Повесив трубку после разговора с Джереми Ноксом, Жан немедленно позвонил Кевину. Потребовалась пара попыток, прежде чем Дэй ответил, и его приветствие было скорее сварливым зевком, чем что-либо членораздельное. Жан даже проверил время. Часы показывали половину одиннадцатого, и Моро предположил, что Лисы поздно легли, возвращаясь с западного побережья. Однако, на жалость сегодня у Жана не было настроения.

Пока Кевин продолжал измученно зевать, он требовательно спросил:

— Почему мне звонит Джереми Нокс?

— Если ты сам этого не понял, не думаю, что смогу как-то помочь.

— Ты не посмеешь отправить меня на солнечный корт, — сказал Жан с недоверчивой тревогой. В ответ Кевин хмыкнул.

— А у тебя есть выбор, куда идти?

— В Пенсильванском университете было бы больше толку.

— Ошибаешься, — тут же возразил Дэй, и Жан почти услышал, как от отвращения скривились его губы. До того как прошлой осенью Эдгар Аллан не приехал на юг, они жили в одном округе с университетом Пенсильвании, и происходили регулярные стычки. Они были главными соперниками, и Кевин всегда позволял этой враждебности брать верх над здравым смыслом. Он смог признать профессионализм соперника лишь под давлением, но шанс, что он когда-нибудь скажет об этой шайке что-либо с искренней теплотой равнялся нулю.

— К этим я тебя и на милю не подпущу. Даже не проси.

— Это не твоё дело.

— И тем не менее я всё решил, — говорил Кевин без тени раскаяния. — Поговори с ним.

— Я… — начал Жан, но тот повесил трубку прежде, чем француз произнёс: — …не буду.

Жан хмуро посмотрел на свой телефон. Искушение перезвонить Кевину, и доказать хоть что-то, было почти ослепляющим, но здравый смысл подсказывал, что следует отпустить ситуацию и оставить Дэя в покое. Хотя бы на время.

Благодаря рискованным действиям Натаниэля Веснински, самое выживание Жана Моро зависело от получения средств на существование, а именно — зарплаты профессионального спортсмена после окончания учёбы. И это означало, что он был обязан найти себе команду. Однако, попросить кого-нибудь принять его, также значило бы, что он никогда не вернётся в Эвермор. А Жан ещё не знал, найдутся ли у него силы на смирение.

"Я – Ворон. Моё место в Эверморе".

Слова, произнесённые в тысячный раз. Слова, дающие уверенность в его существовании. И малейшая мысль о том, что Эдгар Аллан остаётся позади, послужила трещиной в его вере.

"Я — Жан Моро. Я принадлежу Морияма".

Желудок скрутило, а горло сдавило с такой силой, что стало трудно дышать. Балансировать между истиной, на которой строилась вся его жизнь, и истиной, что навязал ему Кевин Дэй, оказалось почти невыносимо. Его словно разрывало на части. Мог ли он бросить вызов семье Морияма?

Он был проклят с каждой стороны, в которую ему стоило лишь бросить мимолётный взгляд.

"Я – не Ворон. Но если я – не Ворон, тогда я просто Жан Моро, но…"

Кевин сделал то, о чём Жан даже и подумать не мог, но стоило ли быть благодарным за это? Троянцы были слишком здоровыми в тревожном и максимально неправильном его понимании, ведь Жан являлся Вороном. Ворох мрачных мыслей охватил его голову, прежде чем он открыл историю звонков и наконец набрал номер. Если Жан Моро и стоил Троянцам заветной победы, то в этом была лишь их собственная вина; и им лучше было бы знать, что их ждёт тотальная катастрофа.

— Джереми слушает, — прозвучало незамедлительное приветствие. Голос был тёплый, наполненный оптимизмом.

— На западном побережье ещё слишком рано, чтобы ты мне отвечал, — с сомнением сказал Жан.

— Я – жаворонок, что я ещё могу сказать?

— Ну, естественно, — пробормотал Жан. — Кто бы сомневался.

Джереми оказался достаточно хорош, чтобы притвориться, что не слышал этого.

— Мы говорили с Кевином перед вчерашней игрой. О тебе. Прости за то, что обсуждали тебя за спиной, но Кевин упомянул, что сейчас ты… свободен? — от такой вежливости Жану стало не по себе. — Я уже обсудил это с тренерами вечером, и они дали добро. И мы были бы рады видеть тебя в составе, если тебе это интересно.

— Серьёзно? — вырвалось у Жана насмешливое. Он просто не смог удержаться.

— Я не Кевин. И уж не знаю, что он тебе наговорил, но у меня не хватит терпения.

— Я это предполагал, — согласился с ним Джереми, и Жана буквально передернуло изнутри. — Я принимаю тот риск, что ты можешь запятнать репутацию команды, но мы готовы к этому. В конце концов, — Жан мог слышать по голосу, насколько широкой была улыбка капитана Троянцев, — нам ещё есть куда расти. И есть шансы, что мы могли бы победить в следующем году.

Жан смотрел в потолок, и обдумывал все варианты того, что может пойти не так. Вот подпишет он контракт, нарушит его, и его сразу же сократят? И если уже две команды избавятся от него, захочет ли хоть кто-нибудь взять такого горе-игрока к себе? Только самые низко рейтинговые учебные заведения будут готовы пойти на такой риск. А когда ценность Жана спадёт до такой точки, что с ним сделает Ичиро?

Джереми всё ещё непринуждённо болтал ему на ухо, перечисляя преимущества Университета Южной Калифорнии и жизни в Лос-Анджелесе. Жан вздохнул, и не дожидаясь пока тот закончит, перебил его:

— Это всё прописано в контракте?

— А? — спросил тот. — Не понял.

