Базиль неспешно прогуливался по одной из аллей жуальского парка. Утро выдалось на удивление не таким жарким, видимо, причиной тому служил ночной дождь. Земля под розовыми кустами была еще сырой, но сами цветы не имели на себе ни капли влаги. Зной августовских дней их не убил, однако недолго было до той поры, когда они начнут увядать. А пока розы благоухали под солнцем последних летних дней и радовали взор герцога де Флёр-Прэтанье.

Прогуливался он не один, а в компании любовника — Антуана де Полиньяка. Здесь стоит отметить, что за спиной Базиля некоторые персоны нередко третировали за его предпочтения, но одного убийственного взгляда Антуана хватало для того, чтобы все, кому вздумалось делать это при самом герцоге, молчали и не смели насмехаться по крайней мере при нем. Добродушный по своей натуре, де Полиньяк выглядел до того грозно, что его остерегались. Впрочем, смелости ему было не занимать, и кроме того, он славился отменным навыком фехтования и всегда был настроен воинственно, когда в сторону его обожаемого герцога де Флёр-Прэтанье смотрели недобрым взглядом. Иными словами, в Цербера Антуан де Полиньяк, барон де Монтеспан, превращался только по случаю, в прочее же время был сущим добряком, чего нельзя было сказать по его угрожающему взгляду. Вспылить он и правда умел, да только Базиль неизменно его успокаивал.

По возрасту они были ровесниками. И тому, и другому в этом году минуло тридцать лет. По характеру они сошлись в чувствительности, по увлечениям — в искусстве и, наконец, по образованности. Барон имел недурное образование, ибо учителями его были выдающиеся люди, но в отличие от Базиля, находящего радость лишь в сфере гуманитарных дисциплин, Антуан помимо того уделял внимание наукам естественным и даже имел членство в Академии Наук. Его последняя работа в области исследования химических элементов вызвала чуть ли не фурор, ибо он опытным путем определил, что водород, сгорая, образует воду. Это стоило награды, выраженной в денежном эквиваленте и почтения со стороны прочих членов Академии Наук, и просто тех, кто был увлечен новыми открытиями. Базиль, и без того любящий Антуана, возгордился им только больше. Но и самому Антуану было за что уважать Базиля.

Герцог преуспевал в музыке и художестве, притом, по мнению Полиньяка, одинаково хорошо и в том, и в другом. Однако в отличие от Антуана, Базиль не торопился с тем, чтобы заявить о своем новом творении; зачастую он из стеснительности скрывал собственное авторство и отнюдь не был тщеславен, как прочие творцы искусства, но он соврал бы сам себе, если бы не признался в том, что получает удовольствие, видя и слыша, что другим нравится то, что он исполняет на скрипке или же то, что изображает на полотнах. Неравнодушный к чужому внимаю, герцог все же был крайне застенчив на публике. Де Полиньяк же напротив умел себя держать и ни в коем случае не стеснялся своих изысканий и научных работ.

Базиль и Антуан имели как сходства, так и различия. Первые их роднили, вторые — вызывали взаимный интерес, а когда восхищение и гордость. Вот уже как пятый год они связали свои судьбы, и ни один из них не мог более представить себе жизнь без другого.

Герцог не редко выходил на променад с бароном, если только рядом с ним не было сына — маленького Луи-Августа, который на дух не переносил де Полиньяка. Дочь же его — Маргарита — в этом отношении оказалась более спокойной. Анутан даже вызывал у нее интерес, и тщетны были наущения брата, жаждущего настроить ее против барона де Монтеспана. Однако Базиль хорошо усвоил, что лучше видеться с детьми одному, а не в компании Антуана. Визиты жене он так же наносил в одиночестве. Прочее же время охотно проводил с Полиньяком, но и тут не обходилось без исключений, заключающихся в том, что иногда герцогу хотелось побыть одному. Но это явно был не тот день, потому что на утренний моцион Базиль вышел в сопровождении Антуана, а после обеда намеревался повидаться с детьми.

