Жан проснулся от звонка своего телефона. Парень устало провёл пальцами по глазам, и мутным взглядом окинул комнату общежития. Утренний солнечный свет украдкой пробирался сквозь щели в занавеске. Телевизор всё ещё бормотал, и сейчас по нему шла реклама.

Мысли оставались туманными, как бы Жан ни старался их разогнать. Он раздражённо поморщился, и пытался понять, сколько часов ему удалось поспать. Казалось, что всего несколько месяцев назад, этого могло быть достаточно.

Наконец он понял, что его разбудило. Было поздно; негромкий звук прервался прежде, чем парень успел взять трубку. Однако экран вновь загорелся и под тихую мелодию Жан увидел номер телефона Рене.

— Алло?

— Жан, — сказала она с явным облегчением. — Доброе утро! Я тебя разбудила. Прости.

Жан прижал трубку плотнее к уху; ему послышались крики, но чьи — Моро так и не разобрал. Скорее всего, Рене вышла из той комнаты, чтобы отдалиться от ссоры. Она помолчала некоторое время, но следующий её вопрос заставил его замереть:

— Ты бы доверился мне хотя бы ещё раз? Мне нужно кое о чём тебя попросить.

— Твой тон говорит о том, что я пожалею об этом.

— Прошу.

Жан посмотрел на дверь. Он присмотрелся к ней и, удостоверившись, что комната заперта, наконец ответил:

— Только раз.

— Мне нужно, чтобы ты выключил телевизор сегодня, — быстро, но твёрдо заговорила Рене. — Ни новостей. Ни интернета. Нил сказал мне, что у Кевина на компьютере есть записи игр Троянцев, — по еле слышному шелесту волос Жан понял, что девушка будто оборачивалась. — Смотри только это, ничего больше. Ты мог бы это сделать?

Жан почувствовал как его пальцы стискивали телефон.

— Кто-то… они ранены?

— Нет, — сказала Рене, чуть ли не перебивая его, но её голос звучал всё так же тепло. Заботливо. — Нет, у нас всё в порядке. Клянусь тебе. Просто… — она чуть замялась. — Я не думаю, что это телефонный разговор, мы потом обсудим всё с глазу на глаз, ладно? Я тебе дам знать, как только мы будем в пути, и… — что-то грохнулось, тяжело и грузно, после чего послышался звук бьющегося стекла. — Мне нужно бежать.

Жан посмотрел на телевизор. Он протянул руку, взял пульт и уже почти нажал кнопку, весь в сомнениях. Рене что-то скрывала, но просила о доверии. Являлось ли это ложью? Неужели, что-то случилось с Натаниэлем или Кевином? Парень еле слышно выдохнул, собрался с мыслями и надавил на кнопку пульта.

— Я не буду смотреть.

— Спасибо, — сказала она, прежде чем оставить его в тишине.

Утро выдалось ужасно медленным, но Жан привык к тому, что время течёт, будто клей; ему пришлось прожить уйму скучных дней в доме Эбби. Парень совершал путь из гостиной в ванную, и редко делал набеги на кухню по мере необходимости. Гнетущее, ноющее ощущение в груди не утихало ни на секунду, но он очень старался отвлечься, насколько мог. В этом помогали игры Троянцев. В середине второго матча он подумывал вернуться в постель, хотя бы для того, чтобы убить время. Как вдруг телефон звякнул, и на экране мелькнуло входящее сообщение.

То оказалось сообщением от Джереми в их групповой чат с Кевином:

"Господи, мне очень жаль. Ребята, вы в порядке?"

Жан напрягся. Он почувствовал, как сердце забилось сильнее. Парень бросил взгляд со своего телефона на пульт, потом – затемнённый телевизор, следующим был ноутбук на кофейном столике. То, что Рене пыталась скрыть, всё равно пробилось к нему, словно солнечный луч сквозь тонкие шторы. Она попыталась спрятать его, попросив не открывать новости или социальные сети, но не смогла предугадать, что он получит ответы от кого-то другого.

Жан долго не сводил взгляда с сообщения Джереми. Наконец он навёл большой палец на "ОК", чтобы открыть чат. Однако в последний момент он передумал, и просто набрал номер.

Джереми взял трубку сразу же.

— Эй, — то, как мягко и взволнованно звучала забота в его голосе, заставило Жана вздрогнуть. Он ощутил, как его волосы встали дыбом. — Ты как? В порядке?

На мгновение Моро почувствовал, что возможно делает ошибку. Стоило дождаться Рене, её объяснений. Но, сглотнув страх, Жан требовательно спросил:

— Что случилось?