— Ох, вот только не порть свой драгоценный имидж, — Жан прищурился, и повторил: — Это прописано в контракте? Тебе известно, о чём я говорю.

— Нет, — ответил Джереми медленно, слегка растерянно. — Но… мы тут все взрослые люди, и мне казалось…

— Так придётся это добавить, — сказал Жан. — И я не подпишу контракт, пока его не подпишете вы.

Это был единственный способ, который дал бы гарантии, что всё сработает. Если Жан подписывал что-либо, и если в документе сказано, что он обязан вести себя так, чтобы ему разрешили остаться в команде, то он прикусит язык и сдержит кулаки. Моро чувствовал бы злость, неописуемую и очень сильную, но раз был приказ, то существовала и та самая капля надежды, что он сможет жить дальше. Без этого приказа его природа рано или поздно взяла бы над ним верх, и вот тогда не осталось бы ни шанса на спасение. Они просто вышвырнут ненужное бремя из команды, что в конечном счёте убьёт его изнутри.

Джереми ожил быстрее, чем Жан ожидал.

— Да, конечно! Если это то, что нужно, значит сделаем. Кевин предупреждал, что могут быть некоторые заминки. Я понимаю, – сказал он мягко, — у нас совершенно разные стили игры, но уверен, мы найдём с тобой золотую середину. Я попрошу тренера подготовить документы, и мы отправим их по электронной почте тренеру Ваймаку первым делом в понедельник утром. Звучит как план, правда?

Жан тихо выдохнул. Ему точно потребуется время.

— Я ознакомлюсь, так и быть. Но скажу сразу. Всё это ошибка.

— Нет. Я почти уверен, что это неправда, — казалось, Жан мог слышать улыбку Джереми за тысячу миль отсюда. Эта улыбка вспыхнула в его воспоминаниях из всех интервью, передач и бесконечных статьях о Троянцах, которые так любил читать Кевин. Всё вдруг сдавило внутри от какого-то непонятного и дикого раздражения, и Жан буквально ногтями впился в свою переносицу.

Джереми же, не подозревая ни о чём, радостно продолжал:

— Это пока всё, но ты должен знать — я очень благодарен за твой звонок. И да! Появятся вопросы, непременно звони.

Это было слишком похоже на прощание, а потому Жан просто повесил трубку.

Всё это было похоже на какой-то странный сон, который Жан хотел бы забыть. Но когда Ваймак пришёл на ужин в понедельник вечером, и принёс Жану папку с документами, француз медленно пришёл к осознанию, что всё являлось неизбежной реальностью. Жан молча изучал его, пропуская большую часть информации между строк, пока не нашёл лишь ту, единственную, которая имела значение:

Игрок соглашается соответствовать стандартам Троянцев Университета Южной Калифорнии.

Ниже был список самых важных пунктов: не говорить плохо о соперниках никому, кто будет публиковать это ради влияния, а также быть хорошим специалистом в том, чтобы распознавать таких людей, и хорошо вести себя на поле во время матчей.

Жан тихо выдохнул; это было то, в чём он нуждался. Однако, в какой-то момент француз нахмурился.

Недоброжелатели Вороны могли сколько угодно жаловаться на отвратительное поведение и насилие, но те, по крайней мере, приняли природу Экси. И сейчас Жану было непонятно, как Троянцы вообще умудрялись попадать в Большую Тройку, когда натягивают намордники на своих игроков.

Моро хмыкнул; по крайней мере, хотя бы этой осенью он наконец увидит, сколько же злобы скрывается под их масками доброжелательности.

На одной из последних страниц был список доступных номеров на футболках. Судя по всему, Троянцы придерживались определённой системы присвоения номеров своим игрокам: полузащитникам ставили номера от одного до пяти, нападению — от шести до девятнадцати, защитникам — от двадцати до тридцати девяти, а вратарям – от сорока. Даже если его номер не был занят, они никогда бы не позволили бы ему получить его, пока он был защитником.

Жан прижал пальцы к татуировке на лице, и живот скрутило от внезапной ярости. Тройка была его числом с пятнадцати лет. Как только Рико вручил ему номер, Воронам было приказано ждать, пока Жан ступит на поле. Тройка терпеливо дожидалась его, пока он не стал частью состава. Перейти от этого номера к двузначному было немыслимо. Невыносимо.

Жан вдруг захотел разорвать стопку бумаг на мелкие кусочки.

Ему следует вернуться в Эвермор. Он понимал Воронов. Он знал Эдгар Аллан. Какого чёрта он вдруг посмел подумать об уходе? Если он доверял слову Ичиро и верил, что хозяин не позволит Рико вмешиваться в дела брата. то почему Жан не мог вернуться? Жан стиснул зубы, и сжал руки. Неважно, как будет больно, если у него был шанс уничтожить свой лучший билет отсюда. Папка с хлопком врезалась в изножье кровати. 

❁ ❁ ❁

Вторник и среду Жан провёл с бумагами. Листы были разбросаны, как впрочем и мысли, что в какой-то момент собирались тревожным ураганом в голове, заставляя сердце громко биться.

Ваймак и Эбби видели этот беспорядок, но никто из них не спросил, принял ли он решение. Рене была первой, кто затронул эту тему. Она навестила его по пути домой, возвращаясь с тренировки в среду вечером.

— Всё ещё думаешь об этом? — она поставила ему новый стакан с водой, а затем принялась приводить папки в порядок. Она терпеливо разглаживала уголки бумаги. — Хочешь поговорить об этом?

Жан наконец поднял взгляд на неё.

— Мне там не место.

— Неправда.

— Ты подходишь туда лучшем, чем я, — ворчливо сказал он. — Такая же бесконечная оптимистка.

