Голову её наполняли разные тяжёлые мысли, которые получалось отогнать лишь на несколько мгновений, прежде чем они возвращались. С новой силой, с новой тревожностью, которая сворачивалась под рёбрами мерзким, шипастым комом.

— Я скажу прямо: откажись от изучения этого монстра.

Нами замерла.

Сердце подскочило к горлу мгновенно, застучав с тройной силой.

Пальцы задрожали.

— Я… Нет. Не откажусь. Это ради науки… И всё такое.

Оправдание это звучало жалко даже для самой Нами.

А уж Тоджи — взрослый мужчина, знакомый с ней так долго, что был способен разобраться в оттенках лжи её. Он ни на секунду не поверил в то, что она сказала, скорее лишь убедился, что от «монстра» исходят одни только проблемы. Для неё в первую очередь.

А Нами, нервно теребя пальцами ткань своей одежды, постепенно сходила с ума.

Не такой уж Сатору и монстр…

Ну немножко капризный мальчик.

Ну немного дикая рыба.

Ну подумаешь!

А Нами, вообще-то, должна искренне злиться на Сатору, который без объяснения чего-либо буквально подчинил своей воле, отправив в руки… Щупальца своего мужика. Только ради того, чтобы её во все отверстия…

Нами помахала на себя ладошкой.

Стало как-то жарковато!

На работе, надо сказать, проблем не было… Почти.

Коллеги и друзья смотрели на неё обеспокоенно, расспрашивали о причине отсутствия, от которых она отмахивалась, как могла. Кто-то, с кем она знакома меньше отвязался быстро, но вот с близкими было тяжело. Они были ещё более навязчивы, чем Тоджи, но менее внимательны.

Просто плохо себя чувствовала. Очень плохо.

Сейчас всё хорошо.

К великому счастью, в полицию никто не обращался.

Госпожа Сёко смотрела так, будто бы Нами не исчезла, уйдя в закат, находясь в абсолютно неадекватном состоянии. Будто бы Нами всё это время продолжала работу в научном центре, а не трахалась с осьминогом в пещере… Хотя о последнем никто не знает.

И не узнает.

Решение сохранить существование Сугуру в секрете пришло естественным путём и никаких сомнений не вызвало. Даже если она была обязана сообщить об этом госпоже Сёко. Даже если она была обязана представить своим коллегам ещё одного представителя другой разумной расы.

О Сугуру никто не узнает.

Как не узнают и о пленительном, буквально магическом голосе Сатору.

На одно жалкое мгновение ей становится тошно от самой себя, ибо это её прямая обязанность — сообщать любую информацию о Сатору. Ради этого всё затевалось. А она решила умышленно скрыть нечто настолько важное, значимое…

Позорище.

Это было лишь мгновение.

Стоило только увидеть Сатору, как все мысли и волнения покинули её, словно их ножом отрезало.

Сатору прильнул к стеклу, даря ей широкую, счастливую улыбку.

На его бледных щеках красовался розовый румянец, а плавники на голове дёргались, показывая его эмоциональное состояние. Он не пытался скрыть от её глаз, насколько счастлив.

Даже если бы Нами до этого хотела оторвать его пустую голову за то, как он с ней поступил, то это желание бы исчезло сейчас. На такого безумно красивого, невероятно счастливого мальчика невозможно было злиться.

Сердце у неё затрепетало.

Он рванул вверх так быстро, что Нами движений разглядеть не сумела. Вот он был в воде, прижимаясь к стеклу всем телом, а вот он уже свисает вниз, опираясь телом на толстое стекло.

— Я скучал!

— Ты сам меня туда отправил… — недовольно забормотала Нами.

— Но я всё равно скучал! — он надул щёки.

Нами выгнула бровь.

— А я вот нет. Мне скучать не дали.

— Ах! Даже чуть-чуть!?

Сатору заглянул ей в глаза со всей доступной ему щенячьей грустью, но это было настолько наигранно, что Нами не повелась. Тут даже его красивое личико и литые мышцы не спасали.

— Даже чуть-чуть.

Он хрипит, одной рукой хватаясь за свою грудь. Там, где у людей находится сердце.

Нами знает, что у него там тоже есть сердце.

Одно из.

Сатору никогда не отвечал на вопрос, сколько у него вообще сердец, но Нами точно уверена, что по крайней мере их два — не меньше. Ну или сердце внутри его тела просто перемещается, но звучит это более бредово.

Когда достаточно часто прижимаешься к чужом телу, — вернее, тебя прижимают! — то подумаешь возможность почувствовать биение чужого сердца. Нами даже находила некое успокоение, когда её ухо прижималось к телу русала. Сердца – в груди и в левом боку — у него бились ритмично, медленно, усыпляюще.

Как Сатору ранее нащупывал её собственное сердце ладонью. Прижимал её плотно, но достаточно осторожно к груди, дабы не навредить.

Сперва ей казалось, что Сатору просто хочет вырвать ей сердце. Сейчас это уже воспринимается ею как что-то привычное, нормальное.

Нами фыркнула.

— Ты умираешь?

— Да! От тоски!

— Тогда мы можем тебя вскрыть?

— Жестокая женщина!

Нами улыбнулась.

Находясь здесь, наблюдая, как корчится русал, так дико напоминая обычного человека, Нами понимала, что соскучилась. Это не было ясно до тех пор, пока сосущая пустота внутри не заполнилась, стоило только посмотреть в пронзительные голубые глаза.

«Я скучала, Сатору», — думает она.

Но не говорит.

