Обычное ничем не примечательное семейное кафе с небольшим залом перед кухней. Сквозь окошки вдоль стойки можно было наблюдать за рутиной персонала. Дазай разложился на деревянном столике в ожидании еды. Ощущение было будто в животе сворачивались все органы, а желудок объедался самим собой. Ему всучили зелёный чай в ямони, бурая чашка без ручки. Он вяло покрутил её в руках, бросил короткий взгляд на Ацуши, что что-то печатал в телефоне. Накаджима повернулся к нему и улыбнулся.

Улыбка отдалась нервной дрожью по телу и лёгким румянцем на щеках. Осаму мигом отвернулся к стене, в которую упирался правой рукой. За спиной было широкое окно с вывесками, дверь была открыта нараспашку и прижата разбитым кирпичом. Лучи закатного солнца волной ложились на поваров, припекали спину в плаще. Было неприятно, однако в помещении было довольно прохладно, несмотря на клубящийся дым под потолком. Бледный туман разгонялся одним кондиционером, что выделялся на пустой зеленовато-желтой стене.

То ли им повезло, то ли место было непопулярным, но в вечернее время было лишь несколько человек, что растянулись по стойке до другого конца зала. Кипел и вздымался пузырями бульон, в глубокой сковороде шипели и трещали овощи с мясом. Пахло соевым соусом, бобами, мясом и морепродуктами в смеси, отдавая кисловатым запахом. Аромат пробуждал аппетит, раздающийся неприятным урчанием в животе.

Дазаю было стыдно, что Ацуши приходится заботиться о нем. Ведь в агентство его взяли не на ставку няни для Осаму. Может ему нравилось заботиться о других, но для юноши это было сравни с медленным ядом, к которому организм начинал привыкать. Он был не самостоятелен, и это его губило. Чтобы ни случилось, Ацуши всегда был рядом со дня появления в его жизни. Было в этом что-то неправильное, болезненно тревожное.

[Знал бы, что ты сделал на той неделе, давно перестал бы сюсюкатся.]

Не узнает.

[Все рано или поздно всплывает.]

Не позволю. 

[Глядишь и сам признаешься. Что... Что...] 

— А с котом удачно получилось, — произнёс Ацуши, выводя Осаму из раздумий. Он оглянулся так, будто до того был совсем в ином месте, запечатанный своим разумом в чёрной комнате без окон и дверей с тусклым отражением напротив. Дазай молча, поджав губы, кивнул. — И мы вновь тут. 

— А о чем говорить? — тихо спросил Осаму, нахмурившись. Словно бы его молчание обижало наставника. Так нельзя. Угождать, угождать и ещё раз угождать предмету обожания.

— Да много о чем, было бы желание, — подпер рукой подбородок Ацуши, поглядывая на Дазая. Он всегда вглядывался в глаза, держал зрительный контакт. Слишком интимно и слишком открыто для Осаму. 

Хватило доли секунды, чтобы растеряться и спрятать свои глаза под чёлкой, в других вещах, что окружали Ацуши. Перечница – простая, белая с рыжими масляными разводами. Бамбуковый стаканчик с деревянными чистыми выструганными палочками в смятых бумажных пакетиках. И так можно вечно в погоне унять трепетную дрожь в сердце. 

— Хорошая погода сегодня, — предложил Осаму. 

— Жарковато было, но да, правда, — улыбнулся Ацуши, кивнув. — Ты сказал, что понимал исход Оды, но... 

— А когда там уже заказ? — вскочил Дазай, тарабаня по стойке. Он вытянул шею, вглядываясь в окошко. — Ужасно хочу есть. 

Ацуши тяжело вздохнул и, ссутулившись, покрутился на стуле. А ловко Осаму пытался перевести тему, выгнать любые личные темы, касающиеся его? Нет, совсем нет. Получились глупо и неумело. Дазай знал, но от имени Оды в устах Накаджимы хотелось в лишний раз в углу комнаты забиться и расплакаться. Ему нельзя было его произносить. Никому нельзя было, кроме Дазая. Ни Ода, ни Сакуноске, ни особенно Одасаку - никак не должно звучать чужим голосом. 

Перед носом появилась глубокая белая тарелка с голубой каймой, дымящаяся и отдающая ароматом мясного бульона. На бурой чуть мерцающей желтоватыми пузырями поверхности аккуратно разложены несколько тонко нарезанных ломтиков говядины, рассыпаны кольцы зеленого лука, листы нори размокли на краях. Палочки с треском разделились в руках Дазая, который раздумывал с чего начать.

— Как думаете тот мужчина из спецотдела придёт на этой неделе? — спросил Дазай, дуя на лапшу. 

— Кто-то должен будет забрать результаты нашей работы. Лично ли это Анго-сама будет или нет, не знаю. К чему вопрос? 

— Он как-то приходил к нам домой, — нахмурился Осаму. То было лишь раз, и Ода был сильно пьян. Вместе они уложили его спать и разошлись без лишних слов. Даже когда они вновь встретились двумя неделями ранее, Анго ничего не сказал ему об Оде. Лишь бросил печальный мимолетный взгляд.  