— Я счастлива тут. А ты, кстати, справишься намного лучше, чем думаешь. Да ладно тебе, не смотри на меня так! — Рене засмеялась от его недовольства. — Ты достаточно натерпелся. Неужели, совсем не хочется стабильности? Покоя? — она посмотрела на него уже внимательнее. — Не пора бы увидеть больше цветов, чем один только чёрный, Жан?

— Я вижу тебя, — Жан кивнул на её яркие волосы. — Я жил в Эверморе, не существуя за его пределами, даже на выездных играх. Из этого ничего не выйдет. Мы принадлежим Гнезду.

Если бы Рене взглянула на него с жалостью, Жан сразу бы замолк; но её лицо оставалось безмятежным, когда она посматривала на него. Жан вдруг понял, что забыл, о чём он вообще думал.

— Эвермор был могилой, и единственный цвет, который мы знали — это кровь. Я уже и забыл, что что-то может быть… — говорить вслух "красивым" было бы слишком безрассудно, даже если бы это являлось правдой; порой услышать что-либо только в своих мыслях было достаточно, чтобы заставить Жана вздрогнуть.

— Ну, — сказала блондинка, когда он затих, — разве этого недостаточно, чтобы продолжать жить? Я имею ввиду, — она аккуратно прочистила горло, — чтобы заново открыть для себя самые простые вещи в моменте. Раньше я могла пересчитать их по пальцам, и мне приходилось убеждать себя, что в мире ещё есть добро. Что надо искать эти особенные моменты, — Рене непринуждённо повела плечом. — Те же… бабочки, свежеиспечённый хлеб, хруст листьев осенним утром, и так далее. Не обязательно думать о чём-то глубоком.

Жан растерянно наблюдал за ней, в то время как девушка продолжала:

— Я начала с малого: аромата свежескошенной травы, — она завела один из ярких локонов за ухо. — Впервые я заметила это лишь через несколько месяцев после переезда к Стефани. Она пришла приготовить поздний завтрак, а с улицы принёсся этот чудный запах… знаешь, я тогда впервые почувствовала себя как дома, — она прищурилась и глаза её засияли, нежно и грустно одновременно. — То, за что так хватаешься менее важно, чем сам факт, что ты хватаешься. Очень легко потеряться в этом мире, и только такие вот мелочи могут привести тебя в чувство. Словно маленькие чудеса.

— Я не верю в чудеса.

— Тогда спешу обрадовать: у меня хватит веры на нас обоих, — пообещала Рене. — Ты себя найдёшь, я это знаю. Будет сложно, почти невозможно, но тебе стоит попробовать. И это, — девушка положила ладонь на папку с документами, и заглянула Жану в лицо, — твоё новое начало. Новая школа, другая команда, солнечный свет, который разгонит тени Эвермора. И они готовы рискнуть ради тебя. А ты?

Жан тихо ответил:

— Я им не доверяю.

Рене лишь терпеливо улыбалась.

— Я имела ввиду, готов ли ты пойти на этот риск?

— А у меня есть выбор? — француз лишь хмыкнул. — Он убьёт меня, если у меня не будет команды.

Рене задумчиво посмотрела перед собой.

— Как объяснил мне Нил, всё, что Ичиро от тебя нужно — львиная доля твоего заработка. Да, немало, но если его интерес распространяется только на твой банковский счёт, то всё остальное подвластно только тебе, — получив вопросительный взгляд, блондинка пояснила: — Получаешь ли ты удовольствие от игры, куда ходишь между играми, с кем проводишь время, всё это — только твой выбор. У тебя есть шанс, ты можешь создать себе новую жизнь.

Телефон Рене звякнул. Это избавило Жана от необходимости придумывать разумный ответ.

— Это Дэн, — проверив сообщение, сказала Рене. — Она возвращается, мы заказывали еду. Мог бы ты ходить, я бы позвала тебя с собой. А может, — она ласково улыбнулась, — хочешь посидеть в компании здесь? Еды на всех хватит.

Жан мотнул головой.

— Иди, — сказал он, и постучал пальцами по папке, — я должен во всём разобраться.

Рене соскользнула с кровати, и направилась к двери. Через пару шагов она передумала, и вернулась к нему. Осторожно удержав его лицо, девушка наклонилась и поцеловала его в висок.

— Поверь в себя. Пожалуйста, — тихо сказала она, и уверенно добавила: — Всё получится.

Блондинка с цветными локонами оставила его смотреть себе вслед. Когда дверь закрылась, Жан протянул руку, и впился ногтями в нежное тепло, оставленное ею на его коже.

Если бы он мог посчитать Рене за невежественную негодяйку, она бы не раздражала его так сильно, но месяц назад девушка рассказала, чего ей стоило дойти до этой точки своей жизни. Рене подвергалась насилию и оскорблениям, прошла через многое с руками по локоть в крови. Она тонула в себе вплоть до того, что ей мерещились тени прошлого. Эта девушка потратила немалое количество времени на то, чтобы найти и зарезать мужчину, отплатить ему за всё, что тот когда-либо делал с ней.

Каким образом и откуда ей удалось найти в себе силы выбраться из бездонной ямы, когда никто не собирался её спасать, Жан не имел ни малейшего понятия. Зато он знал, что она сделала это сама.

Рене выбрала жизнь; Рене выбрала надежду. Она выбрала второй шанс, и теперь смотрела, последует ли Жан Моро за ней.

Он мог бы… нет, он должен… должен вернуться в Эвермор. Жан должен отвергнуть лазейку, предложенную Кевином, независимо от того, насколько реальными были угрозы. Теперь там Ичиро, и всё должно быть по-другому, верно? Как же это похоже на ложь. И он ведь скармливает её себе, без остатка, и так бессовестно.