Стоило спросить его обо всём. Предъявить претензии за то, что он сделал…

Но Нами — безвольная лужица. Та самая, которая образуется под ней…

Сатору перестаёт кривляться и дёргает её вверх, окуная в воду.

Она взвизгивает от неожиданности, крутится в чужих объятиях и недовольно замирает, когда Сатору задирает её водолазку, касаясь пальцами уже выцветающих следов от присосок. Невольно Нами втянула живот, когда по коже скользнули острые когти.

Сатору был достаточно бережен, чтобы не оставить следов.

— Как он там? — тихо спрашивает он, обдувая дыханием её ухо.

Приходится признать, что Сатору и без «волшебного пения» влияет на её разум настолько, что любая злость и раздражение растворяется, превращаясь в морскую пену на волнах. Особенно когда в его голосе слышится такая тоска…

— Он скучает по тебе… Ну, а ещё он пытался меня убить.

– Это так похоже на моего Сугу…

Он утыкается носом в её шею, острым когтём порвав воротник.

У Нами болезненно сжалось сердце.

Она ласково провела ладонями по его сильной руке, едва задевая плавники на его руках.

— Осторожнее, — он заботливо отводит её руки от плавников подальше. — Ты можешь порезаться.

Сатору кидает на неё томный взгляд из под белых, слипшихся от воды ресниц, от чего Нами тает подобно маслу под жарким июльским солнцем. Ох, Сатору обладал слишком притягательной внешностью…

И не так важно, что остальные смотрят на него, как на источник опасности. Как на жуткого монстра, вылезшего с глубин океана.

Вот только Нами смотрит на него глазами другими, сквозь розовое стекло окидывает его острые клыки, когти и даже острые плавники на руках. И всё это кажется ей прекрасным. И всё это кажется привлекательным.

— Кто ты и что ты сделал с моим Сатору?

Он урчит, как настоящий кот.

— Твой.

У Нами краснеет лицо, уши и даже шея, а сердце оглушающе стучит, перекрывая его игривое урчание и смешки. Резко стало так неуютно, словно кто-то посадил её попой на торчащие острой частью гвозди.

— Не ёрзай… — он снова шепчет на ухо, прежде чем впиться острыми зубами в её шею.

Настолько нежно, насколько вообще мог, чтобы не выдрать из неё кусок мяса.

— Хочу и буду ерзать!

— Вредина!

Нами показала ему язык.

Его прекрасное лицо исказилось. Губы растянулись в широкой улыбке, демонстрируя белые, острые клыки…

Нами уперлась ладонями в его крепкую грудь, пытаясь отстраниться, но он сжал её сильнее, тесно прижимая к своему телу. Из её горла успел вырваться только жалобный писк, прежде чем он поцеловал её. Жадно, грубо, словно выпивая из неё все соки.

Она зажмурилась, лишь на мгновение скрываясь от алчного взгляда прозрачных вод его глаз.

Собственная слабость сейчас тревожила её в последнюю очередь. Дрожащими руками она обвила его шею, сдаваясь под этим напором.

Это словно падение в бездну.

Нами ощущает развернувшуюся под ней пропасть, в которой плещутся голубые, жестокие воды, разбирающиеся о крутые склоны. И она добровольно делает шаг вперёд, секунда в свободном падении кажется вечностью, прежде чем над головой её сомкнется ледяная вода.

И не было никаких сожалений.

И не было никакого страха.

Сатору проводит языком по её губам, прежде чем отстраниться.

Одна его ладонь ласково прошлась по её щеке.

— Я тебе завидую, — выдохнул он.

Нами дышала тяжело, мутным взглядом окидывая его прекрасное лицо. Руками она всё ещё цеплялась за его шею, ощущая себя обычной лужицей.

Сатору продолжил, между словами прерываясь на быстрые поцелуи, невесомые, словно прикосновение бабочек:

— Я так хочу увидеть Сугу…

Нами отдышалась, жмурясь от его поцелуев подобно домашней кошке, получающей ласку хозяина.

— Он тоже хочет увидеть тебя…

В глазах Сатору о крутые скалы разбивались волны боли. То была необъятная, как просторы неизученного океана, тоска по любимому мужчине, от которой у Нами готово было сердце остановиться. Видеть его боль непривычно, неправильно…

Так быть не должно.

— Сатору…

Она почти хнычет.

Словно кто-то вгоняет между рёбрами тонкие, длинные иглы. И из раны не сочилась кровь до той поры, пока их не выдирают — резко, болезненно, с криком и влажными кусками мяса.

Ведь прекрасное лицо царя океана искажается.

Ведь по щекам его текут прозрачные слёзы, обращаясь маленькими, белоснежными, перламутровыми жемчужинами, которые утопают в воде.

И Нами дело нет до прекрасных жемчужин, пока он плачет.

— Я так хочу домой…

Горечь в его слова режет по живому, словно нож.

Она видит его таким — уязвленным, слабым и открытым. Своё нутро он обнажает перед ней без страха, пока осторожно прижимает её маленькое тело к своему в поисках поддержки. Внутри он мягкий, тёплый, человечный.

Быть может, ей лишь кажется.

Быть может, это лишь секунда слабости.

Нами верит искренне.

Нами отдаётся без остатка.

— Я так его люблю… — он почти воет, утыкаясь носом в её шею.

Она запускает свои тонкие пальцы в его влажные, белые волосы, нежно царапая аккуратными ногтями кожу его головы.

— Ты обязательно его увидишь, — она шепчет. — Я обещаю.

Обещание она даёт скорее самой себе.

Пусть царь глубин освободится. Пусть царь глубин вернётся в своё царство.

Пусть будет он свободен.