Кровь падала на плитку редкими, крупными каплями. Раскрашивала пыльно-серое алым. А камень, иссушенный тусклым ноябрьским солнцем, нагретый за день, охотно принимал её, впитывал и точечно темнел. С неприятным шелестом тёрлись о бордюры гонимые ветром газетные листы.

Тишина звенела, и только шорох бумаги, тихий стук капель и редкие сдержанные вдохи прерывали её монотонный звон.

Колония Токио-1 выглядела безлюдной, полностью опустошённой, как если бы «Смертельная миграция» дала своё завершение и в живых не осталось никого: ни шаманов, ни проклятий, ни людей, – совсем никого.

Как бы не так.

Тишина была обманчивой. Как выяснилось со временем, в колонии Токио-1 обманчивым было всё.

Кроме боли.

В текущий момент настоящей казалась только она: предплечья дёргало, мучительный жар растекался по коже вместе с кровью, и каждое движение, каждый шаг распалял огонь и позволял ему распространиться дальше; выше – к плечам и шее, ниже – прожигая запястья, ладони и даже кончики пальцев болезненными порывами. Но заниматься ранами не было времени. Возможности. Останавливаться нельзя. А кровь обильно заливала рукава формы, вымачивала их, так что Мегуми прижимал руки к груди, чтобы та впитывалась уже в ткань на ней. Не срывалась на плитку и не тянулась за ним красной цепочкой.

Не вела к нему и не выдавала его местоположение.

Он и без этого наследил достаточно.

Короткий щекочущий разряд, как от электричества, прошёлся по коже, вздыбил мелкие волоски, и Мегуми задержался на мгновение. Крепко зажмурился. Мотнул головой и языком надавил на пересохшую губу. Выдохнул. Прижав руки плотнее, глотнув воздуха ртом и почти ощутив его пыльный вкус, он заставил себя открыть глаза и продолжил движение.

Даже если сильнее всего на свете хотелось опуститься на корточки, обхватить колени руками и замереть в этой позе навечно.

Нельзя.

Не сейчас.

Но в голове было плотно и шумно, уши закладывало, а перед глазами мельтешили цветные точки, как россыпь конфетти, которые однажды накрепко застряли в его волосах, после того как Сатору Годжо случайно – или очень даже намеренно; злонамеренно, если вы спросите Мегуми – выстрелил хлопушкой в его сторону. Цумики долго смеялась, а уже вечером нежно выуживала бумажные кружочки из спутанных прядей. Днём она делать это наотрез отказывалась: «ты же именинник, Мегуми, улыбнись, не будь такой колючкой!» Ах, как же давно это было. И как же недоставало Сатору Годжо и Цумики. И даже дурацких конфетти в волосах. А сейчас во рту у Мегуми не приторно-сладкая кремовая прослойка торта, а неизбывный вкус железа. И в руках не тяжесть обёрнутого в цветную бумагу подарка, а тяжесть бессилия. Напитанная кровью одежда влажно приставала к коже, холодила, и прохлада на разгорячённом, израненном теле – единственное приятное, что мог бы отыскать в своём положении Мегуми.

Рэдзи Стар его здорово порезал.

И додумался же за цветочными горшками спрятать ножи, сволочь!

В пылу сражения, полностью сосредоточенный на собственной технике и технике противника, Мегуми не замечал полученных ран. Но вот его территория развеялась, такая же незавершённая, как и та, которую он воссоздал впервые – тц, но что уже тут сделаешь, – Рэдзи был сражён, а Мегуми… покидал стадион и едва-едва волочил ноги. Победа походила на проигрыш, с той лишь небольшой разницей, что Мегуми был ещё жив.

В отличие от Рэдзи Стара.

Найти бы эту чокнутую пигалицу Реми, свести с ней счёты: за ложь и липкую, сладкую лесть, за ловушку в Синдзюку, в которую она его намеренно завела, – но сил не оставалось даже удерживать себя в вертикальном положении, не то что на месть. Может, получится отыскать её позже; в конце концов, пять баллов – это пять баллов. Цумики не понравился бы ход его мыслей. А Сукуна охотно предложил бы с десяток вариантов изощрённого убийства и с нескрываемым удовольствием понаблюдал бы, как Мегуми в очередной раз марает руки кровью. Да, наверняка.

Что же, его обратная проклятая техника сейчас оказалась бы весьма кстати.

В глазах помутнело, воздуха вокруг – на полглотка, не больше, и Мегуми утомлённо привалился к стене. Он заворочался, проморгался и, стиснув зубы, решительно задрал рукава. Невзирая на боль, сосредоточенно осмотрел предплечья. Множественные колото-резаные раны были чистыми, но глубокими, и не закрывались. А слабость от кровопотери усиливалась с каждой минутой – вот же дрянь! Рассечение холодным оружием несло не такую боль, как попадание проклятой техникой; яд того же проклятия-паука выносить было тяжелее в разы, но боль обращала на себя внимание достаточно, чтобы притупить общую бдительность.

Это могло стать ошибкой. Серьёзной. Непростительной.

Смертельной.

Потому что с самого завершения сражения с Рэдзи за Мегуми кто-то шёл.

Проклятая энергия преследователя чувствовалась странной, как у Чосо: что-то среднее между проклятием и шаманом предпервого ранга. Возможно, преследователь был воплощённым заклинателем прошлого. Или проклятием особо ранга, умеющим манипулировать с ощущением собственной проклятой энергии. Оба варианта были одинаково плохи. Они подразумевали сильного противника, справиться с котором Мегуми сейчас не смог бы; раны тяготели его, а проклятая энергия была критически низкой, так что не призвать даже гончую. Но проклятие не умело в долгосрочное планирование, терпением также не отличалось – оно уже давно атаковало бы. Значит, это заклинатель, ожидающий, когда Мегуми истечёт кровью, и желающий с лёгкостью и без риска добить его.

Трус.

Мегуми опустил рукава. Он отделился от стены, оставив на ней кровавый отпечаток, и заставил себя двигаться дальше.

Прошло двенадцать дней с инцидента в Сибуе. А казалось, что это всё длинный непрекращающийся день. Господин Тенген был полезен. И, как и предрекал Сукуна, его слова никому не понравились: выходило, что Кендзяку и есть Камо Норитоши, заклинатель древности, может быть, он был древнее даже Рёмена Сукуны. Виновник инцидента в Сибуе. Учредитель «Смертельной миграции». Создатель «Картины смерти» Чосо. И просто редкостный ублюдок, каких поискать, с непомерными амбициями. Сам Чосо остался с Тенгеном, и так было лучше для всех. Он и Мегуми испытали схожее облегчение, напоследок столкнувшись взглядами и разошедшись в противоположных направлениях.

Дел как-то сразу стало невпроворот. Убедить Киндзи Хакари и Кирару Хоши присоединиться к шаманам техникума оказалось сложно ровно настолько, насколько Мегуми и предполагал. Но Тенген отдал им обратную сторону «Врат темницы», и будто бы появилась надежда. Даже несмотря на трудности, на заклинателей, мешающих им, всё постепенно получалось.

Оставалось найти Ангела, и Годжо Сатору вновь обретёт свободу.

Исход «Смертельной миграции» станет предопределён.

А у Цумики появится реальный шанс спастись.

И вот они с Юджи здесь, в колонии Токио-1. Итадори всегда был способным, и сейчас он, похоже, справился быстрее и отыскал Хироми Хигуруму первым, а Мегуми теперь оставалось только добраться до него.

Ещё один электрический разряд, колючий, доставляющий дискомфорт, прокатился от пят до макушки. Волосы на голове зашевелились, затрещали статикой. Замерев, Мегуми вонзил пальцы себе в рёбра и прислушался к собственным ощущениям. Странно, такого не должно происходить: он был ранен физическим объектом, не техникой, но за электрическими уколами словно бы тянулся тонкий след проклятой энергии. Увы, нагромождение в мыслях и отвлекающая боль мешали отследить первоисточник.

«А ты мог сразу позвать меня».

Да, был ещё вариант позвать Сукуну.

Сукуна определённо откликнулся бы на зов, но расплата за его милость была бы непомерной: он пожелал бы устроить массовое убийство, кровавую расправу надо всем, что дышало и имело сердцебиение, едва ли согласный на меньшее; он ведь так и сказал в их прошлую встречу: «Вырежу всех шаманов и не-шаманов в колонии, затем в следующей, и в следующей…» А Мегуми облизнул пыльные губы и завернул в узкий переулок. Но тогда и бродить по Синдзюку лёгкой добычей, истекающей кровью, необходимости не стало бы: Юджи тоже оказался бы здесь. К тому же навряд ли за прошедшие двенадцать дней в колонии остались люди. Они либо погибли, либо покинули её границы; а те, что остались намеренно, сами избрали свою судьбу. Пробуждённых шаманов и воплощённых заклинателей древности, с воодушевлением устроивших охоту на людей и себе подобных, не было жаль изначально.