Наступившая тишина тянулась вечность. С каждой секундой в голову Жана прокрадывались десятки мыслей, десятки вариантов, чего именно ему следовало ожидать. Жалкие попытки понять, что происходит, прекратились, когда Джереми наконец ответил:

— Мне так жаль. Я думал, ты слышал о произошедшем. Даже не знаю, стоит ли мне… — Джереми замолк, и Жану показалось, что он вот-вот закончит звонок, лишь бы оставить его в неведении. Он глубоко вздохнул. Жан терпеливо ждал. — Это Рико, Жан. Он мёртв. 

❁ ❁ ❁

Жану казалось, что пройдут недели, а он всё будет находить те самые крупицы своего сознания, что разбилось вдребезги в один момент. Потребовалась всего секунда, чтобы разорвать всё, что было Жаном Моро, и оставить на бренное существование в виде рваных вспышек и ничтожных воспоминаний.

Звонок Джереми. Сломанная мебель. Бьющееся стекло. В руках словно горело бесконечное пламя, и Жану хотелось сокрушить всё на своём пути. Он помнил как в комнату рвались охранники кампуса, и как его вытаскивали из душа, где он забился, словно затравленный, измученный зверь. Ледяная вода обжигала его скукоженное тело, израненные стопы и ладони.

Жан пытался сопротивляться, но не чувствовал ни одной части своего тела. Полотенца, в которые его закутали, ощущались острыми лезвиями на его замёрзшей коже. Выходные были тем самым периодом, когда общежитие полнилось людьми, а потому со звуками первых криков охранников, у дверей комнаты собралась значительная толпа.

Жан видел их лица как что-то размытое, незначительное. Его имя эхом отдавалось в его ушах попеременно с глухим стуком сердца. Потом он помнил машину, яркую зелень. Стояло солнце, воздух показался противно-тёплым.

Незнакомые медсёстры тянули мокрую одежду, объединяясь между собой, когда он пытался с ними бороться. Лекарства туманили мозг и скручивали мысли. А потом всё смешалось в одну липкую, тошнотворную кашу. В какой-то момент ему стало слишком тепло.

Белые стены. Белые простыни.

Радуга.

— Ох, Жан, — услышал он голос Рене рядом. — Я ведь просила тебя не смотреть.

Моро вяло оглядел комнату. Девушка находилась рядом с ним, сидела на краю кровати. Стискивала его руку в своих ладонях. На запястьях и выше были новые повязки, во многих местах запачканные запёкшейся кровью. Он закрыл глаза, открыл их, ещё, и ещё. Голова ощущалась, словно ватная. Он вспомнил… или думал, что вспомнил. Раньше всё было будто яснее.

— Джереми, — тихо произнёс он.

Рене аккуратно выдохнула, и опустила голову.

— Мы слишком поздно увидели его сообщение у Кевина, — сказала она. По крайней мере, это объясняло, как и кто отправил к нему охранников. — Пытались до тебя дозвониться, а ответа не было.

— Где Кевин?

Откуда-то из другого конца комнаты послышался голос Натаниэля:

— Мы оставили его и тренера Ваймака в Западной Вирджинии.

Он не сказал "на похороны". Не сказал "оплакивать". Этого и не требовалось, ведь Жан мог собрать всё воедино, но пока это было почти невозможно. Жан не хотел верить самому себе. Жан поднёс свободную руку к лицу, и пальцами вжал татуировку в саму скулу, будто цепляясь за неё. Кевин был с Рико гораздо дольше, преодолевая шаткую грань между любимым братом и боксёрской грушей. Не имело значения, какую сильную боль причинил ему Рико; они провели слишком много лет вместе, полностью поглощённые друг другом.

И сейчас Кевину пришлось прощаться.

"Нет".

— Это неправда, — голос звучал отчуждённо, словно не его собственный.

— Сегодня утром прошла пресс-конференция, — аккуратно сказала Рене. — Тренер Морияма принимает на себя личную ответственность за всё давление Рико. Он подал в отставку… — она запнулась, когда Жан упрямо высвободил свою руку из её пальцев, и вскочил. Сил чертовски было мало, и он врезался в стену. Подскочившая Рене тут же придержала его, крепко и твёрдо.

— Всё в порядке, Жан…

— Нет! — резко воскликнул он, поддаваясь панике. — Мастер никогда бы не ушёл! Комитет не сможет его заставить.

