Поскольку ни Жан, ни Лукас не имели желания сидеть на скамейке запасных в течение следующих четырёх месяцев, они по негласному соглашению решили просто игнорировать друг друга на следующий день. Это не вызвало каких-либо сложностей; Жан всё ещё оставался в группе Ксавьера, а Лукас старательно держал свой рот на замке. Изредка они молча работали в паре, потом менялись, и затем забывали о существовании друг друга, стоило им оказаться в раздевалке.

К лучшему или худшему, это ложное перемирие дало тренерам сосредоточить своё внимание на том, как Моро играет; скорее на его проблемы в игре. В четверг днём Реманн присоединился к своей команде на поле. На мужчине был защитный шлем без какой-либо дополнительной экипировки и он широкими шагами прохаживался у стены, словно ястреб наблюдая за Жаном. Каждый раз, когда бывший Ворон делал что-то непозволительное – жёсткие хуки, подножки или больше контактов, чем допускала ноу-тач экипировка – он коротко свистел в серебряный свисток. Однако, заметив, что тот интерпретирует шум как необходимость к исправлению, Реманн перестал останавливать игру.

Сначала это просто раздражало. Но по мере того, как тренировка подходила к концу, линия нападения воспринимала предупредительный свист или возглас, как что-то забавное, как шутку, в то время как Моро уже совсем устал от вечно поддерживающих "Упс!" или "Да ладно, ты сможешь! Пробуем ещё раз!”. Ему приходилось перепроверять каждую свою оплошность, ведь каждый раз, когда он переступал черту, это вело его к риску отстать и потерять необходимый контроль над игрой. Однако, желание отдаться мышечной памяти было таким заманчивым, и это приводило к ещё более недовольному свисту со стороны Реманна.

Джереми оставлял свои комментарии при себе, но он имел несчастье стать четвёртой целью Жана за день. И хоть испуганное “Ой!” блондина не выглядело чем-то картонным и лживым, Жан всё равно ощущал в этом какую-то насмешку. В какой-то момент Моро зацепил плечом и ракеткой руку Нокса, чтобы повалить его на спину. Джереми охнул и застонал, когда сильно ударился о землю; после глухого удара тренировка была приостановлена. Жан опустился на колени рядом с Джереми и, немного погодя, положил ракетку перед ним.

Джереми приподнялся на руках, когда Реманн направился к ним. Жан ощутил на себе пытливый взгляд мужчины, но не стал отвечать тем же; он устремил холодный взгляд на безопасную точку в поле. Реманн присел с другой стороны от ракетки Жана и посмотрел на Джереми.

— Порядок? — спросил он. Когда тот кивнул в знак согласия, главный тренер задумчиво взглянул на Жана. — Как будето двигаемся в противоположном направлении, чем предполагалось.

— Мне жаль, тренер, — последовал сухой ответ.

— Ты действительно сожалеешь или говоришь это только потому что думаешь, что я хочу это услышать?

— Мне не нравится терпеть неудачи, тренер.

— Это займёт время, — понимающе кивнул Реманн и постучал по свистку на шее. — Я не пытаюсь пристыдить тебя; только помочь. Не думаю, что ты замечаешь моменты, в которых мы словно не чувствуем друг друга. Теперь, — мужчина не сводил внимательного взгляда, — когда мы оба лучше понимаем, над чем именно стоит поработать, можно сосредоточиться на одном нарушении за раз. Звучит долго, но одним махом ничего толком не исправим. Ты готов продолжить? Или может нужен перерыв?

Жан тихо произнёс:

— Я буду играть столько, сколько позволите, тренер.

— Тогда, — Реманн встал, — поднимаемся и приступаем.

Подняв свою ракетку, Жан протянул её тренеру. Реманн принял её под выжидающий взгляд француза и проверил, хорошо ли натянута сетка, спустя пару секунд сжал в поисках возможных трещин, прежде чем вопросительно посмотреть в ответ.

— Я что-то упускаю. Что мне с этим делать?

Жан замер. Реманн был не первым тренером, который просил игроков ставить свои пожелания чётче, но он не ожидал увидеть настолько сильной садисткой черты в том, кого так почитали в мире Экси. Жан почти бесшумно выдохнул и приготовился к самому худшему: лучше избавить себя от глупых догадок сейчас, чем потом жалеть об этом. В команде Троянцев ему предстояло ещё долгих два года.

Жан был не в силах свести взгляда с конца ракетки и ровно ответил:

— Привести меня к раскаянию, тренер.

Реманн ничего не сказал. За него это сделал ошеломлённый Джереми.

— Боже, Жан.

Блондин выхватил ракетку из рук тренера так резко, что Жан невольно отступил на два шага, быстро и испуганно. Джереми тут же выставил свободную руку перед собой, стараясь ни в коем случае не коснуться его, и твёрдо пояснил:

— Никто не собирается тебя бить, ясно? Мы здесь так не делаем. Ты ведь сказал, что постараешься играть лучше, и этого более чем достаточно.

Взгляд Реманна был таким тяжёлым, что Жан едва мог дышать. Однако, он всё же рискнул бросить ледяной взгляд в сторону Джереми.

— Вот опять. Снова ты полгалаешь, что слов достаточно, когда это явно не так! Я подписал контракт, соглашаясь соблюдать ваши стандарты, и всю неделю кормил вас обещаниями, что исправлюсь, но я постоянно предавал ваше доверия и отказывался совершенствоваться. Сегодня, — он сказал насмешливо и горько, — я совершаю те же ошибки, что и в понедельник!

— Только не говори мне, что твои тренеры били тебя твоей же ракеткой, — наконец недоверчиво произнёс Реманн. Это показалось Жану слишком опасным и он воспринял "не говори" слишком буквально, а потому стих. Тренер терпел молчание всего несколько секунд, прежде чем потребовать: — Посмотри на меня сейчас же. Я задал тебе вопрос.

Это был не вопрос, но Жан знал, что лучше его не поправлять. Моро заставил себя наконец поднять глаза на Реманна и сохранил то максимально нейтральным.