Юджи, конечно же, стал бы переживать, но и этот удар Сукуны он выдержал бы так же стойко, как и все предыдущие. Мегуми поможет, возьмёт вину на себя: она и без того на нём, останется лишь признать её вслух, – и с этим он справится.

Получалось, вариант ввести Сукуну в игру не был столь безрассуден и имел некоторый смысл.

За такие мысли Цумики ударила бы его по лицу – впервые в жизни.

И пусть. Пусть бьёт. Пусть кричит. Пусть даже ненавидит его. Он не погнушается никакими методами, если это поможет защитить её; прольёт столько крови, сколько потребуется – а ночные кошмары о его проступке ночными кошмарами и останутся, эхом, далёким отголоском. Это та цена, которую он был готов заплатить.

Мегуми остановился.

И тут же резко развернулся. Предчувствие не обмануло: у входа в переулок стоял незнакомый мужчина и смотрел на него в упор.

Белая атласная рубашка, безнадёжно заляпанная кровью, и брошь с синим камнем на воротнике привлекли внимание первыми. Такие же синие, как и камень в украшении, глаза. Тёмные волосы, заплетённые в тугую косу. Блестящая накидка с перьями, явно стянутая с чужого плеча и элегантному образу ничуть не подходящая. Простые брюки и лакированные туфли; бегать в таких неудобно, как быстро отметил для себя Мегуми.

Мужчина был утончённо красив, но что-то отталкивало в нём, выдавало его ядовитую змеиную натуру. От его ауры хотелось держаться подальше. Но Мегуми не двигался с места. Изучал взглядом. Ранг заклинателя определить было трудно, а внешность зачастую бывала обманчива. Но если тот не атаковал сразу, значит, сомневался в собственной победе. Третий-четвёртый ранг? Тогда как он до сих пор продержался в колонии в одиночку? Нет, не стоило его недооценивать.

И Мегуми прекратил настороженно рассматривать противника. Придал своему виду бесстрастности.

Может быть, ему что-то было нужно и получится договориться. Баллов у Мегуми было немного. Значит, дело не в них. Если только он не был заодно с Рэдзи и Реми и не пошёл по следам Мегуми с целью отомстить.

Месть была сильным катализатором проклятой энергии.

Как и любовь.

– Ито Микайо, – расплылся в наиграно доброжелательной улыбке заклинатель и, прижав ладонь к груди, медленно, вежливо поклонился. – Воплощённый потомок великого клана Ито. Наверняка ты слышал обо мне.

– Твоё имя мне незнакомо, – осторожно ответил Мегуми, боковым зрением незаметно оценивая обстановку и пути отступления.

Их было немного. Но и Ито Микайо, похоже, был один.

– Ха, вот как?! – обиженно фыркнул Микайо. Перья на его накидке качнули распушёнными концами, заблестели перламутром. – Я здесь, чтобы отомстить Рёмену Сукуне, Двуликому демону, Королю проклятий. Это-то имя тебе знакомо?

– Кажется, где-то слышал. Не уверен, – не дрогнув лицом, ровно произнёс Мегуми. – Его здесь нет.

– Верно. – Улыбка Микайо стала более узкой, острой, как проблеск скрытого клинка в складках рукава. – Зато есть ты.

– Не улавливаю связи.

– Знаешь, паучьи сети бывают длинными, – сощурил глаза Микайо и сально, с подслащенной интонацией ухмыльнулся. – Пошёл слушок, что Король смилостивился и выбрал себе в развлечение мальчишку-шамана: тёмные всклокоченные волосы, тощий и бледный, ничего из себя не представляет, – не знаешь такого, случаем?

– Ты обознался. Меня с Рёменом Сукуной ничего не связывает.

– Вот и посмотрим, как он отреагирует, когда узнает, что я, ха, именно я, грохнул его любимчика. Скажи, пацан, что есть в тебе такого особенного, чего нет во мне, а?

– Вот у Сукуны и спросишь, – припечатал Мегуми и тут же, круто развернувшись на пятках, бросился бежать.

Иногда унизительное, стыдное бегство – единственный возможный выход.

Ему не выстоять ещё одно сражение.

Но даже до выхода из переулка добраться он не успел: он сделал шагов восемь, прежде чем электрический разряд, в этот раз непомерно мощный, сотрясающий, ветвящийся видимыми лиловыми росчерками, с треском прокатился по телу. Сшиб с ног и вырвал выдох из горла вместе с криком. Больно ударившись изрезанными руками об асфальт, Мегуми не удержал за зубами ещё одного крика. Он приподнялся на дрожащих локтях и оглянулся: Микайо и не думал бежать за ним. Он медленно, степенно, сохраняя на лице сальную ухмылку, направлялся в его сторону. Торжеством светились его глаза. И то, как он гордо держал подбородок приподнятым, как грациозно и уверенно двигался, самим собой явно красуясь, наводило на определённые мысли.

Мегуми равным соперником он не считал.

Он уже праздновал победу.

Это давало некоторые преимущества: грозного отпора от Мегуми тот никак не ждал, его всё ещё можно было застать врасплох и удивить до смерти, – но нехорошее чувство, что Микайо был спокоен и не гнался за добычей отнюдь не из-за усталости или нежелания, ударилось в груди экстрасистолой. Искры затрещали в волосах, а Мегуми поднялся и стремглав бросился прочь.

Удары электричеством были как-то связаны с его техникой.

Всё начинало обретать смысл.

И Мегуми принялся считать: на десятом шаге его снова пронзило разрядом, но уже не таким сильным, как до этого, и на ногах удержать себя он сумел. Значит, и те лёгкие щекочущие уколы, которые он ощущал ранее, были техникой Микайо.

Была ли мощность электрического разряда завязана на дистанции или же на количестве проклятой энергии у жертвы, разобраться только предстояло. Но если значение имели и дистанция, и проклятая энергия, то в каком соотношении? На что сделать упор: выпустить остатки собственной проклятой энергии, намеренно себя истощив, или же бежать ещё быстрее, – чтобы свести урон электричества к минимуму? Мегуми выбрал второй вариант. Как бы там ни было, близость к Микайо не обещала ничего хорошего.

Он нёсся сломя голову, стремительно отдаляясь от Микайо, пересекал улицы и переулки, влетал в переходы и подъезды, намеренно путая следы и исчезая из поля зрения противника, – и удары понемногу становились слабее.

Но не прекращались.

Что странно, в территорию Микайо его не втягивал – Мегуми почувствовал бы перепад проклятой энергии вокруг себя, даже если территория могла быть скрытой или простой, – но удары были гарантированными, и это стало ещё одной проблемой, требующей решения. Микайо мог поставить на него метку или заключить с самим собой Связующий Договор, но тогда предполагалась и контрмера, ограничивающая самого Ито Микайо – какая? Как использовать её в выгоду себе?

А Мегуми всё бежал, и вязь узких улиц сменялась одна другой, расслаивалась перекрёстками и пятналась кровавыми следами минувших сражений; рябила перед глазами уцелевшими вывесками и рекламными баннерами. А искры, сыплющиеся с волос, ослепляли. Теперь не было времени не то что перевязать раны, но даже вытереть слёзы, непрерывно катящиеся по щекам.

А потом на десятом шаге электрического удара не последовало.

Странно.

Мегуми запнулся, но сразу же вернул себе прежнюю скорость, не позволяя Микайо сократить дистанцию.

Он ошибся?

Или вышел из зоны действия техники?

Он возобновил счёт, и через десять шагов электричество снова с треском врезалось в ноги и взлетело выше, к иглами торчащим волосам. Мегуми шатнулся и боком врезался в бампер автомобиля, звонко лязгнул зубами от боли. Блядь, думай, Фушигуро, думай!

Под вой сигнализации он вылетел из делового квартала, где петлял до этого, а впереди – широкий прямоугольник зелени, кудрявым массивом крон устремляющийся вверх и ползущий в стороны извилистыми дорожками гравия. Перед ним простиралась парковая зона, протяжённая, ухоженная и хорошо, сука, просматриваемая. За ней угадывались почтовое отделение, скопление мелких магазинов со скучными витринами, а на отдалении – песочно-бежевое, монументальное, похожее на средневековый замок, здание университета Васэды. В его корпусах можно было попробовать затеряться. Но сначала нужно преодолеть открытое пространство.

И при этом выжить.

Мегуми обернулся снова: Микайо уже нагонял его. Его глаза возбуждённо сверкали, а перья накидки разлетались от встречного ветра. И, в отличие от Мегуми, бежал он быстро и легко, не скованный глубокими ранами.

Вот же уёбок.

