Сердце под щекой выбивает ровно 66 ударов в минуту. Почти как у космонавта.

Она считала.

От Дубина пахнет нагретой на солнце травой и еще немного мёдом. Впервые за много лет ей тепло — это тепло ощущается не только физически, но и ментально, будто бы вышла погреться под солнышком в майский день. Солнце распускается в груди, и приходится одернуть себя, чтобы не улыбаться слишком счастливо.

На секунду мелькает мысль: что, если все это ей снится? Если её Анвелл —  или уже Дмитр’ий, Дим’а[1]? — на самом деле мертв? Дух его летает где-то в облаках, а останки, от которых, вероятно, уже ничего и не осталось, покоятся в земле на поляне среди леса далеко отсюда? А может, и поляны той уже нет. Пепелище хижины конечно же заросло вначале травой, после — редкими деревьями… А может, сама она все еще спит в пещере в нескольких сотнях метров над землей?

На лицо Августы ложится тень, и Дубин не может этого не заметить:

— О чем задумалась? Ты посмурнела?

— Посму-что?… — Она еще не до конца овладела русским языком, но говорит достаточно сносно, только вот Диме вечно удается поставить её в тупик.

— Загрустила. Будто погасла. Что случилось?

— Да вот… Боюсь, что окажется, что ты мне снишься. И всё это один большой сон.

Дима думает, смешно поджимая губы. Моргает какое-то время в потолок, а после выдает очевидную вещь:

— Но я же вот! Теплый, живой, настоящий. Никуда не денусь.

— А если ты всего лишь плод моего воображения? Если мне было так одиноко, что я тебя просто придумала? It's all an illusion of life?

Дима хочет пошутить на тему того, что хорошо, что она не рыжая и не программист, а то у него бы точно данное сочетание стало самым главным кошмаром в жизни, но осекается. Августа серьезна как никогда, смотрит на него пристально и печально, в карих глазах загораются и гаснут золотые искорки. И он не находит ничего лучше, чем брякнуть:

— Ну… Хочешь, паспорт покажу?

Августа моргает, секунду смотрит на него, а после начинает смеяться. Смеется, потрескивает разрядами позвоночника и выбивает пробки. Опять.

Дима обещает себе, что будет осторожен со словами впредь. Да только что поделаешь, если весь он — причина такой фееричной реакции?

Теперь его очередь задавать вопросы, и Дубин долго выбирает, какой бы спросить первым.

— Сколько тебе лет? — Он тут же ругает себя, но слов не вернуть назад, остаётся только ждать ответа. Во всяком случае, если она действительно долго живёт на земле, это же должно перестать быть животрепещущей темой? Хотя кто знает, что творится в голове женщины. Особенно если она дракон.

— Дим’а, а тебе не говорили, что такие вопросы задавать крайне неприлично? — А в голосе ни капли смущения или обиды, только легкий подкол.

— Тогда давай я по-другому сформулирую: то, что ты говорила про тридцать пять лет — правда? — Он, кажется, перестаёт дышать в ожидании ответа. Сердце падает в бесконечную глубину, пропуская удар в ожидании ответа. Да? Нет? Придётся ли ему потерять её?

Она рассеянно рисует круги пальцем в воздухе, переворачивается на спину. Отвечает.

— Нет, конечно. Я вообще не знаю, сколько я смогу прожить. Тридцать пять — это возраст, когда становится заметно, что я не меняюсь. И мне придётся сменить место жительства. Свой возраст я не знаю. Я жила — долго ли? После спала так крепко, что пропустила, кажется, несколько столетий. Очнулась где-то на территории Нидерланд. Лет триста назад. Или больше… А может, меньше. — Она грустно смеётся, а после вздыхает. — Тогда я не следила за временем, не до того было.

Сейчас ей кажется, что всё, что было — один сон, длиной в жизнь. Всё, что было после той грозы — лишь видение, которое пролетело в ожидании его. И её душа стала тем самым путеводным огоньком, к которому всегда возвращается путник. Ведь таких совпадений не бывает… Августа проводит рукой по коротким светлым волосам, вспоминая времена, когда они спадали на плечи. А так ему даже лучше…

Дубин кивает, принимая ответ. Вопросов становится меньше, но на смену старым приходят новые. Но он не спешит их задавать. Не хочется разбивать эту хрустальную, хрупкую тишину, впервые — их общую тишину. Дыхание смешивается.

Дима засыпает. И видит сон. Теперь он не волк, не собака и не человек — он парит над землёй, видит всё с высоты. Над головой гремит и бушует непогода, а внизу видна сломленная фигурка у покосившейся хижины.