Жану показалось, что он почувствовал вкус крови. Даже Вороны не знали масштабов того, что случилось с Жаном за закрытыми дверями, а Ичиро был дальше Воронов. Пока Рико снова не забрал Жана с поля, он не вмешивался в планы старшего брата. И он мог делать всё, что хотел.

"Возможно он не убьёт меня, поэтому мне следует вернуться", — думал Жан. — "Я – Жан Моро. Моё место в Эверморе. Но…"

Возвращение означало, что он вновь окунётся в Ад своими же собственными силами. И, возможно, Жан знал всех внутренних демонов по именам, и вырезал себе знакомое место среди пламени, но Ад оставался Адом, и за спиной Жана Моро была открытая дверь. С именем Ичиро на ней.

"Я – не Ворон".

Жан просмотрел список доступных номеров, вычёркивая их как недостойные его рассмотрения, и проставляя подпись на всех необходимых полях. Он чуть ли не вдавливал ручку, и чуть её не сломал, но всё-таки мужественно держался. В конце концов он уронил ручку на край кровати, после чего потянулся за кухонным таймером на тумбочке.

За последние несколько недель Ваймак и Эбби разрешили ему вызывать их по любому поводу, но тогда он отказался. Независимо от того, был ли он голоден, хотел пить или хотел в туалет, он просто ждал, пока в следующий раз кто-нибудь не вспомнит о нём, а потом не заявят о его же потребностях. Жан не собирался заставлять их чувствовать себя нужными или признавать, что ему нужна помощь. Однако теперь он наконец впервые за столько времени повернул ручку вверх и назад, после чего последовал неприятный звоночек.

Не прошло и двадцати секунд, как пришёл Ваймак.

— Я передумаю, если ты это не заберёшь, — сразу же сказал Жан, кивнув на папки.

— Утром отправлю по факсу, — забрал папки Ваймак, и спросил: — Что-нибудь ещё, пока я тут?

Жан только покачал головой. Ваймак ушёл, унося с собой его будущее. Жан узнал, что Университет Южной Калифорнии заполучил его, когда на следующий же день он с самого утра получил сообщение от Джереми, в котором говорилось: "Девятнадцать?"

Судя по строгой системе нумерации Троянцев, речь шла не о его будущем номере на футболке, где был лишь один вариант. Как только Жан осознал прочитанное, Джереми тут же прислал уточняющее сообщение:

"Ты – юниор".

"Мастер…" начал печатать Жан, а затем удалил, и начал заново: "Тренер Морияма досрочно выпустил меня из школы, чтобы я мог начать с Кевином и Рико одновременно".

Жан до сих пор не был уверен, сколько поддельных документов или долларов было вовлечено в это фиаско, но присоединение к составу Воронов в шестнадцать лет было самым настоящим кошмаром. Они все были намного больше и сильнее, чем Жан; ему пришлось полагаться на то, что он просто станет лучше. А потом случилось несколько дней, которые он проводил, забираясь к каждому в постель. Жан вдруг понял: если бы не Зейн, первый год его обучения был бы значительно хуже.

Сообщение Джереми отвлекло его прежде, чем мысли захватили разум, заводя в опасные коридоры. Всё, что отправил капитан Троянцев был смайлик с большим пальцем вверх. Надеясь, что это конец бесполезного разговора, Жан сначала отложил телефон. А потом всё же ещё и выключил, опережая возможные сообщения от Джереми.

До семестра оставалось несколько недель, и только один из его учителей придумал, как ему сдать выпускной экзамен. Жан не беспокоился теперь о занятиях, когда у него было неприлично много времени на выполнение курсовой работы, но у него была куча игр, которые нужно было просмотреть, а также новая команда, которую нужно было изучить.

Он играл против Университета Южной Калифорнии только во время чемпионатов на первом и втором курсах. Он знал, что Кевин записывал все их матчи так, словно погиб бы, если бы пропустил хотя бы один. В это же время Жан не видел смысла зацикливаться на составе, который имел значение лишь мимоходом.

Жан мог бы попросить Кевина одолжить ему записи, но не захотел, а потому понял, что придётся копаться во всём самому. Идеальный матч приходился на следующую ночь, когда Южная Калифорния и Эдгар Аллан встречались друг с другом в полуфинале. У Жана было много часов, которые нужно было убить, а также много игр, чтобы наверстать упущенное.

К моменту начала пятничной игры Жан хорошо представлял, чего ожидать. Южная Калифорния проиграла, как Жан и предполагал. Они были очень хороши, но их отказ перейти к насилию очень им мешал, когда им противостояли Вороны. Жан видел такую же стойкость в Лисах всего несколько недель назад, но они её изредка теряли, в то время как Троянцы держались своих принципов, не сомневаясь в них ни на секунду. Они играли чисто и с энтузиазмом, как будто Вороны не причиняли им вреда при каждой доступной возможности.

— Ненормальные, — покачал головой Жан.

Кто-то догнал Джереми, когда Троянцы направлялись в раздевалку. Жан всеми силами пытался найти ложь в его слишком ярких глазах и слишком широкой улыбке. Где разочарование? Где жажда справедливой победы? Где же было горе от того, что ты был так близок и потерпел неудачу? Законно ли было безразличие Троянцев, пока они довольствовались своей игрой? Или они смирились со всеми потерями, когда выступили против лисиц?

Жан не знал и на мгновение возненавидел всё это с ослепляющей яростью. 

Ни одна команда не должна так "расстраиваться" из-за проигрыша, особенно если это команда из Большой Тройки. Они не имели права быть настолько хорошими, и нисколько не переживать из-за неудачи.

— …и Жан на линии, — сказал Джереми. Жан встрепенулся от звука своего имени.