— Это был не Комитет, — сказал Натаниэль тихо и по-французски. Жан наконец повернулся, предприняв попытку увидеть его, да хоть бы и мельком.

Натаниэль стоял в дальнем углу комнаты. У него был слишком спокойный вид для происходящего.

— Ичиро был на игре. Он своими глазами видел, какой хаос сеял Тэцудзи в Эверморе. Когда Рико набросился на меня, Ичиро выбрал его сторону.

— Нет, — возражал Жан, — я не поверю.

— После того как полиция ушла, меня пригласили в Восточную башню посмотреть… — Натаниэль чуть пожал плечами, и задумчиво посмотрел перед собой: — Наверное, это проявление уважения, ведь всё, о чём я его предупреждал, сбылось, — он продолжил. — Тогда он изгнал Тэцудзи из Экси. Больше не будет Эдгара Аллана, не будет профессиональных команд, как и самого Комитета, — он поднял взгляд на Жана. — А после этого он разобрался с Рико.

— Я тебе не верю, — Жан говорил упрямо. — Рико – Король. Будущее Экси. Морияма, — он словно уговаривал всех присутствующих поверить ему, потому что лишь его слова могли быть истиной, и чувствовал себя самым настоящим глупцом. — Они никогда не убьют его.

— Был.

Жан почувствовал, как расширяются его глаза.

— Он был Королём. Теперь он — мученик.

Последние силы покинули Жана. Всё дёрнулось и сжалось внутри. Это не было радостью, или облегчением; чувство потери не покидало его, а лишь поджимало под себя, наваливаясь со всей тяжестью. И Жан ненавидел его. Ненавидел так сильно, что ему хотелось расцарапать, разодрать всё своё лицо, вскрыть себе горло, и вырвать то, что не позволяло ему дышать.

Марсель погиб из-за травмы, исчез. А теперь и двери Эвермора были закрыты для него навсегда. Мастер ушёл. Рико погиб. Всё, что Жан когда-либо знал, вся его жизнь, всё пропало в одночасье. Кто он теперь?

Его сердце сдавило так сильно, что всё его тело дрогнуло разом. Как ужасно и чудовищно ощущалось исполнение одного из его самых страшных и отчаянных желаний. Дрожь охватила каждую клеточку его тела. Это было несправедливо. 

Ему очень хотелось это сказать, но в этом не было бы смысла, ведь Жан Моро не верил в справедливость. Он лишь еле слышно всхлипнул, но глаза оставались сухими. В горле словно что-то взорвалось, и Жану просто захотелось скрыться во тьме, в которой бы его никто не нашёл.

— Эй.

Рене опустилась на колени рядом с ним. Жан зажмурился, и ощутил, как она прижалась лбом к его виску. Он чувствовал биение её сердца всем своим существом. Ровный стук доносился до его ушей. У него совсем не оказалось сил, чтобы оттолкнуть её, но он прижал колено к своей ноющей груди, чтобы хоть как-то оградиться.

— Ты со мной. Это нормально — отпускать.

Жан вскинул голову.

— Я не буду скорбеть о нём.

— Ты… ты не думал, что дело возможно даже не в нём? — Рене наблюдала за его лицом. — Может, правильнее было бы сказать, что дело в тех обломках, в которые он превратил твою жизнь, — она наконец смогла поймать его взгляд. — Ты имеешь право скорбеть о том, что он у тебя забрал.

И вновь в Моро всколыхнулась волна отрицания. Ненавистная, мощная и безотказная.

— Он ничего у меня не забирал, — Жан попытался вырвать из её рук, но она его не отпускала.

— Вы видели тело?

— Нет, — призналась Рене.

— Да, — сказал Натаниэль, оглядывая комнату. Он подошёл, и присел на корточки перед Жаном, изучая его спокойными голубыми глазами. Он подождал, пока француз не обратит на него своего внимания, а получив желаемое, сложил пальцы, как пистолет, и прижал их к собственному виску. — Паф! И конец, — взгляд Натаниэля был таким ярким, что Жан съёжился. — Впечатляет, не так ли? Как легко всё это происходит. И главное, быстро, — он посмотрел словно сквозь Жана, уносясь мыслями вдаль. Моро не требовалось спрашивать, где он был сейчас. Трудно было игнорировать тот ужасный след, который Веснински оставили на его лице. — Он мёртв, Жан. Мёртв.

Отчаяние. Жёсткое чувство охватило Моро, а в горле встал ком.

— Обещай мне, — эта мольба должна была убить его окончательно.

Натаниэль без колебаний произнёс:

— Клянусь.