— Они делали всё необходимое, чтобы мы выступали наилучшим образом, тренер.

— Всё необходимое… — Реманн проглотил остаток предложения и, отвернувшись от них обоих, встревоженно постучал пальцами по свистку.

Жан никогда не видел, чтобы тренеры так сомневались в чём-либо, и не был уверен, как вообще реагировать на этот намёк на слабость. Он снова взглянул на Джереми, чьё угрюмое выражение лица совсем не помогало, и снова повернулся к Реманну. Тот всё ещё стоял к ним спиной. Прошла целая минута, прежде чем Реманну удалось успокоиться, и он наконец махнул Джереми. Блондин молча протянул ракетку Жану и тот медленно взял её.

— Всем встать на позиции! Идём на повтор, — скомандовал Реманн и ушёл. Жан подождал, пока он не окажется вне зоны слышимости.

— Я… не понимаю, — сорвалось с его бледных губ.

— Поверь, — устало вздохнул Джереми. — Мы тоже.

У Жана было такое ощущение, что они говорили на совершенно разных языках, но на уточнения не осталось сил. Вместо того чтобы отправить обе команды на штрафные точки из-за неспортивного поведения Жана, Реманн в конце концов сбросил всю игру и отправил всех на стартовые позиции. Жана преследовали испытывающие взгляды. Он не был уверен, слышал ли кто-нибудь их разговор. Как бы то ни было, никто не осмеливался задавать вопросы; никто не посмел быть настолько безрассудным.

Теперь, когда Реманн пытался выбрать одну проблемную область, чтобы сосредоточиться на ней, свистки стали раздаваться реже. Сегодняшний недочёт заключался в привычки Моро впихивать ногу между ног Джереми каждый раз, когда они останавливались, чтобы взглянуть на товарищей по команде. Это был лёгкий способ ставить подножку, что сразу же убирало противника с поля, а также вело к травмам; то была одна из первых позиций, которой обучали Воронов. Чтобы избавиться от нехорошей привычки, потребовались сознательные усилия. Если бы это было единственным, что следовало исправить Жану, то тренировки не затянулись бы надолго.

Наконец пробная игра подошла к концу. Реманн подозвал к себе Жана, пока остальные Троянцы взяли курс на душевые. Лисински нигде не было видно, а вот Хименес и Уайт обменивались заметками, следуя за своими игроками в раздевалку. Главный тренер сидел на скамейке и ждал, пока Жан придёт к нему. Француз сел только тогда, когда ему велели это сделать.

Реманну потребовалась всего минута, чтобы разобраться в своих мыслях, и он изучал Жана весьма отстранённым взглядом.

— Просто чтобы ты знал… мы запросили у Эдгара Аллана твои полные медицинские записи ещё в апреле. Они согласились и даже дали нам номер для отслеживания, но, — уголок губ мужчины чуть дёрнулся, — каким-то образом посылка так и не дошла. И что-то мне подсказывает, что это был далеко не несчастный случай. Что думаешь?

— Я не в курсе, как работает почтовая система, тренер.

Они встретились взглядами.

— Кто-то из твоих тренеров сломал тебе рёбра?

— Это была травма на тренировке. Небольшая драка.

Реманн тихо хмыкнул.

— И ты ведь веришь в это, хотя, Кевин уже сообщил Джереми, что это было не так, — сказал он, после чего Жан пожелал тысячу мучительных смертей Ферзю. Реманн дал ему время, прежде чем продолжить: — Я спрошу ещё раз, и я искренне надеюсь на твою честность. Кто-то из тренеров сломал тебе рёбра этой весной?

— Нет, тренер.

Реманн продолжал изучать его, словно пытаясь оценить вес правдивости в сказанном.

— Думаю… ты должен знать, что Джеки звонила в Эдгар Аллан. Она хотела спросить о программе тренировок, обязательно с примерами эффективных дисциплинарных мер. И, как оказалось, — в этот момент Жан почувствовал, как его горло сдавило, — на территории кампуса Эдгара Аллана нет ни одного бассейна. Может, тебе известна причина?

На какой-то ослепительный момент язык Моро ощутил вкус мокрой ткани. Контроль медленно ускользал, но парень лишь крепко сжал пальцы и сказал:

— Нет, тренер.

Тихий вздох. Жан пытался распознать эмоцию, вложенную в него, но мог сосредоточиться лишь на словах мужчины.

— Вот в чём дело, — Реманн потёр щёку ладонью, — я не хочу настаивать на большем, чем ты готов мне дать сейчас. Однако, рано или поздно мне придётся задать несколько действительно важных вопросов. Я надеюсь, что мы сможем прийти хотя бы к малейшему пониманию до этого момента. Мне нужно, чтобы ты понял, что я ни в коем случае не стал бы совать нос в чужие дела, если бы не чувствовал, что должен это сделать, — он убрал руку со своего лица. — Теперь ты – один из моих детей. Я пытаюсь поступать правильно с тобой, но это требует компромиссов от нас обоих. Понимаешь?

Жан мало что понял, но всё же ответил:

— Да, тренер.

— Тогда иди, — кивнул ему тот. — Я и так задержал тебя. Ты хорошо поработал сегодня.

Несмотря на то, что Жан пришёл в душ последним, он всё равно выскочил из него чуть ли не первым. Моро вытерся и оделся так быстро, как только смог, и добрался до ряда нападающих, когда первый из его товарищей только пересёк порог в раздевалку. Джереми, как и всегда, отставал от него, поскольку слишком любил поболтать с огромным количеством людей, когда ему полагалось мыться, но Жан не чувствовал раздражения по поводу этого. Он был даже рад просто посидеть и подождать, обдумывая тренировки и задачи на будущее.