— Худшее время года для травм, — говорил диктор. — Ходили слухи, что Жан Моро не успеет вернуться на финал.

— Да, я говорил с Жаном ранее на этой неделе. Он определённо закончил год, но вернётся уже осенью. Просто не в чёрном, — улыбка Джереми стала ещё шире, и он на пике воодушевлённого волнения не стал дожидаться удивлённых расспросов, — Вчера он отправил нам по факсу последние документы, необходимые для официального включения в команду! Так что я могу вам сказать: Жан Моро переводится в Университет Южной Калифорнии на последний год обучения.

Жан вдруг заметил кого-то в дверном проёме. Ваймак и Эбби смотрели игру в гостиной, и решили сегодня вечером оставить дверь спальни открытой на случай, если Жану что-нибудь потребуется. Ни один из них не мог услышать звук таймера из-за звука двух телевизоров и закрытой двери. Теперь Ваймак стоял, прислонившись к дверному косяку, с напитком в руке. Жану не нужно было спрашивать, зачем пришёл тренер; он видимо пошёл к нему уже на том моменте, когда Джереми только начал свою восторженную речь.

Жан приглушил звуки телевизора.

— Его даже не волнует, что они проиграли.

— Именно.

— Бред, — Жан покачал головой и хмыкнул, повторяя за Джереми. — Фантастика… Талантливые. Безудержное веселье…

— Игра никогда не исключала этих понятий, — наблюдал за ним Ваймак.

Жан нахмурился. Ваймак же продолжил.

— Тот факт, что он гордится своей командой и их игрой, не означает, что он не разочарован её поражением. Возможно он просто знает, что есть время пострадать и время пожелать лучшего человеку, который добился успеха вместо него. Раздражение по этому поводу в прямом эфире никому не поможет.

— Делать вид, что его это совсем не беспокоит, тоже никому не помогает.

— Да что ты? — склонил голову Ваймак. — Предпочтёшь Джереми Рико?

— Нет. Рико не оказался бы в таком положении, потому что Эдгар Аллан непобедим.

Ваймак потёр щёку ладонью, и посмотрел на него.

— Вернёмся к этому разговору, когда мы их победим через две недели.

Жан увеличил звук на телевизоре. Ваймак. поняв намёк, безоговорочно ушёл.

Поскольку Университет Южной Калифорнии выбывает из участия, Штат Пальметто и Эдгар Аллан получают недели отдыха перед своей встречей в замке Эвермор в финале. Жан лениво задавался вопросом, как можно концентрироваться на учёбе, учитывая весь хаос на поле. Если он не просматривал свои задания, то он смотрел игры Южной Калифорнии, а также отслеживал реакции в Интернете на его внезапный перевод.

Реакция была неоднозначной, но достаточной, чтобы у Жана бежали мурашки по коже. Рико не удавалось поймать для хотя бы секундных интервью, а Воронов не допускали к прессе. Вместо этого были вызваны ученики Эдгара Аллана, и многие из них были настолько глупы, что заявили, что не видели Жана с момента весенних каникул. Между "исчезновением" Жана и намёком Кевина на сокрытие собственной травмы, теоретики заговоров работали сверхурочно.

Несмотря на их усилия по формированию общественного мнения, более громкие голоса всегда были на стороне самой зрелищной команды Экси. Количество язвительности, направленное в адрес Жана за его исключение из состава во время чемпионатов оказалось просто впечатляющим.

Всё, что получил от своей команды Жан Моро было лишь одно единственное письмо только от Зейна, в котором говорилось: "Какого чёрта, Джонни?"

И даже его Жан удалил без ответа.

Зейн больше не пытался связаться с ним, а Жан не был уверен, что было тому виной — гноящаяся рана в их отношениях, или же приказ Мастера. Тем не менее, ему не пришлось долго размышлять о мнении Воронов, потому что ближе к концу недели ему вдруг прибыл подарок. Обратный адрес на ящике гласил "Эвермор", а адресатом был Ваймак.

Жан не был уверен, что Морияма наконец рассказал его товарищам по команде, где же он прячется, но был совершенно честен с собой в одном: он не хотел открывать этот ящик. Он понимал, что это прибыло от его товарищей, но просто не мог заставить себя открыть его, чтобы посмотреть содержимое.

Эбби тихо ходила по комнате, и хотела было дотронуться до него, но Жан вдруг глухо сказал:

— Это не для тебя.

— Хорошо, — она замерла, и всё же добавила: — Но я не уйду.

Что-то всё же блеснуло в её руке, и Жан увидел канцелярский нож. Воспоминание будто ослепило его; в голове прозвучал тот момент, тот мимолётный триумф, когда Жан осмелился выплюнуть Рико, что лучше умрёт, чем продержится по его садистским контролем хоть долю секунды. А потом перед глазами появилась медленная улыбка Рико, которая заставила его одуматься.

"Если собираешься это сделать, убедись, что сделаешь всё правильно. Убедись в том. что тебя никто не спасёт. Потому что если ты выживешь, я похороню тебя заживо".

Пустая, но ужасающая угроза. И ведь Рико частично выполнил своё обещание, когда через неделю была привезена новая мебель. Жан провёл в одной из коробок три дня, свернувшись в клубок, и сминаясь под тяжестью всего, что туда напихивал Рико. Тот заботливо оставил ему маленькие отверстия для воздуха. Страх того, что Рико никогда его не выпустит лишь слегка затмевал другой страх, тот, если Жан позовёт кого-либо на помощь. А потому Моро боролся со своей нарастающей паникой всеми силами.

