— Нет, ну ты представляешь? — возмущалась Марина, идя по коридору. — Он меня чуть не толкнул на операции. И хамил через слово. Псих какой-то.
Лена беспечно пожала плечами, семеня следом:
— Он не хамил, а шутил. И задел тебя потом случайно.
Нарочинская резко остановилась, и Михалева чуть не налетела на нее.
— Что, прости?
От взгляда подруги Лене стало не по себе, но она продолжила:
— Он шутил, Марина. Ты слишком критично к нему настроена. А Олег Михайлович хороший, — по-детски аргументировала она.
— Ууу, — Нарочинская вытянула губы трубочкой и закатила глаза. — Запущенный случай.
Ее интонация Михалевой не понравилась, поэтому Лена даже забыла, что вообще-то боится наезжать на людей. На Марину особенно.
— Ты на что это намекаешь?
Нарочинская достала из кармана халата монетки и сделала два шага к автомату:
— Я не намекаю, — выбрала кофе и стала опускать деньги, — я открытым текстом говорю.
— В смысле?!
— В коромысле, как бы сказал твой несравненный Брагин, — мужчина так часто говорил эту присказку, что ее выучили все вокруг. — Иди переспи с ним еще. Может, полегчает.
Лена не ответила. Вместо этого она уставилась за спину Марине широко раскрытыми глазами. Нарочинская не сразу заметила неладное, так как ждала кофе. Когда забрала стаканчик, проследила за взглядом медсестры и обернулась.
В двух метрах от них стоял объект их обсуждений. Судя по его лицу, он слышал если не весь диалог, то большую его часть.
Нарочинская хмыкнула и, не пытаясь быть тише, продолжила:
— Видишь, Ленок, он еще и подслушивает, — сделала глоток. — Уникальный экземпляр, ничего не скажешь.
И Брагин не выдержал:
— Я вам че, музейный экспонат? — грубо выдал он. — Какой еще экземпляр?
— Ага, — Марина хмыкнула, — музейный. Списанный в утиль в связи с порчей, не поддающейся исправлению, — сделала глоток и ушла.
Лена, наконец, обрела дар речи:
— Олег… Олег Михайлович, — начала, было, она, но зависла, не понимая, как дальше вести разговор.
Брагин улыбнулся:
— Да не переживай. И на Марину Владимировну внимания не обращай. Змея она подколодная, — и, не дав Михалевой сказать хоть что-то, двинулся прочь, беспечно посвистывая.
А Лена так и осталась стоять, не понимая, что значит его «не переживай», и гадая, как Олег Михайлович относится к ней лично, если уж эффектная Нарочинская, к ногам которой мужики наперегонки складывались штабелями, для него змея.
***
— Это что такое? — недоуменно произнесла Нарочинская. — Вы видите? — обратилась то ли к Брагину, то ли ко всей бригаде сразу.
В Склиф привезли очередную жертву ДТП. Стандартный набор: повреждения внутренних органов, переломы рук, внутричерепная гематома. Когда пациента стабилизировали, а Марина удалила гематому, обнаружили это.
— Да видим, твою мать, — процедил Олег. — Опухоль это, Марина Владимировна. Давай удалять, — после их ночной смены он не считал нужным «выкать», — повезло, считай, мужику.
— Да какой повезло! Посмотрите, как она расположена, — а вот Нарочинская держала дистанцию. — Большая еще такая. Я не могу ее сейчас удалять. Это рискованно.
Брагин возразил:
— Да она на виду, ну! Не мучить же его повторной операцией.
Марина испепелила Олега взглядом:
— Олег Михайлович, я что-то не пойму, чья это операция — моя или ваша? И что-то не заметила, когда вы успели стать нейрохирургом, — холодно произнесла она и получила в ответ секундное закатывание глаз. — Я не могу удалить из этого доступа: можно задеть что-нибудь важное, его вообще парализует.
— Давай перевернем его на левый бок, и ты войдешь под углом, — Брагин тут же предложил новый план.
И отчетливо почувствовал себя умалишенным — так выразительно посмотрела на него Нарочинская:
— Вы собираетесь пациента на столе туда-сюда вертеть? — синие глаза резанули подобно скальпелю. — Это невозможно.
— Ну давай рискнем! — Олег повысил голос.