Настроение герцога было прекраснейшим и вряд ли кто-то и что-то могло его испортить.

— Я слышал, оперный театр в Пуасси скоро будет открыт вновь. Мы могли бы съездить, — предложил Базиль.

— Ты знаешь, я всегда за. Но меня уже давно мучает вопрос; когда ты напишешь собственную? - Антуан изобразил возмущение, и тем натуральней оно выглядело, что взгляд его, как и всегда, был тяжелым.

— Да разве могу я замахнуться на целую оперу? - герцог смущенно улыбнулся.

— Базиль, ты талантлив! Талантлив настолько, что можешь одинаково хорошо написать и музыку, и либретто, - барон в негодовании развел руками.

— Ты меня переоцениваешь, - Базиль, казалось, засмущался только больше.

— Ничуть! Я лишь вижу то, что есть. А ты упрямый, как осел.

— Скорее, рассудительный, - поправил герцог.

— Нет же! Упрямый!

— О нет, мой милый, упрямствуешь сейчас ты, - все с той же улыбкой говорил Базиль.

— Упрямствуем мы оба. Ты в своей застенчивости, я — в желании подтолкнуть тебя к чему-то большему.

— И это большее станет моим провалом.

— Но ты ведь даже не пытался, - Антуан теперь негодовал по-настоящему. - Кто знает, быть может, ты напишешь то, что еще несколько столетий после будут показывать в театрах. А так тебя всего лишь будут знать, как сына Луи-Августа Шестого и брата Жозефа Третьего.

— И брата Анриетты д’Аффексьёнь, - Базиль поднял вверх указательный палец. — Уверен, она войдет в историю. Уж кто-кто, а Анреитта точно не будет предана забвению после смерти.

Герцог внезапно помрачнел. Ему все не давало покоя завещание отца, оставленное на хранение тетушкой Аттенаис. Он вот уже сколько времени порывался отдать его Анриетте, да только не находил подходящего случая. Сестра была не в том расположении духа, чтобы сообщать ей о ее же правах на престол. Впрочем, он помнил, что ранее это уже сделала тетушка, да только ни к чему это, кажется не привело. Она лишь в письме просила и дальше держать у себя бумагу, и более ничего. Конечно же, сам Базиль не хотел раздора в семье и вряд ли он желал, чтобы Анриетта отнимала корону у брата силой, но он будто бы был уверен в том, что она придет к компромиссу с Жозефом и, возможно, все останется так, как есть. Однако всякий раз, вспоминая о завещании, лежащем в шкатулке на комоде в его спальне, Базиль чувствовал дрожь. От этой отсыревшей бумаги так и веяло могильным холодом, будто на ней была запечатлена не последняя воля отца, а какое-то древнее проклятье, грозящееся призвать с собой хаос и вражду в дом Дезиров. Герцог отчетливо предчувствовал беду и полагал, что как только избавиться от обязанности хранить завещание, так это предчувствие сразу же пройдет. Наивный, он полагал, что все его беспокойство — лишь иллюзия, но именно от нее и хотел избавиться.

— Да, твоя сестра, определенно, заслуживает вписать свое имя в историю, - согласился Антуан с утверждением Базиля. - Но ты что-то помрачнел. Все думаешь о завещании…

— Тише, - герцог испуганно приложил палец к губам, призывая тем самым к молчанию. — Об этом никто не должен знать.

— Извини. Не подумал.

— Да, я хочу отдать его Анри, - понизив голос, сказала Базиль. — Но ей сейчас явно не до того. В последний раз, когда я ее видел, она была подавлена. Все винила себя в смерти мадам Дезоне. Бедняжка. Я даже не знал как ее утешить, - его тон снова изменился. Теперь же, вместо печали в нем было сострадание. — Да, любовь прошла. Но снести смерть человека, которого долго знал не так-то просто. Да еще и при таких обстоятельствах. Кроме того, она сказала, что ей нравится одна мадемуазель, но безответно. Бедная Анри, - сочувственно произнес он. — Еще и в обязанностях регента. Неудивительно, почему она не принимает ни кого из тех, кто приходит к ней не по государственным делам.

