— И он отказывается со мной сотрудничать!
— Ты его обидела.
— Он сам обиделся! Капризуля!
Некоторое время Нами, как самая настоящая извращенка, водила руками по его телу, наслаждаясь крепкими, натренированным мышцами под его кожей. Пресс ему не просто для красоты дан, конечно. Всё для эстетического удовольствия Нами!
Она чуть ли не слюной капала, лапая его верхнюю половину.
Сугуру только посмеивался, наблюдая за её горящими глазами, красными щеками и пошлой, счастливой улыбкой. Он находил милым свою человечку, которая открыто демонстрировала вожделение и привязанность к нему. И он, конечно, отвечал ей тем же, ласково сжимая её маленькое тельце своими щупальцами.
Один из самых важных вопросов, которые он задал — про Сатору.
Нами делилась с ним даже самыми мелкими деталями о том, что происходило с Сатору на суше, своей жизнью клялась, что с ним не происходит ничего плохого и бесчеловечного. Если, конечно, не считать похищение и насильное удержание вдали от семьи и дома. Сущие мелочи.
В основном она жаловалась на плохое поведение Сатору.
Эти рассказы буквально растопили сердце Сугуру. Он жмурился как довольный кот под тёплыми солнечными лучами, представляя себе образ любимого, дорогого сердцу супруга. В мельчайших деталях представляет его прекрасное лицо, очаровательные плавники, голубые глаза, острые зрачки. Его шикарное тело, изумительный белоснежный хвост, переливающийся на солнечном свету, как перламутр жемчужины.
Грудь его наполняется нежностью и любовью, когда он представляет, как капризничает его Сатору, недовольно надувная щёки и отворачиваясь от милой человечки. Но вместе с этим приходит тоска, а с нею и боль.
Сердца его болезненно ноют, обливаясь кровью. Каждый удар — зов супруга. Каждая минута без него — страдание.
Он сжимает человечку в своих щупальцах чуть сильнее, освобождает её талию, которую обхватывает уже руками и ссутулится, утыкаясь носом в её шею. Она тёплая, мягкая, милая. Нами замолкает, вглядываясь в его лицо своими большими, наивными глазами, от чего душа Сугуру трепещет.
Он уже её любит.
Но этого мало.
Его дорогое сердце далеко. Заперто где-то. Вдали от родного океана.
Как это больно.
— Я так скучаю по нему…
Сугуру делится со своей человеческой сокровенным, приоткрывая ей свою душу. И это не кажется чем-то странным. У него несколько сердец. Хватит на всех.
Нами обнимает его тонкими руками за шею слабо, нежно, стараясь утешить, облегчить его страдание. А Сугуру в её руках расслабляется, показывая эту свою сторону — слабую, нежную, предназначенную только для стаи. Для супругов.
Когда он отрывает лицо от её шеи, Нами дарит ему нежные поцелуи, буквально осыпая ими его лицо. Она целует его в щеки, в линию челюсти, в подбородок в лоб, веки, нос…
Сугуру останавливает её, нежно гладя кончиком щупальца по щеке. Нами хлопает ресничками, раскрывает свои губы, так соблазняя его…
Он ловит её губы своими, затягивая в мягкий, нежный поцелуй.
— Ты очень добра ко мне, маленький человечек.
Нами краснеет.
Она отворачивается от него в попытках скрыть румянец, вот только своим острым зрением Сугуру способен разглядеть всё. От него невозможно скрыть покрасневшие щёки, а тем более покрасневшие уши.
— Я-я просто пытаюсь быть хорошей! Чтобы наладить связь между вами и человечеством!
Сугуру хихикнул, по-доброму щурясь.
— Ты отлично справляешься, мой хороший человечек.
— Ааа, хватит! — голос её превращается в писк.
Сугуру не может сдержаться, поддаваясь огромному приливу нежности.
Он нежно целует её милое личико с куда большей интенсивностью, чем целовала его она.
Нами беспомощно машет руками, пытаясь прикрыть его губы своими маленькими ладошками, но он не сдаётся. Продолжает нежно целовать её ладошки, вызывая этим ещё больше смущения.
О, он слышит, как быстро бьётся её крошечное сердечко.
Только для него.
Но после он поправляется: И для Сатору.
— Так нечестно!
Сугуру весело пожимает плечами.
— А я и не играю честно!
— Жулик! Читер!
Сугуру не знает значение последнего слова, но догадывается, что оно по смыслу похоже на слово «жулик». В контексте предложение это становится так же очевидно, как и то, что небо голубое, а вода — мокрая.
Хотя из её уст это не звучит, как оскорбление.
— Ч и т е р, — он повторяет медленно, по иероглифам, запоминая звучание.
Нами теряется от этого. Несколько мгновений она моргает, тупым взглядом смотря на него, но после собирается, возвращая себе способность мыслить. Чудесная способность, конечно, но Сугуру не против, если в голове у неё будет пусто. Он всегда рад думать за неё.
И всё же когда она думает своей хорошенькой головкой — это мило.
— Я сейчас всё объясню!
Сугуру слушает её внимательно, но многое ему непонятно. Он слабо себе представляет то, о чём говорит ему Нами, поскольку никогда не видел ничего похожего. Что такое компьютер, телефон и как оно работает ему непонятно.
Но он всё равно не перебивает её. Слушает со всей возможной внимательностью, пытаясь представить себе всё то, что она описывает. Вот только образы незнакомых вещей все равно имеют абстрактную форму, перетекая из одного в другое.
