Гул, раздающийся со всех сторон, мешает спать. Чимину так хорошо в тёплой мягкой кровати, под тяжёлым шерстяным одеялом, под пробивающимися сквозь не до конца задёрнутые шторы лучами осеннего, уже холодного солнца. Если бы только они все замолчали. Если бы только стало тихо.
Почему так громко? Зачем вы кричите?
Чимин попытался открыть глаза, но веки будто склеены друг с другом.
Который час?
Я опоздал на уроки...
Учитель Сон снова выпорет меня... Боже...
Чимин снова пробует открыть глаза, пробует подняться, но у него ничего не получается. Стянуть с себя одеяло — тоже, потому что и руки не шевелятся. Он вообще не контролирует своё тело.
— Он приходил в себя?
Чимин слышит смутно знакомый голос, но не может сопоставить его ни с одним лицом в приюте. Кто это говорит? Он про меня?
— Да, вчера утром, пытался что-то сказать, — ответил другой голос, более юный и намного мягче предыдущего.
Я здесь. Вы видете меня?
Чимин предпринимает очередную попытку подняться. Неудачную.
Эй!
— Сколько ты ему вколол? — спрашивает первый голос, грубый, скрипучий. Старческий.
Чимину не нравится этот голос, не нравятся интонации, с которыми он звучит. Он пробует снова открыть глаза, дёрнуть рукой или ногой, скинуть с себя одеяло. Хоть что-то, чтобы они заметили. Но тело не слушается, сопротивляется всем его попыткам, будто и не его больше, будто служит теперь кому-то другому.
— Половину, как вы и сказали.
— Вколи ещё столько же, пусть спит.
Кто-то проходит рядом, обдувая потоком прохладного воздуха и запахом мужского немытого тела.
Чимин пытается не дышать, но и лёгкие не слушаются, вбирают в себя кислород, будто каждый вдох — последний, и нужно надышаться.
Воняет так сильно, что нос болит.
Господи, где я? Это чистилище? Ты оставил меня в нём? Я буду вечно так скован? Ну же, дай мне знак, подскажи мне, Господи.
— Он же тогда не проснётся, — удивлённо произнёс юношеский голос.
Ответа не следует.
Чимин надеется, что они говорят о ком-то другом, а не о нём. Не просыпаться не хочется, быть вечно закованном в своём безжизненном теле не хочется.
Это и есть смерть? Это и есть та сама жизнь после смерти? Ну же, Господи, ответь мне, это и есть то, что нас ждёт после смерти?
Перед закрытыми веками мелькают тени, со всех сторон раздаются шаги, будто рядом находятся не двое, а куда больше людей.
Чимин лежит смирно и не пытается больше обнаружить себя. Он и сам бы не ответил, почему. Наверное, потому что «не просыпаться» не хочется. Пусть они лучше забудут о нём, его тут нет, не надо вкалывать никакую половину.
Где-то далеко скрипит дверь, и звуки шагов прекращаются. Дверь хлопает, раздаются новые.
— Как он?
Голос тихий, уставший, но слишком родной, чтобы Чимин не узнал его.
Это ты? Намджун, ты пришёл за мной? Ты спасёшь меня?
Боже, пожалуйста, пускай он поймёт, что я здесь, пускай поможет мне открыть глаза!
Намджун? Отец Ким, ну же!
— Так же. Не реагирует, — отвечает приятный голос.
— Раны заживают?
Голос звучит громче, шаги приближаются. Перед глазами нависает тень.
Посмотри на меня, Намджун! Ты видишь? Видишь меня? Я здесь!
— Да, с этим всё в порядке, — раздаётся старый скрипучий голос. Чимин морщится, или, по крайней мере, пытается.
— Это хорошо. — Намджун взыхает и отходит.
Не уходи. Пожалуйста, не оставляй меня! Господи, останови его, не дай ему уйти, не дай!
Останься, останься, останься...
— Он не жилец, — скрипит старик как-то слишком громко. Чимин страдает от того, что не может заткнуть уши.
Уж мог бы подойти и сказать, а не кричать на весь... Всю..? Не важно. Зачем так громко?
— Делай свою работу, — строго произносит Намджун. Чимину не нравится его тон, слишком жёстко это прозвучало. — А не чужую. Только Богу известно, кому когда покидать этот мир.
Скрипучий голос усмехается.
— Это и есть моя работа. Я таких, как этот малец, видел сотни, если не тысячи. Он потерял слишком много крови. У него просто не хватит сил.
Чушь! Вот он я, живой, отвечаю тебе, и сил на это хватает. Давай, скажи ему, Намджун, ты же тоже знаешь, что хватает.