Позже, пока Рико и Мастер были заняты обсуждением его безумия, Кевин наклонился к нему и почти бесшумно попросил: "Обещай мне, что больше не будешь больше пытаться. Обещай мне, Жан. Я не хочу тебя терять". А потом он ушёл много лет спустя, не раздумывая.

— Жан? — спросила Эбби. Жан отогнал свои воспоминания и страх, и с немым требованием придвинул коробку в сторону женщины. Та без колебаний прорезала аккуратные линии по краям ленты. Жан бросил на неё злобный взгляд, пока она не отступила назад, и только затем открыл коробку, чтобы посмотрел, что Вороны сочли нужным послать ему.

Вид сложенной ткани почти заставил его успокоиться. Оказалось, что Вороны опустошили ящик его комода, и отправили наименее изношенную одежду, которую он оставлял. Поскольку Вороны проводили большую часть своих шестнадцатичасовых дней в экипировке в Эверморе, они, как правило, оставляли только четыре-пять комплектов одежды для посещения занятий. У Кевина и Рико комплекты были немного больше, поскольку им приходилось проводить время наедине с прессой и другими командами. Жан в то же время довольствовался тремя.

Вороны прислали ему пару джинс и две рубашки, разумеется, всё чёрные, и он предположил, что всё остальное унаследует какой-нибудь первокурсник. По крайней мере, всего его носки и бельё были учтены.

Под одеждой парень нашёл некоторые личные вещи, всякие мелочи. Открытки и магнитики, которые Кевин купил ему, когда он был с Рико в дороге на пресс-мероприятия. Жан покрутил одну открытку в руке, и у него вдруг свело желудок, когда он увидел её обратную сторону. Каким бы ни было сообщение, которое Кевин написал ему, или воспоминания, которыми он поделился, это всё исчезло под толстыми слоями чёрнил; кто-то прошёлся по ним чёрным маркером.

Жан торопливо проверил ещё одну, и ещё, прежде чем схватить всю стопку и перевернуть, одну за другой. Он в отчаянии попытался найти то, что ещё можно было бы спасти, но тщетно. Пусто.

Магнитики оказались в лучшем состоянии, но не намного; поверхности были исцарапаны. Любимец Жана, маленький деревянный мишка в красном берете, был грубо разрезан пополам. Моро попытался скрепить кусочки вместе, но в середине чего-то не хватало, и они не совпадали. Может, упал на дно коробки? Жан в спешке перевернул коробку, чтобы заглянуть внутрь, но единственным содержимым, которое он увидел, были его классные тетради.

Когда он понял, что наконец-то получил доступ к записям, которые делал в течение года, Жан быстро бросил их на кровать перед собой. Было уже поздно вернуть их, учитывая, что до финала оставалось всего полторы недели, но Жан очень хотел ими воспользоваться. Всё тетради были чёрными, как и требовалось, на названия занятий он написал белым цветом. Жан разложил их, пока не нашёл ту, что предназначалась для экономики. Он раскрыл её в страхе обнаружить, что Вороны вырвали страницы.

Реальность оказалась хуже. 

"ТРУС" было написано фломастером по диагонали на первой странице, с небрежной рамкой вокруг. Жан отшатнулся и в злости чуть не вырвал страницу. А обратная сторона словно кричала ему: "НЕУДАЧНИК".

— Жан, — Эби встревоженно наблюдала за ним, но тот продолжал листать, перебирая страницы.

Тетрадь была испорчена, исписана гневными оскорблениями и угрозами. Через девять страниц Жан нашёл незакреплённый кусок канцелярской бумаги, и поднял его, чтобы рассмотреть незнакомый почерк. Потребовалось пара предложений, чтобы понять, что это письмо от одного из его товарищей по команде. Горло сдавил ком, пока Жан медленно вчитывался в каждое слово. Количество желчи, вложенное Филом чуть ли не в каждую букву, оставило лишь липкий холод, проникающий в самое сердце. Жан отложил письмо на место, медленно, отрешённо. Спустя пять страниц появилось ещё одно письмо, написанное курсивом. Почерк Жасмин.

"Не делай этого", — мелькнуло в его кудрявой голове, но было поздно. Он развернул бумагу.

Жан отдалённо осознавал, что Эбби бережно возвращает его одежду и подарки в коробку. Она быстро сложила и разбросанные тетради. Ему следовало бы остановить её, но он не мог отвести взгляда от письма Жасмин. То, что эта девушка его ненавидела не являлось каким-то секретом; она годами боролась с ним за внимание Рико, и считала дико непростительным, что это Жан носил подаренный им номер. И если письмо Фила было наполнено яростью по поводу того, что Жан посмел допустить мысль, что может сбежать, то письмо Жаклин было пропитано абсолютным ядом, едким и и вязким.

— Жан, — попросила Эбби, — остановись.

Он послушно положил письмо Жасмин обратно, но отодвинул тетрадь от Эбби, когда она протянула за ней рукой. Молодая женщина неодобрительно нахмурилась, но не стала спорить. Жан снова зашелестел страницами. Пальцы касались каждого гневного эпитета. Он чувствовал изгиб букв на своей коже. Третье письмо, которое он нашёл, было коротким и по существу, беспорядочными печатными буквами, и прочитанное будто ударило его под дых.

Развлекайся, пробиваясь на вершину другого состава, трусливая бесполезная сука. #12

Жан согнулся, тошнота подкатила к горлу. Рот обожгло желчью. Эбби буквально вырвала у него тетрадь и сунула в коробку подальше. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы всё закрыть, и она шустро отнесла вещи в свой шкаф.

— Это моё, — глухо, совсем незнакомым голосом произнёс Моро. — Верни обратно.

Эбби молча закрыла шкаф, и вернулась к нему. Она смотрела на парня сверху вниз, ожидая ответного взгляда, но Жан не сводил глаз со шкафа. Он моргнул. А потом его окатило жаром, щёки будто вспыхнули. Вспомнился вес его ракетки. Хруст пальцев. Смех Рико.