Даже своего дорогого Сатору он представляет в пустоте. Ему тяжело представить себе стены, которые давят, не позволяя плыть туда, куда он хочет.
Их дом — необъятный океан.
Они всегда могли плавать там, где захотят, охотиться на кого хотят и как хотят.
Ему тяжело представить неволю.
И от того волнение за супруга его лишь растёт. Самое ценное сокровище океана было похищено людьми. Его забрали прямо из-под щупалец Сугуру, что подарило лишь ощущением собственной слабости и беспомощности. И мысль, что надо было охранять свою любовь сильнее.
Ах, это заставляет его задуматься о том, что в его руках — слабая, маленькая человечка с тонкими руками-веточками и хрупкими ножками. Она не способна защитить себя, а он не может быть рядом с ней на суше…
А если что-то случится?
Волнение захлестнуло его с головой.
— Что случилось?
Нами прервалась на полуслове, замечая изменения в мимике его лица. Всего за несколько минут его лицо приобрело обеспокоенное выражение, от которого, казалось, на душе стали кошки скрестись. Ей показалось, что это она могла быть причиной его состояния.
Хотя, чисто технически, так и было.
— Ты маленький, слабый человечек… — он задумчиво щурится, окидывая её взглядом. — Как же ты защищаешься?
— Ну, мне не приходится защищаться. Люди не живут в дикой природе… В основном.
Сугуру нахмурился.
Нами поспешила добавить:
— Современные люди в цивилизованных странах… Поселениях живут мирно, не нападают друг на друга.
Ну почти.
О многом Нами, разумеется, решила умолчать. Не говорить же обеспокоенному её безопасностью осьминогу, что до сих пор существуют серийные маньяки, начальники и прочая «нечисть»? Для его же душевного спокойствия не стоило упоминать статистику уровня насилия.
Кто знает, до чего дойдёт он в своём беспокойстве?
Складка между его бровями становится глубже, в уголках глаз собираются недружелюбные лучики морщинок, а губы искривляются. Не в улыбке, к сожалению.
— Люди маленькие, хрупкие и слабые, — начинает издалека Сугуру.
В подтверждение своих слов он без труда манипулирует её телом. Своими сильными, толстыми, скользкими щупальцами раздвигает её ноги, сгибает их в коленях, затем вытягивает… То же самое он проделывает с её руками, а потом и вовсе сгибает её в пояснице.
Нами понимает, о чём он говорит. Она бы ещё предпочла, если бы Сугуру решил не демонстрировать свои слова на практике. Правда и так была на его стороне.
Крайне неприятно ощущать такой дисбаланс сил.
В действительности Сугуру сейчас напоминал больше кукловода, который дёргал за ниточки, вынуждая фарфоровую куколку плясать на сцене перед множеством жадных взоров зрителей. Чудилось ей, что суставы у неё шарнирные, а щупальца Сугуру — ниточки.
И жутко это было.
— Сатору был сильным, быстрым, ловким. У него мощные когти, опасные клыки… Но даже он не смог защититься в нужный момент.
Нами закусила нижнюю губу.
Он прав.
Он абсолютно прав.
— И если, как ты говоришь, у вас мирное, ц и в и л и з о в а н н о е общество, то зачем же было пытаться его похитить. Разве вы тогда не должны говорить?
— Ну, мы не были уверены, что вы разумны… — слабо бормочет она.
— И тем не менее… — Сугуру опасно щурился, заглядывая в её глаза. — Становится очевидным, что у вас, таких миролюбивых, не всё так безопасно, как ты хочешь меня убедить.
Сугуру знал, что обезьяны жестоки.
Он склонен верить своей маленькой, дорогой половинке, особенно когда она говорит, что, скорее всего жизнь на суше сильно отличается от жизни в океане. Океан жесток, опасен и необъятен. Его дом — это воды настолько глубокие, что туда не проникает ни единого лучика света.
Обезьяны другие.
Они маленькие и слабые, не приспособленные жить под водой. Сам вблизи он никогда не мог — да и не хотел — познакомиться с жизнью обезьянок, но знал, что их охота и битвы определённо отличаются от того, что было в океане.
Наверное, можно было бы сказать, что если не силой, то умом блистали люди, восполняя недостатки в скорости и ловкости хитростью… Но Сугуру попадались и люди абсолютно глупые, безмозглые.
Ни ума, ни силы.
— Мой Сатору умён, — добавляет Сугуру.
Нами кусает свою щёку, панически сдирает маленькие кусочки кожи с губ своими тупыми зубами.
Она сама сталкивалась с проявлением ума этого «океанского народа».
Они оба знали, что их вид, живущий в океане и морях — умнее, быстрее, сильнее и опаснее людей. И если их физической силы не хватит, не факт, что они не начнут ступать — вплывать — на путь прогресса.
Не только одни люди могли восполнять свои недостатки изобретениями.
Нами это мысленно отметила и отложила в сторону.
Проблема сейчас не в этом.
Сугуру беспокоился за неё справедливо, а ей нечем было ему возразить.
Нечем было его успокоить.
— Если бы ты могла жить в океане, если бы я мог жить на суше… — тихо шепчет он.
Нами гладил его руками по влажным волосам, вздыхая. От этих «если бы» никому легче не становилось. Приближались тошнотворные мысли о том, что их, возможно, скорее всего, будет ждать разлука, когда Сатору вернётся в океан.