Это твоя проблема, что ты не можешь понять этого.
— Зачем ты вообще его притащил сюда? — фыркает старик. — Подох бы там, и не пришлось бы...
Он замолкает, так и не договорив. Чимин возмущается. Снова порывается встать и ответить. Снова это оказывается невыполнимым.
Намджун, скажи ему, что я нужен. Скажи, что я не должен был подохнуть там. Я же не подох. Ну скажи ему.
Намджун не говорит. Вообще ничего не говорит. Дверь открывается, звуки шагов затихают, дверь хлопает.
Почему ты не сказал? Ты же не считаешь так же? Я же тебе нужен, да? Ты же спас меня, значит, я тебе нужен. Почему ты не сказал ему?
Или...
Не нужен? Ты не сказал ему, потому что согласен? Нет, нет, нет, ты не можешь быть с ним согласен. Намджун, вернись и скажи, что я нужен тебе живым!
Ты не можешь быть с ним согласен...
Он не может, да? Ты слышишь меня? Ты же знаешь, дай знать и мне! Дай мне знать, что я ему нужен, Господи.
Тело окутывает холод. Чимин хочет свернуться клубочком, плотнее укутаться в одеяло, уткнуться лицом в подушку, чтобы не видеть эти мельтешащие тени.
— Коли, — звучит приглушёно.
Чимина морозит. Руки не слушаются. Он пытается пошевелиться, напрягает всё своё тело, чтобы хоть пальцем пошевелить, но каждая новая попытка так и остаётся неудачной.
Бесполезно.
Бесполезный. Вот почему Намджун отказался от тебя. Ты бесполезный. Безжизненный кусок мяса. Жалкое подобие человека. Ты никому не нужен.
Мелькающие тени пропадают. Звуки шагов и разговоров — тоже. Холод усиливается. Сил бороться не остаётся, и Чимин смиренно утопает в поглощающей его пустоте.
***
Намджун не приходит уже месяц. Не назначает встреч. Не отправляет кого-то, кто передал бы ему послание от священника.
Чимин видит его в коридорах, видит, как он общается с другими детьми, видит в классных комнатах, когда тот приходит проверить, все ли явились. Постоянно видит. Он даже решил однажды сам подойти к священнику, отчаявшись ждать, но тот ушёл. Просто ушёл, сделав вид, будто не видел направляющегося к нему Чимина.
И это... Это пугает. Чимин с каждым днём всё больше и больше думает, что Намджун отказался от него, что больше он не придёт никогда.
Это наводит ужас.
Чимин не может этого допустить. Совсем не важно уже, что он узнал о том, что они имеют кровную связь, не важно, что Намджун бывает с ним груб и жесток, не важно, что Чимину бывает больно. Он готов терпеть всё, лишь бы Намджун не оставлял его.
Что угодно, слышишь? Господи, что угодно! Не забирай его у меня, не лишай меня этого.
Я не смогу, ты знаешь? Я просто не смогу...
Чимин стирает колени в кровь, молясь ночами у креста спасителя. Знает, что нельзя ночью в церковь, знает, что его накажут, если узнают, но продолжает приходить и просить Бога о милости вернуть ему Намджуна.
Я не знаю другой жизни, Господи. Я не могу лишиться этой. У меня никого больше нет, помоги мне. Ты столько раз оставался глух к моим мольбам, окажи мне услугу в этот раз. Я больше ничего просить не буду, ты слышишь меня, Боже?!
Стоит на коленях, кланяется в пол. Только-только заживающие шрамы на бёдрах натягиваются, от боли сводит ноги, но Чимин упорно продолжает молиться.
Намджун не приходит, и Чимин боится думать о том, как он будет жить дальше. Не думает об этом, надеется на то, что всё вернётся, как было.
Приходит Намджун через месяц.
Врывается посреди ночи в комнату, где, помимо Чимина, спят ещё тридцать таких же мальчиков. Он ничего не говорит, сдёргивает с него одеяло, хватает за руку и тащит.
Чимин спросонья не понимает, что происходит, падает с кровати, Намджун волочит его по полу, пока он не встаёт на ноги.
Пришёл. Он вернулся, Господи! Неужели до тебя дошли мои молитвы?
— Отец Ким, — начинает Чимин, когда они выходят из детского крыла.
— Заткнись, — шипит в ответ Намджун, даже не оборачиваясь. Его хватка на запястье Чимина крепкая, больно сдавливает свежие шрамы.
Чимин злится.
Что-то снова случилось, верно? Ты не просто так за мной пришёл.
