— Представь, что твоя дорогая невеста внезапно оказалась не человеком, а… ожившим кактусом, например, — неожиданно произносит Азалия, заставляя Фалалея поднять на неё скептический взгляд, — ты бы продолжил её любить, расскажи она тебе о подобном?
Фамильный дом Гринбергов и для Азалии, и для Фалалея всегда являлся оплотом уюта. Зная каждый коридор, по которым выходило сбегать по ночам по любой прихоти Азалии, и самолично посадив каждый цветов в роскошном саду, Фалалей продолжает считать именно это место своим родным домом, пусть сердце принадлежит Натлану.
Никакая любовь к чужой земле не заменит дорогие воспоминания о детстве и тёплый приём по возвращения.
А также неповторимую атмосферу, царящую в комнате, стоит Азалии задать очередной крайне странный вопрос.
Отложив перо и отвлекшись от подписывания пригласительных писем на свадьбу, Фалалей откидывается в кресле и, потянувшись, бросает усталый взгляд сначала на Азалию, а после на горящий камин.
Чтоб его дорогая Мерит, да оказалась кактусом? Что за ужас, это была бы трагедия, ведь…
Фалалей обрывает сам себя мысленно. Почему он вообще всерьёз допускает такую возможность? Людей-кактусов не существует. Стоит чуть меньше потакать Азалии и не размышлять всерьёз над каждым её словом.
— Ты узнала, что Альбедо — кактус? — на всякий случай всё же аккуратно уточняет Фалалей, мельком глянув на сестру. Та красноречиво выгибает бровь.
— Причём тут Альбедо? — спрашивает Азалия, и голос её звучит крайне недоумённо.
О, конечно. Причем тут обворожительный алхимик, которого она готова чуть ли не с ложечки кормить, защищать от всех нападок вредного Фалалея, так ещё и пожертвовать ради него возможностью отправиться в экспедицию и развеять скуку. Причем тут её, очевидно, первая серьёзная влюблённость, из-за которой она сейчас выглядит настолько задумчивой, вопреки глупым расспросам про подобные бредни.
Конечно же тут и мысли не должно быть о том, что с их приторно-научно-идеальными взаимодействиях что-то случилось.
— Хорошо, предположим, что твой милый алхимик действительно не является причиной этого разговора, — с улыбкой произносит Фалалей, упорно игнорируя то, как Азалия закатывает глаза, — и что тебе действительно просто интересно, любил бы я свою почти-жену, окажись она кактусом.
Фалалей и Азалия, прожив множество лет вместе, успели поговорить о множестве разной степени абсурдности вещах. Многие из них стали вдохновением для новых тем исследований Фалалея. Не самых удачных порой, но всё же интересных. Потому каждый разговор он действительно любит и ценит, но сейчас… это не просто баловство, и он это чувствует.
Ночной полумрак гуляет по комнате старшего Гринберга, отгоняемый лишь подрагивающим огнём камина, и идеально сочетаясь с витающим ароматом заваренного чая. Азалия, забравшись с ногами в кресло, от которого Фалалея разделяет лишь небольшой стол, заваленный бумагами, задумчиво обводит край чашки.
Настолько задумчивая Азалия — что-то на грани с фантастикой. Фалалей не видел её такой со времён получения Глаза Бога. И тот случай… был достаточно утомительным. Фалалей любит дурачиться с сестрой, когда она не переходит грань, потому в моменты, когда она сама не настроена на дурачества, становится не по себе.
Фалалей вздыхает, прежде чем морально настроиться на продолжение разговора. Придётся временно побыть ответственным старшим братцем. Его самая нелюбимая и редкая роль.
Впрочем… если Азалия захочет, он может остановиться на роли доброго старшего брата, не переходя на сварливого, но всё ещё безмерно её любящего.
— Даже узнай я, что Мерит не человек, я бы продолжил любить её, ведь я влюбился не в тот факт, кто она, а в то, какая она. Понимаешь? Она поддержала меня в тот момент, когда мне это требовалось, и то, что она многое сделала для меня, не изменит открывшаяся правда её происхождения. Очевидно, что у неё были бы причины и для молчания, и для открытия. Просто нужно разобраться в этом. И ценить искренность.