— Тем не менее… — Нами прокашливается в кулак. — Всё не так плохо как ты думаешь. Я же тоже человек, верно? Обычные люди не нападают на таких же обычных людей!
— А есть люди необычные? — он выгнул бровь.
Нами решила промолчать, даря ему улыбку. Немного натянутую, если честно. От этой попытки создать более радужную атмосферу неприятно напрягались мышцы лица. Удерживать такую улыбку было ещё тяжелее, чем сделать.
Неприятно.
Сугуру покачал головой.
— Мы должны защищать тебя. Ты себя защитить не сможешь.
Хотелось возмутиться.
Как некстати подняла свою голову гордыня, которая призывала проорать ему в ухо: «я всё сама!», только вот это было достаточно запоздалым. Поздно пить боржоми, когда почки отказали.
Свою гордость она оставила давно, отдаваясь в когти и щупальца океанских чудовищ, с которыми у неё существовала непонятная связь.
В конце концов, они действительно во всех аспектах были лучше, чем люди.
Спор ради спора ни к чему не приведёт.
— Я справлюсь, — Нами сжала его щёки своими ладонями. — Люди слабые и медленные по сравнению с вами, но, в конце концов, это ведь не только про меня говорит. Для меня они не столь опасны.
И опять она не договаривает.
Но главное сейчас — успокоить Сугуру, который уже потерял своего супруга из-за пугающего человеческого любопытства. Его страх можно понять. Тем более с учётом того, что они — представители разных видов, чьи отличия бросались в глаза сразу же.
Сугуру целует её ладонь, кидая какой-то печальный взгляд из-под длинных ресниц.
— Хочу верить тебе, — признаётся он. — Но люди опасны, непонятны и… Я боюсь тебя потерять.
— Обещаю, что всё будет хорошо, — она чмокает его в губы. — Я верну тебе Сатору и мы… Мы подумаем обо всём, ладно?
Они оба прямо не говорили, но понимали, что следом придёт разлука. Нами не может жить в океане, как не может жить и на пляже. А они, в свою очередь, никогда не смогут жить на суше. Их тут ждали лишь ограничения. Неважно, насколько большим был бы бассейн или аквариум, в которые их бы поместили — вокруг всё равно будет стены.
Они были бы в ловушке.
Нами протягивает ему мизинец, а когда Сугуру недоуменно уставился на это, она начинала объяснять ему про обещание на мизинцах.
Даже Сугуру понимает, что это жест, больше подходящий для крошечных мальков, чем для взрослых рыб, но всё же протягивает свой мизинец.
Нами хихикает.
— Я обещаю, что всё будет хорошо. Я буду в порядке. И Сатору тоже будет. Он вернётся домой.
— Я доверюсь тебе, маленький человечек.
Он трётся об её нос своим. Нами смущенно хлопает ресничками, вздыхая, от чего на лице Сугуру расплывается дьявольски очаровательная улыбка. Выглядел бы милым, если бы не пляшущие в золоте глаз чертята.
Он быстро чмокает её в губы, но когда он собирается углубить поцелуй, их перекрывает тихий гул голосов.
Сугуру выпрямляет спину и оборачивается, продолжая держать Нами в своих щупальцах. Впрочем, это не мешает ей осторожно согнуться, чтобы поглядеть на тех, кто говорит.
Сразу же Нами узнает их по цветам волос. Розовый, рыжий и чёрный. Это оказались маленькие русалочки, которые уже гораздо смелее выглядывали из-за большого камня, с интересом разглядывая происходящее.
Нами улыбнулась им, помахав рукой.
Малыш с розовыми волосами расплылся в широкой улыбке и помахал ей в ответ изо всех сил, едва не упав обратно в воду. Его поддержал малёк с чёрными волосами, не позволяя свалиться с камня. Девочка с рыжими волосами же влепила чуть не упавшему мальчонке подзатыльник, из-за чего он вскрикнул.
— Ой…
— Я разве разрешал вам подниматься на поверхность? — строго спросил Сугуру. — А если вас увидят люди?
Нами посмотрела на Сугуру таким взглядом, будто бы впервые его видит. Сложить два и два в голове не было сложным.
— У тебя есть дети?
Сугуру кинул на неё быстрый взгляд.
— У нас, — поправил он.
— Ты сам общаешься с человеком! — девочка обвинительное тыкнула в него пальцем.
— Это другое.
Нами хихикнула.
«Вы не понимаете! Это другое!».
— Это тоже самое, Сугуру, — миролюбиво замечает Нами.
— Ты на чьей стороне?
— На стороне правды?
Он недовольно тряхнул головой. Длинные пряди волос его задвигались в такт движения головы, красиво скользя по обнаженной спине, подобно змеям. Нами даже засмотрелась на это.
— Глупости, маленький человечек.
Уже не боясь, дети нырнули в воду с камнями, подплывая к ним.
— Я разве разрешал подплывать?
Сугуру возмущённо шлепнул по поводу свободным щупальцем.
Девочка показала ему язык.
— Побольше уважения к своему отцу!
Но дети перестали обращать на него какое-либо внимательно, полностью сосредоточившись на Нами. От их горящих, любопытных взглядов стало немного неловко, особенно когда Сугуру отпустил её.
— Ты же говорил, что люди плохие!