Времени на сомнения не оставалось, и Мегуми припустил по парку. Давясь собственным дыханием, вскипающей слюной и кровью, он продрался через пышную клумбу, бессердечно пронёсся по ровно подстриженным газонам и перепрыгнул выжженный участок: похоже, пару дней назад здесь было изгнано проклятие. Треск электричества заглушал посторонние звуки, тело дрожало и молило об отдыхе, но ещё слушалось. Приходилось попеременно оглядываться, чтобы определить близость Микайо. Тот не отставал.

Настигал его.

Умение манипулировать проклятой энергией ставило шаманов на голову выше над обычными людьми: в плане выносливости и силы, разумеется, и только. Но, роняя клочья пены как бешеный пёс, издавая нездоровый хрип и конвульсивно вздрагивая от ударов электричеством, Мегуми чувствовал: ещё немного, и он достигнет своего предела. У него остановится сердце. Или сначала произойдёт фибрилляция желудочков, а немногим позже – смерть. Невелика разница. А техника Микайо так и осталась неразгаданной, проклятие, и помощи ждать было неоткуда.

Но не настолько он отчаялся, чтобы звать Сукуну.

Он что-нибудь придумает.

Он не будет втягивать его и разберётся с Ито сам.

Проскочив мимо высоких арочных окон, Мегуми завернул вглубь территории университета. Здесь было тихо, здание выглядело целым, а аккуратно подстриженные зелёные насаждения – такими же аккуратными и неповреждёнными. Сюда ещё никто не добрался. Значит, чужие следы проклятой энергии не перемешаются с отпечатком Мегуми и не собьют Микайо со следа. Плохо.

Отвратительно.

Но нет, неважно.

Высокое бело-бежевое здание, квадратное, с широкими окнами и толстым блестящим стеклом, оно выбивалось из общего вида – и сразу же привлекло внимание. Заляпав стеклянные двери кровью, Мегуми вломился внутрь. Это оказалась библиотека. И, к облегчению Мегуми, она была пуста. Приятный полумрак, тишина и книжный запах властвовали в обители знаний. Успокаивали. Своей нормальностью словно бы заземляли. Стеллажи светлого дерева уходили вглубь помещения ровными рядами, под ногами выстилались песочного цвета ковровые дорожки, а Мегуми чувствовал себя слишком грязным, слишком неподходящим, чтобы находиться здесь. Но это чувство быстро прошло, вытесненное мучительным изнеможением. Привалившись к стене, он с дрожью сполз по ней на пол. Вытянул гудящие ноги.

И тогда-то увидел.

Кровавые отпечатки собственных подошв на чистом полу – Микайо отследит его по ним. Скрыться не получится до тех пор, пока он истекает кровью.

– Да блядь, – устало выдохнул Мегуми и, оскальзываясь ладонями о стену, поднялся.

Он разулся и, оставив обувь у стены, скрылся за стеллажом в тот момент, когда дверь открылась и впустила ещё одного человека.

– А ты шустрый, мальчуган, – раздался прерывистый от одышки голос Микайо. – Не будь ты при смерти, я ни за что тебя не догнал бы! Есть минутка поговорить? Я, знаешь ли, слишком долго тебя выслеживал, чтобы вот так быстро прихлопнуть.

Мегуми молчал. Он перемещался от стеллажа к стеллажу, таился в тенях и замирал за батареями цветных книжных корешков. Сосредоточенно вслушивался в шаги Микайо. А тот неторопливо следовал за ним, он не спешил: Мегуми от него уже никуда не деться, они оба это понимали. К тому же электрические разряды становились сильнее, вынуждая Мегуми медлить и тщательно продумывать каждый свой шаг. Не растрачивать их и намеренно сжимать зубы на очередном десятом. Носки ещё не напитались кровью, но вскоре и они начнут оставлять на полу яркие следы его присутствия – и укажут Микайо верное направление. А Мегуми, обхватив себя руками, цеплялся пальцами за локти, в неудовольствии раздувал крылья носа, но дыхание делал тихим и непрерывным.

Продержаться оставалось не так много.

Через две минуты его проклятой энергии накопится достаточно для призыва Химеры, нужно рассчитать момент правильно. И напасть. Довольно бегства – он истечёт кровью, но убьёт этого самодовольного Микайо сам. Разгадает его технику.

Таков был план.

Но, как оказалось, план был не у него одного.

– Ты знаешь, мальчик, я был знаком с Сукуной ещё задолго до твоего появления на свет. Видел бы ты, каким он тогда был! Настоящий Король! – между тем принялся делиться своей историей Микайо. Он уже восстановил дыхание и теперь вещал ровно, непрерывно, присыпая некоторые места благодушными смешками, как коричной приправой. Безмолвный слушатель его вполне устраивал. – Какая сила! Какая стать! Объединив усилия, мы склонили бы мир к нашим ногам. Мой клан отдал меня ему в услужение, а я… Ха, тебе не понять этого чувства, мальчишка, что ты вообще можешь знать в твои-то годы? – А Мегуми хмуро качнул головой и забился под стол библиотекаря. Перевёл дыхание. – Я предлагал ему: свою силу, возможности моей техники, себя – всё, чего бы он ни захотел. А он даже не взглянул на меня! Сказал «пошёл прочь»! И тогда я поставил на него метку и напал со спины, надеялся хотя бы поцарапать! Увидеть его кровь! А он сломал мне шею одной рукой. Я умирал, глядя в его глаза, и мечтал перевоплотиться, вновь найти его и доказать, что нельзя отказываться от даров великого Ито Микайо!

Мегуми настороженно выглянул из-за стола. А Микайо вдруг подскочил и громко, визгливо выматерился.

– Ах ты засранец, думаешь, если забьёшься в угол, я не найду тебя?!

Мегуми же понимающе улыбнулся, и улыбка застыла на губах тяжёлой ледяной коркой, морозными узорами залоснилась в уголках глаз. Вот оно. Получалось, когда Мегуми не двигается, Микайо получает урон от электричества сам. Но явно не такой силы, а слабее процентов на сорок: иначе от неожиданности и мощности удара тот рухнул бы на колени.

И Мегуми выбрался из-под стола и возобновил движение.

Обретённая надежда согревала и как будто бы делала электрические прострелы терпимее. Он был воодушевлён, но надеяться на лёгкую победу себе запрещал. Он замирал. Вычислял. И подстраивался, так чтобы Микайо получал удары своей же техникой. Если Мегуми не двигался, то каждый пятнадцатый шаг Микайо пронзало разрядом. Вероятно, это и было условием Связующего Договора, контрмерой. Но он мог пройти четырнадцать шагов без урона, в то время как Мегуми только девять. Ещё один поворот – и Фушигуро попадёт в поле зрения Микайо.

Пора с этим заканчивать.

Проклятая энергия уже прилила к кончикам пальцев, готовая просочиться в тень и позволить ей обрести материальную форму. Сложив руки в печать, Мегуми приготовился. Сделано девять шагов. Ещё один – и критический удар остановит его сердце.

Нельзя ошибиться.

Он затаил дыхание и разомкнул губы, настроенный осуществить призыв шикигами в любой момент.

– Моя техника довольно сложна, требует много условий и неэффективна против скопления врагов, – с негодованием посетовал Микайо, топчась по другую от Мегуми сторону стеллажа. – Поэтому меня отдали в дар Сукуне. Посчитали бесполезным! Вот ещё! За время пребывания в колонии я научился управлять своей техникой и довёл её до совершенства. Лабиринты города стали моими помощниками. Жертвы умирали быстрее, чем успевали разгадать мою технику. А сейчас я открою её тебе.

И Микайо вдруг вышел из-за стеллажа, но не там, где ожидал его Мегуми, а со стороны спины – и схватил его за шиворот, грубым рывком подтянул к себе и выволок на открытое пространство.

– Химера! – встряхнул кистями Мегуми, и в этот момент Микайо отскочил к стене и щёлкнул выключателем.

Яркий искусственный свет заполонил помещение, иссушил тени до зольной пыли и законопатил ею трещины пола. А Мегуми ослепило, и свежие горячие слёзы обильно покатились по щекам; коротко зажмурившись, он тряхнул головой, но вытирать их не стал.

– Не советую бежать, – назидательно покачал указательным пальцем Микайо и отделился от стены. – Еще шаг – и ты умрёшь. Погоди немного, я хочу убить тебя сам.

– Ты ошибся, – предпринял ещё одну попытку объясниться Мегуми. Он разомкнул печать и медленно опустил руки, спрятал их в карманы. – Я не тот, кого…

– Как ты уже наверняка догадался, – небрежно отмахнувшись, перебил его Микайо и летящим движением кисти поправил накидку. – Каждые десять шагов жертву бьёт током; чем больше у жертвы проклятой энергии и чем ближе нахожусь я, тем удары сильнее. Условие постановки метки просты: техника действует, если жертва находится в поле моего зрения. Одновременно я могу поражать только две цели. Но существует и контрмера.

– Когда двигаешься ты один, то каждый пятнадцатый шаг получаешь урон, на сорок процентов меньше, чем тот, что получит жертва, – кивнул Мегуми.