Базиль, будучи натурой чувственной и эмпатичной, сочувствовал сестре больше, чем кто-либо, а пожалуй, что и сверх меры. Иначе он не мог, тем более, когда так нежно, насколько только может брат, любил Анриетту.

— И все же, не забивай себе голову этим… - Антуан замялся, подыскивая выражение, которым можно было бы заменить открытый призыв не думать о последней воле Луи-Августа VI. — Этим интересным обстоятельством, которое касается короля и герцогини д’Аффексьёнь, - наконец выдал он.

— Я бы рад. Но всякий раз мысль об этом обстоятельстве вызывает у меня неприятное чувство тревоги.

— Так и не думай об этом.

— Ох, Антуан. Если бы это был так легко…

— Забудь об этом хотя бы сейчас. Давай вернемся к опере, - де Полиньяк полагал, что смена темы разговора поможет Базилю снять напряжение, и, пожалуй, он был прав в своих намерениях, но только не ему представлялось отвлечь герцога от мрачных дум.

Базиль поднял руку в жесте, призывающим к молчанию. Причиной тому послужили два человека, стоящие на перекрестке аллей. Они говорили на итанийском, что не вызывало никаких затруднений в понимании их диалога: и Базиль, и Антуан знали этот язык неплохо, имея весьма хорошее образование. Эти двое, — а это были Офелия и Козимо, — кажется, спорили. Принцесса возмущалась, весьма эмоционально заявляя, что жуальские сады нагоняют на нее тоску, и она была бы не прочь вернуться обратно в замок тетушки Летеции в свой уютный садик, где она сама могла ухаживать за цветами. Медик же пытался убедить ее в том, что Жуаль — вполне неплохое место для ее здесь пребывания, однако же, что естественно, не стоит забывать об осторожности.

— Кажется, Вы все в сговоре, - дрожащим голосом сказала Офелия. Казалось, она вот-вот заплачет. — Тетушка отдала меня альвитанцам, так теперь и Вы пытаетесь убедить меня в том, что это лучшее, что могло со мной случиться.

— Всяко лучше, чем свадьба с антильским принцем. Поверьте, счастья Вы бы там точно не отыскали, - спокойно отвечал ей Козимо. Он стоял, скрестив руки перед собой.

— Я его и здесь не вижу, - возмутилась Офелия. Она скрестила руки на груди и отвела расстроенный взгляд в сторону. — Сколько это будет продолжаться? - высоким, сдавленным голосом говорила принцесса, ощущая ком в горле. - Лучше я бы и вовсе не рождалась.

— Извините, — Базиль решил вмешаться. Понимая, что все услышанное его не касается, он все же счел нужным проявить участие в Офелии. Зная о ее приезде, он так ни разу с ней и не пересекся. Только теперь, прогуливаясь по саду, он случайно набрел на итанийскую принцессу, и безошибочно угадал, что это именно она. По крайней мере, она точно подходила под описание, данное Анриеттой. — Я случайно подслушал Ваш разговор, чего я, конечно же, не хотел.

Офелия вздрогнула и обернулась к Базилю. Он приветливо улыбнулся, и с его стороны это выглядело даже мило, но принцесса была напугана, и причиной тому служил стоящий за спиной герцога Антуан. Его грозный вид не внушал Офелии доверия.