Мальчик с розовыми волосами подплыл к ней ближе всех, ничего не стесняясь и не опасаясь… С другой стороны, чего ему бояться? В конце концов, тут находился его отец, который, не моргнув и глазом свернёт ей шею щупальцами. Или раздавить. Или просто задушить.
— Люди плохие, — фыркнул Сугуру. — Я от своих слов не отказываюсь.
— А она?
Дети не очень культурно потыкали в Нами пальцем, не отрывая от неё взглядов. Но она была готова простить им подобное, даже если они заставляли её чувствовать себя обезьяной в зоопарке.
Они ведь были такими милыми! Очаровательные, крошечные мальки, которые, видимо, никогда не встречались с людьми вблизи. Впрочем, с таким отцом-человеконенавистником удивительно, что они не уплывали от людей в страхе.
Хотя, наверное, лучше бы уплывали.
Люди опаснее, чем может показаться на первый взгляд.
— Это другое, — повторил Сугуру. — Она моя душа.
— А как же Сатору? — голос подал тот самый тихий мальчик с чёрными волосами.
Нами с интересом посмотрела на ребёнка.
Кого-то он ей напоминал…
— И он тоже. Они оба, — тон Сугуру смягчился.
Она перевела взгляд с ребёнка на Сугуру, натыкаясь взглядом на его лицо, полное какой-то невысказанной, смущающей любви. От этого выражения его лица сердце в груди сладко-сладко сжалось. У неё щёки покраснели.
Здесь определённо не хватало только Сатору.
Нами решила обратить внимание на детей в попытках успокоить это предательское сердце.
— Как вас зовут? — она мягко улыбнулась крохам.
Дети оживились, когда на них внимание обратили.
— Юдж…
— Нобара! — девочка крикнула громче, да и подползла ближе, обращая всё внимание на себя.
Нами хихикнула.
— Какое красивое имя.
— Ну разумеется! — Нобара гордо задрала нос, но щёчки её очаровательно покраснели.
Мальчик с розовыми волосами что-то недовольно пробурчал, но, получив возможность, тут же забыл обо всех обидах, просияв.
— Меня зовут Юджи!
— Прекрасное имя, Юджи, — Нами подарила ему ответную улыбку.
Если Нобара была похожа на кота, — того самого вредного, избалованного ребёнка в семье, — у которого в рабстве находятся кожаные, то Юджи напоминал милого пёсика, радость которого зашкаливала, стоило только обратить на него внимание.
Очаровательные, милые крохи.
— Как зовут тебя?
Нами посмотрела на мальчика, чья причёска была больше похожа на морского ежа. Он старался держаться поодаль, да ещё и напускать на себя максимально безразличный вид, вот только взгляд зелёных глаз то и дело падал на неё. Ему было интересно.
Мальчик выглядел знакомо.
— Мегуми, — тихо ответил он.
Мегуми глубже всех остальных находился в воде. Если Нобара и Юджи буквально уже лежали животами на мелководье, стараясь быть ближе к Нами, то Мегуми оставался плавать в воде.
— Красивое имя. Означает «благословение».
Что-то знакомое …
Нобара требовательно дернула её за одежду, едва не разрывая мокрую ткань бридж своими когтями.
Почти как у одного из её отцов.
— А какое значение у моего имени?
Нами улыбнулась, отцепляя её ладошку от своих штанов, после чего бережно сжала конечность. Большими пальцами она ласкала ладонь Нобары. Она даже присела, чтобы детям не приходилось так сильно задирать голову. Вода на мелководье почти сразу же намочила её задницу, но это не страшно. После объятий Сугуру одежду было уже не спасти.
— Это имя означает «дикая роза».
Нобара довольно хмыкнула, но потом изменилась в лице.
— Что такое роза? Это что-то красивое?
Нами мысленно дала себе задание однажды принести детям розы. Уж купить несколько роз она себе может позволить. Дети были настолько очаровательны, что хотелось их чем-то порадовать.
— Очень. У людей роза ассоциируется часто с любовью, страстью, а иногда с милосердием и святостью… У розы много значений, но мне знакомы только самые прекрасные.
Может, Нобара не могла себе представить розу, потому что никогда в жизни не видела этот цветок, но от слов Нами выглядела довольной. Почти сразу же она показала Юджи язык, шлепнув по воде хвостом.
Юджи, вроде как, и не расстроился особо, но уставился на неё своими большущими глазами, явно ожидая, когда значение и его имени назовут.
— Твоё имя означает «друг», — Нами ласково провела ладонью по его волосам.
И пока дети спорили, чьё имя лучше, — в основном ругались Юджи и Нобара, пока Мегуми в сторону стоял, — её вновь обхватили щупальца. Нами даже не пискнула, когда её прижали к чужому телу.
В объятиях у Сугуру было хорошо.
Она подняла взгляд, видя на красивом лице Сугуру томительно нежное выражение, будто бы он увидел то, чего хотел всю свою жизнь. Будто бы видел прекрасный, сладкий сон, от которого не хотел просыпаться. Грезил наяву.
У Нами в животе бабочки порхали.
— Это прекрасно… — он тихо делится с ней своими мыслями, опаляя горячим дыханием её щёку.
Нами готова согласиться со всем, что он скажет.
Скажет ей сброситься со скал — она тут же прыгнет. Скажет, что небо чёрное, а люди ходят на руках — она поверит.