– Не забегай вперёд, – с мягкой укоризной хмыкнул Микайо и плавно, неспешно обогнул Мегуми. – Каждый двенадцатый шаг я получаю удар, на девяносто семь с половиной процентов слабее того, что уже получила жертва. Но если при этом жертва не двигается, а двигаюсь только я, сила разряда по мне достигает шестидесяти процентов. Тут ты угадал. Но это не всегда удобно: всего одиннадцать безопасных шагов, – согласен? Поэтому я заключил с собой Связующий Договор: я могу проходить четырнадцать шагов, не получая урона, при этом раз в три минуты удар по жертве не проходит. По итогу либо жертва умирает от остановки сердца, либо я нагоняю и убиваю ослабленную жертву вручную.

Микайо остановился в шаге от Мегуми и, улыбнувшись кротко, почти приятно, развёл руки.

Четырнадцать. Всё это время Мегуми считал: в сумме тот сделал четырнадцать шагов. И пятнадцатый совершать явно не торопился.

– Тогда позволь и мне открыть тебе свою технику, – тронул Фушигуро языком сухую корку на губах.

– А смысл? – хохотнул Микайо, и перья на его накидке закачались, словно бы в согласии закивали распушёнными концами. – Это тебе не поможет.

– Я выслушал тебя, будь добр, выслушай и ты меня.

– Ну что ж, валяй, – с надменной снисходительностью склонил голову набок Микайо. – Это обещает быть интересным.

– Моя техника довольно проста: я наполняю свою тень проклятой энергией и даю ей физическое воплощение. Существует так называемая «теневая завеса», из-за которой я могу призывать новых шикигами для подчинения. Не больше десяти в сумме. Но без теней, при ярком освещении, моя техника бесполезна. – Мегуми качнул головой, подбородком указывая на залитое светом пространство вокруг себя. – Поэтому…

Он быстро шагнул вперёд. Одной рукой он схватил Микайо за плечо, а вторую выдернул из кармана вместе с клинком – вынул его из темноты кармана, как из ножен, – и пронзил ему грудь.

– …я всегда ношу с собой проклятое оружие.

У Микайо распахнулись глаза.

Он судорожно вцепился пальцами в плечи Мегуми, осел на пол и потащил Фушигуро за собой. На его губах запенилась кровь, но он лишь клокотал и слабо, остервенело скрёб ногтями одежду, не в силах произнести ни слова.

– Я не получил удара электричеством, потому что успешно потянул время рассказом о своей технике. Раз в три минуты удар по жертве не проходит, помнишь? Этот Связующий Договор ты заключил с собой сам. Тц, – Мегуми неприятно, озлобленно улыбнулся и сузил глаза, – как недальновидно.

Микайо задёргался, завозил ладонями по его груди, а Мегуми склонился к его уху.

– Ты угадал: это я тот шаман, на которого Рёмен Сукуна обратил внимание. Но давай порассуждаем вместе: может, дело изначально было не в самом Сукуне? И не во мне? – Он окатил дыханием шею Микайо, с мрачным удовлетворением наблюдая мурашки на его коже. – А в том, что ты ничего из себя не представляешь?

И Мегуми распрямился, выдернул меч и взмахнул им, а кровь, сорвавшись с лезвия, хлёстко легла на стену, забрызгала пол и светлую древесину книжных полок.

Микайо закатил глаза и тяжело завалился на пол. Он больше не дышал.

– Игрок Фушигуро Мегуми получает пять очков, – застрекотал поблизости крыльями Коганэ.

А Мегуми кроваво оскалился и сплюнул себе под ноги пенную слюну. Шатаясь, он выбрался на улицу, с удовольствием шаги не считая, и ладонью стёр с лица тёмные пузырящиеся разводы. По ногам протянуло холодом, и он запоздало вспомнил, что оставил обувь в библиотеке. Нужно за ней вернуться. Но ноги подкосились, а тело, измученное, утратившее силы, предало его и обрушило на ступени.

Длинное белое перо упало на камень рядом с его лицом. Полупрозрачным мёдом растеклось мерцающее золотое свечение, а Мегуми моргнул и попытался повернуть голову к его источнику. Два лазурных глаза в обрамлении пушистых светлых ресниц встревоженно смотрели на него.

– Сатору?.. – хрипло, самому себе не веря, позвал Мегуми.

Он заморгал, протянул руку, и его запястье с готовностью обхватили прохладные ладони.

А затем золотое свечение утратило яркость, и всё померкло.

***

На балконе было холодно.

Облокотившись о перила, свесив кисти и бесцельно перебирая пальцами свежий утренний воздух, Мегуми застывшим взглядом смотрел на простирающийся впереди город. Предплечья, забинтованные туго и умело, так, как он сам никогда бы не смог, были скрыты рукавами формы и почти не болели. Форма тоже была чистой, выстиранной и починенной в нескольких местах.

Если верить словам Юджи, Курусу Хана старательно заботилась о Мегуми, когда он был без сознания. А без сознания он пробыл без малого двое суток. Сейчас было четырнадцатое ноября, а это означало, что у Цумики оставалось всего пять дней до заявления о себе как об участнице «Смертельной миграции». И Мегуми плотно сжимал губы, хмурился и качал головой собственным мыслям, едва ли обращая внимание на слабую тянущую боль под бинтами.

Ему несказанно повезло, что Хана нашла его и без раздумий решилась помочь залитому кровью незнакомцу. Что нашла его именно Хана, а не кто-нибудь другой, настроенный менее дружелюбно. Повезло, что и Юджи вместе с Такабой Фумихико оказались поблизости – и заметили его силуэт в промельке сияющих ангельских крыльев.

В квартире, которую Хана использовала как своё временное убежище, они и остановились. Комнаты были тесными, но прибранными, в шкафу нашлось достаточно чистых полотенец, а в морозилке – полуфабрикатов.

С учётом очков Оккоцу и Хакари, и очков, которые с какой-то стати охотно передали им Хана и Такаба, в сумме у них уже было триста шестьдесят четыре.

Всё как будто бы получалось.

За исключением одного: Ангел требовала «Падшего» в обмен на снятие печати с обратной стороны «Врат темницы».

Рёмена Сукуну.

Вот же!..

– Сукуна-Сукуна, когда же ты перестанешь создавать проблемы, – недовольно вздохнул себе под нос Мегуми и уже собрался было вернуться в комнату, как к нему присоединился Юджи.

Итадори уже успел сменить длинный банный халат, в котором смотрелся донельзя нелепо, но умилительно, на форму. Его волосы были ещё влажными после душа, поэтому он набросил на голову капюшон. Локтями он упёрся в перила так же, как Мегуми до этого, и свесил руки. Шмыгнул носом и, не поворачивая головы, подал голос:

– Ну здравствуй, Мегуми.

– Ты с ума сошёл?! – мгновенно заледенев, зашипел Мегуми и всем корпусом развернулся к Сукуне. – Ангел буквально за стеной, если она увидит тебя…

– Начнётся резня, я в курсе, – обнажил зубы Сукуна и склонил голову набок, искоса взглянул на Мегуми. – Слышал, ты набрал приличное количество очков. Ну как, понравилось отнимать чужие жизни?

– Нет, – отрезал Мегуми, а Сукуна вытянул губы в трубочку и смешливо причмокнул. Он не поверил. – Там, в Синдзюку, – помедлив, Мегуми всё же закончил мысль и заглянул ему в глаза, – я встретил Ито Микайо. Он искал тебя.

Выражение лица Сукуны не изменилось. Он поднёс ладонь к подбородку и потёр его, собрал в складки чёрные изломы на коже.

– Гм, – выдохнул он и незаинтересованно пожал плечами. – Кто это?

– Да так, – почувствовав странное облегчение, добавил в собственную улыбку яда Мегуми. – Уже никто.

– Ай-ай, Мегуми, – загорелся в шальном, нездоровом смехе Сукуна и шагнул ближе. Он протянул руку и намотал торчащую прядь тёмных волос на палец, зацепил когтем и мягко потянул. Прядь спружинила, выскользнула и вновь встопорщилась. А Сукуна проследил за ней взглядом и хмыкнул. – Сам не заметишь, как наберёшься от меня плохого, станешь изгоем в обществе шаманов. Более того, разыскиваемым преступником. И нужно оно тебе, м-м?

– Я уже изгой, – небрежно дёрнул плечом Мегуми и поясницей прижался к перилам, умостил предплечья на прохладный металл. – И объявлен преступником за пособничество в освобождении Годжо Сатору. Который, к слову, тоже объявлен преступником.

– Новоиспечённый глава клана Зенин – и уже вне закона. Какая неслыханная дерзость! – развеселился Сукуна. – Ну что за сокровище мне досталось?

– От клана Зенин уже ничего не осталось, не выдумывай, – поморщился Мегуми. – Лучше скажи, зачем ты здесь? Неужели просто посмеяться над моим новым… м, статусом?