Азалия вздыхает. Она любит Фалалея ровно до того момента, как он с полуслова понимает каждое её переживание и умудряется сказать именно то, что ей нужно услышать. Порой это пусть и нужные, но болезненные слова.
Это трудно — разбираться в своих чувствах, которые для Азалии оказались нежелательными. Ещё труднее осознавать, что Фалалей понимает её лучше, чем она сама.
И пусть с самопознанием пока что всё печально, Азалия задумывается о словах брата. Понимает ли она в действительности, что он имеет в виду?
Азалия ценит искренность Альбедо. Ей было приятно, когда он открыто поделился с ней своим впечатлением о ней, а после заверил, что её характер ему по нраву. И добавил, что нет нужды меняться — он принимает её со всем хаосом, который она приносит в его жизнь.
От этого… стало так тепло на душе, как никогда раньше не было вне общества членов семьи. А после стало важным попытаться разобраться в этом, пусть догадки появились сразу же. Со временем они лишь больше крепли — с каждым проведённым вместе днём и со словами Альбедо о том, что он считает её привлекательной. Окончательно в своей влюблённости Азалия убедилась на Драконьем Хребте.
И всё было замечательно ровно до момента их последнего разговора. Тогда она почувствовала себя так, словно у неё изначально не было контроля над ситуацией.
Азалия поджимает губы. У Альбедо явно есть причины не разглашать свою… тайну. И судя по тому, с каким трудом он признался в этом, не каждый в Мондштадте знает его с такой стороны. Рассказывать обо всём Фалалею не хочется и не кажется правильным, но то, что он о чём-то да догадывается, не является ничем тревожным — всё же это Фалалей. Ему Азалия доверяет также, как и себе. Каким бы засранцем он не был.
— Ты уверен, что размышляешь подобным образом не потому, что не оказывался в схожей ситуации? — бездумно произносит Азалия, и почти сразу же кусает себя за кончик языка, жалея о сказанном.
Потому что Фалалей, заинтересованно наклонивший голову и сощурившийся, теперь явно устроит ей моральную мясорубку. Отвратительно.
— Ты доставала каждого эльфа с твоего курса в академии, поскольку тебе было интересно, как устроены их тела, — неспешно начинает Фалалей, скрещивая руки, сложенные на подлокотниках, — ты перетрогала за уши и хвосты каждого зверочеловека, чтобы убедиться в том, что они настоящие, и беседовала с ними о том, как они психологически отличаются от обычных людей. У тебя были, святые Архонты, питомцы в виде слаймов, и мы еле отговорили тебя от попытки приручить хиличурла. С каких пор тебя отталкивают другие существа?
Азалия вздыхает, потирая переносицу. Проблема не в том, что Альбедо не человек. Проблема в том, что он выглядит как человек, говорит как человек, ведёт себя как человек, но не является им. Эффект зловещей долины. Это тревожно, потому что раскрывает тот факт, насколько мало она на самом деле знает о мире, несмотря на свой интеллект и начитанность.
И это перекликается с ещё одной личной проблемой, о которой Азалия предпочитает не думать. В отличие от Фалалея, что, не дождавшись ответа, усмехается и мотает головой.
— Помнишь, как ты поначалу отказывалась использовать свой Глаз Бога? — с обманчиво-ласковой улыбкой спрашивает Фалалей. — Потому что не могла его разобрать, посмотреть изнутри и самолично понять, как он работает. Тебя не устраивал тот факт, что ты должна принять силу, совершенно от тебя независящую. Ты любишь, когда абсолютно всё в твоих руках, когда ты всё контролируешь и понимаешь, ведь привыкла к тому, что ты самый умный человек в комнате, пусть даже это скучно. Хотя даже в этом умудрилась найти себе развлечение — начала свои социальные эксперименты с окружающими людьми, чтобы посмотреть, как они отреагируют на твоё поведение, не заботясь о производимом впечатлении. Ты всегда думаешь лишь о себе и своих интересах, готовая побыть паинькой, если людям вокруг неудобно, но ровно до того момента, как тебе снова становится скучно. Ты эгоистка, малышка Зали, и тебе безразлично мнение посторонних лишь по той причине, что ты безмерно любишь себя.