— А, Вы верно испугались Антуана, — после недолгого замешательства догадался Базиль. Он обернулся, взглянул на любовника, а после снова устремил взгляд на принцессу. — Не бойтесь, он не тот, кем кажется. С ним Вы можете чувствовать себя спокойно, как и со мной. Позвольте представиться. Базиль, герцог де Флёр-Прэтанье, брат короля, - он отвесил почтительный поклон, затем повернулся к барону. - А это мой близкий друг Антуан де Полиньяк, барон де Монтеспан. А Вы, я так понимаю, Офелия?

— Все верно, - ответила принцесса, утирая слезы с лица.

Ее застали врасплох. Она не любила, когда ее видели в таком состоянии, но уже ничего не могла поделать с тем, что герцог де Флёр-Прэтанье застал ее именно в этом виде. Однако же он не производил впечатление человека, к которому не стоит относиться враждебно. По крайней мере, его добродушная улыбка свидетельствовала о том, что это последний человек, которого ей стоит остерегаться.

— Еще раз простите. Но раз уж я услышал последние, сказанные Вами слова, то позволю себе возразить. Возможно, Вы и не хотели здесь оказаться, что вполне естественно, но это не повод желать собственной смерти. Уверен, рано или поздно Вы вернетесь к себе домой. Но а пока, если Вам скучно, я мог бы стать Вашим приятелем. Поверьте, я найду, что Вам рассказать. Да и Антуан, уверен, стал бы Вам неплохим товарищем. К слову, позвольте представить, - он вновь обернулся к барону и указал на него рукой. - Член Альвитанской Академии Наук. Его исследования в области химии имеют успех. Но если Вы не интересуетесь естественными науками, то он, как и я, может поговорить с Вами о чем-нибудь другом. Например, вот только что мы говорили с ним про оперу. Как Вы относитесь к музыке?

— Ее Высочество отменно поет и играет на клавесине, - ответил за принцессу Козимо.

— Кажется, Офелия не хочет с нами говорить, - видя замешательство принцессы, сказал Базиль. - Извините, - он снова сделал почтительный кивок. - Я оказался слишком дерзок, позволив себе с Вами заговорить. Вы этого не хотели. Но меня задело то, что Вы посчитали, будто бы Вам вообще не стоит жить. Уж простите. Кажется, мне стоит уйти.

Базиль вновь поклонялся, развернулся, сделал пару шагов вперед, но остановился, услышав за спиной:

— Так что Вы там говорили про оперу?

Герцог охотно повернулся к принцессе, которая и задала этот вопрос.

— Скоро в Пуасси вновь откроют оперный театр. Уже в сентябре. Мы хотели бы туда сходить. Дают оперу по мотивам пьесы «Король забавляется»¹. Уж больно я люблю трагедии. А Вы что больше предпочитаете?

— Я, как и Вы, люблю трагедии, - после недолгих раздумий ответила Офелия.

— Прекрасно! Тогда Вы бы могли составить нам компанию. Уверен, Вам понравится. К тому же, либретто написаны на итанийском. А Вы, - Базиль обратился к Козимо. - Не желаете ли с нами?

— Был бы признателен, если бы взяли меня с собой. Я мало что смыслю в искусстве, но от хорошей музыки никогда не откажусь.

— Позвольте узнать, как Вас зовут? - спросил герцог.

— Козимо Дамико. Я состоял медиком на службе у тетушки Ее Высочества. Но Ваша сестра любезно согласилась взять меня с собой, когда я о том попросил. И вот теперь я здесь все в тех же обязанностях. Буквально вчера Ваша сестра обратилась ко мне для того, чтобы я их исполнил.

— С Анри что-то случилось? - взволновался герцог.

Козимо не сразу нашелся, что ответить. Понимая, что лучше бы такому чувствительному человеку, как Базиль, лучше не говорить о реальном положении дел, он сказал следующее:

— Думаю, будет лучше, если Ее Высочество сама расскажет Вам об этом.

— Что ж, я непременно ее сегодня навещу. Ну а Вы, Офелия, если Вам будет угодно, заходите ко мне в гости. Буду рад Вас видеть. Тем более, раз Вы играете на клавесине, мы бы вдвоем могли что-нибудь исполнить. У меня в будуаре как раз стоит инструмент.