Тебя так долго не было, я думал, что ты бросил меня, а ты...
Намджун не изменился. Конечно, нет. Он всё такой же тиран, жестокий и злой. Чимин ошибся, придумал себе несуществующий образ заботливого Намджуна. У него было время, в которое он слишком много думал о нём. Сам создал сказку и поверил в неё.
Чимин злится. Он ненавидит обманываться, но сделал это. Не было того, что он помнит из лазарета. Намджун не приходил проведать его, не интересовался его состоянием. Не спасал его. Просто не мог.
Чимин это всё придумал. Он был не в себе, это были видения, спутанные образы, навеянные лекарствами.
Вот он — настоящий Намджун. Этот не станет беспокоиться.
Ты не нужен ему. Пойми уже, не нужен! Ты надеялся, что ты особенный? Может, потому что ты его сын? Думаешь, поэтому?
Стал бы он вытворять с тобой все те страшные вещи? Заставлял бы тебя мучить ребёнка? Позволял бы истязать своё тело, если бы ты был ему нужен?
Намджун ведёт его в учительское крыло, в свою комнату. Снова. Снова он хочет справиться со своими проблемами с помощью Чимина.
Ты — вещь. Всё, что ты можешь ему дать — это свою дырку! На большее ты не годен. Кто ты? Что ты? Игрушка. Тряпка, об которую вытирают ноги. Всё, на что ты годен — это исполнять прихоти Намджуна.
Для этого Бог сотворил тебя. В этом твой смысл.
Ты научил меня, Господи. Посмотри, я понял. Всё понял, что ты хотел мне показать. Ты видишь?
Всё верно. Будет намного проще, если я перестану сопротивляться. Я уже делал это в прошлый раз, и Намджун остался доволен. Я должен просто следовать этой истине.
Намджун заводит его к себе. Лицо его хмурое, губы искривлены в презрении. Он толкает Чимина вперёд, но тот выворачивается и цепляется за его руку.
Ну-ну, что же ты.
Чимин улыбается, льнёт к священнику. Сегодня он будет самой лучшей куклой. Беспрекословной, тихой и робкой. Послушной. Сегодня он сам подарит своему папочке столько удовольствия, сколько тот только пожелает.
В этом же моя суть, верно, Господи? Как и в тот раз. Не думать ни о чём. Вещам не пристало думать. Ничего не ждать. Ни во что не верить. Только исполнять прихоти хозяина.
— Ты что творишь? — изумляется Намджун, когда Чимин подходит к нему вплотную и обвивает руками шею.
Он пытается отпихнуть его от себя, сцепить руки, но Чимин не позволяет. Он припадает губами к шее Намджуна, целует его, руками гладит его торс поверх одежды. Намджун растерян. Это явно не то, чего он ждал.
Ничего, ты привыкнешь. Теперь я всегда буду хорошим. Правильным. Таким, каким и должен быть.
— Хочу сделать вам приятно, Отец Ким, — мурлычет Чимин, отрываясь от его шеи. — Вы же для этого меня забрали, верно?
— Что за чёрт тебя дёрнул?! — Намджун всё-таки справляется с Чимином, заламывает руки у него за спиной и бросает на кровать.
Это ничуть не смущает Чимина. Он поднимается и тянет за подол рясы священника, утягивает на себя. Преимущество на его стороне, потому что со всей своей суровостью Намджун сбит с толку.
— Не волнуйтесь, Святой Отец. Я сделаю вам хорошо.
Чимин переворачивает его на спину, а сам садится сверху, на его бёдра. Развязывает пояс, расстёгивает рясу, распахивает её, и вместе со всем этим он ёрзает своей задницей по паху Намджуна.
Намджун сжимает его бёдра, и Чимин старается не кривиться от боли, прострелившей всё тело. Он только недавно сам выковыривал нитки из кожи, которыми зашивали его порезы. Шрамы чувствительные, болезненные, но Чимин терпит, ведь Намджуну нравится. То, насколько он твёрдый под ним, говорит о том, что ему нравится.
Я делаю всё правильно. Я буду лучше для тебя.
Я исполню твою волю, Господи, исполню предназначение, которым ты наделил меня.
Я буду самой лучшей вещью для Намджуна. Он будет мной доволен.
Чимин задирает его рубашку. Сползает ниже по ногам и наклоняется, начинает целовать грудь Намджуна, его рёбра, опускается ещё немного ниже и церует живот.
Намджун горячий, он больше не пытается остановить Чимина.
Я делаю всё правильно.