Жан тонул.

Он не осознавал. как потянулся к своему горлу, пока Эбби грубо не схватила его за запястья. Настолько сильно, что стало больно.

— Жан.

Он закричал:

— Тебе не следовало привозить меня сюда! Тебе никогда не следовало вмешиваться. Тебе следовало бы просто…

— Позволить им убить тебя? — спокойно спросила Эбби. — Нет.

— Не трогали они меня никогда!

— Хватит вранья.

Жан бешено вырывался из её хватки, после чего, буквально задыхаясь, с горящими глазами, огрызнулся:

— Лисе не понять.

— Это верно, — Эбби оставалась невозмутимой. — Потому что мои Лисы решили дать отпор.

Руки Жана зажили, но его кожа всё ещё помнила ощущение вонзившейся верёвки. Он снова попытался вырваться из её цепких пальцев, но Эбби не отпускала. Тогда он решился расцарапать своё предплечье, но и там Эбби не дала ни единого шанса.

Жан был в ярости на родителей за то, что они отправили его в Эвермор, но всё равно надеялся извлечь из этого пользу. Тогда он любил Экси, страстно и неистово, и учиться у человека, что создал этот спорт, являлось честью и возможностью на всю жизнь. Реальность показала своё уродливое лицо всего через несколько часов после приземления в Западной Вирджинии. Узнав, что за пределами тренировок он был не более чем собакой Рико, Жан набросился на него со всей юношеской яростью, которую только мог собрать.

Пять месяцев он плевался, ругался и дрался. Пять месяцев он отрывался от земли, несмотря на то, какое насилие и жестокость обрушивал на него Рико, а потом однажды он оказался бессилен. Не осталось смысла бороться. Рико был Мориямой, а он – всего лишь Моро. И чем раньше он принял бы своё место, тем бы легче ему стало. Жан понял тогда; боль не прекратится, но знание того, что он её заслужил, облегчит её перенос. Жан жил с этим, не имея другого выбора.

Он был в ярости на Эбби за то, что она намекнула, что он никогда не пытался бороться. Ещё больше он злился на то, что они держались вместе, в то время как он был сломлен. Они не выступали против Рико, не сталкивались с ним лицом к лицу; за исключением только двоих, но Натаниэль и Кевин вскоре ушли.

Трус. Обманщик. Предатель. Продажная, отвергнутая всеми шлюха.

— Пошла ты, — тихо рыкнул Жан. — К чёрту тебя. К чёрту!

— Пожалуйста, — озабоченно смотрела на него Эбби. — Поговори с Бетси.

— Верни коробку. Это не твоё.

Эбби отпустила его, и вскоре ушла, не проронив ни слова. Жан подождал, пока не услышит её отдалённого голоса в коридоре, прежде чем подняться на ноги. Он осторожно прошёл по комнате, открыл шкаф, и даже дотянулся до полки, на которой стояла коробка. Не обращая внимания на боль и тяжесть, он всё же притащил её обратно на кровать, после чего устроился на подушке.

Поскольку Эбби упаковала тетради последними, теперь они лежали сверху. Жан вновь ощутил ком в горле, вытащив конспект по экономике. Подумав. что ему просто не повезло с первой открытой тетрадью, он пролистал и остальные. Желудок снова скрутило, и он измученно опустил голову.

Вид жирных чернил говорил одно: всему конец. Это была полная потеря. 

❁ ❁ ❁

Жан ничуть не удивился, когда полчаса спустя к нему зашёл психиатр Лисов. По пути женщина закрыла дверь спальни, и аккуратно устроилась неподалёку от его кровати.

Бетси что-то говорила. Жан позволял её спокойному голосу проникать в одно ухо и вылететь из другого, а сам листал первую тетрадь. Страницы были достаточно близко, чтобы не пропустить жирные послания, написанные на каждой из них, но Жан не смотрел, пытается ли женщина что-либо прочитать.

— Поговоришь со мной? — участливо спросила она.

— Сразу же после того, как откушу себе язык, — ответил он. — Мне это не нужно, чтобы играть.

— Значит, не возразишь, если продолжу говорить?

— А у меня есть выбор? Не слышал, чтобы заключённым давали право голоса.

Бетси посмотрела на него очень внимательно.

— Ты – пациент, а не заключённый, — мягко напомнила ему она. — Но если ты не хочешь говорить, я не против.

Жан подумал, что рано или поздно ей надоест сидеть с ним, но сейчас женщина казалась довольной. В тихих раздумьях она смотрела вдаль. И чем дольше она ждала, тем труднее было её игнорировать.

Жан искал связи с Рико и Зейном несколько недель, и их длительное отсутствие оставила его на произвол судьбы. Какой-то там глупый психиатр не смог стать достойной заменой Ворону. особенно Королю, но Жан был в отчаянии, в таком сильном, что не мог счесть это утешением. Слишком долгой тишины оказалось достаточно, чтобы отвлечь его от чтения, и Моро наконец закрыл тетрадь. Он ожидал, что Бетси сразу же откроет рот, когда поймёт, что он перестал её игнорировать, а женщина даже не обратила на него внимания.

С его губ сорвалась тихая просьба:

— Отвезите меня на поле.

Он ожидал возражений, но Бетси сказала лишь следующее:

— Сможешь добраться до моей машины?

Жан с готовностью кивнул, и придвинулся к краю кровати. Колено ныло при ходьбе, но уже могло выдерживать его вес. Он проковылял к двери. Добсон предложила руку, но Жан проигнорировал её молчаливую помощь. Она пошла впереди него по коридору, чтобы поговорить с Эбби. Жан услышал лишь обрывки разговора, но узнал, что Добсон одолжила у Эбби ключ и нужный код для стадиона.