Краем глаза он заметил, как к нему направлялся Лукас. Жан бесшумно выдохнул; серое и напряжённое лицо парня не предвещало ничего хорошего. Жан не упустил из виду, как неподалёку стоявший Набиль замер на случай, если придётся их разнимать; видимо, он понял это по слишком нетерпеливому взгляду Лукаса. Дерек и Деррик также повернулись в их сторону. Жан молча ждал, пока защитник наконец придёт к нему и озвучит смысл нежеланного визита.

— Мне нужно поговорить с тобой. Без… — Лукас жестом указал на любопытных товарищей по команде. — Сможешь задержаться на несколько минут? Это точно недолго.

Первой мыслью было отказаться. Однако, Жан зацепил как были сжаты уголки рта парня и весьма сгорбленные плечи. Это был не гнев, а скорее встревоженное ожидание. Жан предпочёл бы гнев, но он сам себя подставил, когда чётко дал понять, что единственный кто мог дать хоть какие-либо ответы Лукасу был сам Грейсон. Француз бросил взгляд на телефон в побелевшей от напряжения руке и почувствовал себя заранее уставшим от предстоящего разговора.

— Привет, Лукас! — весело и громко воскликнул наконец возникший из душевых Джереми. — Здорово поработали сегодня!

В это же время Жан смутно пытался понять, задал ли ему Лукас вопрос, а секунду спустя его мысли съехали где-то на влажной линии веснушчатых лопаток Джереми. У блондина уже начали отрастать корни, и теперь, когда его волосы прилипли к затылку и коже на шее, это виднелось даже сильнее. Жан наблюдал, как струйка воды стекает по его позвоночнику к полотенцу, обмотанному вокруг бёдер Джереми, как вдруг отвращённый хрюкающий звук, исходящий от Лукаса, напомнил ему, что если вещи поважнее. С силой вернув себе внимание к ненавистному товарищу по команде, Жан всё равно улавливал то, как стоявший неподалёку Нокс тёр руками волосы.

— Ну? — уже требовательно спросил Лукас.

— Ладно, — чуть прищурился Жан. Презрение на лице защитника хоть и заставило его отказаться от злости, но он понимал, что это ненадолго. — Я тебя подожду.

Лукас рванул прочь, нападающие вернулись к своим делам, а Джереми бросил любопытный взгляд на Жана.

— Всё в порядке?

— Узнаем, — уклончиво ответил Моро.

Большая часть команды и двое тренеров ушли. Наконец объявился Лукас. Он выглядел ещё напряжённее, чем десять минут назад, и Жан попытался просчитать, есть ли шансы выйти наиболее невредимым из разговора для них обоих. Равнялись они нулю.

Он встал, когда Лукас не подошёл, и придержал Джереми за плечо, когда тот хотел направиться за ними. Лукас сунул руки в карманы и бросил на Джереми мрачный взгляд.

— Только Жан, — сказал он. — Дай нам несколько минут.

Джереми поднял голову и посмотрел на Жана.

— Точно могу тебя оставить?

— Да. На пять минут, — Жан кивнул ему и направился вслед за Лукасом.

Он думал, что Лукас отведёт их в конец раздевалки или на крайний случай, в одну из комнат для совещаний, но тот пошёл к двери и по туннелю к выходу. Протиснувшись между машинами Реманна и Лисински, чтобы добраться до внешних ворот, он остановился. Они стояли на парковке. Лукас пробежался взглядами по разбросанным машинам. Жан терпеливо ждал.

— Я поговорил с Грейсоном, — наконец сказал Лукас. — Вернее… пытался. Он не хотел разговаривать со мной.

— Какая неожиданная осторожность, — чуть склонил голову Жан. — Но это не моя проблема.

— Он не хотел говорить со мной, — повторил Лукас уже с нажимом.

В ту секунду Жан уставился на него, слыша слова, но наотрез отказываясь принимать их. Отрицание помогло лишь на время; он проследил за взглядом Лукаса, направленному к машине, которую припарковали почти у выезда с парковки. И Моро вдруг понял, что должно было произойти, когда открылась водительская дверь, но в то же время его тело сковал вирь из эмоций. Он не мог ничего сделать, кроме как замереть, когда Грейсон вышел и двинулся к ним.

Многолетняя ненависть не утихла в нём. Свобода ничего не поменяла. Месяцы разлуки не усмирили беспросветную ярость. Жан неотрывно смотрел на человека, который отчаянно стремился причинить ему как можно больше боли; которому был известен каждый, даже самый крохотный и незаметный шрам. 

Земля постепенно уходила из-под ног, а тёплый ветер, что так игриво и беззаботно трепал его кудрявые волосы, стал чем-то максимально незначительным в одно мгновение. Кровь пульсировала в кончиках пальцев. Липкая тошнота подбиралась к горлу. В душе стало так холодно, будто каждая косточка покрылась коркой льда, что вот-вот треснет и взорвёт его изнутри.

Лукас с грохотом закрыл ворота. Жан хотел, желал всем своим существом прокричать, что никакая дверь или сетка не сможет удержать Грейсона, но он задыхался от разом нахлынувших воспоминаний и был не в силах найти свой голос. Грейсон замедлил шаг, но то не было повиновением или сдержанностью; он никогда не опустился до столь жалкого поведения. Парень просто наслаждался эффектом, произведённым на источник его извращённого удовольствия и жестокости; выражение лица Жана Моро приносило ему неимоверное удовлетворение. Жан торопливо попытался вспомнить, как именно тот выглядел в январе; весь поломанный, в синяках и крови. На секунду самообладание удалось вернуть, но это никак не помогло ему успокоиться.

— Ты сказал, что просто хотел поговорить, — предупреждающе напомнил брату Лукас. — Поговорить с ним ты можешь и оттуда.

Грейсон, игнорируя его слова, подошёл к забору и прислонился к нему, вцепившись пальцами.

— Ты не забыл, Джонни? Ты должен мне мой номер.

Прозвище, когда-то данное Зейном и озвученное губами Грейсона, заставило Жана сглотнуть, лишь бы его не вывернуло прямо там же.

— Иди к чёрту, — прошипел Моро настолько язвительно и ядовито, что его челюсти свело. — Зейн заслужил этот номер. Не ты.

