С того момента они почти не видятся. Переписываются, и Диме кажется, что волшебство их первого совместного вечера растаяло без следа. Хотя ему совершенно точно показалось, что между ними есть нечто большее, чем просто сотрудничество. Общее прошлое?

Самому становится смешно, но вспоминается сон, и смех пропадает. Дубин не рассказывает про него Августе, понимая, что разговор — совершенно не телефонный. Или её будет правильнее назвать Ингенойх? Вопросы множатся, а ответов опять нет. Остаётся полагаться лишь на собственные ощущения, зыбкие осколки сновидений, которые будто под призмой поворачиваются то одним боком, то другим. И всё не то, что кажется. В итоге Дима не выдерживает, завершив работу в отделе, едет по знакомому адресу. Мефрау-трудоголик точно ещё на месте.

Его пропускают без вопросов, наводя на соответствующие мысли. Ждала? Думала что он приедет? Хотела ли она этого?

Что он вообще про неё знает, в общем-то? Она любит кофе без сахара, старательно учит языки, терпеть не может ошибки — как свои, так и чужие. Никогда не признается в собственных слабостях, не умеет сдаваться и просить помощи. Любит всё держать под контролем. Любит цветы горечавки, любит солнце… Так много — и так мало одновременно.

Дубин поднимается к кабинету Августы, стучится. Ждёт ответа, но никто не открывает. Дверь не заперта, а сам кабинет пуст. Дима растерянно опускает руки. О том, что мефрау может не быть на месте он не подумал. Оставляет рюкзак у кресла, проходится по мягкому ковру, скрывающему шаги.

Он выходит в коридор, бесцельно бредёт, рассматривая двери. Третья слева — приоткрыта.

Природное любопытство заставляет Диму шагнуть вперёд, толкнуть створку, входя в полутёмное помещение. Он оказывается перед позолоченной узорчатой решёткой, какими обычно скрывают вентиляцию. Рядом — лестница вниз. Скорее всего, запасной выход, странно только, что таблички нет. Он уже почти выходит, как еле слышный глухой звук привлекает внимание. Ещё один. Бух. Бам. В воздухе висит напряжение. Как перед грозой…

Дубин подходит к решетке, осторожно выглядывает. На несколько пролётов вниз — пустота. Это довольно-таки большой зал с высоким потолком, обшитыми непонятным материалом стенами и какими-то стендами в дальнем конце.

Это всё его мозг отмечает за мгновения, взгляд же прикован в фигуре в центре зала. Тонкий силуэт напоминает смазанную тень, движется быстро. Точно. Выверенно. Нечеловечески.

Что он там говорил? Это не металл? Забудьте. Она вообще отлита из цельного куска железа, без единого огреха, совершенная настолько, что кажется произведением искусства. Кто же её создал? Бог ли стремился выточить из живого существа что-то наиболее подобное себе, или Дьявол достал её прямиком из лавы и пекла ему, Дубину, на погибель? Руки чешутся от желания достать блокнот и рисовать, рисовать, рисовать эти плавные изгибы, тонкие, но такие сильные руки, изящные пальцы, в которых одинаково хорошо смотрятся и пистолет, и тонкий веер со стальными пластинами. Хольт показывает ему не бой, а танец, стоит признать — настолько же смертельный, насколько прекрасный. И, возможно, он был бы рад умереть в таком. Её спарринг партнер отлетает, зажимая окровавленную руку, и Дима видит, какого труда стоит Августе замереть, тяжело дыша, втягивая в себя раскаленный воздух. Ему самому кажется, что вместо кислорода в легкие проталкивается чистейшее пламя, обжигая изнутри и сворачиваясь горячим клубком где-то под ребрами.

Она безошибочно поднимает взгляд наверх, и Дубин отшатывается от перегородки, будто стыдясь того, что увидел. Что вообще имел смелость смотреть на нее в этот момент.

Дима судорожно ищет себе занятие, возвращается в кабинет, садится в кресло. Встает. Трет пальцы, сплетает их в какой-то невообразимый узел. Встряхивает, выпрямляет спину и заново садится в кресло, уже несколько успокоившись. Руки сами находят блокнот, и пока мысли перескакивают с одного на другое, в блокноте появляются зарисовки одна другой краше. Взметнувшиеся волосы. Хищная улыбка. Оскал. Веер в руке. Брызги крови.

Он не слышит, как в кабинет входит мефрау Хольт, понимает, что не один, только когда она замирает совсем рядом. Прикрывает ладонью рисунок, будто скрывая следы преступления. Августа подходит всё ближе, и ему приходится откинуться в кресле. Она сама садится сверху на колени, и его руки осторожно касаются лопаток, чувствуя покалывание разрядов. Не прижимая, скорее поддерживая, и Хольт что-то благодушно мурлычет, наклоняясь.

Дыхание рвется и сердце буквально ощущается в груди, когда чужие губы останавливаются в миллиметре от его собственных. Тихо так, что он слышит потрескивание искр в костяном хребте. Он ловит её взгляд, в котором пляшут золотые искры, бесы танцуют джигу и, кажется, взрывается сверхновая. Возможно, даже две.

Она не двигается, и Дима говорит первое, что приходит в голову:

— Как думаешь, если я тебя сейчас поцелую… Закоротит?

Интересно, захочет ли она проверить?

Августа сглатывает, смотрит ему прямо в глаза, не отрываясь. Тонкие пальцы зарываются в волосы, проходятся вдоль позвонков на шее. И он решается.

Губы покалывает. Свет в кабинете мигает, а после с тихим хлопком гаснет. «Пробки всё же выбило» — думается ему.