Ты останешься со мной, потому что я делаю всё правильно.
Чимина потрясывает от исступления. Вот оно! Намджун наконец расслаблен рядом с ним, не пытается взять его силой, не бьёт его. Столько лет потребовалось, чтобы Чимин всё понял.
Я такой глупый, Господи, я столько сопротивлялся своей судьбе. Ты постоянно был рядом и подсказывал мне, но я был слеп, я не понимал.
Намджун тяжело дышит, смотрит на него из полуприкрытых век, наблюдает, следит за каждым его действием. Чимин приспускает его штаны, обхватывает ладонью возбуждённый член. Твёрдый и горячий.
Намджун хочет его вот таким — желающим его, угождающим.
Чимин наклоняется и берёт в рот головку его члена. Намджун вцепляется рукой в его волосы и толкается. Чимин закрывает глаза и расслабляет горло.
— Когда я с тобой закончу, ты ответишь мне, что, чёрт возьми, ты творишь, — на выдохе произносит Намджун. Его голос немного сипит, звучит тихо, но в нём не слышно угрозы.
Чимин ликует.
— Вам нравится? — спрашивает он, выпуская изо рта член священника.
— Не забывайся, щенок, — Намджун давит на голову Чимина, насаживая его ртом на свой член. С силой толкается, так, что у Чимина слезятся глаза от давления в горле.
Чимин не сопротивляется, не просит прекратить, позволяет делать с собой всё, что Намджуну заблагорассудится.
— Вам нравится трахать своего сына, Отец? — снова спрашивает Чимин с блаженной улыбкой на губах. — Это лучше, чем другие мальчики, верно? Я лучше, потому что я ваш.
Взгляд намджкна меняется.
— Что ты несёшь? — шипит он.
Намджун дёргаетза волосы Чимина, оттягивая его от себя. Вскакивает, поправляет штаны, отпихивает его так, что тот слетает с кровати на жёсткий пол.
Что я сказал? Почему ты злишься? Разве я не делал всё правильно? Так, как ты хотел.
— Как ты смеешь рот открывать?! Ты! Падаль! — Намджун соскакивает с кровати так быстро, что Чимин не успевает среагировать. Он хватает его за грудки́ и отталкивает к стене.
По лицу прилетает пощёчина, Чимин вскрикивает и прикрывает место удара, но Намджун с силой выкручивает его руку.
Я ничего не понимаю, Господи, почему он злится? Что я сделал не так? Почему ты злишься?
— Ничтожество! — Намджун кричин, брызжет слюной, встряхивает Чимина. — Мусор, который я подобрал, вскормил и обогрел!
Он снова швыряет Чимина в стену. В голове гудит от удара, перед глазами всё вертится.
Прекрати...
Зачем ты делаешь это?
— Ты должен быть мне благодарен! Ты должен быть доволен своей жизнью! — Намджун бросает его на пол и с размаху ударяет ногой в живот.
Чимин задыхается от боли, хватает ртом воздух. Мышцы окаменели, выдохнуть не получается. Чимин пытается перевернуться на живот, опереться на руки, но Намджун снова бьёт его, и Чимин падает.
— А вместо этого ты смеешь дерзить мне? Мелкая дрянь, ты недостоин своей жизни! Ты должен был сдохнуть ещё в утробе своей матери!
Ещё один удал приходится по рёбрам. Чимин хряхтит. Боль пронзает всё тело. Ему кажется, что Намджун сломал ему кости. Желудок скручивает, Чимин сплёвывает слюну, начавшую обильно выделяться.
— Видимо, я недостаточно постарался, — выдыхает Намджун. — Принесла сука кусок дерьма. Я, идиот, пожалел его, и что выросло? Сволочь, не знающая своего места!
Голос Намджуна звучит глухо, раздосадованно. Он будто действительно сожалеет.
Не надо...
Пожалуйста, не говори мне этого, скажи, что ты погорячился, скажи, что я нужен тебе.
Господи, вразуми его! Пусть он поймёт, что ошибается! Пусть прекратит это делать, пусть замолчит!
— Всё, что от тебя требовалось, — это выполнять данные тебе указания, молча и с улыбкой! — Намджун усмехается, присаживается на корточки рядом с Чимином, переворачивает его на спину. Сжимает пальцами щёки и заставляет смотреть на себя. Сам смотрит пристально, будно рассматривает нанесённые увечья. — Но нет, ты решил, что это не для тебя, решил, что можешь показывать свой поганый характер!
Он отворачивает голову Чимина с такой силой, что шея хрустит, а мыщны пронзает очередной волной обжигающей боли.