— Его нет здесь, а значит он в пролёте, — парировал Грейсон и вальяжно развёл руками. — А я стою перед тобой. Я возвращаюсь в Гнездо через два дня, и это будет твоей ответственностью убедиться в том, что меня встретят так, как полагается.

Жан тихо, но всё же прорычал:

— Я не буду лгать ради тебя.

— Конечно же, будешь, — произнёс Грейсон спокойно и уверенно. — Ты скажешь всем и каждому, что именно я получил место в Свите, или… — его пальцы сдавили проволоку и он впился в Жана своими глазами так, будто бы сжимал его горло одним лишь взглядом. — Я приду, сдеру кожу с твоего лица и трахну твой чёртов череп. Понял? Я знаю, где ты играешь, Джонни. Знаю, где ты… — он окинул взглядом забыл и стадион, — живёшь. Кто тебя тут защитит? М?

— Господи, Грейсон… — Лукас не выдержал, но его брат двинулся вперёд.

Он с силой бросил свой значительный вес на ворота, и Лукас оказался совершенно не готов его сдержать. Защитник вскрикнул, когда его отбросило назад, но Жан не остался, чтобы помочь ему; он бежал. Бежал так быстро, насколько мог, в страхе. в панике. В ушах застыл леденящий шум. Его пальцы почти коснулись дверь ко входу на стадион, прежде чем грубая широкая ладонь обрушилась на его плечо.

Первый удар пришёлся прямо в рот. Жан отлетел к стене, с треском врезавшись в неё. Он отбивался так отчаянно и рьяно, как мог лишь загнанный зверь в клетке. Грейсом поймал его за лицо и размашисто приложил головой об стену. Мир рухнул; закружился в тошнотворном размытом красочном урагане, а затем сузился до слишком яркого фокуса, когда Грейсон укусил его за стык шеи и плеча. Хриплый вопль, вырвавшийся из горла Жана, был больше животным, чем человеческим. Он потерял себя. Белые, длинные руки сорвались к лицу и горлу Грейсона.

Из ниоткуда появился Лукас. С отчаянными криками он схватил брата за руку, пытаясь оттащить.

— Прекрати! Грейсон, остановись!

Грейсону пришлось отпустить Жана, чтобы утихомирить надоедливого родственника. Трёх ударов было достаточно, чтобы сбить Лукаса с ног, и он вернулся прежде, чем Жан успел отодрать себя от земли и сделать хотя бы пар шагов. Потная и грязная ладонь вновь впилась французу в лицо, но теперь она была не единственной; держа Моро обеими руками, Грейсон вдавил его в стену и прорезал ужасные линии большими пальцами на бледных щеках.

Жан схватил противника за запястья, прежде чем тот успел выцарапать ему глаза, и наконец ударил его головой так сильно, как только смог. Когда Грейсон отступил на шаг, Жан рванул его на себя, но он оправился быстрее и Жану не хватило времени, чтобы освободиться. Грейсон впился в его руки ногтями, чуть ли не до костей, вновь толкая к стене. Моро не растерялся и врезал по лодыжке так сильно, как только мог, но ответ оказался мощнее: левой рукой Грейсон вновь впечатал его голову в бетон. Острой болью вспыхнула челюсть.

Горячее дыхание опалило окровавленное ухо Жана.

— Дай мне чёртов номер, сучка.

— Он – не твой! — с нескрываемой яростью прорычал Жан. — Иди на хер.

И то был неправильный ответ.

Крепкие зубы впились Жану в левое запястье со сокрушающей кровожадностью. Жан попытался вырвать руку, после чего ноготь Грейсона прорезал мягкую кожу в углу правого глаза.

Дверь стадиона с грохотом распахнулась, но тут же врезалась в мягкое тело Лукаса. Тот слабо вскрикнул, в то время как Грейсон немедленно отстранился от Жана. Моро сгорбился, прежде чем тяжело рухнуть на землю. Кто-то кричал, и он знал, что её голос был знакомым, но в ушах звенело так громко, что всё отдавалось эхом. Он был не в силах посмотреть, кто совсем нечаянно спас ему жизнь; он был не в силах оторвать взгляда от крови, что лениво стекала по его руке к кончикам пальцев.

В какой-то момент Жан всё же потянулся к горлу своей неповреждённой рукой, и ощущение порванной, влажной кожи под пальцами почти сбило его сознание. Ему пришлось сделать глубокий вдох, лишь бы осознать, был ли он способен на это; лёгкие сразу же загорелись, словно разрываясь от боли.

Чьи-то руки схватили его за плечи, и жн срегировал инстинктивно. Тот, кто коснулся его, не ожидал такой силы, и лишь спустя секунду он понял, что швырнул Лисински об её же машину. Ужас, отразившийся на лице тренера, вмиг стёрла все чувства Жана, и он отскочил от женщины так быстро, как только мог. Лишь ударившись о стену лопатками, Моро смог остановиться.

— Извините… извините, — сбивчиво бормотал он. — Мне так жаль, тренер. я не…

Лисински подняла руку, тут же взяв эмоции под контроль.

— Хватит.

Жан проглотил остатки своих извинений. Где-то взвизгнули шины; это уезжал Грейсон. Лисински метнула в его сторону взгляд, раскалённый от ненависти и гнева, но поскольку Лукас едва мог подняться, а Жан еле держался на ногах, она решила отпустить виновника. Но лишь на этот раз.

Женщина достала телефон и опустилась на колени, чтобы проверить стонавшего Лукаса.

— Джеймс, ты нам нужен здесь прямо сейчас, — коротко сказала она и захлопнула телефон, ничего не объясняя.