Жан прижался лбом к колену, и закрыл глаза. Он считал вдохи и выдохи, пытаясь успокоить колотящееся сердце, прежде чем оно проделает дыру в его грудной клетке. Самая мрачная мысль, вьющаяся в глубине его сознания, твердила, что единственным верным путём было бы отвергнуть всё, что наплёл ему Натаниэль. Всё это выглядело как тщательно продуманный трюк, устроенный Мориямами, чтобы вывести Рико из центра внимания, прежде чем он ещё больше опозорит семью.

У него не было никаких причин доверять Натаниэлю, маленькому бешеному Лису, у которой была целая жизнь, чтобы научиться искусству лжи. Если бы Жан не услышал новость от Джереми сначала, и если бы Рене не прижималась к нему сейчас, он был бы точно в состоянии сразу отвергнуть все эти сказки.

Где-то всё же залежалась крохотная доля сомнения, что всё это могло быть правдой. Означало ли произошедшее, что Ичиро действительно выбрал их?

И всё это почти задаром. Слишком прозрачно, слишком резко, и в эту безопасность верилось ровно настолько же, как если бы Жан в облике мыши смотрел на бесплатный сыр в мышеловке.

"А вдруг?"

— Мне нужно возвращаться к остальным, — сказал Натаниэль.

— Я буду тут, — пообещала Рене. — А когда всё успокоится, я отведу его к Эбби.

Шелест ткани дал понять, что Натаниэль поднялся. Рука Жана в слепом рывке дёрнулась, словно желая его удержать. Он едва узнал свой голос, когда с губ сорвалось "Нил…", но одного только вздоха оказалось достаточно, чтобы тот, к кому Жан взывал, остановился.

Пальцы Моро наконец нащупали джинсовую ткань, но он не пытался захватить её.

— Это была хорошая игра.

— Да, — в голосе Нила Джостена послышалась улыбка. — Была, не так ли?

Дверь слабо скрипнула. Спустя пару секунд замок щёлкнул. Жан сосредоточился на стуке сердца Рене, и выравнивал своё дыхание до тех пор, пока не перестал получать боль будучи таким живым.

❁ ❁ ❁

Самой жестокой шуткой недели для Жана Моро была не невообразимая победа Лисов, и даже не гибель Рико, а то, что школьный семестр всё равно продолжался. Понедельник принёс с собой начало конца; Эдгар Аллан согласился позволить Эбби проводить экзамены Жану при условии, что он будет сдавать их на территории кампуса. Профессора отправили все необходимые бумаги факсом в офис Ваймака. Утром Жан встал вместе Эбби, и они вместе поехали в Лисью Нору.

Ярко-оранжевые ленты были протянуты через большую часть забора вокруг стадиона, и студенты останавливались, чтобы заклеить плакаты со словами триумфа и поддержки. Ко всему хаосу на заборе также висели носки и майки, и Жан даже заметил как минимум один бюстгальтер. Ему показалось это чем-то диким и удивительным, что они бессовестно портят свой собственный стадион. Эдгар Аллан жёстко раскритиковал бы своих студентов за столь отвратительное поведение.

Они допустили бы такое, только если бы студенты таким образом оставляли бы дань уважения Рико за пределами Эвермора. Жан почувствовал, как его мысли сменяются, идут одна за другой. И он вдруг захотел вытолкнуть из себя любое воспоминание о Рико с такой силой, что всё сдавило в груди.

Эбби помогла Жану устроиться в главной комнате для сдачи экзамена, прежде чем прочитать ему вслух краткие инструкции. Жан тыкал стержнем карандаша в подушечки пальцев, ожидая, пока она запустит таймер и наконец уйдёт. Он почти не готовился в выходные, но вот все те бесконечные часы, которые ему пришлось провести за занятиями в последние полтора месяца, окупились.

Единственное, в чём от Воронов не требовалось превосходства, была учёба. Пока они набирали минимальный средний балл, чтобы сохранить своё место в составе, тренеры не ожидали от своих подопечных от них ничего другого. Несмотря на разрешение провалить тест, Жан был вполне уверен в большей части своих ответов.

Когда он закончил, оставалось ещё несколько минут до конца. Жан не стал проверять свои записи. Вместо этого он встал и подошёл к самой дальней стене, которая была покрыта фотографиями Лис. Некоторые из снимков были сделаны на вечерах после игр, а также вырезаны из газет, но на большинстве Лисы весело проводили время на отдыхе. Лишь немногие были сняты на стадионе. Жан видел кинотеатры. уютные спальни, рестораны. Нелепые селфи девочек, кадры с банкетов Экси, Лисы, корчащие нелепые рожицы и растянувшиеся на клетчатых пледах для пикника либо же на деформированных диванах.

