Он чувствовал себя отвратительно. Серёжа стоял, облокотившись на стеклянный проем в его старой растянутой футболке, и пытался улыбаться, не казаться разочарованным. Получалось у него, откровенно говоря, плохо.

Олег продолжал собирать свои вещи.

Они не говорили об этом. В один день Олег просто подошёл к нему, растрёпанному и нежному после сна, что-то скучающе набирающему на ноутбуке, и сказал, что возвращается на службу. Серёжа тогда поднял голову от экрана, смотрел на него бесконечные несколько минут и просто ушел, так ничего и не сказав. Внутри все стало тогда так пусто. Олег думал, что Серый станет возражать, расстроится, разозлится. Он не ожидал этого громкого молчания, теперь бьющего набатом в недостроенных пустующих комнатах будущего здания Вместе.

Серёжа появился лишь к концу того дня, присел рядом с ним на диване, пожил голову ему на плечо и дёрнул подбородком. В своей манере практически приказал объясниться.

Олег попытался.

Он честно рассказал, что чувствует себя здесь ненужным, бесполезным, сидящим на чужой шее. Что в нем здесь все было не так и не то. Что он привык к действию, к угрозе собственной жизни, бою и смерти. Что его внутренности зудели от невозможности вырваться, быть по-особенному извращено свободным, каким можно было быть только на войне.

Что дело, Серёжа, как банально, не в тебе, что дело только в нем, Олеге, который не может жить в мире, любви и спокойствии.

Серёжа не сказал ни слова за те долгие минуты, что Олег выворачивал себя наизнанку и практически оправдывался. Хотя прекрасно знал, что оправдываться не за что. Он был таким, какой он есть, и вряд ли мог это изменить, не извратив себя полностью. Серёжа никогда не потребовал бы ничего подобного и никогда не потребует. Но желание оправдаться, объясниться все равно было. Чувство вины душило его сейчас почти также, как и этот город, оседало где-то в солнечном сплетении и тянуло-тянуло вниз.

Серёжа дослушал, утер красные глаза и пропал в глубине своих комнат.

Между ними ничего не изменилось, все осталось как прежде. Серёжа вышел утром, улыбнулся и не изменил ничего в своем поведении. Также смеялся, грел вечно холодные ладони у Олега в рукавах курток, с детским восторгом показывал новые строчки кода для будущих обновлений. Но Олег нутром чувствовал неладное — видел в голубых глазах тоску и глубокую задумчивость.

Они так и провели два месяца одновременно близкие и далёкие, разлученные недосказанностью. Олег уверен, если бы он спросил Серёжу, Разумовский сказал бы, что они двойные звезды в созвездии Центавра. Волков сравнил бы с супругами в вечной тихой ссоре.

Когда Олег, наконец, был готов, он ещё долго стоял у выхода, смотря на собранные сумки. Спрашивал себя, так ли эта война и служба нужны ему, если Серёжа, такой родной и любимый, стоит здесь. Они были бок о бок с восьми лет, прошли испытания взрослой жизнью, расставанием в длинною в год, когда он был в армии. Пережили первый контракт.

Олег поднимает свои сумки.

— Серый… — Олег не смотрит ему в глаза, просто переводит взгляд куда-то в район ключицы.

— Я буду тебя ждать. Не важно, насколько ты уедешь и насколько останешься, когда вернёшься. Всегда ждать буду. Только возвращайся, Олег. Пиши хоть иногда, о себе знать давай. А я буду в ответ писать… И всё хорошо у нас будет. Я знаю, — Серёжа говорит так спокойно и искренне, тихим ещё со сна голосом.

Олег не выдерживает. Бросает сумки на пол, нежно берёт Серёжино лицо в ладони и целует, целует его так же, как целовал в первый раз. Мягко и неуверенно. Он не хотел, боялся такого прощания. Олег собирался уговаривать не ждать его и забыть. Любить кого-нибудь другого и быть счастливым.

Олег понимает, что он ужасный человек. Он бросает его, оставляет здесь одного в момент триумфа, его великой победы, достижения того, к чему он стремился всю жизнь. Олег уходит, а сам опустить не может. Не может не целовать его на прощание, не может попросить не ждать. Серёжа его тихая гавань, Олег отправляется в шторм, зная, что ему есть куда вернуться.