С таким выражением лица он мог говорить любую чушь, убеждая толпы людей в истинности этого. Даже если всё сказанное им — отвратительный яд лжи, ему бы поверили. Ведь сейчас казалось, что он не прячет свою душу.
— У тебя чудесные дети. У вас с Сатору. Три замечательных малька.
Сугуру издал смешок.
— Не три.
— … В смысле?
— В прямом, — он добродушно улыбнулся, поглаживая её по спине щупальцем. — У нас их восемь.
У Нами глаза на лоб полезли.
— Сколько-сколько?
Он весело пожал плечами.
— Это так мало, — протянул он притворно-расстроенным тоном. — У нас могло бы быть гораздо больше детей…
Сугуру приподнимает намокшую ткань её футболки с постепенно стирающемся принтом «Рика и Морти», а после с намёком пробегается кончиками пальцев по её плоскому животу. Легонько постукивает ногтями в особом ритме…
Нами вздрагивает всем телом.
— А Сатору рожать не может, да? — почти пропищала она.
Сугуру почти изумленно выгнул брови.
— Он самец, — говорит он, как маленькой.
— Ну знаешь, — фыркнула Нами. — У морских коньков детей вынашивают самцы.
— Познавательно, конечно, но это не про наш вид.
— А жаль!
Честно говоря, Нами не была против детей.
Однажды, в планах на далекое-далекое будущее, у неё был и пунктик «завести детей». С каким-нибудь милым, надёжным парнем, которым мог бы стать Нанами. Мужчина, которому можно было бы доверить детей.
Нами знала обо всех рисках, связанных с беременностью. От мысли «дети — это цветы жизни», которая была у неё в детства, старательно вбитая матерью и окружающим её тётушками, до «если дети — цветы жизни, то только хищные». Начиталась про возможные последствия беременности — не обязательные, не у всех эти проблемы — и испугалась. Однажды дала себе обещание не рожать никогда, но от этой мысли ещё позже отказалась.
Она не ненавидела детей.
Да, боялась возможных последствий в виде травм и психологических проблем, но не настолько.
Тем более детишки Сугуру и Сатору казались милыми.
Главная проблема заключалась в том, что это, по сути, межвидовое скрещивание. Какими должны получиться дети в союзе между людьми и нелюдями? Можно даже сказать, разумными рыбами.
Сразу вспоминался Лавкрафтовский Иннсмут. Жители этого города спаривались с глубоководными жителями, а дети их со временем становились похожими на своих нечеловеческих родителей, уходя под воду.
Какими будут их дети?
Как будут проходить роды?
Детям придётся оторваться от неё — матери — и окунуться в океан?
Самую малость она испытывала научный интерес к результату их соития. Ну или, возможно, больше, чем малость.
А что, если дети умрут в утробе?
— Я даже не уверена, что способна забеременеть и выносить ребёнка от тебя или Сатору.
Сугуру ласково провёл языком по одному из укусов, оставленных Сатору.
— Это возможно, — тихо-тихо говорит он.
Нами слышит всё.
Грудь опаляет изнутри, словно кто-то разжёг жаровню внутри. Раскалившийся металл оставлял на внутренностях и коже уродливые ожоги, превращая её внутренний мир в подгоревший кусок мяса. Казалось ей, что кожа пошла волдырями от жара.
— На личном опыте знаешь? — голос её приобрёл нехарактерные нотки.
Сугуру оторвался от её шеи и окинул её лицо внимательным взглядом. Только вот на дне золотистого озера она не увидела никаких монстров. Ни гнева, ни раздражения.
— Ты ревнуешь, маленький человек? — он обхватывает её лицо большими ладонями.
Нами шипит как кошка, которой на хвост наступили.
— Нет!
Да.
Абсолютно точно да.
Так вот какова на вкус ревность.
Ревность отдавала хрустящим на зубах пеплом, серной кислотой, разъедающей язык и жаром их самих глубин Ада, растекающимся по венам.
Больно.
Сугуру дарит ей широкую, счастливую улыбку.
— Я терпеть не могу людей. Это грязные, мерзкие обезьяны… — на мгновение его хватка на щеках становится болезненной, но потом он расслабляется. — Ты один единственный человечек, которого я готов принять.
И ревности как не бывало.
Она аж воздухом от смущения подавилась.
Сугуру улыбался мило, вот только в уголках его глаз притаилось лукавство. Он определённо знал, что делает.
Нами прокашлялась и гордо вздёрнула нос, однако взглядом уставилась на его волосы, которые почти поглотили своей чернотой обнаженную кожу мускулистых плеч. Это было куда менее волнительно, чем пялится в его хитрое, красивое личико.
— Так откуда ты знаешь?
Сугуру недовольно фыркнул, понимая, что её взгляд направлен не туда, куда ему хотелось.
— Наш вид уже спаривался с обезья… Людьми. Мы не единственный случай, когда между людьми и русалками возникала связь.
— Ой? Правда? Тогда, получается, где-то в мире существуют такие же пары, как мы…
Нами с самого начала не считала себя какой-то особенной. В мире было восемь миллиардов людей, которые жили на разных континентах и материках, со своей уникальной культурой, языком и нормами поведения. Но услышав подтверждение тому, что они не являются каким-то диким исключением из общего правила, ей стало спокойнее.
— И у них есть дети, — довольно кивнул Сугуру.
— … А какое количество детей для тебя норма? — осторожно спросила Нами.