Такие… нелепые. Несовместимые. Но вместе с этим яркие, живые и беззаботные, словно забыли обо всём, что им приходилось делать, лишь бы иметь шанс и претендовать на участие в соревнованиях в составе команды.

Громко затрещал таймер. Жан хотела вернуться на своё место, прежде чем его поймают на том, что он шныряет повсюду, но всё же остался там, где и был. С краю коллажа он заметил фотографию Рене. Блондинка стояла затылком к окну с поднятыми руками вверх, закинутыми через плечи. Жану потребовалось всего мгновение, чтобы увидеть радугу в далёком небе. Кто-то приклеил к углу фотографии небрежную записку, на которой было начиркано: "Кто бы носил это лучше?".

Эбби зашла проверить его и взять анализы.

— Дай взглянуть на твоё колено.

Жан снял со стены фотографию Рене. Эбби ничего не сказала о краже, хотя должна была это видеть. Молодая женщина лишь молча повела его обратно в свой кабинет.

После тщательного осмотра и новых травм, которые Жан получил в результате небольшого ремонта в комнате Нила, Эбби разрешила ему прогуляться по стадиону.

Ему по-прежнему не разрешали заниматься силовыми тренировками или занятиями фитнесом, но парень брал всё, что только мог. Ему было не совсем комфортно оставаться в полном одиночестве, и Жану пришлось заставить себя двигаться дальше, в то время как тело приказало ему вернуться в раздевалку, где бродила Эбби. Он часами ходил по кругу, проверяя, насколько легко его колено и лодыжка выдерживали его вес. Во второй половине дня он добавил лестницу. Время от времени Жан чувствовал ноющую боль в колене, поэтому двигался по рядам сидений, пока она не утихла. А потом пытался снова и снова, разминая своё тело и давая привыкнуть к должной нагрузке.

Вторник и среда следовали той же схеме, но вечер среды изменил ситуацию. Вечером в среду проходили похороны Рико. Жан весь вечер смотрел в погасший телевизор, и представлял себе, как Ваймак и Кевин сидят рядом на церковных скамьях.

Похороны стали поворотным моментом. Эдгар Аллан, Вороны и их самые ярые последователи погрязли в горе и отрицании. Когда служба закончилась, и Рико превратился в пепел и кости, всё начало меняться.

В течение нескольких дней Жан замечал статьи о безумном давлении, оказываемом на спортсменов и знаменитостей. Теперь атмосфера стала мрачнее и злее, даже больше, чем когда в игру вступали Вороны. От простых публичных обсуждений всё стало сводиться не только к обвинениям крошечной команды, что посмела разрушить репутацию Рико, но также и к Свите, что посмела бросить своего Короля. Имя Нила всплывало с тревожной частотой, но Кевин и Жан не отставали. Жан смог выдержать только один день отвратительных слухов и обвинений, прежде чем решил полностью отстраниться от новостей.

Последние дни учебного года были единственным, что сдерживало людей — все были слишком заняты. По крайней мере, так казалось Эбби. Жан слышал, как она говорила по телефону со своими Лисами, убеждая их уезжать из города как можно скорее после того, как они закончат экзамены. Жан и забыл, что многие школы фактически позволяли своим спортсменам летом брать отпуск.

— В городе осталось только три Лиса, — сказала Эбби Жану за ужином в четверг вечером, а Жан и спрашивать не стал, кто именно. Остальные рассеются по ветру, прежде чем возмездие нагонит их.

В пятницу Рене нашла его на поле. Он сидел, держа в руках конверт, который возможно был передано ему Эбби. На бумаге виднелась подпись Университета Южной Каролины. Жан открыл его лишь тогда, когда Рене села рядом с ним. Внутри они нашли билет на самолёт и рукописное письмо от Джереми.

Кажется, они нашли место, где Жан мог бы остановиться, но потребуется ещё неделя, чтобы кто-то по имени Джиллиан съехал. Ему выделили комнату с Каталиной Альварес и Лайлой Дермотт: защитница и лучший вратарь Университета Южной Калифорнии на сегодняшний день. В конце Джереми обещал, что встретит Жана в аэропорту, когда он приедет.