Ему хочется спуститься, но он не может. Хочется закричать, но нет голоса. Закрыть бы глаза — да нет век. Он просто сгусток тумана, зависший в воздухе. Гроза приближается. Молнии вспарывают землю совсем рядом с человечком внизу, и Дубину почти больно смотреть на это. Но почувствовать боль ему нечем.

Внезапно девушка вскидывает вверх руку, кричит, и молния бьет прямо в распахнутую ладонь, обжигая смуглую тёплую кожу. Диме хочется спуститься вниз, помочь, но что-то держит его, натягивается невидимая цепь, и он тоже кричит, только не слышно ни звука. Фигурка внизу плавится, горит свечой. Молнии бьют и пляшут, черные волосы змеями вьются в воздухе. Очередная яркая вспышка ослепляет, и когда он снова видит поляну, на ней раскрывает крылья золотой дракон.

По пластинам хребта бегут искры, ящер трубно рычит, воет, вытаптывая черную от ударов молний траву. Взлетает, и на землю обрушивается струя мощного пламени, мгновенно погребающего под собой и хижину, и поляну, и даже окрестные деревья. Жар пышет так, что Дубину кажется, он плавится, сгорает вместе с этим живописным местом, утопая в чужой боли. Он что-то кричит, но дракон не слышит, лишь снова и снова выпускает пламя, в порыве ярости и беспомощности уничтожая всё вокруг. Неожиданно Дима оказывается перед самой мордой зверя и видит знакомые глаза.

Зрачки узкой полосой расчерчивают залитую золотом радужку. В глазах зверя стоят слёзы.

Дубин просыпается от того, что кто-то трясёт его за плечо. В глазах мутно, и первое, что он видит — золотые искорки в глазах напротив. Августа сжимает его плечо до легкой боли, впиваясь пальцами.

— Дим’а! Проснись!

Он отупело моргает, садится, с силой растирая лицо. Чувствует себя неловко, начинает извиняться.

— Прости, я разбудил, да? Дурной сон был, у меня… Мне часто снятся сны, и не всегда они про плохое, просто сегодня… В моём сне… Было очень плохо, а я не мог помочь.

Дубин сбивается, не зная, как еще объяснить то, что с ним происходит. «Я видел тебя»? «Ты превратилась в дракона»? С чего он вообще решил, что это она? Может, это не более, чем выверт сознания, которое подкинуло ему очередную головоломку?

Главное, не сломать голову буквально, пытаясь разобраться в этом всём.

Дима успокаивает дыхание, делает пару глубоких вдохов и таких же — выдохов.

— Я что-то говорил во сне?

— Ты звал меня.

Час от часу не легче. Каким, интересно, из имён? Дубин даже не знает, хочет ли он, чтобы Августа узнала что-то о природе его снов. С одной стороны, кому, как не ей, знать, что с ним происходит. С другой стороны, сны остаются такой скользкой темой, которую он не хочет ни с кем обсуждать.

Она это понимает. Он знает, она догадывается о том, что конкретно ему снилось. Но Августа тоже не готова это обсудить. Не так и не сейчас. Она лишь привлекает его к себе, тихо шепчет:

— Хочешь, я расскажу тебе сказку?

А разве у него есть выбор? Вся жизнь Димы стремительно превращается сказку, одну из тех, что детям рассказывать противопоказано. Он мысленно рисует отметки о возрастных ограничениях на своих мемуарах — которых еще, нет, но это дело наживное, — и согласно кивает.

Августа устраивается удобнее, кладет ладонь ему на глаза.

— Не смотри. Слушай. Итак…

Перед внутренним взором Дубина встают картины из снов, складываясь в витражный узор чужой жизни.

Жила-была девочка с волосами темнее ночи и глазами, что обжигали темнотой. Чужачка, воспитанная как родная, принятая за свою. Стала девочка жрицей, распустила косы, вошла в храм.

Перед глазами Димы возникают образы, он словно наяву видит Августу — нет, еще Ингенойх. Пока что Ингенойх: босоногую, в белой рубашке. Ей лет пятнадцать, у неё прячутся смешинки в уголках губ, а в глазах светится солнце. Августа не говорит, что эта сказка про неё. Но он и так знает, кем станет девочка Ингенойх.

Выросла девочка.

Нашла девочка друга.

Была девочка изгнана.

Потеряла девочка всех, кого любила.

И стала золотым драконом, постепенно теряющим разум. Тогда к Ингенойх пришла сама рыжеволосая Бригитта, вернув ей человеческий облик и усыпив своё дитя на долгие годы. Бился о скалы ветер, исчез с лица земли народ Ингенойх, сменялись династии. Однажды в её скалы забрёл уставший путник.