У него и так восемь детей! Восемь!
Сугуру задумчиво прищурился, отводя взгляд в сторону линии горизонта, где почти сливалось океан и небо. Почти. Воды всегда были чуть темнее небесного оттенка.
— Для нашего вида в норме откладывать до трёх миллионов икринок.
Кажется, у Нами воздух из лёгких выбило.
— А… Скока… Э-это за раз?
— Ну конечно.
Сугуру достаточно долго тянул гласную, чтобы к Нами вернулось самообладание и она смогла понять, что этот большой засранец над ней просто смеётся. Она слишком привыкла к грубым выходкам Сатору, поэтому не сразу понимала, когда Сугуру начинал издеваться. Для неё это не было очевидным.
Нами возмущённо стукнула его кулачком по груди.
— Не издевайся надо мной!
— Да как я могу!? Да я бы никогда!? — Сугуру обиженно ахнул.
— Засранец!
— Будь серьёзен!
Сугуру чмокает её в губы, вынуждая Нами застыть с открытым ртом. Каждый раз, когда он делал эти смущающе милые вещи, у неё коротило мозг, оставляя её тупо пялится в никуда.
— На самом деле для русалок в норме откладывать до ста пятидесяти икринок, — сказал Сугуру.
Нами похлопала себя по щекам, собирая своё серое вещество в кучку.
— Выживают далеко не все, — уже печально ответил он.
Некоторое время Нами вглядывалась в его лицо, но, в конце концов, пришла к выводу, что на этот раз он был серьёзен в своих словах. Между ними повисла неловкая тишина, пока она пыталась определить, не издевка ли это очередная.
— Знаешь, люди столько не рожают. Не могут.
— А жаль.
А вот Нами не жаль!
Дети, безусловно, прекрасны, но никогда их сто пятьдесят! А если кто-то из малышей вдруг не выживет, то это ещё хуже! Она не готова к потере ребёнка. Естественный отбор может поцеловать её в зад.
— Это хорошо, Сугуру. У людей процесс родов проходит по-другому, — она легонько щёлкнула его по носу, заставив чихнуть.
Его щупальца зашевелились, сдавив её чуть сильнее. Не больно, но достаточно ощутимо, чтобы напомнить, что он, вообще-то, тут главный и всё происходит только на его условиях. Одно щупальце обвило её прямо под грудью, другое обхватило талию…
Нами не испугалась.
Она уже успела открыть рот, чтобы немного поругать своевольного осьминога, но их прервали детские крики.
— Фу! Смилуйтесь где-нибудь в другом месте!
Нобара скривила свой хорошенький носик, недовольно хлопая хвостом по воде.
Юджи же просто покраснел до самых корней волос, во все глаза пялясь на них. Когда он понял, что на него обратили внимание, то отвернулся, начиная что-то бормотать себе под нос. Мегуми на них просто упрямо не смотрел, находя что-то интересное в плывущих на небе облаках.
Нами хватило совести, чтобы смутиться, а вот Сугуру нет. Вряд ли ему вообще известно, что такое совесть и смущение.
— Вот когда вырастешь, тогда поймёшь.
– Фу! Гадость! Нет!
Нами начала вспоминать себя в детстве.
Она ведь была точно такой же — откровенно плевалась, когда парочки на улице или в общественных местах проявляли друг к другу физическую привязанность и любовь. Тогда все вот эти поцелуйчики, воркование и объятия казались какой-то гадостью.
По мере взросления всё изменилось.
Нобара была настоящей очаровашкой.
— Неужели?
Сугуру устроил подбородок на плече Нами, смотря на Нобару со смешинками в золотых радужках.
— А мы просто любим друг друга, правда, милая?
Нами быстро поняла, чего от неё хочет Сугуру, поэтому стало подыгрывать, наигранно вздыхая. Её ладошка ласково прошлась по щеке Сугуру.
— Конечно, любовь моя.
Сугуру осторожно повернул лицо, находя губы Нами своими. Он поудобнее перехватил её тело щупальцами, пока ладонями обхватил её голову, запуская длинные пальцы в распущенные волосы.
Она выдохнула в поцелуй, когда его пальцы начали нежно массировать чувствительную кожу головы. Сугуру же, получив такую возможность, углубил поцелуй, скользя своим языком в её приоткрытые губы.
— КАКАЯ ГАДОСТЬ!
Дети — Нобара — такого напора не выдержали.
Как самая активная, Нобара бросилась первая. Доползла до них практически на руках, не сходя с мелководья, и вцепилась острыми зубами в одно из лежащих без дела щупалец.
Сугуру оторвался от губ Нами, оставляя её в какой-то прострации.
— Юная леди, где ваши манеры? — он перехватил её тело другим щупальцем, пытаясь оторвать. — Мне, между прочим, больно.
Нобара тихо зарычала, но не стала сжимать зубы сильнее, чтобы не оставить след от укуса на щупальце. Она всё же оторвалась, и Сугуру подвесил её на уровне своего лица.
Он погрозил ей пальцем.
— А что скажет твой папуля?
Нами молча смотрела на подвешенную Нобару, у которой вниз свисал тяжёлый хвост, напоминая какой-то мешок с картошкой. Но, наверное, говорить малышке такие вещи не очень хорошо. Обидится ещё.
Мозг не кликал.
Он же её папуля…
— Он бы тебя сам укусил!
А, это про Сатору.