Прямо под подписью Нокса Жан нашёл ещё одну строчку, очень неряшливую. Ему пришлось повертеть лист, чтобы разобрать точнее восторженное: "Давай, чёрт побери, вперёёёёёёд!!!". Жан медленно сложил письмо и посмотрел на билет. Он предположил, что Джереми договорился о встрече с Кевином, как и с Ваймаком. То, что все эти решения принимались без его ведома никак не удивили Жана. Он привык к тому, что вся его жизнь была прописана чужими руками, а потому не стал тратить время на жалобы.

Он передал билет Рене, чтобы и она могла рассмотреть всё поближе.

— Это раньше, чем я думала, — наконец призналась блондинка. — Полагаю, все они хотели бы, чтобы тебя осмотрели медики, и оценили повреждения. Кевин ведь так и не рассказал им о степени твоих травм, — она ощупывала плотную бумагу билета. — Всё, что им известно, это только то, что ты отстранён на три месяца.

Рене вернула ему конверт, и наблюдала как Жан складывает всё обратно. Чуть позже она твёрдо сказала:

— Это здорово, что ты приедешь пораньше. У тебя будет время привыкнуть к городу, прежде чем приступить к тренировкам с новой командой. Я слышала только хорошее о твоём новом капитане.

— От Кевина, полагаю?

Она смеялась.

— Ну, да. Но это так мило, не думаешь? — улыбалась девушка. — Обычно он мало с кем откровенен в своём восхищении.

Жан покачал головой и слегка прищурился.

— Для тебя это что-то свеженькое. А мне вот приходилось мириться с этим столько, сколько я себя знаю. И он — дурак, — француз сморщил нос, передразнивая с издёвкой: — Экси – это тот спорт, который нужно просто играть, — он тихо выдохнул. — Да Кевин бы выдохся, не выдержав и дня на их солнечном поле.

Рене пихнула его плечом.

— Зато вот ты точно впишешься.

— Я буду их ненавидеть, — Жан задумчиво посмотрел вдаль, — но сделаю то, что должен, чтобы выжить. Некоторое время они сидели в молчании. После чего Рене вдруг посмотрела на него, очень серьёзно, и сказала: — Они ведь спросят тебя о травмах. Ты уже знаешь, как всё это объяснишь?

— Я получил травму на тренировках, — Жан посмотрел на неё так же.

Её нежно-розовые губы скривились в странноватой улыбке.

— Не думаю, что твоих медсестёр такой ответ устроит. Ты не сможешь объяснить этого, — она прислонила кончики пальцев к его груди и провела так, словно могла видеть шрамы под тканью. — Я не помню, чтобы Троянцы так ценили право конфиденциальности, как в Лисьей Норе. Они точно захотят узнать, что именно случилось.

— Вороны никогда не задавали вопросов, — Жан пожал плечами. — Они знали, что это не их дело.

— Они тоже могли догадываться, — аккуратно возразила Рене. Подумав ещё немного, она отпустила его руку. — Если ты… если ты не сможешь сказать им всю правду, ты можешь сказать хотя бы часть. Например, — она постучала кончиком пальца по своему носу, — дать им понять, что они старше, чем команда в Эверморе. И ещё намекнуть о том, что твоя семья пострадала. Обычно после такого люди не будут спрашивать о чём-то дальше.

Это было бы крайне смело со стороны любого другого, но Рене рассказывала ему истории о своих родителях ещё в феврале, а Жан был достаточно честен, чтобы признать при ней, что ненавидит своих родителей. Моро не вдавался в подробности, а Рене не настаивала. Но если бы она только узнала, как именно он оказался под опекой Рико, она могла бы с лёгкостью догадаться, чем промышляли его родители.

— Думаешь, этого будет достаточно? — задумчиво спросил Жан.

— Почти уверена, — кивнула Рене. — Люди склонны беспокоиться лишь тогда, когда ты совсем молчишь.

Жан обдумал это и едва заметно кивнул.

— Пожалуй, доверюсь тебе.

Несколько минут они оставались в уютной тишине, прежде чем Рене спросила:

— Хочешь, чтобы я побыла с тобой, пока ты не улетишь?

Жану потребовалась целая бесконечная минута, после чего он медленно ответил:

— Не думаю.

Рене кивнула так, будто ожидала этого. Была в ней какая-то нежность, что придавала её лицу такое особенную красоту и светлую грусть. У Жана кольнуло сердце; всё это было слишком жестоко. Он думал о ней и о том, как эта сильная девушка настроила Андрича против его собственной звёздной команды с непоколебимой угрозой возмездия. Он думал о том, как неделю за неделей Рене приезжала к Эбби, чтобы навестить его, не позволяя тонуть в одиночестве. Он не забывал о её твёрдой вере в то, что он сможет добиться большего и стать лучше. Не выходило из кудрявой головы и то, как она звонила ему из Западной Вирджинии, отчаянно пытаясь защитить после Казни Рико.