— Думаю, я как-нибудь воспользуюсь Вашим предложением.

Офелия, сама удивляясь своему внезапному расположению к Базилю, вежливо приняла его приглашение. В конце концов не за что ей было его ненавидеть. Это не он нарушил ее покой в Сафодже и увез в Жуаль. Да и расположение к нему носило вполне определенный характер, от чего не вызывало никаких внутренних коллизий, чего никак нельзя было сказать по отношению к Анриетте. То были чувства совсем иного рода, и они вызывали страх, ибо были неизведанными, новыми и от того пугающими. Да и можно ли были признаться себе во влечении к герцогине д’Аффексьёнь, когда она избрала упрямую стратегию вражды и сопротивления? Ей предстояло через многое пройти, прежде чем это принять. Но а пока она просто противилась тому неизвестному, что зародилось в ее сердце вопреки ее воле и в тайне от нее самой. Все, что принцесса могла принять, так это дружбу, потому она недолго противилась попыткам Базиля завязать с ней разговор. По крайней мере привязанность такого характера была Офелии известна, и коль уж ей предлагали добрые приятельские отношения, то не стоило от них отказываться, особенно, когда они не влекли за собой никаких обязательств, но позволяли хоть сколько-нибудь забыть о своем статусе пленницы. И Базиль рад был ей в том помочь. Принцесса верно угадала, позволив ему протянуть дружескую руку тогда, когда она в этом так нуждалась.

***

Рафаэль поправил поясную портупею и взметнулся по лестнице. Второй раз за этот год, он приезжал в Жуаль. Сначала на королевскую свадьбу, теперь же потому, что его вызвала к себе бабка. Тем лучше, он и сам хотел с ней поговорить, ведь уже совсем скоро он должен свершить одно из важнейших действ в своей жизни — жениться.

По запутанным коридорам Жуаля его проводил лакей старой принцессы. Сам бы Рафаэль ни за что не отыскал родственницу столь скоро, как он это сделал при посредстве слуги. Бабка ждала его в своих комнатах, и нужно отметить, что покои ей выделили, достойные ее титула, несмотря на то, что некогда — еще при Луи-Августе — ей был запрещен въезд в Жуаль.

Пол будуара застилал бардовый ковер с позолотой затейливых узоров, посреди комнаты стоял стол на шесть персон и соответственное количество резных стульев, обитых алым бархатом, у камина находились два кресла. Сама Жозефина Дюбуа стояла подле окна и что-то разглядывала, но стоило только лакею впустить Рафаэля, как она обратила все свое внимание на внука.

— Как твои дела Рафаэль? — Жозефина приветливо улыбнулась. Кого угодно она могла провести этой улыбкой, но только не Рафаэля, который давно усвоил: дружелюбие принцессы Дюбуа — это манипуляция с целью получить желаемое.

— Лучше обычного, — спокойно ответил принц. — Хорошо, что Вы искали встречи со мной. Я должен что-то Вам сказать.

— Обязательно скажешь. Но сначала обсудим с тобой кое-что, — она подошла к столу, дождалась, когда лакей отодвинет ей стул и села, затем предложила то же самое совершить и Рафаэлю.

— И что же такого Вы хотите мне сказать.

— Тебе уже двадцать два года, а ты все не женат.

— Об этом-то я и хотел с Вами поговорить, - перебил ее размерную речь принц. Он сел, положил руки на стол и скрестил пальцы в замок.

— Вот как, — Жозефина подозрительно сощурила глаза. — Только не говори мне, что уже нашел кому сделать предложение иначе ты меня огорчишь?

— От чего же? Я и впрямь намерен жениться. А та ли эта девушка, которую Вы мне хотите предложить — уже другой вопрос.