Сугуру вздохнул тяжело, но спорить не стал. Правда была на стороне Нобары.
Даже Нами, знакомая с этими двумя куда меньше, чем их дети — очевидно, приёмные — знала, насколько «кусачим» Сатору был. Ему как будто жизненно необходимо было запустить свои острые клыки в чужое тело, даже если он не собирался есть.
В конце концов, он оставил столько укусов на теле Нами, сколько она в жизни не видела.
Комары кусали меньше, чем этот вредный рыб.
Сугуру оставалось только бессильно взмахнуть руками, словно он чувствовал только отчаяние и усталость из-за непослушания дочери. Вот только если приглядеться внимательнее, то эти жесты выглядели больше наигранными.
Нами спрятала пытающуюся вылезти улыбку в волосах Сугуру, краем глаза продолжая следить за происходящим.
Доверие Сугуру — он показывал свои семейные отношения, своих детей — приятно согревало сердце. Смогла бы она вот так довериться человеку? Особенно если бы была дикой мизантропкой?
— Как же ты можешь так со своим старым, больным отцом?
Нами представила Сугуру в старости. Как он сидит в плетеном, качающимся кресле, а из-под вязаного пледа торчат чёрные щупальца. Он мерно раскачивается, курить трубку, слушает виниловые пластинки на стареньком граммофоне. Его длинные волосы давно поседели, а прекрасная кожа покрылась морщинами и старческими пигментными пятнами, но он все ещё был таким же прекрасным, как и в день, когда они впервые встретились.
Представить его вот таким стареньким дедушкой-осьминогом, продолжающим бороздить океан, было тяжело.
Старость ей представлялась такой, какой её обычно показывали в голливудских фильмах, хотя для её страны подобная обстановка и атмосфера не была характерна. Почему-то она видела всё в чёрно-белых тонах с обстановкой сороковых годов.
В реальности, конечно, всё было по-другому.
— Ты умрёшь, и мы уплывём отсюда! — Нобара показала язык.
Вот только голос у Нобары потерял какие-то нотки серьёзности и даже уверенности. Становилось очевидным, что дети на самом деле не хотели смерти своего отца, как и не хотели уплывать отсюда. Возможно, из мест, где они выросли.
По крайней мере, Нами предполагала, что для выращивания потомства Сатору и Сугуру пришлось осесть на одном месте.
— Жестокие дети!
В каком-то чисто человеческом жесте Сугуру хватается за сердце, — одно из, — но не на груди. Руки его хватаются за район живота и, честно говоря, Нами не удивлена. У Сатору где-то там так же находится одно из сердец. Для них это абсолютно нормально.
Это одновременно кажется ей и человеческим, и нет.
Потому что люди иногда так делают. В шутку изображают приступ. Или действительно за сердце хватаются, когда сердце подводит. Вот только у людей сердце одно, находится почти в центре груди. И хватаются они, разумеется, за грудь.
Нобара гордо вздергивает нос.
Нами в этом момент хочется только одного — потрепать её за щёчку.
— Я тоже так хочу!
Юджи выпрямил руки, во все глаза смотря на Сугуру и Нобару. Его спина выгнулась почти что дугой, ибо тяжёлый рыбий хвост продолжал лежать на мокром песке мелководья. Удивительно, но руки его от напряжения не дрожали. У русалок была поразительная сила, которая позволяла им на руках нести собственный вес.
Нами ещё не удалось взвесить Сатору. И отдельные его части тоже. Но она всё равно была уверена, что хвост его офигеть какой тяжелый.
Сугуру со всеми своими щупальцами, вероятно, был ещё тяжелее.
Два щупальца были заняты Нами, третье было занятно Нобарой, четвёртое предназначалось для Юджи, — без пререканий Сугуру поднял ребёнка в воздух, — а пятое выделили для молчаливого, отстранённого Мегуми. Осталось ещё целых три, которыми он удерживался сам.
Мегуми стал упираться.
— Я не хотел. Не просил.
Он вцепился в обившееся вокруг его талии — в месте, где белая, чистая кожа соприкасалась с чёрными чешуйками, которые уходили вниз, становились плотнее, множились, превращались в полноценный рыбий хвост — щупальце. Старался не царапать своими когтями, но уж очень старался освободиться. Это было также бесполезно, как развязывать тугой морской узел верёвки, пропитавшийся морской солью, опутанный тиной… Его хвост беспомощно трясся в воздухе, никак ему не помогая.
Мегуми как тот самый человек в компании, которого насильно затащили в парк аттракционов и он теперь беспомощно хватался за скамейку, пытаясь не дать себя затащить на какие-нибудь американские горки.
Только вот он всегда проигрывал.
Всегда.
— А тебя и не спрашивали, — весело ответил Сугуру.
Нобара и Юджи откровенно веселились. Не сдерживали своего смеха, когда Сугуру поднимал их выше или опускал, переворачивал, изображая настоящий аттракцион в парке. Тот, на котором катались дети. Там ещё всякие лошадки, единороги и морские коньки покачивались вверх и вниз, медленно описывая круги.
Нами в детстве любила на таких кататься. Потом стало скучно.
От этой картины защемило сердце.
Она была такой… Семейной.
Кажется, у неё даже глаза защипало от умиления.
Сразу вспоминалось детство. И пусть окружающая обстановка размывалась, а проходящие мимо люди в воспоминаниях были просто уродливыми, тёмными кляксами, но она чётко помнила тёплые руки — родителей, но чаще Тоджи — и яркие огоньки. А также весёлую музыку, вкус сахарной ваты и солёного попкорна.