Он опускает руки, поднимает сумки и, не прощаясь, выходит за дверь.

Олег на войне как дома. Он извращено любит её, чувствует себя счастливым, находясь среди взрывов, песка и крови. Темными ночами, глядя на усыпанное звёздами сирийское небо он вспоминает о голубых глазах и двойных звёздах в системе Центавра. На следующее утро его окружают в доме, и он убивает десятки человек. Иногда Олег тихо гордится, что все, что попадает к нему в руки, может превратиться в бомбу.

Серёжа не становится исключением.

Когда он видит эти растерянные голубые глаза по телевизору и, отойдя от первого шока, наконец, вслушивается в репортаж… Олег понимает, что этот взрыв он проконтролировать не смог. А неконтролируемый взрыв в миллион раз опаснее обычного.

Олег обрывает свой контакт с группировкой. Он, словно призрак, исчезает в жёлтых песках Сирии и отправляется домой. Всю дорогу до Санкт-Петербурга чувство вины раздувается в нем с астрономической скоростью. Олег корит себя за то, что поддался своим слабостям, за то, что не уберёг. Он ведь знал о нем, о том, что он может сделать Серёжиными руками, если не держать его в узде. И все равно уехал.

Когда он оказывается в палате с мягкими белыми стенами и видит его в такой же белой смирительной рубашке. Запертого, словно зверя в цирке на потеху публике… Вина сменяется гневом. Серёжа, похудевший на размер, с мутными, но все ещё такими же прекрасным глазами, сидит скорчившись в самом углу и что-то тихо бормочет под нос. Он даже не обращает на него никакого внимания.

— Чем же они тебя так накачали? — Олег шепчет, боится вспугнуть. Нежно берёт за плечи и уже хочет вынести из этого во всех смыслах сумасшедшего дома, как слышит роковое «Гром».

Он уже знал, кто поймал и запер Серёжу здесь, в месте, где даже из адекватного человека сделают психа меньше, чем за месяц. Гнев кипит в его груди. Он готов убить Грома на месте, но Серёжа, его мягкий, человеколюбивый Серёжа предлагает план мести. И кто такой Олег, чтобы ему в этом отказывать.

Он наблюдает за Громом, смотрит видео Пчёлкиной, которая явно дышит к нему неровно, поднимает все данные по делу Разумовского, достает его медицинскую карточку. Когда он в следующий раз возвращается в психушку, Олег замечает золотые глаза.

Он безумно хохочет и ничего не хочет слушать. Строит грандиозные планы, рассуждает, как второстепенный злодей из комиксов, обещает Олегу большие деньги. Не забывает и упомянуть, что если Волков уйдет в самоволку, Серёжа повиснет на ближайшем куске ткани.

Олегу оставалось только недовольно хмыкнуть и согласиться. Можно было попробовать вырубить его медикаментозно и постараться разобраться с Серым уже на месте, но чего он вычудит в итоге, предсказать было нельзя. Подвергать такой опасности Серёжу было неразумно. Да и, честно сказать, помучать Грома он был не против.

Игорь был, по мнению Олега, слишком самовлюблённым. Всегда считал себя правым, говорил о законе, порядке и справедливости, а сам не забывал о кулаках на задержании. Мнил себя защитником города, хотя являлся частью коррумпированной системы, которая городу и вредит.

Олегу было откровенно все равно и на размахивание кулаками, и на службу идиотам. Он и сам точно такой же. Но лицемеров он ненавидел и сам таким не являлся, не говорил о праведности, будучи с ног до головы в грехах. Игорь же как-то умудрялся.

Прокопенко было жаль где-то глубоко внутри. Чисто по-человечески жаль. Хороший мужик, семьянин, честный полицейский, сильный человек. Не дёрнул и мускулом, когда Волков наматывал на него взрывчатку. Но Олег, в отличие от него, хорошим человеком не был. Он давно разучился испытывать искреннее сочувствие к своим целям. Игорь Гром не выбрал лёгкий путь, не захотел и играть по правилам. А у всякого выбора есть свои последствия.

Запах Семтекса был ему как родной.