— А мальчик и впрямь повзрослел, — после минутной тишины сказала Жозефина. Она опешила, но старалась не подавать виду. Наглость Рафаэля — а именно таковым принцесса считала все то, что внук делал и говорил ей в последнее время — вызывала не только раздражение, но и сильное удивление. — Что ж, тогда давай договоримся. Я предлагаю тебе в невесты дочь знатного дворянина, имеющего не последнюю должность при дворе. Я уже говорила с маркизом д’-О-Пье-де-Монтань. Он будет только рад, если породнится с таким знатным домом, как Дюбуа. Да, Адель носит в себе бастарда короля, но нам это только на руку.

— Я не буду жениться на мадемуазель де Мерсьер, - уверенно заявил Рафаэль. Время, когда он беспрекословно подчинялся бабке осталось в прошлом. Пришло время действовать самостоятельно, не прельщаясь на посулы и не опасаясь гнева. Именно такой решимости был полон принц Дюбуа.

— Послушай меня, — Жозефине явно не пришлось по вкусу то, что она слышала. Раздражение — вот что отчетливо слышалось в ее голосе. — Ты женишься на Адель, а там уже развлекайся с кем хочешь, только не слишком явно. Делай что пожелаешь, только держи это втайне, лишь бы маркиз ничего об этом не знал.

— Я же сказал, что женюсь на другой, — стоял на своем Рафаэль. — Опять Вы что-то затеяли и решили сделать меня соучастником своих игр. Но я отказываюсь. Довольно! Вы достаточно мной командовали, а теперь послушайте меня и примите то, что я Вам скажу. Я женюсь на Фелиссет де Морра, нравится Вам это или нет.

— Что? - тихим изумленным голосом произнесла Жозефина. Не успела она разозлиться, как вновь опешила. — На этой… Да она же ничего не видит. И такая тощая… Как она будет тебе детей рожать, ты об этом подумал? Какими они получатся?

— Не смейте оскорблять ее! - Рафаэль, разозленный словами бабки, стукнул ладонью по столу и подскочил. — Я сделаю то, что считаю нужным. И мне плевать, что Вы об этом думаете.

— Не будь дураком, - раздраженным полушепотом сказала Жозефина. — Такую жену даже в свет не выведешь. Тебя же на смех поднимут.

Рафаэль хотел было сорваться и накричать на бабку, но вовремя себя сдержал. Его глаза полыхали неистовой яростью. Любое оскорбление в адрес Фелисетт он воспринимал многим хуже, чем оскорбления на свой счет — вот чем объяснялась его злость. Такого принц не мог простить даже собственной бабке, не говоря уже о других.

— Не просите меня больше ни о чем, - единственное, что смог произнести Рафаэль. Затем он развернулся и подошел к двери.

— Я тебе запрещаю жениться на ней, - Жозефина опрометью вскочила из-за стола, но едва ли она хотела силой удержать внука, да тот бы и не дался.

— А я Вашего дозволения и не спрашиваю.

Он вылетел из будуара, оставив принцессу в замешательстве.

Она злилась. Это отчетливо читалась по ее рассерженному взгляду и скривленных от досады губах. Ей бы сорваться на кого-нибудь, да не на кого: Рафаэль ушел, оставив ее с носом. И как теперь быть? Жозефина, можно считать, заручилась поддержкой Себастьяна де Мерсьера, предложив ему в зятья одного из своих внуков, однако мальчишка все испортил, повинуясь зову сердца, но, по мнению принцессы, абсолютно не слушая разума. Рафаэль становился неуправляемым, и Жозефина не могла этого стерпеть. Уже который раз он вызывал ее раздражение, но настолько явно еще никогда не ослушивался ее приказов, даваемых, как правило, в форме разъяснений того, что будет лучше для него самого. Неужели он осмелиться обвенчаться с незрячей вопреки ее — Жозефины — воли? Нет, такого просто не может быть! Мальчик спятил. Сейчас он успокоиться, взвесит все и поймет, что ему лучше жениться на Адель де Мерсьер, а не на этом несчастье по имени Фелисетт. Какие бы тесные взаимоотношения не связывали Жозефину с Менолитой де Морра, она все же ни в коей мере не желала видеть ее дочь женой своего внука. Но ничего. Она еще сможет его переубедить, если только он не наделает глупостей прямо сейчас. Да как бы только проследить и проконтролировать? Никак. И от этого Жозефина испытывала только большую досаду.