Реманн принёсся в рекордное время, и пришёл не один. Сначала он метнулся к Лукасу, поскольку онис Лисински попались ему первыми на глаза. Выбежавший вслед за ним Джереми тут же побежал к Жану. Тревога совсем не шла к тому лицу, что было рождено для солнечных и ярких улыбок, и Жан еле успел отвернуться, лишь бы паника Нокса не сбила его с толку. Джереми потянулся к нему, но Жан отодрал себя от стены, оттолкнул Джереми и направился к стадиону. Окровавленными пальцами он набирал код для стадиона Воронов, лишь бы открыть дверь. Он знал, что это неправильно, отчаянно понимал, что это не сработает, но так хотелось. чтобы чёртов код открыл чёртову дверь. Было страшно перестать пытаться сделать хоть что-либо.

— Жан! Жан, — Джереми подбежал к нему. — Я займусь.

Сквозь кровавую пелену перед глазами Жан наблюдал, как блондин вводит правильный код. Моро отодвинул дверь, лишь бы он смог сам протиснуться туда, после чего похромал в раздевалку так быстро, насколько только смог. Бывший Ворон чуть не сбил с ног двух гуляющих Троянцев, но пошёл дальше, игнорируя раздражённые крики вслед. Ему показалось, что он слышал голос Кэт? Но Кэт всё же могла подождать. И ей пришлось подождать. У Жана оставалось около тридцати секунд, чтобы избавиться от прикосновений Грейсона, прежде чем ему станет совсем плохо.

Душевые оказались пусты. Жан ворвался туда, срывая с себя обувь. Его занесло к ближайшей кабинке, рука нервным движением схватилась за лейку, а ладонь дёрнула за ручку так сильно, насколько это было возможно. Первый удар воды чуть не сломал его пополам, и Жан уткнулся лицом в сгиб локтя, лишь бы не переставать дышать.

"Зубы… зубы", — мысли шорохом, сбивчивыми тенями рыскали, отдавались в разбитой голове. — "Я тону? Тону… нет воды? Кампус… нет бассейнов?" — и вдруг громкий шёпот Грейсона взорвался в его ушах: — "Я знаю, где ты живёшь."

Безмолвный крик застрял в его убитом горле. Жан отчаянно тёр шею свободной рукой, пытаясь как можно быстрее смыть слюну и кровь. Он годами терпел издевательства Рико; он пережил Грейсона в худшие времена. Ему требовалось лишь мгновение, чтобы запереть все опасные чувства. Одно мгновение? Или два, или десять, чтобы забыть вес горячих потных ладоней на его лице и грубых зубов на его коже. Костях. 

В какой-то момент он вдруг понял, что не дышит; слишком сильно сжимал лицо в попытках спрятаться от струй воды. Темно. Мокро. Холодно. Или жарко? Стало тяжело держать глаза открытыми. Ни единого лучика солнца в Эверморе. Светлая комната в доме Троянцев. Всё смешалось в один большой непонятный комок из пустых мыслей.

— Жан?

Джереми оказался где-то справа. А Жан просто терял счёт времени.

— Жан. Посмотри на меня.

"Я – Жан Моро. Я принадлежу Мориямам. Я справлюсь. Справлюсь. Справлюсь."

Он снова запирал себя, загоняя свой страх и сердечную боль так глубоко, что понемногу всё начинало неметь. Напряжение спало с его плеч. Он наконец приоткрыл глаза, чтобы вновь найти ручку душа. Поворот, и вода стихла. Жан провёл обеими ладонями по лицу, чтобы смахнуть как можно больше воды.

Лишь спустя некоторое время он повернулся к Джереми, который стоял так близко, что на его футболке и шортах остались влажные пятна от брызг. Жан почувствовал себя вдруг очень спокойно, в то время как Джереми буквально оказался загнан в угол своих же эмоций.

— Мне нужно переодеться, — сказал Жан. — А потом мы пойдём. Дай мне минуту.

Джереми встал у него на пути.

— Жан, остановись.

— Пропусти меня, — попросил Жан и уже тише добавил: — Мне холодно.

— Пожалуйста, поговори со мной.

Жан мотнул головой.

— Мне… нечего тебе сказать.

— Он причинил тебе боль, — настаивал Джереми, и Жан ощутил несметную благодарность за то, что он не произнёс имя Грейсона. Он небрежно отмахнулся, но Джереми упрямо шагнул вперёд. — Очевидно. что ты не в порядке, так что, пожалуйста, перестань притворяться, будто мы можем просто игнорировать то, что с тобой происходит.

— Так просто перестань смотреть, если тебя это беспокоит, — уже совершенно спокойно сказал Жан. Уголок губ Джереми дёрнулся. Было ли это неодобрением или болью – Жан не мог сказать, но он понял, что придётся выразиться точнее. — Вороны смотрели, но знали, что это не их дело и лучше не зацикливаться. Для всех нас было бы лучше, если бы ты сделал то же самое.

Ответ Джереми был тихим, но весьма решительным.

— Я не перестану смотреть.

— Я не хочу, чтобы ты смотрел.

Это слишком сильно отдавало ложью, но до того, как Жана обдал страх, к ним зашёл Реманн. Главный тренер открыл рот, но поколебался, увидев, что Жан выглядит, словно избитая, а потом утопленная в собственной же крови крыса. Спустя секунду он жестом пригласил подопечных следовать за ним, но всё же попросил у Джереми:

— Дай ему полотенце. Мы идём на медосмотр.

По пути на них наткнулись оставшиеся Троянцы: Кэт и Лайла, что было весьма естественно, а потом Трэвис и Хаоюй. Жан предположил, что последние двое и были теми, кого он чуть не сбил. Они были соседями Лукаса по комнате в общежитии и застряли здесь в ожидании, как и девушки. Резким жестом Реманн не дал группе и слова сказать, когда проходил мимо, и Жан не сводил глаз со спины тренера, послушно следуя за ним.

Лукас и Лисински были в первом кабинете, поэтому Реманн пригласил Жана во второй. Джереми нагнал их, но войти не смог. Однако. он всё же упрямо сунул руку с полотенцем в щель, после чего Реманн выдвинул вопрос Жану:

— Тебе решать. Он входит или выходит?

Ответ поступил незамедлительно:

— Выходит.