Олег честно признался сам себе, что дать Грому по лицу на телестудии было приятно. Красиво прокатить его лицом по стене, полу, рабочему столу тоже. Волков не знает, действительно ли смерть Игоря принесла бы ему удовлетворение, но готов попробовать. Пока Серёжа не просит его остановиться.

Напуганный, дрожащий и такой прекрасный, он смотрит на него с невероятным неверием, с каким смотрят только на вернувшихся с того света. Олег с неутихающим чувством вины понимает, что для Серёжи он именно такой. Он ощущается таким маленьким в его руках, таким слабым и стойким одновременно, что кружится голова. Олег благодарит провидение за то, что его сейчас здесь нет. Что рядом только его Серёжа.

Но Игорь сопротивляется их уходу. Олегу абсолютно все равно. Теперь, когда план технически сработал, он может брать Серёжу в охапку и бежать отсюда как можно дальше. Гром его больше не интересует.

Все портит этот напыщенный идиот Август Хольт, эго которого больше, чем северная столица России. Олег толкает Серёжу в руки Грома. У него должно хватить совести и сил уберечь их обоих. Потом разберётся. Давать Хольту по лицу, кстати, оказывается тоже очень приятно.

Бой заканчивается. Костюм Хольта погасает, Олег разминает плечи и ищет Серого глазами. То, что он находит, ему совершенно не нравится. Олег запрещает себе паниковать. Он человек военный, он знает, когда суета и лишние эмоции лишь мешают делу.

— Я не могу вас отпустить, — Олег видит, что Игорю стало по-настоящему страшно, и это доставляет ему неземное удовольствие. Волков даже задумывается о заразности безумия. Ему почему-то хочется злобно смеяться над Громом каждую секунду существования. Олег не позволяет себе даже моргать.

— Ты ему должен, — должен это ещё не то слово. Если бы у Олега было бы хоть какое-то право голоса, Игорь давно бы в лучших питерских традициях лежал на дне Мойки в разобранном виде. А Серёжа уже как год пил бы вино на пляжах Италии и ходил в оперу. Жаль, права голоса у него не было.

Олег быстро придумывает план. Он видит в Игоре нерешительность, которая является главной причиной гибели на войне. Там никогда нельзя быть нерешительным. Волков водит Игоря кругами, заставляет встать там, где ему это нужно, чтобы если не убить, то отвлечь точно.

После выстрела железная громадина устремляется прямо на Грома.

Олег бежит, бежит и бежит. После того, как знающие люди делают все, чтобы Серый остался жив и его глаза не закрылись навсегда; после того, как они в тот же день пересекают границу и на подготовленном транспорте бегут; после того, как он укладывает Серёжу грудью на кровать, чтобы не потревожить раны, в дешёвом мотеле: Олег позволяет себе выдохнуть.

Он давно смыл Серёжину кровь со своих рук и переоделся в гражданское, но липкое ощущение засохшей крови от ладоней до локтя все ещё преследует его. Олег трет свои руки до красноты, чтобы успокоиться, и после этого даже разрешает своим пальцам дрожать.

В комнате темно и тихо. Едва слышно только хриплое дыхание Серёжи с кровати в углу. Олег садится на пол рядом с ней, лицом к двери, берет Серого за руку и кладет голову на краешек матраса.

Завтра надо будет обработать свои и чужие раны ещё раз. Внимательно осмотреть всю округу на признаки слежки и подозрительной активности. Осмотреть Серёжу, узнать, что с ним творил Рубинштейн. По своим каналам начать искать нормальное лекарство от того, чем он является. Выпить вкусного черного чаю.

Может быть, если Серёжа завтра очнётся, нормально с ним поговорить. Сказать ему, что больше он никогда никуда не исчезнет. Что он устал от крови, войны, смерти. Что он хочет спокойной жизни, ходить по скучным выставкам искусства, пить сангрию по вечерам и вместе встречать закаты. Что Серёжа дождался, и теперь они будут счастливы. Все это будет лишь через пару десятков часов, уже завтра. Будут и новые поражения, неудачи, ссоры. У них будет будущее.

Но а сегодня Олег победил. Он позволяет себе немного подремать.