Ей всегда нравились аттракционы, изображённые больше в морской тематике.
Ностальгия подобна кому, застрявшему в горле.
Это было одновременно и приятно, и нет.
Наверняка, если она сейчас придёт в какой-нибудь парк аттракционов, то все её впечатления из детства будет испорчено суровой реальностью. Детство всегда наполнено магией, а воспоминания — туманом. Ностальгический фильтр он такой. Как розовые очки.
— Всё в порядке? — тихо шепнул Сугуру ей на ухо.
Конечно, он заметил её состояние.
Такой наблюдательный.
— Да. Да, всё в порядке, — она быстро утёрла слёзы внутренней стороной ладоней. — Просто своё детство вспомнила.
— Расскажешь о своём детстве?
Нами скосила взгляд в его сторону.
В голосе Сугуру не было ничего, кроме искреннего интереса.
Он добавил:
— Я хочу знать о тебе всё. Все твои предпочтения, счастливые и не очень моменты…
Нами закусила нижнюю губу до боли. Её щеки опалило жаром.
Его интерес приятен.
— Не против, если я попозже расскажу?
Сугуру пожал плечами.
— У нас всё время мира. Я надеюсь.
Даже если их обоих терзали сомнения, они решили промолчать, не портя настроение ни себе, ни детям. Для этого не время, и не место.
Юджи и Нобара довольно хихикали, пока Мегуми ворчал, жалуясь, что его может вывернуть.
— Я уже верх от низа не отличаю.
Признаться честно, Нами не думала, что у русалок, которые плавают в океане может быть серьёзные проблемы с вестибулярным аппаратом. И с желудком тоже. Казалось, что их природа должна была подготовить к… Крутым виражам.
— Я думала, у вашего вида нет с этим проблем…
— Он преувеличивает, — со смешком заметил Сугуру. — Весь в своего папулю.
Нами улыбку подавила.
Две королевы драмы.
Как мило.
Дети похожи на родителей.
Нами не стала упускать возможность побольше выяснить про русалочий народ. Раз уж Сатору такая капризная дива, которая даёт крохи информации раз в год, то полагаться на него — это проигрышная тактика. Сугуру более охотно делился с ней информацией.
— Это мило, знаешь? Сатору им наверняка гордится.
Сугуру усмехнулся.
— Он никогда в этом не признается.
— Отец-арбузер!
— Что это значит?
— М-м-м… Это шутка, не бери в голову.
Нами теперь казалось, что шутка была не совсем корректный в виду того, что они слишком разные. В конце концов, она не знает, как принято у русалок воспитывать детей. Как-то неправильно измерять их человеческими ценностями.
— Я же говорил, что хочу знать о тебе всё.
Нами погладила его по щупальцу, которое сжималось у неё под грудью.
— Это не так важно!
— Нами…
— Нет, я серьёзно.
Сугуру недовольно поджал губы, вновь обращая внимание на детей.
Мегуми, кажется, уже успел смириться со своей участью, мешком повиснув в чужом щупальце. Мальчик продолжал стоически удерживать безразличное выражение лица, что вкупе с прической придавало ему вид вредного морского ежа.
— Сугу, поднимешь меня в воздух?
Нами легонько похлопала его по щупальцу.
Без вопросов осьминог поднял её, позволяя на короткое мгновение вновь окунуться в детство. И, на самом деле, этот момент оказался намного ярче, чем её воспоминания, полные огней и музыки.
Может, потому что в воздухе её крутил самый настоящий осьминог, а не металлический, бездушный механизм с облезающей местами краской.
Или, может быть, потому что это был просто Сугу.
Её Сугу.
***
Домой она вернулась только через день.
Сугуру отпустил её неохотно, только простой причине, что она не могла питаться сырыми морепродуктами, в отличие от этой семьи хищных рыбовне ошибка. Он, конечно, недовольно ворчал, но, в первую очередь, в неё вцепились дети.
Даже Мегуми кидал тоскливые взгляды, но, когда она обращала на него внимание, делал вид, что смотрит на голубое небо или водичку.
Нами пообещала принести детям розы и еду, которую употребляют люди. Уж слишком интересно им было узнать, как живут двуногие прямоходящие млекопитающие. Даже больше, чем Сугуру, который хотел знать о своей половинке всё.
Отпускали её со слезами, как будто бы она уходить навсегда.
Было в них всех что-то от Сатору.
Страсть к излишнему трагизму и драме, да.
Дома она, наконец, поела, мысленно пожалев свой несчастный желудок, страдающий из-за её глупых решений. В следующий раз нужно было брать с собой нормальную еду. В первую очередь для себя, а потом уже для детей.
Туалетную бумагу и запасную одежду тоже надо было взять. А ехать туда вообще стоило в купальнике.
И с вопросом, почему пляж пустует.
Ни одного человека, кроме неё.
Ни одного подростка!
Это очень странно.
Пока она собиралась вещи для следующего похода, раздался звонок в дверь, от которого витающая в облаках Нами вздрогнула, выронив рулон туалетной бумаги.
Когда она открывает дверь, то тут же застывает, как восковая кукла. Сердце падает куда-то в пятки.
Теперь она понимает, на кого был похож Мегуми.
За входной дверью стоял Тоджи.