У Джереми не было выбора, кроме как отступить, и Реманн закрыл перед ним дверь. Жан взял предложенное полотенце и сел там, куда указал тренер. Жан даже не понял, что здесь были часы, но теперь он слышал, как тикает их секундная стрелка. Может, то были наручные часы. У него их не было много лет, но он всё равно проверил свои запястья. Всё, что удалось прощупать — неровные следы от зубов Грейсона. И он обмотал полотенце вокруг руки, лишь бы не видеть их.

Реманн обошёл комнату, открывая и закрывая ящики в поисках бинтов и антисептиков, которые ему понадобятся. Жан попытался забрать их у него, но тяжёлый взгляд Реманна заставил его опустить руку и сидеть молча. Мужчина подтащил табурет и принялся за работу, начав с запястья подопечного. Закончив чистить и перевязывать парня, Реманн попросил его подвигать рукой. Запястье болело, но Жан всё же мог вращать рукой и сгибать пальцы. Этого было достаточно, чтобы растопить ком леденящей пустоты в груди Моро.

— Поговори со мной, — спокойно произнёс Реманн, промакивая лицо Жана.

— Я не знаю, что вы хотите от меня услышать, тренер.

— Ты в порядке?

— Да, тренер, — отозвался Жан сразу же. — Я всё ещё могу играть.

— Я спрашивал тебя не об этом.

Он дал Жану минуту, чтобы тот придумал что-то получше. Тишина вдруг оказалась хуже вопросов тренера. Жан подёргал ногой, чтобы как-то встряхнуть свои мысли. Он понимал, что выдаёт себя этим беспокойством, но был не в силах остановиться. Наконец ему пришлось прикрыть бинты свободной рукой. чтобы перестать на них пялиться.

— Тренер, пожалуйста, скажите мне, что я должен сказать. Я всё исправлю. Обещаю.

— Я не хочу, чтобы ты что-либо исправлял, — мягко возразил ему Реманн и отстранился, чтобы посмотреть на него. — Я хочу знать, в порядке ли ты.

Вот это казалось чем-то попроще.

— Я в порядке, тренер.

А возможно, и не так легко; Реманн застрял где-то между недоверием и жалостью. Жан заставил себя просто замолчать и почти не дышать. Это была лучшая попытка сохранить своё лицо, сделать именно то, что спасло бы его. Реманн лишь покачал головой и приступил к его горлу.

Жан смотрел в дальнюю стену. Там, видимо, одна из медсестёр повесила чёрно-белую фотографию одинокой лодки в гавани; этот вид унёс мысли Жана куда-то вдаль. Он подумал об открытках и магнитах, уничтоженных разъярёнными товарищами по команде, и что-то вдруг треснуло в нём. Жан с трудом сглотнул, борясь с приступом тошноты.

Возможно, Реманн услышал, как он задыхается, потому что в следующую секунду ушей Жана достиг его обеспокоенный голос: 

— Жан?

— Я позвоню доктору Добсону, — Жан тут же пресёк любые дальнейшие вопросы, но его ответа оказалось достаточно, чтобы Реманн и сам не стал настаивать. — Я позвоню ей, как только буду дома, тренер.

Раздался стук в дверь. Реманн закончил накладывать повязки, вернул табурет на прежнее место и открыл её. Лисински стояла в дверном проёме рядом с Лукасом. Жан взглянул на него и понял, что у парня был сломан нос; Грейсон не упустил ни одного удара, который мог бы нанести своему брату. Жану очень захотелось убедиться, что Лукас заплатил за свою роль в этом жалком воссоединении, но всё, что он чувствовал, это лишь усталость и холод. Реманн отодвинулся в сторону, чтобы они могли войти. После чего он прикрыл дверь.

Жана не интересовали обеспокоенные вопросы Реманна и оценка по травмам Лукаса от Лисински. Когда Реманн убедился, что Лукас не собирается рухнуть на пол в ближайшее время, он попросил:

— Расскажи всё с самого начала.

История Лукаса вышла как хаотичная, пронизанная самоцензурой и сожалением. Вчера ему не удалось получить от Жана никаких объяснений ссоры между Жаном и его братом, поэтому он сделал то, на что Жан его подбивал – потребовал правды от Грейсона. Грейсон отказался участвовать в разговоре, но то оказалось частью плану; во время обеда он-таки прислал Лукасу сообщение, спрашивая о расписании Троянцев. В нём же он объяснил, что ему было совершенно нечего сказать Лукасу, но он точно поговорит с Жаном, если Лукас поможет им остаться наедине.

— Это был второй раз, когда мы с ним наконец-то говорили, — Лукас стоял, опустив голову. — Он ушёл от меня четыре года назад. Забыл обо мне. Но тут хотя бы два раза, но он говорил со мной. пускай лишь о Жане, — его голос постепенно стихал. — В эти выходные он уезжает в Западную Вирджинию. Это был мой последний шанс увидеть его перед отъездом, и я не… — он всё же вскинул голову. — Я не знал. Не знал, как ему отказать. Я облажался. Мне жаль.

Реманн свёл взгляд на Жана. Моро не был уверен, ждёт ли Реманн его версии или праведного гнева, но взгляда с Лукаса француз не сводил.

— В следующий раз, когда он уйдёт, отпусти его и поменяй замки.

— Он – мой брат, — слабо запротестовал Лукас.

Жан смотрел на него не мигая.

— Я уже говорил тебе, — произнёс он ровно, без каких-либо эмоций, — он перестал быть твоим братом в тот день, когда отправился в Гнездо.

Лицо Лукаса сморщилось и он снова врезался подбородком себе в горло, лишь бы никто этого не видел. Казалось, что он не станет спорить дальше. но всё же, через некоторое время защитник вновь подал голос.

— Он сделал тебе больно. В Эдгаре Аллане, я имею в виду, — сказал Лукас, когда Жан рефлекторно сжал своё забинтованное запястье. Жан оставил это без ответа, но он и не требовался; оба знали, каким он будет. — Я слышал… что именно он тебе сказал.