Рафаэль тем временем уже сбегал по мраморным ступеням парадной лестницы и только больше убеждался в том, что принял правильное решение, раз уж сумел вывести из себя бабку. Ему только и требовалось, что поскорей взобраться на лошадь да примчаться обратно в Пуасси, где его ждала Фелисетт. Остальное дело нудных, однако же не столь долгих формальностей, после которых будет решена его судьба.

Путь до Пуасси, с учетом пламенных стремлений Рафаэля поскорее совершить задуманное, казался утомительно долгим. Но когда он наконец добрался до своего домика у набережной, сердце его забилось сильней в предвкушении того, что должно было свершиться. Принц спешился, окликнул лакея, вручил ему поводья и приказал нанять карету да поскорее. Затем он взметнулся по лестнице и ворвался в комнату Фелисетт. Она вздрогнула от резкого и неожиданного звука.

— Рафаэль, это ты? - испуганно спросила она.

— Кто же еще? - с легкой улыбкой произнес он. - Собирайся, милая.

— Мы куда-то едем? - она удивилась. Обычно Рафаэль, совершая с ней прогулки, не был столь тороплив. Теперь же он, казалось, был в нетерпении. Фелисетт отчетливо ощущала его пламенный порыв что-то совершить, но не могла понять, что именно он намерен делать.

— Если ты еще не передумала стать моей женой.

— Ты хочешь жениться прямо сейчас? Ты уже поговорил со своей бабушкой? Помнится, ты хотел получить ее согласие.

— О, она будет просто в восторге, - саркастично ответил Рафаэль.

— Она недовольна? - уловив едкую насмешку, спросила Фелисетт.

— Мне нет дела до того довольна она или нет. Она хотела мне предложить другую, но я не согласился, даже если бы не знал тебя.

— А моя матушка…

— Уже давно дала свое согласие. Я получил от нее письмо еще неделю назад. Не уж-то ты забыла?

— Именно так, - Фелисетт вздохнула. — Но мне не хотелось бы, чтобы из-за меня у тебя были неприятности в семье.

— Их и не будет. Бабка всегда мной помыкала. Но с меня довольно. Я больше не ее лакей. Пусть злиться, сколько ей вздумается.

— Так что же, мы женимся прямо сейчас? - Фелисетт встала с софы и осторожно подошла к Рафаэлю. — Ты точно уверен, что у тебя не будет проблем? — она аккуратно коснулась ладонью его лица и провела подушечками пальцев по щеке.

— Не будет, - тихо сказал он и крепко прижал Фелисетт к себе. Уже сегодня она станет его женой. И нет ему дела до того, что скажет старая принцесса. Пусть хоть спустит на него всех собак — он готов. И пусть хоть весь мир будет против, но ни на секунду он не усомнится в своих порывах — притом искренних — жениться на избраннице своего сердца.

***

Ролан Дюмон протер платком испарину на лбу и захлопнул папку с документами.

— На этом, пожалуй, все. И помните, все отчеты должны быть выполнены вовремя, - он посмотрел на Кристоффа де Маршаля, печально вздохнул и похлопал его по плечу. — Желаю Вам удачи на новом посту.

— И Вам того же, месье Дюмон.

Ролан благодарно.