– Ты пробыл без сознания два дня, – посерьёзнел Сукуна.

– А ты соскучился? – не разделил его серьёзности Мегуми и носком ботинка пнул воздух. – Или переживал, что из-за близости Ангела не сможешь перехватить контроль у Юджи и выкосить колонию подчистую?

– Да, я соскучился, – неожиданно легко признался Сукуна. Мегуми растерянно распахнул глаза. А Сукуна отмахнулся, словно бы это признание для него ничего не стоило, и пояснил: – В какой-то момент я вдруг подумал, что может случиться так, что я не успею даже попрощаться.

– Полагаю, моментов для прощания будет ещё много, – отвёл взгляд Мегуми и потёр замёрзшие ладони. – С учётом того, где именно мы находимся.

– Лучше знать наверняка.

Мегуми неопределённо промычал.

Странным разговор получался, каким-то непонятным, с непонятным завершением – или, как раз-таки с завершением вполне очевидным.

Потому что Сукуна уже приблизился к нему вплотную. Одной ладонью он лёг на перила рядом с локтем Мегуми, а второй снова потянулся к его волосам. А Мегуми тоже протянул руку и тронул его лицо. Пальцами он обвёл контур губ и, соскользнув ниже, стоило Сукуне искривить рот в длинной едкой ухмылке, задел клык. Уже влажными пальцами он обвёл линии на его подбородке и самыми кончиками повёл выше, к скуле и огнём горящему дополнительному глазу. Сукуна поймал его руку, поцеловал в запястье. И потянулся к нему сам. Два его глаза косили на зажатую в ладони руку, на остывающий след на коже, в то время как два других смотрели Мегуми в лицо. Выражение его лица не читалось: само лицо двоилось, нечеловечески красивое, поломанное, как если бы оно являлось склейкой из неподходящих друг другу половин. Сейчас Сукуна был особенно похож на Махито, и это могло выглядеть жутким, отталкивающим и опасным, вот только Мегуми не боялся.

Больше нет.

Он сбросил с него капюшон, жадно врыл руки во влажные волосы и потянул к себе.

– Думал, загрызу её, – проворчал Сукуна, губами задевая губы Мегуми. – Эти два дня девчонка от тебя ни на шаг не отходила.

– Она вроде ничего, – поддел Мегуми и ойкнул, когда Сукуна укусил его. – Три минуты и закругляемся.

Громко лязгнув когтями по металлу, рука Сукуны соскользнула с перил и втиснулась ладонью между кованой решёткой и поясницей Мегуми. Он расслабил пальцы второй и выпустил запястье, чтобы сразу же цепко ухватить Мегуми за талию – тот не протестовал. А Сукуна навалился всем весом, и Мегуми отклонился назад, запрокидывая голову и подставляя ему лицо и приоткрытые губы. Обнажая горло. Он расслабился, закрыл глаза ногтями ласково прочесал его волосы. Хватка на пояснице усилилась. Тяжело ухнув, Сукуна приник к нему и носом потёрся о его щёку.

Целовались они медленно, без суетливого волнения, без жестокости, которая, казалось, накладывалась на всё, что происходило между ними, тёмным фильтром. Сукуна трогал его губы своими, мягко цеплял зубами и не стеснялся собственного языка; он сопел и отфыркивался, как кот, окунувший нос в миску с водой глубже, чем следовало, а Мегуми тихо смеялся над ним. Разгорячёнными губами чувствовал ответную улыбку. Но вот Сукуна втиснулся коленом между его бёдер, а Мегуми согнул своё и прошёлся бедром по внешней поверхности бедра демона, крепко прижался. Через два слоя ткани ощущения казались далёкими и ненастоящими, стёртыми грубостью заломленных складок; но сами складки вреза́лись в кожу, причиняли слабую боль, и Мегуми откликался на неё сильнее, чем хотел бы.

Потому что боль тоже была чувством. А Сукуна, как идеально сбалансированный меч, отлично сочетался и с болью, и с чувством; с чувством опасности или прекрасного – оба варианта ему подходили.

Сильный ветер трепал волосы, дёргал за пряди и отмечал каждое прикосновение губ холодом, а Мегуми был весь в этих стылых следах, покрывался мурашками, хотя пылал изнутри.

Но когда он распрямился и осоловело, пьяно заморгал, то боковым зрением заметил движение в окне.

Движение белого крыла.

И внутри будто бы всё смёрзлось в тугой шершавый ком, сдавило горло, осыпало ледяным крошевом лёгкие и разрослось под рёбрами массивными острыми сталактитами.

– Сукуна, – панически просипел Мегуми и вонзил ногти ему в затылок.

А Сукуна мгновенно остановился и напрягся. Его глаза беспорядочно завращались, а озлобленный оскал изуродовал лицо, пророс его, словно длинным келоидным рубцом.

Он тоже почувствовал неладное.

– О, а вот и повод познакомиться поближе, – предвкушающее пророкотал Сукуна и стал поворачивать голову в сторону Ханы, но Мегуми быстро набросил капюшон ему на голову.

Ладонями он сдавил его лицо, скрывая под ними демоническую роспись, и заставил смотреть вперёд. На него, Мегуми.

– Нет! – свирепо шикнул он. – Ты её не тронешь, она нужна нам!

Сукуна в бешенстве сверкнул глазами, когти грубо вонзились в поясницу, а Мегуми поморщился, но выстоял и не отпустил его. Они уставились друг на друга, взъерошенные, распалённые минувшими ласками и рассерженные до предела.

– Что ж, прекрасно! – первым прорычал Сукуна и тут же – быстро, поразительно быстро и неуловимо – растёкся в сладком, омерзительном оскале. Спрятал когти. Смягчился до лицемерной ласковой улыбки, которая клыков ничуть не скрывала. – Тогда и разбирайся с ней сам.

И быстрее, чем Мегуми сообразить успел, он вернул контроль Юджи.

Теперь напротив лица Мегуми – ошарашенное лицо Юджи, его широко распахнутые глаза, как озёра, до краёв наполненные растерянностью. Он заморгал и испуганно отдёрнул руки, едва заметив, где именно они находились. И кончиками пальцев тронул свои влажные припухшие губы, перевёл взгляд на губы Мегуми, после чего вновь вернул ему взгляд: уже совсем другой – осознанный, полный горечи, обиды и смятения; лёгким ржавым налётом поверх – непонимание, боль и что-то незнакомое, отдалённо похожее на неприятие. На отвращение. И Мегуми проняло, достало до сердца и вывернуло его наизнанку до кровавых нитей.

Юджи всё понял.

Он понял, блядь, сразу же понял! Когда не должен был даже узнать.

Но Юджи уже взволнованно дёрнулся из хватки, и тогда Мегуми опомнился. Он сбросил оцепенение и вонзил пальцы в его лицо сильнее.

– Пожалуйста, подыграй мне, – севшим голосом взмолился Мегуми. – Я потом всё объясню! Ангел смотрит.

А Юджи дёрнулся повторно, но после упоминания Ангела тотчас же замер. Он тоже догадался, что резкая смена их положения Хану может насторожить; ещё бы, ведь минуту назад «они» были тесных в объятиях, и тут вдруг ни с того ни с сего – отшатнулись бы в ужасе. Мегуми же сглотнул ком в горле и, мысленно укладывая букет на надгробии Сукуны, потянулся к Юджи. Тот распахнул глаза шире, нервно искривил губы, но не отстранился. А Мегуми щекой коснулся его щеки и замер, чтобы для Ханы это выглядело как объятия; как продолжение того, с чего они начали. Ещё секунда-другая – и можно отстраниться.

Выдохнуть.

И начать придумывать оправдания, ни одно из которых в итоге не сгодится и не будет выглядеть хоть сколько-нибудь сносным.

Ебучий Сукуна!

– Фушигуро, что за хрень?! – одними губами прошелестел Юджи, но Мегуми услышал. – Скажи… пожалуйста, скажи, что он заставил тебя! Пожалуйста.

Мегуми ничего не ответил.

Он медленно отстранился и отпустил Юджи. И, чувствуя на себе его немигающий неподвижный взгляд, избегая его, всё так же молча развернулся к окну.

Ангела там уже не было.

***

До наступления сумерек они так и не поговорили.

Юджи сторонился Мегуми, отводил взгляд и отворачивался всякий раз, стоило Фушигуро показаться в поле зрения; то есть почти всегда: в крошечной квартире было слишком тесно для того, чтобы прятаться друг от друга. Итадори никогда не умел долго сердиться: вспыльчивый, но отходчивый быстро и без последствий, сейчас он был по-особенному тих и молчалив; как выяснилось, даже его безмерные доброта и понимание оказались конечными. Но Мегуми чувствовал на себе его тайные взгляды, потерянные, обескураженные, полные брызжущей клокочущей обиды, как морские волны – пеной, и не находил в себе смелости начать разговор первым.