После стольких недель, проведённых в доме Эбби, ночной воздух казался чем-то необыкновенным, даже бодрящим; Жан ощутил, как холодок побежал по спине. Он осознавал, что отравлял себя, сражаясь с Эбби каждый раз, когда она пыталась открыть окно или хотя бы стянуть одеяло со штор. Он пытался воссоздать удушающие, но такие знакомые условия Гнезда, отчаянно нуждаясь в чём-то родном, чтобы контролировать хоть что-то.

Важность Эдгара Аллана для благополучия Воронов вдруг померкла, и стала для него чем-то далёким. Апатия к своей профессии и неослабевающая усталость сделали занятия настолько утомительными, что он не мог вспомнить, когда в последний раз обращал внимание на что-то, кроме своих мыслей.

Ночной воздух казался благословением.

"Я начала с малого", — где-то прозвучали слова Рене. И хоть Жан не мог оценить ни её веру, ни её беззаботные заверения, он всё же постучал большим пальцем по указательному, и подумал:

"Какой… прохладный вечерний ветерок".

Сделав это, он почувствовал себя очень глупо, но в то же время ощутил себя вдруг очень живым. Всего лишь одна простая мысль о чём-то таком банальном, приземлённом, закрыла собой язвительные выпады его команды.

Они были уже на полпути, когда Добсон сказала:

— Признаюсь, спорт – не моя сильная сторона. Мне всегда больше нравился театр… Пьесы, мюзиклы, и прочее подобное. Моё понимание Экси всё ещё шаткое, несмотря на все годы, проведённые в Пальметто, но, — она глянула на него украдкой, — насколько я понимаю, это лакросс в закрытом помещении?

Жан прищурился.

— Использование притворного невежества в качестве приманки как-то унизительно, — сказал он.

Добсон лишь спросила дальше:

— На стенах вырезы под вратарские сетки или…?

— Сеток нет, — неохотно ответил Жан, коря себя, что идёт на поводу. — В стене есть датчики, чтобы… — он оборвал себя, грубо пробормотав что-то по-французски. Ему совсем не хотелось разговаривать с надоедливой женщиной, но чем дольше он пытался игнорировать её, тем глубже её идиотские слова проникали в его мозг, пробираясь в самые далёкие уголки. Наконец он раздражённо фыркнул, и начал давать самое короткое объяснение, какое только мог. Добсон слушала и послушно молчала, а Жан успел закончить до того, как они припарковались у стадиона.

— Благодарю, — с улыбкой сказала она, — это было интересно.

— Я отказываюсь верить, что никто из них Вам ничего не объяснял, — говорил Жан всё ещё придирчиво, и ехидно заметил: — Кевин бы всё давно разболтал. — Я не была уверена, за чем именно мы пришли сюда, — Бетси посмотрела на него, — для утешения, или для раскаяния. 

Раскаяние. Возможно, она случайно употребила это слово, но Жан ощутил недоверие. Выражение лица женщины заставила его потянуться к дверной ручке, но он никак не мог отвести от неё взгляда, даже когда нащупал холодную железку.

— Вы… Вы говорили с Кевином, — он тихо выдохнул.

— Я – его терапевт, — заметила его догадливость Добсон, сохраняя спокойствия перед резкими обвинениями. — Он помнит, как трудно было мне довериться. Именно поэтому он дал мне разрешение поделиться всем, что мы обсуждали, если это поможет тебе чувствовать себя комфортнее, — её взгляд скользил по его лицу. — Мне бы очень хотелось поговорить с тобой, Жан.

— Мне нечего Вам сказать, — отрезал Жан.

— Возможно не сегодня, — согласно кивнул она. — Но если ты когда-нибудь захочешь поговорить, пожалуйста, знай, что я захочу тебя услышать. Если тебе легче говорить на расстоянии, то ты сможешь связаться со мной и из Калифорнии. Я готова ждать, сколько угодно, — в её голосе мелькнула забота. — И всё же рискну сказать, что я самый компетентный человек, который может говорить с тобой о том, с чем ты сейчас борешься.

Жан открыл рот, чтобы опровергнуть и это, как вдруг вспомнил, кто ещё был в списке пациентов этой женщины: Натаниэль Веснински и этот жуткий карманный вратарь Эндрю Миньярд. Лисья Нора оказалась настоящей золотой жилой для личных проблем и оскорблений. Жан не желал иметь с этим ничего общего, но принимал тот факт, скольких же зависимых личностей пришлось пережить Бетси Добсон. Симпатии к ней не прибавилось, но и отрицать ту самую капельку уважения он был не в силах.

— Нам надо идти, — сказал он, дёрнув за ручку.

Добсон вышла без дальнейших комментариев, и впустила его на стадион. Они нашли место на трибунах, и разглядывали самое поле. Жан не знал, сколько времени они там просидели, прежде чем появились Кевин, Натаниэль и Эндрю. Последний скользнул взглядом по Жану. Натаниэлю потребовалось ещё мгновение, он просто стоял. Кевин не видел ничего, кроме поля. Да и Жан перестал надеяться на большее уже много лет назад.

Как только врата поля закрылись за последним из них, Жан встал и спустился по лестнице в раздевалку. Добсон бесшумно последовала за ним. Чуть позже они уже направлялись обратно.

— Добро пожаловать домой, — сказала Эбби, когда они приехали.

"Это не дом", — хотел сказать Жан, но ему нужны были силы, чтобы продолжать двигаться после того как он сильно напряг колено. Он заснул, как только его голова коснулась подушки, и на этот раз ему не ничего не снилось.