— К чему ты вообще ведёшь? — отстранённо спрашивает Азалия, упираясь взглядом в тёмную гладь чая. Побелевшие костяшки рук, сжатых вокруг чашки, почти болят от напряжения.
Словно она не знает этого. Словно хоть одно из его слов её удивляет. Словно он сам живёт иначе и…
…и, на самом деле, они с Фалалеем действительно всегда были разными. Он всегда больше отдавал, чем брал себе, в то время как Азалия, словно губка, впитывала в себя всё, до чего могла дотянуться. Новые увлечения? Отлично, развеет скуку. Новые люди? Прекрасно, удивите и развлеките. Путешествие? Покажите уже что-нибудь новенькое.
Со временем слово «удивление» перестало существовать для Азалии. Просто потому что самоконтроль был возведён в абсолют, как и уверенность в том, что она способна всё проконтролировать, как бы хаотично себя не вела. Плевать, если посторонние считают её просто капризным ребёнком, ветряной дурой или человеком, совершенно не заслуживающим свои успехи — семья знает истинное лицо Азалии, а это главное.
И так было ровно до приезда в Мондштадт.
— Ты приехала в Мондштадт лишь из-за того, что Альбедо посмели назвать гением при тебе, — смеётся Фалалей, явно забавляясь реакцией сестры, — и тебе захотелось доказать себе, что ему нечего тебе дать. Нечего показать. Нечем удивить. А он, вот проклятье, умеет удивлять. Ему есть что тебе дать. Есть что показать. Ты его не понимаешь до конца, или… или ты считала, что прекрасно понимаешь его, пока он тебе не раскрылся? Тогда это был сильный удар по твоему мировоззрению, не так ли? Оказывается, тебе не всё известно, малышка Зали, и ты не в состоянии понять абсолютно всё. Неловко, наверное было, когда ты поняла, что сама влюбилась? Ты ведь говорила ему, что тебе это не нужно, верно? Точно говорила, я тебя знаю. За вами было так мило наблюдать со стороны. Он ведь ответил тебе взаимностью? Маленький алхимик наверняка и сам не ожидал, что влюбится в тебя, потому долго набирался смелости признаться, а ты вот так с ним поступила. Стоит быть меньшей эгоисткой и подумать о ком-то кроме себя, сестрёнка. Мир не вертится вокруг попытки тебя развеселить и во всём угодить.
— Просто заткнись уже, — устало вздыхает Азалия, больше не в силах продолжать слушать брата, когда он настолько прав.
Поднявшись с кресла и откинув плед, до этого лежавший на ногах, Азалия уже собирается уйти к себе, чтобы, как и планировалось изначально, поразмышлять в одиночестве, но Фалалей тянет её за руку на себя.
— Иди сюда, — уже с искренней заботой в голосе произносит Фалалей, и Азалия, чувствуя себя слишком нуждающейся в этом, принимает приглашение в объятьях, садясь к нему на колени и обнимая за плечи, прижимаясь доверчиво-близко.
Азалия ненавидит, когда брат так делает — выворачивает душу наизнанку, заставляет вспомнить о многих неприятных моментах, а после обнимает так тепло, уютно, и с такой безграничной любовью, что верится в его каждое:
— Я никогда не говорю тебе ничего со злым умыслом, малышка Зали. Просто напоминаю то, что ты любишь забывать.
Потому что после он всегда целует в макушку, гладя по спине, словно извиняясь за промелькнувшую грубость в словах и попытку задеть за живое.
— Ты отвратительный брат, — хмыкает в ответ Азалия, но привычная ухмылка сама расползается на губах, — ни за что не приеду на твою свадьбу.
— Не драматизируй, ты меня обожаешь, — посмеивается Фалалей, — признайся, что тебе необходима встряска время от времени, иначе ты не пришла бы ко мне. И теперь, благодаря мне, ты знаешь, как поступить. И на свадьбу приедешь обязательно.
Азалия крепче стискивает Фалалея в объятьях, прогоняя от себя все сомнения, тихо засмеявшись. Теперь она действительно уверена в том, что дальше делать.