Он не мог подобрать слов, отыскать подходящего момента – и лишь оттягивал неизбежное.

Объясниться всё же придётся.

Будь это только между ним и Сукуной, Мегуми мог бы отделать коротким, жёстким «это не твоё дело», но, увы, «дело» касалось не только его и Сукуны, Юджи как сосуд оказался также невольно втянут в происходящее.

Голова шла кругом.

А Хана выглядела печальной и подавленной, но она держалась лучше их обоих: она слабо, старательно улыбалась, стоило кому-то обратиться к ней. В основном это был Такаба. То ли не чувствуя изменившейся атмосферы, то ли, напротив, желая её скорее разрядить, он шутил много, громко и ещё более неудачно. Но если раньше тишина над его шутками воцарялась неловкой, то теперь же взамен ей приходило гнетущее, мрачное молчание.

О дальнейших планах больше не разговаривали: всё словно бы застыло в невесомости, в преддверии шторма.

В конце концов Мегуми не выдержал и снова сбежал на балкон. Он приволок из кухни стул, устроился на нём и затылком с размаха ударился о стену. В стене что-то обиженно хрустнуло, затылок окатило болью, а Мегуми размыто и бессмысленно вытаращился в темнеющее небо; он заламывал пальцы и ничего вокруг себя не замечал. Проклятая энергия копилась на кончиках его пальцев, невидимыми потёками, как медовыми каплями по древесному стволу, скатывалась к теням, и Мегуми не препятствовал ей.

Но вот забила хвостом о ноги Химера, облизнула нос и мордой болезненно ткнулась Мегуми под рёбра. А он рассеянно положил ладонь ей на макушку и принялся медленно приглаживать жёсткую встопорщенную шерсть.

Негромко скрипнула дверь, и Мегуми весь подобрался и мысленно застонал: боковым зрением он уловил свечение нимба и промельк атласных ангельских крыльев.

Меньше, чем к разговору с Юджи, он был готов только к разговору с Ханой.

А Хана поставила рядом с ним ещё один стул и, сложив крылья за спиной, аккуратно села на самый край, словно готовая вспорхнуть и исчезнуть сразу же, при первом признаке чужого недовольства. Укол совести был острым, болезненным. Она была слишком чистой и невинной для кого-то вроде Мегуми, уже находиться в её квартире и принимать её благодетель ощущалось чем-то неправильным; незаслуженным.

– Можно погладить? – Взглядом Хана указала на гончую и протянула руку, робко дотронулась до треугольного уха.

– Нет, – резко вскинулся Мегуми.

И Хана быстро отдёрнула руку, как если бы схватилась за горячее, а в её глазах что-то подозрительно заблестело. Мегуми мысленно отвесил себе подзатыльник. Хана не заслуживала его грубости. Не она была виновата, что застала его в объятиях Сукуны, а сам Мегуми, и срываться на ней он права не имел.

К тому же ссора с Ангелом никак не поспособствовала бы освобождению Годжо, и Мегуми зажмурился и коротко тряхнул волосами. Заставил себя успокоиться. Он выпрямил спину и повернулся к Хане, попытался выдавить вежливую улыбку.

– Прости. Я имел в виду, что она может укусить.

Он лгал.

Гончая без приказа не атакует, но и давать Хане возможность завязать разговор не хотелось.

Хана понимающе вздохнула, но не ушла.

Мегуми тоже вздохнул.

Значит, разговора так или иначе не избежать.

– А как её зовут? – предприняла ещё одну попытку разговорить его Хана.

– У неё нет имени, – пожал плечами Мегуми. Он наклонился к собачьей морде и подушечкой большого пальца потёр крупную влажную пуговицу носа. Химера довольно проскулила и сама ткнулась носом ему в ладонь. – Она шикигами. Результат слияния двух моих Божественных гончих… – И он поспешно оборвал себя, покачал головой.

Хане это могло быть неинтересно.

– Да, белая и чёрная, я помню, – неожиданно поддержала его Хана.

Мегуми обескураженно приоткрыл рот, а она застенчиво улыбнулась и порозовела.

– Как ты можешь помнить? – потёр он лоб ладонью и ногтями другой руки прочесал Химеру между ушами.

Та одобрительно ухнула и, развалившись на полу у их ног, открыла живот с белым косматым пухом, забила хвостом по лодыжкам Ханы. А девушка ойкнула и залилась краской ещё сильнее.

– А, да не слушай меня, я просто неправильно выразилась. – Она заправила волосы за ухо и устроила ладони на коленях. Опустила голову и будто бы стала тоньше, жёстче, как фигурно выточенная шпилька. Мегуми её вид совсем не понравился. И не напрасно. – Юджи выглядит потерянным, – ковырнула она ногтем выбившуюся петлю на свитере. – У вас что-то случилось?

Хана, сама деликатность, она была хрупкой, почти прозрачной – Мегуми казалось, что даже в тусклом вечернем освещении он может видеть её насквозь. Её было так легко разбить одним неосторожным словом. Но и увязать во лжи ещё сильнее не оставалось сил.

Как и говорить правду.

Мегуми выбрал что-то нейтральное.

– Я поцеловал его. – Хана и сама это видела, утаивать смысла не было. – А он меня отшил.

Она сжала пальцы на коленях сильнее, скомкала край свитера. Выбившись из-за уха, светлые локоны скатились по щекам и закрыли её лицо. Но Мегуми слышал, как она дышит: быстро, поверхностно, словно едва-едва сдерживая слёзы.

– Мне жаль. – Хана попыталась улыбнуться. Она всё же наклонилась и положила ладони Химере на живот, мягко почесала. Дёрнув ухом, гончая вывалила язык, качнула лапами в воздухе и одобрительно заворчала. – Не представляю, как он мог отказать такому замечательному...

– Нет, всё нормально, – быстро прервал её Мегуми. – Я не сержусь на него. Сам виноват.

– Он тебе правда нравится? – Она распрямилась и осторожно подсела ближе, прижала руки к груди.

– М-м. – Мегуми развеял технику и посмотрел на свои раскрытые ладони. Потому что в чистые, умытые влагой небесно-лазурные глаза Ханы так и не смог. – Он хороший человек.

– Знаешь, когда всё закончится, ох, ну, если ты не против, ха-ха, – а Хана вдруг залепетала, дрогнула тонким смехом на грани плача, – мы могли бы сходить куда-нибудь. Развеяться. Ничего такого, ты не подумай!

Она трепетала. Мегуми почти слышал хрустальный звон, с которым она рассыплется, если он ответит ей предельно честно.

– Может быть, – всё же нехотя кивнул он. Выжал из себя улыбку.

Хана расцвела.

А Мегуми обессиленно откинулся на спинку стула, затылком врезался в стену и закрыл глаза.

***

Ночью колония Токио-1 подверглась атаке военных.

Чёрной погибелью они наводнили улицы города, убивая всех без разбора: шаманов, заклинателей, проклятия и даже уцелевших людей. Похоже, приказ, отданный командованием, был предельно краток: пленных не брать. Солдаты были слабее противников, но брали числом и экипировкой, и кровь обильно лилась по улицам, вспышки выстрелов прорезали плотный ночной воздух белым, а многоголосые крики взахлёб, перебивая друг друга и друг на друга наслаиваясь, раздавались отовсюду – и казалось, что сама колония плачет, воет и мечется в гектической лихорадке.

Кендзяку продолжал напитывать колонии проклятой энергией, посылая большое количество людей на смерть, и готовил Японию к слиянию. «Смертельная миграция» делала новый виток, а Мегуми был даже рад ухудшению их положения: можно было сосредоточиться на сражении с проклятиями и защите военных и выживших гражданских, а не травить себя мрачными мыслями. Юджи, по-видимому, думал так же, и сбавил градус своей обиды. Установилось некое подобие перемирия. И теперь они могли коротко переговариваться, вдвоём загонять в тупик проклятия, не чувствуя рассинхронизации в действиях, и изгонять их. А в редких перерывах делить бутылку воды на двоих и не бояться случайного соприкосновения руками.

Ангел была сильна. А Такаба, на удивление, оказался не бесполезен и отлично перетягивал внимание противников на себя, позволяя тому же Мегуми бесшумно просачиваться в чужую тень и наносить удары со спины.

Спустя двое суток они встретили Маки.

Новости оказались неутешительными: господин Тенген схвачен Кендзяку, – а это означало, что больше ничто не мешало заклинателю приступить к осуществлению завершающего этапа «Смертельной миграции».

Собственно, к слиянию.

– Ну, нам одним эту проблему никак не решить, у нас связаны руки, – пожал плечами Юджи и повернулся к Мегуми, ободряюще улыбнулся. – А вот Цумики помочь мы ещё как можем!

Мегуми благодарно кивнул.