— Я не буду обсуждать это с тобой.

— Он сделал то, что…?

Жан не стал дожидаться конца вопроса и повторил уже агрессивнее:

— Я не буду обсуждать это с тобой.

На этот раз Лукас понял намёк, и Жан впился ногтями в повязку, пока боль не лишила его голос яростной резкости. Когда Моро наконец дождался того состояния, в котором он не позволит себе лишней резкости в отношении к тренеру, он наконец сказал:

— Тренер, я могу идти?

Реманн задумчиво посмотрел на него.

— Ты действительно готов оставить всё как есть? — спросил он. — У нас есть камеры видеонаблюдения. Мы можем вызвать полицию.

Желудок Жана вжался в его позвоночник.

— Нет, тренер.

— Жан… — уже хотел поспорить с ним Лукас, но Моро не отступился от своих слов.

— Вороны не… — но увидев выражение лица Реманна, он сменил тему и сказал: — Я не могу разговаривать с полицией, тренер.

Реманн дал ему будто бы вечную минуту, чтобы он передумал, а затем сдался, покачав головой.

— Я принимаю твои решения, если ты считаешь их лучшими для себя на этот раз. Но я не позволю ему снова пройти на наш стадион. Я собираюсь связаться с охраной кампуса и передать им его фотографию, — сказал он, бросив взгляд на Лукаса, — и сообщить им, что ему здесь не место. Лукас, если ты услышишь от него ещё хоть слово враждебного характера, я был бы крайне признателен, если бы ты мне об этом сообщил. Благодарю, — добавил он, когда Лукас резко кивнул. — Джеки может подвезти тебя обратно в общежитие.

Лукас тут же сказал:

— У меня есть Хаоюй и Трэвис. Со мной всё будет хорошо.

— А ты? — посмотрел мужчина на Жана, после чего сам же и принял решение. — Едешь с Лайлой. Подвезу всех четверых.

Главный тренер встал со стула. Лисински не выглядела довольной, но первой покинула кабинет. Лукас не двинулся с места, даже когда Реманн прошёл мимо него. Жан мельком заметил Джереми, шатающегося в коридоре, как встревоженная наседка. Лукас наконец коснулся дверной ручки, но всё же задержал взгляд на Реманне и попросил:

— Две минуты. Можно?

Жан посмотрел на Реманна, пока тот наблюдал за ним. Взгляд мужчины его чуть было не убил; то был взгляд того, кто вытащил бы Лукаса за шкирку, если бы Жан сказал, что не хочет оставаться наедине. Моро попытался убедить себя, что он слишком сильно всё додумывает, но чувства дискомфорта и безопасности качались в его душе словно огромные весы. Он всё-таки заставил себя отвести глаза от тренера, прежде чем тихо, но весьма смело сказать:

— Одну минуту.

Лукас немедленно закрыл дверь, только чтобы потратить драгоценные двадцать секунд, просто глядя на неё, вместо того, чтобы посмотреть на Жана. На двадцать одну секунду он наконец сказал:

— Мне жаль. Прости меня.

— Твои извинения так же полезны, как парфюм в сортире, — язвительно похвалил его Жан. Когда Лукас открыл рот, чтобы хоть как-то возразить, Жан прервал его коротким взмахом руки и продолжил: — Мне всё равно, что ты там себе думал. Я указал тебе на Грейсона только для того, чтобы мне не пришлось говорить об этом с тобой. Единственное, что имеет значение — хочешь ли ты быть со мной в команде.

— Он тебя укусил, — тихо напомнил ему Лукас.

Жан вскинул бровь.

— Ой, да что ты? Как мило с твоей стороны напомнить мне об этом. Ведь я там был, — холодно сказал он.

— Я видел, как ты смотришь на Джереми. Я не глухой, слухи знаю. И я уверен, что ты – гей, — Лукас устремил в него упрямый взгляд. — Это что-то вроде… тяжёлого расставания?

На секунду Жану захотелось солгать лишь бы для того, чтобы поскорее закончить слишком неприятный разговор. Но в то же время ему хотелось выдать всю правду, вонзить нож в самую душу Лукаса, да побольнее. Либо же оставалось ответить уклончиво, балансировать на границе между белым и чёрным. Времени на мысли почти не осталось, а все силы уходили на борьбу с бурлящим желудком.

— Не смей перекладывать на меня вину за психоз твоего брата. Ты не смягчишь свою вину своими глупыми предположениями.

— Я не… Боже. Я просто… — Лукас уже находился в полнейшем непонимании, что именно он должен был делать, а у Жана не оставалось лишнего терпения, чтобы ждать его целый день. Он встал с кровати и направился к двери, когда тот всё-таки успел его остановить.

Жан попытался открыть дверь, но Лукас прижал ладонь и стопу так, чтобы этого не произошло. Они посмотрели друг на друга, взгляд Моро был тяжёлым и мрачным. Жан был почти уверен, что сможет убрать Лукаса с дороги, если дело дойдёт до драки, но он лишь с презрением скривил губы и снисходительно дал защитнику собраться с мыслями.

Прозвучало вновь бесполезное:

— Мне жаль.

— Мне не нужна твоя ж…

— Мне жаль, что я это сказал, — настойчиво пояснил Лукас, отпуская дверь. — Это было неправильно. Я видел твоё лицо, когда он выходил из машины. Я понимаю, что мне не следовало… — парень просто развёл руками беспомощно и несчастно, поскольку не мог подобрать слова. — Грейсон, с которым я вырос, не был таким. И я не могу понять, во что он превратился.

— Это твоя проблема. Не моя, — сказал Жан, как отрезал, и потянул на себя ручку. Он уставился на свою руку, поколебался некоторое время. Однако в какой-то момент страх подтолкнул Моро к тому, что он должен был знать. — Он сказал, что знает, где я живу. Ты ему что-либо говорил?

Лукас мотнул головой.