Жан думал об Эверморе, о годах скитаний по чёрным коридорам без окон. Тяжёлые тренировки, голодные и грубые руки, слишком острые ножи, и снова, снова, снова, день за днём всё это повторялось, доминируя, властвуя над его жизни. Голос Кевина, его сбивчивый шёпот на французском. Его мысли о том, как бездна пожирает его всего, клеточку за клеточкой. Обещание, данное от его имени без его согласия; смерть, которая сломала его, разбила на мелкие осколки, и золотой билет на начало новой жизни, которого он не заслуживал, но так отчаянно в нём нуждался.

"Я – Жан Моро", — думал он. — "Кто такой Жан Моро, если он – не Ворон?"

Это был тот самый вопрос, на который требовался ответ, и проблема, с которой Рене не сможет ему помочь. Острая боль осталась горьким привкусом во рту. Возможно, после такого отказа было нехорошо обращаться к ней, но Жан поддался искушению. Он протянул руку, и завёл белокурый локон за ухо. Она взяла его за руку, чтобы поцеловать в ладонь, и он увидел, как легко её пальцы скользнули по его костяшкам.

— Мы подходим друг другу, — Рене посмотрела на него как всегда проницательно. — Просто… это совсем неподходящее время. Если бы ты мог остаться, то всё было бы совершенно по-другому, я точно знаю, — и снова лицо украшает тончайшая вуаль печали, — но я также знаю, что ты не останешься. Я знаю, что нельзя. И было бы нечестно просить тебя об этом и так жестоко усложнять всё… всё, что у нас есть сейчас.

Жан тихо сказал:

— Прости.

— Не нужно, — возразила Рене. Её голос звучал так ровно, спокойно и серьёзно, что он не смог усомниться в её словах. Где-то зазвенел будильник. 

Рене вытащила телефон, и выключила его.

— Я хочу для тебя только самого лучшего, и сейчас – это точно не мы, — их взгляды встретились, и она снова улыбнулась. — Тебе нужен чистый лист. Ты переезжаешь. А это значит, что нужно оставить всё это позади, но я всегда рядом. Знаешь ведь?

"Спасибо" казалось Жану уместнее, но он сумел лишь произнести:

— Знаю.

Когда он вопросительно взглянул на её телефон, Рене поднялась на ноги.

— Напоминалка. Последний экзамен, — пояснила девушка. Она постояла перед ним пару секунд, всё ещё глядя на его лицо. Протянув руку, девушка расстегнула застёжку своей цепочки. Жан поднял руку, и увидел как свет играет на серебре, что почти невесомо опустилось ему в ладонь. Слишком много лет в Гнезде разрушили его детскую веру, но Жан сомкнул пальцы. Может быть, ему показалось, что в цепочке сохранилось её тепло, но в душу пришло новое, совсем незнакомое чувство.

Утешение.

Рене улыбнулась вновь, медленно, уверенно и ярко.

— Я так горжусь тобой. Ты зашёл так далеко, — глаза её загорелись. — Я с нетерпением буду ждать, когда смогу увидеть, как продолжится твой путь, и ты наконец распахнёшь свои крылья. Лети, Жан, — лицо её светилось словно маленькое солнышко. — Мы увидимся на поле. В финале.

— Есть все шансы, что так и будет, — согласился с ней он.

Вскоре Рене ушла, оставив его. На кончиках пальцев он сосчитал до двух.

"Прохладный вечерний ветерок. Радуга".

❁ ❁ ❁

К вечеру пятницы Ваймак и Кевин вернулись в Южную Каролину, а к полудню субботы осталось только три Лиса. Жан знал слишком много о летних планах остальных, благодаря подслушанным разговорам между Ваймаком и Эбби. Моро настойчиво пытался выкинуть из своей головы неважные детали. Какое ему вообще было дело, отправится ли кто-то там в Германию, или кто-то ещё проведёт несколько недель с семьёй чирлидерши? Единственное, что действительно имело значение, это то, что ему оставалось как-то потратить большую часть недели, пока он наконец не улетит.

В понедельник общежитие было закрыто, а оставшиеся Лисы перебрались к Эбби. Внезапное прибытие наконец вдохнуло в дом запоздалую жизнь, заполнив пространство так, как никогда не смогли бы редкие посетители Жана. Он проснулся от того, что Кевин и Нил ссорились из-за команд и упражнений, и заснул, слушая, как Эбби ворчит на Эндрю и осуждает его потребление сахара. Время от времени Эндрю и Нил говорили на языке, который не были ему известен.