Крыша, на которой они остановились, хорошо просматривалась, так что Такаба оставался внизу, а Мегуми стоял на отдалении и бегло оглядывался. И так же бегло, вскользь, он косился на Маки. Она сильно изменилась с их прошлой встречи у Тенгена: проклятой энергии в ней по-прежнему совсем не чувствовалось, но она словно бы обрела внутреннюю силу, какую-то тяжёлую, отрешённую и отчаянную. Как если бы обрушила себе на плечи невыносимую тяжесть – и всё-таки выдержала. Распрямилась. И закостенела в своём нелёгком положении.

Мегуми не был уверен, что хотел бы узнать, что с ней произошло.

И уж точно он больше не желал знать, кто был тем таинственным убийцей, уничтожившим клан Зенин в одиночку.

– Коганэ, добавь правило, – опустил голову Мегуми и сжал руки в кулаки. – Отныне выход из «Смертельной миграции» возможен.

– Отказано, – скрутил спиралью нитевидный хвост Коганэ. – Это противоречит правилу семь.

– Участник может выйти из «Смертельной миграции», пригласив замену извне вместо себя, – раздражённо тряхнул волосами Мегуми. – Так сойдёт?

– Отказано.

– Да как отсюда, блин, выйти?! – в искреннем негодовании топнул ногой Юджи.

Мегуми его негодование разделял. Они проделали такой длинный и трудный путь, так старались и столько сил приложили, чтобы раздобыть достаточное количество очков. Но неужели и этого не было достаточно?! Что ещё…

– «Смертельная миграция» предлагает следующее, – продолжил Коганэ, и Мегуми оборвал поток собственных мыслей и насторожился. – Участник может выйти из «Смертельной миграции», пригласив замену извне вместо себя за сто очков. Такое правило допустимо.

Дерьмо. Это породит ещё бо́льшую волну убийств. Не то чтобы оставался выбор. «Смертельная миграция» так или иначе близка к завершению: колонии истощены, а проклятую энергию, высвобожденную после каждой из многочисленных смертей, уже можно было с хрустом ощупать в воздухе. Гибель уцелевших участников оставалась лишь вопросом времени.

И – ладно.

Он пойдёт на это, возьмёт ответственность. Для себя он давно уже всё решил.

– Хорошо, – выдохнул Мегуми и прикрыл глаза. – Вводи правило.

– Участник Фушигуро Мегуми вводит новое правило, – с готовностью оповестил Коганэ. – Теперь участник может выйти из «Смертельной миграции», пригласив замену извне вместо себя за сто очков.

– Маки, – тут же развернулся Мегуми и хмуро уставился в собственную длинную тень под ногами. – Пожалуйста, приведи Цумики в колонию.

Не говоря ни слова Маки махнула ему рукой и, не прощаясь, покинула крышу. А Мегуми сунул неожиданно вспотевшие ладони в карманы и отошёл от края. Сердце забилось часто, громко и возмутительно взволнованно: совсем скоро он увидит Цумики живой, настоящей, а не неподвижно лежащей восковой куклой с кроваво-красной меткой на лбу. Услышит её голос, почти наверняка окажется ослеплён солнечной улыбкой и от неё же внутренне растает. Может быть, даже коснётся её руки.

Не верилось.

Так что Мегуми принялся бесцельно бродить по периметру крыши, чтобы занять себя хоть чем-то. Казалось, прикоснись он к самому себе, и согнётся пополам, заломит руки-крылья и превратится в белый бумажный кораблик, один их тех, какие Сатору Годжо когда-то научил его складывать.

У Цумики кораблики всегда получались красивее и аккуратнее.

И от мимолётного воспоминания, как они втроём, сосредоточенные, пыхтящие, заламывают бумажные листы и соревнуются, у кого получится быстрее и лучше – хах, вот ведь глупость! – дышать вдруг стало как-то совсем невмоготу. А полуденное солнце било в глаза пронзительным, так что приходилось протирать лицо ладонью, массировать веки, старательно не замечая дрожи в кончиках пальцев.

– Ты как? – вдруг нагнал его Юджи и участливо заглянул в лицо, а Мегуми, спрятав дрожащую руку за спину, плотно сжал губы и мотнул головой.

В порядке.

Он в порядке.

Беспокоиться о нём не стоит.

Это ведь на крыше воздух более разрежен, чем внизу, вот и дышалось с трудом, и глаза кололо сухим и сыпучим из-за пыльного ветра, и ничего – ничего с ним не происходит. Он дождётся Цумики. И вытащит её из колонии. Значение имело только это.

А уже потом он придумает, как убедить Хану отпереть «Врата темницы» и освободить Сатору Годжо, не жертвуя при этом ни Юджи, ни Сукуной.

План был прост и сложен одновременно. И тем не менее выполним.

Конечно, существовал ещё немалый риск, что Цумики забросит далеко от них и на её поиски потребуется время, но на этот случай Хана уже взмыла в воздух, готовая подхватить её в любой момент. Славная она всё-таки девушка, эта Курусу Хана. Может, и стоило из вежливости пригласить её куда-нибудь, где ей бы понравилось; как сказала сама Хана ранее, «ничего такого!» Главное, чтобы Сукуна не узнал: его это точно не обрадует.

Перекошенное лицо демона, нелепое, поплывшее, как на картинке из библиотечной книги, предстало перед мысленным взором само собой. Фыркнув себе под нос, Мегуми пропустил Юджи вперёд и наконец остановился. Расслабил одеревеневшие пальцы и отпустил себя; вдохнул полной грудью.

Успокоился.

Ждать пришлось недолго.

Что удивительно, Цумики появилась буквально перед ними. Она споткнулась о свою длинную юбку и чуть было не налетела на Мегуми; его предупредительно протянутые руки нелепо застыли в воздухе: Цумики уже выровнялась самостоятельно и тепло, смущённо улыбнулась.

– О, Мегуми! – с видимым облегчением обмахнулась она ладонью и поправила волосы. – Фух, а я так испугалась…

А Мегуми, так и не опустив рук, затаил дыхание.

Год и семь месяцев она провела в коме, а теперь стоит перед ним как ни в чём не бывало и улыбается так же открыто, светло, как и прежде. Словно и не было этих бессонных ночей, вещей, разбитых в приступе ярости, и протяжного сухого воя в подушку, которого Сатору Годжо тактично не слышал.

Словно наложенного на неё проклятия не существовало, а дурной сон Мегуми наконец завершился пробуждением в тёплой, безопасной постели.

Нельзя было не признать: недуг Цумики не затронул. Она похорошела, вытянулась и будто бы внутренне раскрылась. Её волосы, собранные изящной заколкой – которую Мегуми вместе с Сатору когда-то подарили ей, – отливали золотой нитью. А белая юбка покачивалась на ветру как парус бумажного кораблика.

Казалось, при одном взгляде на неё у Мегуми в груди топится лёд, вскипает и заливает сердце горячим. Стесняет горло и наружу устремляется из-под полуопущенных ресниц – жжением.

– Привет, – наконец выдавил из себя Мегуми и, опустив руки, бесстрастно уставился куда-то ей за плечо.

– Вот ты удачливая, Цумики! – восхищённо ахнул Юджи и выскочил вперёд, протянул руку. – А, да! Я Итадори! А вон там Курусу!

Хана зарделась и помахала ладонью сверху. Цумики с улыбкой помахала ей в ответ.

– Приятно познакомиться.

– Закончим с этим побыстрее, – нервно дёрнул плечом Мегуми. Юджи и Хана как-то странно переглянулись и дружно прыснули, но Мегуми было не до их шуток: чем дольше они маячат на крыше, тем больше привлекают внимания жадных до очков участников. – Коганэ, перечисли Цумики мои сто очков. Цумики, Маки рассказала тебе о новом правиле, верно?

Цумики прижала ладонь к груди, уверенно кивнула.

– Коганэ, добавь, пожалуйста, правило. – Ладонь от груди она отняла резко, как разрубила воздух, и хохотнула в странном предвкушении. – Отныне можно свободно перемещаться между колониями!

– Что?! – синхронно с Юджи воскликнул Мегуми.

А Цумики… не-Цумики рассмеялась дико, незнакомо, с какой-то уничижительной издёвкой. Она крутанулась на месте, и юбка всколыхнулась складчатым и ударила её по ногам, а из-за спины выпростались длинные перепончатые крылья. Мелко дрогнули, как у насекомого. Сорванная быстрым движением, заколка упала Мегуми под ноги с тихим жалким звяком.

С таким же звуком сердце Мегуми устремлялось в чернеющее ничто.

– Кто ты, чёрт возьми, такая?! – зарычал он и кинулся к заклинательнице, но не успел: застрекотав крыльями, та мгновенно взмыла в воздух.

– Разве не видно? Я твоя старшая сестричка! – откровенно издевалась не-Цумики. – Ты можешь звать меня Ёродзу. Думаю, среди заклинателей найдутся те, кто помнят меня. Ах, как же я соскучилась по моему возлюбленному!..