— Я сказал ему, где находятся летние общежития, на случай, если он… — парень тихо вздохнул. — Если он захочет зайти и увидеть меня перед отъездом. Ему неизвестно, что ты не в кампусе.

Сердце не перестало встревоженно колебаться, но Жан надеялся, что вскоре эта информация должна была ему помочь. Жан наконец открыл дверь, за которой неподалёку стояли тренеры и Джереми. Они ждали его. Моро посмотрел только на Джереми и сказал:

— Мне нужно переодеться. Потом можем уйти.

— Конечно, — сразу же кивнул ему Джереми с улыбкой. Она была пустой, что выглядело жутко.

Жан доверился тренерам, когда они перезвонят ему, если им понадобится что-либо ещё. Он направился к своему шкафчику, пройдя мимо Кэт и Лайлы, а позже заметил Хаоюй и Трэвиса. Перед шкафчиком француз тихо вздохнул: он уже был в своей одежде, когда пошёл за Лукасом, а потому пришлось сменить промокшую одежду на форму для завтрашней тренировки. Он завернул мокрые вещи в футболку, а когда вышел, увидел, что все ждали его у ворот.

Хаоюй, Трэвис и Лукас отправились через парковку к кампусу, а Реманн посадил остальных четырёх Троянцев в свою машину. Поездка домой прошла так быстро, что это сбило его с толку. Реманн высадил их у дома. Опустив стекло, мужчина сказал:

— Дай нам знать, если тебе что-нибудь потребуется, хорошо?

— Да, тренер, — сказала Лайла и повела Жана впереди себя.

Жан отпёр дверь и вошёл внутрь, но стоял у входа, пока остальные не зашли. Как только это произошло, Моро поставил засов и запер дверь на цепь. С каждой секундой заверения Лукаса становились всё менее утешительными, и Жан всё же дёрнул цепь. Предположим, Грейсон его найдёт. Поможет ли это? Спасёт ли их? Двери никогда раньше не останавливали его. Последний раз их вообще никто перед ним не закрыл. Воспоминания вызвали лихорадочный жар в груди Жана, и он снова, уже резче схватился за цепь.

— Эй, у меня есть кое-что ещё. Жди здесь, — вдруг сказала Лайла, некоторое время понаблюдав за этим. 

Жан несколько минут слушал, как она рылась в своей комнате, пока она не вернулась с приземистым шестом. На одном конце было плоское резиновое основание, а на другом – неглубокий крючок. Она жестом отстранила его и вставила шест под ручку. Удар по двери показал, что шест выполнил блокирующую функцию, и это вызвало у Лайлы довольный кивок.

— Мама купила, когда я только переехала, — объяснила девушка. — Никогда меня не подводил, а ведь многие пробовали прорваться. Как тебе? Нормально?

Это было неплохо, хоть могло бы быть и лучше.

— Да.

— Мы можем поговорить? — аккуратно спросил Джереми.

— Мне нужно переодеться и позвонить Добсон, — ответил Жан, и Джереми неохотно убрался с его пути.

Жан пошёл прямо в свою спальню и бросил вещи в корзину для белья. Сменив форму на более повседневную, француз сел посреди кровати скрестил ноги и принялся осматривать свои бинты. Ему не хотелось видеть укусы, но через мгновение он потянулся и снял ленту с марлей. Рука была синей и вся в укусах. Жан ощутил, как желудок сворачивается в узел.

На один мимолётный глупый момент он всё-таки решился на важный звонок. Добсон была психотерапевтом Эндрю, когда Рико послал за тем Дрейка. Имел ли значение их разговор после? Что было лучше – ложное утешение? Или полное его отсутствие? Жан вертел телефон в пальцах, борясь с самим собой.

В конце концов отвращение победило. Он ни за что не хотел бы так выставлять себя перед этой женщиной. Одна лишь мысль о том, чтобы выразить это словами, вызывало головокружение. Он почти отбросил телефон, когда тот вдруг неистово зажужжал.

Код был знаком, а вот номер – нет. У Жана в телефоне было сохранено не больше десяти контактов, половина из которых имела тот же код Южной Каролины. Первой мыслью было то, что Реманн позвонил Добсон, не доверившись Жану полностью. Однако, контакты терапевта были сохранены, в то время как сообщение было безымянным. Поддавшись тревоге и побарабанив ногтями по клавишам несколько секунд, Моро всё-таки открыл текст.

"Французский", — мелькнуло в кудрявой голове.

"Где ты?"

Номер не Кевина. Это сужало круг подозреваемых к одному. Однако Жан всё равно отправил ответ “Кто?”, чтобы убедиться.

"Нил", — и спустя секунду пришло ещё одно: “Я в Лос-Анджелесе. Нам нужно поговорить.”

Жан бросил взгляд на часы в телефоне, и страх тяжёлым грузом осел на его костях. Он знал, что Лисы уже начали летние тренировки, и он знал, сколько времени занимает перелёт из Южной Каролины сюда. Если Нил пропустит тренировку, чтобы отправиться в эту поездку, то он не принесёт хороших новостей. Жан сжал переносицу и принял для себя решение ненавидеть то, что в сутках всего 24 часа. Всего за секунду могло произойти столько всего, что было страшно представить.

Он отправил свой адрес в ответ. Ему не хотелось спать, а потому он написал Джереми:

"Гость."

Джереми появился в комнате практически сразу же.

— Тут никого нет.

— Нил Джостен в городе, — пояснил Жан, ещё раз прочитав сообщение. — Он едет из аэропорта на арендованной машине.

— Тебе будет комфортно с ним? — участливо спросил Джереми, садясь у кровати Жана. — Если что, я встречу его и смогу объяснить, что придётся подождать до завтра. Можем разместить его в отеле на ночь или что-то в этом роде.

— Он бы не пришёл ко мне, если бы у него был выбор, — сказал Жан. — Мне нужна эта встреча.

Переживёт ли Жан эту встречу – то будет уже другая история, и не было никакого смысла обсуждать это с Джереми.