. Это Рика, всегда Рика, понимаешь?

С лёгкой, печальной мечтательностью на лице Юта поднял руку и раскрыл пальцы. На безымянном блеснул тонкий ободок обручального кольца. И тут же, словно соткав себя из дыма, гигантская костяная рука проступила из полумрака и коснулась ладони Юты своей. Его рука смотрелась игрушечной в сравнении с ней. Мегуми дышать перестал, во все глаза глядя на их единение, на ту трепетную ласку, с какой Рика дотрагивалась до ладони Юты своей. Зрелище завораживало.

Но вот он моргнул, и рука Рики исчезла. А Юта опустил свою.

Чарующий образ развеялся. Раздался сухой треск, мерцающим жёлто-оранжевым ослепило: очередной сноп искр отрезал Мегуми от Оккоцу, оставил наедине с самим собой и будто бы позволил заглянуть вглубь себя.

Было бы на что смотреть.

Но у Мегуми на скулах ещё остывали прикосновения губ Сукуны. И мысль, такая же расколотая, красная и горячая внутри, как угли в костре: а смог бы он лететь с небоскрёба, раскинув руки, и твёрдно знать, что не разобьётся, если рядом находился бы кто-то другой?

Ответ очевиден.

Мегуми с силой протёр лицо ладонью, как если бы собрав в неё остаточную ласку Сукуны, и сжал в кулак.

– Понимаю. Спасибо за ответ.

На отдалении заскрежетала дверь подъезда, и Юджи в сопровождении мрачного Чосо выбрался на свет.

– Познакомишь как-нибудь? – вдруг мягко улыбнулся Юта, взглядом прослеживая приближение товарищей. Глядя не на Мегуми, но таким образом словно бы деликатно давая ему возможность обдумать ответ. – С твоим проклятием.

Мегуми дрогнул губами, мучительно искривил рот и опустил взгляд.

Притворяться смысла не было.

– Надеюсь, не придётся, – устало покачал он головой и замолчал, когда Юджи подошёл к нему и устроился рядом.

По лицу Итадори было непонятно, что рассказал ему Чосо. Оставалось надеяться, что он внял угрозам Сукуны и действительно отделался обтекаемыми отговорками, не выдал того, свидетелем чего невольно стал. А Чосо тут же вклинился между ними и широко развёл колени. Пришлось потесниться, отсесть от Юджи дальше.

– Ты говорил с ним, да? – осторожно выглянул из-за спины Чосо Итадори. Шея и лопатки заклинателя окаменели, но в чужой разговор он не вмешался.

Под неожиданно заострившимся взглядом Юты говорить стало трудно, и Мегуми отделался коротким кивком.

– Всё нормально, не грузись.

Чосо неприязненно фыркнул.

– Так и... что дальше? – сложив ладони перед собой, Юджи поочерёдно посмотрел на Чосо, Мегуми и Юту. – Какой план?

– К Тенгену. – Под тяжёлым, полным гнетущего неодобрения взглядом Чосо Мегуми поднялся на ноги. – Мы идём к Тенгену.