— Отец Ким, — сипит Чимин, поворачиваясь к нему и приподнимаясь на локте.
Намджун поднимается и отходит на полшага, после чего с размаха бъёт ногой по лицу.
Чимин падает на спину, лицо горит, по нему стекает что-то тёплое и густое. Чимин выплёвывает кровь, перемешанную со слюной.
Что ты делаешь? За что? Я же делал всё, что ты хотел, я же был послушным, был правильным. Почему ты так жесток ко мне?
Я же всё делал для тебя. Разве тебе было мало? Разве я недостаточно старался?
— Два раза я пожалел тебя и об обоих теперь жалею. — Намджун ещё раз пинает Чимина по рёбрам, в этот раз слабее. — Ублюдок. Лучше бы тебе больше не попадаться мне на глаза.
И уходит. Просто выходит из комнаты оставляя Чимина одного в таком состоянии.
Что я делал не так? Господи, почему он так разозлился?
Я же делал всё правильно, я ублажал его, я не спорил с ним.
Боже, как же больно...
Чимин пробует пошевелиться. Рёбра ломит, дышать сложно, в лёгких что-то булькает, из-за чего воздух выходит со свистом.
На каменном полу лежать холодно и жёстко, но это кажется ерундой по сравнению с ломотой во всём теле.
Когда же она немного ослабевает, Чимин пытается подняться. С трудом, кряхтя и шипя, он встаёт на ноги. Кровь на лице подсохла и теперь стягивает кожу. Он ощупывает повреждения, но прикосновения не чувствует — всё онемело.
Чимин выходит из комнаты Намджуна и плетётся по коридору. В этот раз по совершенно другому пути. Туда, куда он ходил только в детстве.
Намджун искал его по всему зданию, а когда находил на самом верхнем этаже, наказывал — порол так сильно и так долго, что синяки сходили неделями, а иногда лопалась кожа от ударов, и тогда он неделями не мог даже сидеть.
В этот раз Намджун не пойдёт искать.
Он уже всё сказал. Чимин не нужен ему. Он хочет его смерти.
Чимин бредёт по пустым тёмным коридорам, поднимается по старой широкой лестнице, звук его шагов гулко отражается от стен, и ему кажется, что все в приюте слышат его. Даже те, кто спит.
Он доходит до конца коридора. В этом месте окно никогда не закрывается, зимние порывы ветра постоянно выдувают стёкла. Может, поэтому этот этаж и не используют? Слишком холодно.
Чимин настежь открывает окно, изувеченное лицо обдаёт холодом и свежестью. Он перекидывает ноги по одной через раму и садится. Ночной город тёмный, одна неполная луна освещает кучу маленьких домиков и деревьев, за которыми они прячутся. Со стен с внешней стороны приюта на город вместе с ним смотрят каменные ангелы. Печальные и немые.
Такие же, как и ты.
Я просил тебя, Господи. Я спрашивал тебя. Я ждал помощи, молил о ней.
Тебя не было рядом. Ты всегда был глух к моим молитвам, слеп к моему горю. Ты никогда не отвечал мне.
У меня был только Намджун, и я терпел все его издевательства, принимал всё, что он мне давал. Ты же видел это, Господи, видел! Почему ты не отвечал мне?
У меня больше нет ничего.
Кроме Намджуна, у меня больше никого нет. А ему я больше не нужен.
Видимо, он нашёл себе нового мальчика. Более правильного, более послушного.
Это Ынсок? Ответь мне, это он? Намджун выбрал его вместо меня?
В тот раз он куда-то унёс его. Так заботливо укутал и унёс. А на меня ему было плевать.
Как и тебе.
Зачем? Почему я здесь? Для чего ты мне всё это дал? Во всём же должен быть смысл! Только те испытания, которые мы можем вынести, да? Все говорят только это, а ты не говоришь ничего! Ты всегда только молчишь.
Я ему больше не нужен.
А кому? Хоть кому-то я нужен? Куда мне пойти? Как мне жить дальше, Господи?
Хотя бы сейчас ответь мне! Будь милостив к моим мольбам и ответь мне наконец!
Почему ты молчишь?
Ты всегда только молчишь. Такой же каменный, как эти ангелы, такой же неживой.
Чимин глядит на луну.
Есть ли ты вообще, Господи?
Помоги мне последний раз. Я больше ни о чём не попрошу.
Здесь мне нет больше места.
Найди его у себя.
Чимин бросает ещё один короткий взгляд на молчаливых ангелов, на их сложенные каменные крылья, вмечатанные в стену.
Я иду к тебе, Боже.