И, послав Мегуми воздушный поцелуй, она колыхнула белой юбкой и исчезла из поля зрения.

– Проклятие, за ней, скорее! – воскликнул Юджи и бросился вслед за Ёродзу. – Она не могла уйти далеко!

Хана собранно нахмурилась и взмыла вверх, заплескала крыльями по небесной синеве, быстро перемещаясь из одной точки колонии в другую.

Один только Мегуми остался на месте и слепо, бездумно смотрел на заколку под ногами. На гнутых металлических лепестках скапливались блики, дрожали и рассыпались искристым, но он их не замечал. Он не замечал ничего, что происходило вокруг.

Потому что в одночасье всё потеряло смысл.

С самого начала он неверно расценил статус Цумики; он ведь даже не задумывался над тем, что она могла оказаться не пробуждённым шаманом, а воплощённым заклинателем прошлого. К несчастью, о воплощённых заклинателях прошлого Мегуми был хорошо осведомлён: занимая тело сосуда, они спаивались своей душой с его, забирали воспоминания и при этом начисто стирали личность. Заполоняли собой сосуд полностью. Сукуна и Ангел были исключениями, но Цумики… Осталось ли от неё в бесноватой Ёродзу хоть что-то?

И Мегуми поднял застывший взгляд; он не контролировал своё лицо, ему казалось, что оно плывёт, что мышцы дёргаются самопроизвольно, как от мелких ударов электричеством, и мощными толчками из раскалённого сердца к лицу приливает жар. Оплавляет кожу, заставляет по щекам растекаться чему-то горячему.

Но вот Юджи первым заметил, что Мегуми остался на месте. Он остановился, оглянулся – не Юджи, Сукуна. Сразу же развернувшись, он побежал к нему, а Мегуми стоял и всё так же безучастно смотрел на его приближение.

Хана сориентировалась первой.

– Мегуми, назад! – закричала она и воздела руки к небу, активируя технику, а Сукуна тут же застопорился и взбешённо развернулся к ней.

Он обнажил клыки, расцепил пальцы, до этого стиснутые в кулаки, и когти громко заскрежетали и удлинились, на острие поймали солнечный блик.

И тогда-то Мегуми отмер. Он сбросил ледяное оцепенение и заставил себя двигаться.

– Нет, Хана, не подходи к нему!

Он выбился наперерез между Сукуной и Ханой, выставил руки, словно бы самим собой закрывая демона от Ангела. Это могло быть ироничным, но смеяться не хотелось никому из них. Хана потрясённо застыла в воздухе, закрыла рот ладонью. Она догадалась. Сразу же поняла, с кем именно заметила Мегуми на балконе; поняла, что каждое его слово было ложью от первого до последнего, и выбор он сделал уже давно. Но Мегуми было уже не до её сердечных переживаний – он развернулся к Сукуне и, не сдерживаясь, повысил голос:

– Что ты, блядь, творишь?! – Он сделал шаг навстречу. И гневно толкнул его руками в грудь. – Успокойся, я ничего ей не обещал!

А Сукуна будто бы пощёчину наотмашь получил.

– А с чего ты взял, что я пришёл за ней, Ме-гу-ми? – Его тон был едким, но лицо вдруг сделалось восковым, неподвижным и нечитаемым.

Он словно был ошеломлён чем-то. Словно только что произошло что-то, чего он никак не мог ожидать.

Мегуми растерянно опустил руки, моргнул, а Сукуна уже исчез из поля его зрения. И тут же его когти вонзились в затылок, но не так, никогда не так, как бывало до этого: с такой грубостью, звериной жестокостью мог схватить лишь тот, кто хотел убить; как перед тем, чтобы вырвать гортань, как это произошло с Чосо. Или вырезать сердце.

Сукуна никогда не был с ним жесток настолько.

Когти впились в кожу глубже, пропороли её и заскребли о кости черепа, а Мегуми захрипел от пронзительной боли и инстинктивно запрокинул голову. На мгновение их взгляды пересеклись, а затем Сукуна затолкал ему в рот твёрдый продолговатый предмет. Странный по текстуре и солоноватый, со вкусом свежей крови.

Палец.

И тогда-то всё встало на свои места.

Мегуми в ужасе забился, ногтями попытался достать до лица демона, но Сукуна держал крепко и натиску противостоял. Одно глотательное движение – и последним, что ощутил Мегуми, было крепкое объятие и мимолётное прикосновение губ к виску, а затем он словно бы обрушился во тьму.

Не стало колонии Токио-1, полотняно-белого лица Ханы и отголосков стрёкота крыльев Ёродзу.

Не стало ничего.

А вокруг, куда ни посмотри – коридоры тьмы и потолки без конца. Ни цветов, ни запахов, ни звуков, только темнота и далёкий шепчущий плеск воды. Мегуми заметался во мраке, закричал, и собственный голос долгими раскатами устремился в бесконечное ничто. А тьма вокруг сгущалась, подвластная ему всю жизнь, теперь она ополчилась против него; он чувствовал себя вновь запертым в прачечной детского дома, но так, как если бы Сукуна ушёл и позволил паукам-проклятиям убить его.

Лучше бы ушёл.

Лучше бы дал умереть ещё тогда.

Чёрная вода затопила пространство по щиколотку, обожгла холодом, и Мегуми резко развернулся и тогда-то увидел: далеко впереди белым прямоугольником сияла дверь, – и он без раздумий ринулся к ней. Он бежал изо всех сил, не чувствуя ни дыхания, ни собственных ног, а вокруг сотрясалась тьма, грохотала надвигающимися бурлящими волнами и смехом демона.

– Бедный, бедный Фушигуро Мегуми, – ласково заворковал голос Сукуны из ниоткуда и отовсюду сразу. – Несчастный брошенный ребёнок, которого никто никогда не любил. Я всего-то показал заинтересованность, изобразил тепло, и вот ты уже полностью в моей власти. Проще, чем обезглавить младенца!

– Сукуна! – взвыл Мегуми, но не сбавил скорости – и бежал, бежал, нёсся стремглав, ничего, кроме режущего взгляд белого контура, не замечая.

Вода гремела. Как свора одичавших псов, она остервенело мчалась за ним, настигала, грызлась в столкновении волн и брызгала пенной слюной. Доставала редкими каплями до затылка. Мегуми не оборачивался: белая дверь была всё ближе.

– А что с лицом, Мегуми? Ты правда думал, что есть что-то ещё? Что ты особенный? – продолжал глумиться Сукуна. – Какая ангельская наивность! Ты настоящее чудо, мой дорогой мальчик, даже жаль расставаться с тобой вот так...

Но Мегуми его уже не слушал: он доберётся до двери, перехватит контроль – рука, ему будет достаточно одной руки! – и затолкает два пальца себе в глотку; выблюет проклятый предмет себе под ноги и избавится от Сукуны. И он сам, и Юджи будут свободны, а демон останется запечатанным в мизинце как проклятый предмет, которым когда-то был. Всё вернётся к исходной точке.

Ещё не поздно всё исправить!

И под дрязг смеха Сукуны Мегуми бежал, а вода сшибала его с ног, уже ухлёстывала по коленям и тянула назад, в беспросветную пучину.

– Помнится, ты спрашивал, как долго тебе падать, когда я предам тебя, – вдруг с горячечным восторгом зашептал Сукуна. – Я готов ответить на твой вопрос!

Мегуми протянул руку к двери, ногтями зацепился за ручку.

– Падай.

И монотонно-чёрный мир перевернулся.

– Падай, Мегуми.

Оси сместились, вода вскипела и врезалась в саму себя штормовым шквалом, а белая дверь стала окном в потолке.

– Твоё падение будет бесконечным.

И Мегуми швырнуло спиной в бушующие волны.

– Нет! – Крепко глотнув воды, он вынырнул и заколотил руками по пенной кружевной рвани, а окно над головой, теперь уже далёкое, недостижимое, стало медленно сужаться. – Сукуна!

Под новый раскат смеха демона грохочущая волна налетела на Мегуми, погребла его под собой и затиснула в тугих завихрениях. Бессмысленно взмахнув руками, он потерялся в пространстве, заметался в нём, и его медленно, неумолимо потащило вниз. Но Мегуми ударил по воде ногами и всё же вынырнул, открыл рот и сплюнул горькую пену.

Закашлялся сипло, измученно и задрал голову.

Руки немели от усталости, в груди разгорался трескучий пожар, и сил на сопротивление оставалось всё меньше. А от окна уже – лишь узкая щель, как прорезь полумесяца в долгую безлунную ночь.

– Было приятно иметь с тобой дело, Фушигуро Мегуми, – нежно, вкрадчиво пропел Сукуна. – Последнее желание?

– Моя сестра. Пощади её.

Окно закрылось; белый свет исчез, полностью поглощённый густым непроницаемым мраком. С хищным шипением волны сомкнулись над головой.

И не осталось ничего, кроме тьмы.