— Он нашёл спящую девушку и разбудил. Не знаю, случайно ли, или специально, но когда она проснулась, то с трудом понимала его, словно он говорил на другом языке, ведь за то время, что провела она среди скал, мир изменился. Обратились в пыль города её народа, заросли лесами. Сменились люди, традиции... Как это у вас… mentality.

Он назвал её именем, что означает «священная»[2], потому что она походила на тёмную мадонну, как ему показалось. Только вот намерения у путника были совсем не благородные.

За свою помощь он хотел получить больше, чем просто благодарность. Он был жадным, сильным, но, конечно же, не сильнее дракона.

— Ингенойх дотянулась до ножа и… — Голос Августы прервался. Рука, до этого перебиравшая волосы Дубина — всё-таки есть у драконов какой-то пунктик по поводу золота — замерла.

Она замялась. Одно дело — рассказывать про дракона. Про золотого ящера, который по природе своей должен быть достаточно кровожадным и падким на сокровища. И совершенно другое — говорить про себя-человека. Про то, как нож вошёл в плоть, словно в масло. Она попала чётко между рёбер, не встретив сопротивления. Путник, что потребовал невозможного, а после решил забрать то, что ему не принадлежит, захрипел. В его глазах навечно застыло изумление…

— И применила его в целях самообороны, — подсказывает Дубин, выворачиваясь и глядя Августе в глаза. Прямо, спокойно. Протягивает руку, касаясь щеки, убирает упавшую на неё прядь волос за ухо.

— Да… Именно так, товарищ лейтенант[3], — она слабо улыбается, перехватывает его руку, переплетая пальцы. — Слушай дальше.

Девочка убила.

А дальше она, проспавшая несколько столетий в пещерах, вернулась к людям. Боящаяся перемен. Выжженая горем. Так и не отпустившая.

В ближайшем посёлке она рассказала слезливую историю о том, как осталась без гроша в кармане и без крыши над головой, получила кусок хлеба, место на лавке, да гору работы.

И полетели годы среди людей.

— Дни отстёгивались как... — Августа щёлкает пальцами, вспоминая слово, — Как горох сыпался. Зима была, лето было. Она ушла в большой город, а после стала большим человеком. И больше никогда не превращалась в дракона, боясь окончательно утратить частичку себя.

— А разве дракон — это не такая же часть её, как и человек?

Августа качает головой. Смотрит в окно, где занимается рассвет. Дымка тумана висит над домами, солнце красит небо в нежно-розовый, будто бы оно стыдливо краснеет.

— Человек — основа. Человек — первый. А потом уже зверь. Не на равных, не вместе, а только под строгим контролем.

— А может…

— Нет! — Получилось нервно, разрезав сонную тишину. Получилось остро, почти криком. Сердце встрепенулось, а после мерно застучало снова, будто круги по воде разошлись.

— Понял, не дурак… А дальше? — Любопытство всегда было слабостью Дубина, вот и сейчас он, хоть и понимает, что сказка — вовсе не вымысел, а «все персонажи не вымышлены, совпадения не случайны», но всё равно ждёт финала истории.

— А что дальше? Сказочке конец. Понравилось?

— Тот, кто слушал, молодец… — Дополняет автоматически Дима, вздыхая. — Да, интересная… сказка.

— А я вот её не очень люблю. Поэтому рассказываю редко. — Говорит она с явным намёком на то, что аттракцион невиданной информационной щедрости вряд ли повторится.

— Мне кажется, это потому, что она не закончена. — Пришла его очередь рассказывать истории. И Дубин постарается сделать так, чтобы все они были со счастливым концом.

— Да? И что же было дальше? — Она опирается на локоть, он осторожно касается её волос, пропуская сквозь пальцы, как шёлк.

— Это присказка, не сказка. Сказка будет впереди…

Еще около десяти минут уходит на то, чтобы объяснить особенности русских народных сказок с «присказками».

Они оба понимают, кто герои и присказки, и сказки. Оба делают вид, что это не важно.

По её позвоночнику бегут искры, выдавая волнение.

[1] Говорит слегка растягивая, будто бы добавляя последнюю гласную позже: Дим-а.

[2] Августа - женское имя латинского происхождения. Производится от латинского слова Augusta в значении священная. Августа является женским вариантом мужского имени Август (Augustus) в значении величественный, великий, священный.

[3] Во-первых, я не нашла нигде упоминания о званиях Дубина, кроме того, что после отстранения Грома (по комиксам) ему дали старшего лейтенанта. Так как в моем произведении Гром ещё работает, то значит и звание у Дубина лейтенант. Во-вторых, Августе простительно запутаться в званиях)