В префектуре герцогства Аффексьёнь произошли некоторые перестановки касаемо должностей. Пост самого губернатора занимал бывший прокурор Робер де Тома, а пост одного из председателей генералитета вместо Ролана с завтрашнего дня должен был занять Кристофф де Маршаль. Самому же ему надлежало прибыть в Жуаль и заступить на пост хранителя печатей, или же иначе — секретаря премьер-министра. Был ли виконт рад новому назначению? Отчасти. Это позволяло ему воссоединиться с супругой, от разлуки с которой Ролан чувствовал себя крайне тоскливо, а вместе с тем вновь увидеться с герцогиней д’Аффексьёнь. Ему нравилось работать под началом последней, но он четко сознавал, что такой пост возлагает на него много ответственности, пожалуй, что и больше, чем пост председателя генералитета Аффексьёни. Боялся ли он этой самой ответственности? Пожалуй, что и так, но лишь в том отношении, что сознавал цену собственных ошибок, а вовсе не от того, что не умел выполнять поставленные задачи. Крайне трудолюбивый и прилежный, виконт де Люрси был педантичен, и в чем нельзя было его обвинить, так это в лени и пренебрежении своими обязанностями. Именно по этой причине перед отъездом, он решил еще раз дать указания человеку, которому надлежало занять его место.

Ролану было нелегко прощаться со своим уютным кабинетом. В конце концов, здесь прошли одни из самых лучших лет его жизни. Здесь он думал о свадьбе со своей милой Софи, тут же он размышлял, как будет рад увидеть ее по возвращении домой; здесь он думал и работал на благо герцогства. Теперь же это оставалась в прошлом, и его ждала не больше — не меньше вся Альвитания. Теперь предстояло потрудится во благо ее всей, а не только лишь одной ее части.

— И все же, как славно вышло, - сказал Кристофф, падая на стул. — Я столько лет мечтал об этой должности, и наконец моим просьбам вняли. Кто бы ожидал, что это будет именно Анриетта. Знаете, ведь когда-то она посмеялась надо мной из-за этих стремлений. А теперь я здесь — сижу в кабинете председателя генералитета и готовлюсь приступить к новым обязанностям.

— Только не возгордитесь слишком сильно, - с доброй улыбкой сказала Ролан.

— Это уж как получится. Жюлиан вот до сих пор не верит. Все просит его ущипнуть, чтоб проснулся. Я его в шутку и кольнул шпагой в бок. Несильно. Так он теперь ходит всем рассказывает, что я, дескать, карьеру начал с побоев своих товарищей по оружию, - Маршаль рассмеялся.

— Как же, слышал я от него.

— Это он так завидует.

— Не думаю. Жюлиану всегда, сколько я его знаю, нравилось быть капитаном гвардейской роты, - возразил Ролан. Он простодушно пожал плечами и спрятал платок, которым протирал пот со лба, в карман жюстокора.

— Быть может, и так. Фехтует он отменно, спору нет. Да и командир из него превосходный. Ему бы не здесь отсиживаться, а на итанийских землях итанийцев поколачивать.

— Помнится, он туда и рвался, когда началась война.

— Было дело. Да и сейчас, уверен, хочет того же. Он так обрадовался, когда Анриетту назначили губернатором. А из Жуаля вернулся таким несчастным, будто с ним что плохое случилось. А это он так за ней скучает. Хоть Вы теперь поближе будете к Ее Высочеству. Да и жену наконец повидаете.

На том Маршаль и Дюмон распрощались. Ролан, выйдя, тоскливо посмотрел на здание генералитета, выкрашенное в бледно-желтый цвет и печально вздохнул. Смутное предчувствие тенью выскользнуло из мрака, но виконт чувствовал, что нужен там, где его ждут. Карету с вещами он отправил впереди себя, теперь же и сам следовал за ней. Впереди была дорога на Жуаль и вера в завтрашний день.

1 "Дают оперу по мотивам пьесы «Король забавляется»..." - автор подразумевает пьесу написанную Виктором Гюго (по ее мотивам написана опера «Риголетто»)