Неклюдов сделал выразительный фейспалм. Михалева, до этого наблюдавшая за хирургами во все глаза, так и застыла с открытым ртом. Вот это да….
— Нет.
— Марин!
Она отложила инструменты и отчеканила:
— Мы его закрываем, кладем в реанимацию, а потом максимально быстро придумываем новый план операции. Я не могу сейчас удалять эту опухоль, потому что это приведет к необратимым последствиям для пациента.
Брагин все еще надеялся:
— Давай рискнем.
— Я не буду рисковать его жизнью, Брагин! — от металла в голосе Нарочинской неуютно стало всем присутствующим.
— Марин!.. — не мог смириться он. — Ну давай попробуем! Войдем под углом, ну это реально!
— Давайте попробуем подумать. Это полезно.
***
Они обсуждали план так громко, что к ним в рентген-кабинет боялись заходить. В результате план был все-таки составлен. Но применить его не успели — в кабинет заглянула Михалева:
— Поздно. Он скончался.
Брагин шарахнул ладонью по столу так, что Лена подпрыгнула:
— Довольна?! Перестраховщица хренова.
— За словами следите, — Марина скрестила руки на груди. Ее мимика не выражала ничего.
— Его можно было бы спасти, если бы кое-кто не прикрывал свой зад!
Михалева почувствовала, как у нее затряслись поджилки. Она точно знала, что Нарочинская думала не о себе, а о пациенте. Не стала рисковать, чтобы не навредить ему. И такое обвинение Брагина…
Неужели Марина права, и Олег не в себе?
Нарочинская не поменялась в лице и интонации:
— А вам так сильно хочется в тюрьму? Помнится, вас только недавно оттуда вытащили, и то с трудом, — она видела, что у Олега потемнели глаза, и он сжал кулаки, но не остановилась. — Если вы так сильно рветесь присесть по статье, зайдите в магазин и украдите что-нибудь. Вот и будет вам статья.
***
Вскрытие показало, что опухоль была неоперабельной и уже дала метастазы. Операция бы не помогла. Врачи не боги.
Брагин стоял на крыльце и безостановочно курил. Последнее время ему тяжело стало переносить подобное. Хотя казалось бы: не первый раз и, к сожалению, не последний. Наверное, причина была в том, что главную потерю Олег не мог себе простить.
Лариса тоже страшно переживала. Каждый раз, когда не удавалось. Она была на удивление для их профессии тонкокожей, и Брагин не понимал, как она выдерживает.
Выдерживала….
Маленькая хрупкая сильная девочка, навсегда оставившая след в его сердце. Удивительно ранимая и человечная. Не то что эта Нарочинская. Вобла маринованная.
В памяти неожиданно всплыли слова, которые почти каждую лекцию говорил им ее отец, профессор Нарочинский:
— У каждого врача, даже самого хорошего, есть личное кладбище. Это кладбище в любом случае будет расти: у кого-то быстрее, у кого-то медленнее, но это неизбежно. Это первое, что вы должны уяснить. Второе — нельзя принимать все близко к сердцу, иначе главной могилой на вашем кладбище станете вы сами.
А может, Владимир Сергеевич не только студентам так говорил? Где училась Марина, Брагин понятия не имел, но точно не в их меде, иначе бы все знали. Тем более что Нарочинская примерно того же возраста. Олег не знал о ее существовании. И никто из его одногруппников тоже.
Да, наверняка Владимир Сергеевич говорил подобное и дочери, раз она пошла по его стопам. Так может, она просто оказалась лучшей ученицей, чем он, Олег Брагин?
Мужчина поежился.
За спиной хлопнула дверь, и мимо прошла Нарочинская. Кажется, Брагина она даже не заметила.
— Марин!
Она не сразу, но остановилась и оглянулась.
— Я это, — мужчина поморщился. — Не хотел. Не думаю так, — криво объяснил он. — Психанул.
Нарочинская пристально вгляделась в его лицо. Кажется, мужчина действительно сожалел о сказанном. Это с него вины, разумеется, не снимало.
— Нервы лечите. А то скоро на пациентов начнете кидаться, — женщина, как и собиралась, дошла до машины, села в нее и уехала.
А Брагин долго смотрел ей вслед, даже когда автомобиль уже скрылся из виду.