— Немецкий, — сказал Кевин, как-то заметив взгляд Жана. Это было первое, что он сказал Жану после возвращения в Южную Каролину. Однажды они поговорят о Воронах. Смерть Рико стала неглубокой пропастью между ними, и преодолеть её сейчас оказалось слишком сложно.

— Отвратительный язык, — Жан сморщил нос, и Кевин задумчиво умолк.

Теперь, когда Жан вернулся к обычной жизни, Ваймак приходил к ним реже, но он по-прежнему заходил каждый второй вечер, чтобы воспользовался стряпнёй Эбби и огорчить свою команду. Пока они все находились в одном месте, Жан изучал каждого, задаваясь вопросом, как настолько беспорядочная команда зашла так далеко.

Он наблюдал как Эбби и Ваймак ворчат друг на друга в суетливой нежности. Когда товарищи по команде были особенно молчаливы, Эндрю обращался непосредственно к Ваймаку. Труднее всего было наблюдать за осторожными, будто пробными разговорами между Ваймаком и Кевином. Они только-только начинали нащупывать незнакомые связи, как отца и сына.

Жан заметил как Эндрю и Нил двигались, словно угадывая каждое действие друг друга. Они были едины, сплетаясь, будто сигаретный дым. Одинаковые повязки на рукавах, такие долгие, задумчивые взгляды. Жан всегда предполагал, что именно высокомерие Нила привело его в Эвермор на Рождество, но теперь… теперь ему казалось, что это нечто другое, но уже точно не его дело. Натаниэль был его нарушенным обещанием; а вот жизнь Нила вовсе его не касалась.

В любом случае, Жану не пришлось долго останавливаться на этом, потому что каждый день этой недели приносил всё больше злости со стороны болельщиков, которых Лисы обидели своей победой. Голос Ваймака звучал устало, но не был злым, когда он рассказывал о новейших проблемах: чёрные чернила в пруде кампуса, граффити УБИЙЦЫ и МОШЕННИКИ на стенах стадиона, а также угрозы о взрыве и поджогах, из-за которых охрана должна была не сводить глаз с Лис.

Утром в среду среди тренеров начал распространяться новый слух: Эдгар Аллан закрыл Гнездо. Вороны были разосланы по своим домам, чтобы провести время с семьёй и получить обязательную помощь по возможности. Жан вышел из комнаты до того, как Ваймак закончил говорить, и до конца дня заперся в комнате со своими блокнотами. Острая паника заставила его почти вырвать из книг каждую страницу, но ему удалось вовремя отодвинуть их в безопасное место.

Когда поздно вечером Жану наконец пришлось снова выйти из комнаты за водой, Ваймак всё ещё не спал и ждал его. Тренер не стал спрашивать о Гнезде или Воронах, но хрипло сказал:

— В Лос-Анджелесе тебе будет безопаснее. Мы здесь сами по себе, и на нашей стороне никого нет, — он задумчиво смотрел перед собой, — а в охране человек сколько… двадцать? Маловато. Лас-Анджелес – совсем другой зверь, и Университет Южной Калифорнии – его сердце. Никто не будет настолько глупым, чтобы начать с ними драку, потому что им известно, что город всегда победит.

Жан не отвечал. Ваймак дал ему всего несколько минут, чтобы переварить это, прежде чем продолжить:

— На этой неделе я говорил с тренером Реманном. Мы с Кевином оказались под давлением, камеры… им сложно сопротивляться. Но мы делаем это, — он сказал это в ответ на острый взгляд серых глаз Моро, — потому что ещё слишком рано подвергать кого-либо из вас этим стервятникам. Но рано или поздно этот выбор исчезнет.

— Я не говорю с прессой, и никогда этого не делал. И не буду.

— Им есть что сказать о тебе, — совсем недружелюбно заметил Ваймак. — Было бы не самым худшим шагом отреагировать и разобраться с некоторыми вопросами.

Со стороны Жана шло лишь упрямое молчание. Ваймак вздохнул. Взяв пачку сигарет со стойки, он наклонил упаковку в сторону. Затем проверил вес своей зажигалки, и наконец сказал:

— Поспи. Завтра долгий день.

Позже Жан поймёт, почему Ваймак так беспокоился о нём. Однако позже будет уже слишком поздно что-либо с этим поделать.