Когда Осаму осознал, что Анго давным давно знал о судьбе Оды, его распирала необъяснимая злоба и ненависть к нему. В нем боролись две стороны: с одной из них он был ничем не обязан Дазаю, с другой – почему молчал, не сообщил ему о смерти. Сакуготи знал, где он работает, имел всю информацию о нем. Однако ничего не сделал. 

— Ода работал в спецотделе? Довольно серьезная ра... 

— В мафии, — поправил Дазай, колупая лук в тарелке. — Согласен, интересный человек был. 

— Тогда откуда... 

— Наверное, Анго-сама был двойным агентом, — закончил Осаму, незавершенный вопрос. 

— Ох, как сложно, — тяжело выдохнул Ацуши, почесывая затылок. Дазай бросил короткий взгляд на своего наставника. Порой в его голове рисовался совершенно иной образ человека рядом с ним. Казалось, Накаджима знал всё и знал как вести себя в тех или иных ситуациях. Или так представлял себе Осаму? — Я, пока не пришёл в агентство, думал, что мафия это шутка или миф. 

— Но якудза ведь существуют, — несколько недоуменно заметил Осаму. 

— Но их как-то легче идентифицировать в толпе, что ли, — глупо улыбнулся Ацуши. — Встреть я Накахара Чую в китайском квартале за покупками, никогда не подумал бы, что он один из исполнителей Портовой Мафии.

— И кем бы он был, по вашему мнению? 

— Модель? 

— Ростом не вышел, — прыснул Дазай. 

— Мысль мою ты понял, — заключил Ацуши, — Как-то в голове не укладывается ты и твой мафиозный опекун.

— Он не был убийцей, как прочее отребье, — тускло ответил Дазай и уткнулся в свою тарелку. Еда больше не лезла в горло, встрявая поперек. Аромат из приятного и аппетитного стал тошнотворным. Небрежно бросив палочки на стол, он оттолкнул миску. 

— Прости. 

— Вы доели? Я домой хочу, — пробубнил он. И под "домом" он не имел ввиду общежитие, а одноэтажное здание в другом районе Йокогамы с кипарисами во дворе. 

— Да, — сложил палочки Ацуши, вытирая уголки губ салфеткой. 

Дорога до общежития тянулась мучительно долго и молчаливо. Дазай пинал весь путь мелкие камешки на тротуарах. Ацуши пытался предпринять попытки заговорить, но каждый раз умолкал, как только хотел что-то сказать. В конце концов он сдался, сложив руки в карманы и разглядывая проходящие пейзажи. 

Тускнело сгоревшее на закате небо, поддувал прохладный ветер. Распевались цикады в кустах. На дома ложились рыжие пятна солнечного света. Розовые облака растворялись на темнеющем синеве. На проводах качались вороны. 

Дазай иногда ударял по проходящим мимо фонарным столбам, еле ковыляясь за Накаджимой. Он отвлекся на телефон, что-то громко печатая на нем. Осаму хотелось остаться здесь, сесть на скамейку и свалиться спиной на неё. 

— Надо Кёке купить гостинец, — сказал Ацуши, обернувшись к нему. Осаму нахмурился и опустил взгляд в сторону на одуванчик, колышущийся на ветру. 

А ведь было все чудно. Никакой Кёки этим вечером. Обязательно вспомнить надо было? Он хотел все время и внимание наставника для себя, вырвать с корнями иные прочие его связи. И от этой мысли становилось омерзительно от самого себя, будто он был в праве повязать другого человека кровавой лентой к себе, себе и себе одному. 

Что-то мерзостное же в голове говорило тихим томным голосом:

[Правильно]

Они стояли у аптеки с белой вывеской и тремя желтыми, зелеными полосами на фасаде здания. На окнах висели акции недели на БАДы и прочие не рецептурные лекарства, была информации о скидках на бытовую химию. Желто-белый свет ложился на тротуарах размытыми квадратами.

Ацуши должно быть ждал Дазая. Ждал, что тот что-то скажет или первым зайдёт в открытую дверь. Однако Осаму молча стоял в метре от него, ковыряя ногой мелкие камни, потупив взгляд куда-то в пустоту. 

 — Сам дойдёшь до общежития? — спросил Ацуши, потрепав взъерошенные волосы Дазая. 

Осаму кивнул, даже не взглянув мельком на своего наставника на прощание. Он простоял там же, пока Ацуши не скрылся за дверьми аптеки. Посмотрев на вниз идущую улицу, Дазай приметил кота на повороте у двухэтажного дома. Он поглядывал на него, сверкая желтыми глазами и мирно размахивая хвостом разложившись на заборе. 

Он немного улыбнулся, осторожно поглаживая кота, что урчал и ластился под руки, чуть не свалившись с ограды. Кошка утыкалась мордой в ладонь, дрожала хвостом, поднимая задницу вверх под ласки. Осаму три разу резко вздохнул, в груди щемило, а глаза щипало так, будто вот-вот и он растечется слезливой лужей. И не ясно плакать хотелось то ли от мимолетного спокойствия, то ли от печали, нависшей скверной тучей над головой. 

Хотелось выветрить разум, вынуть мозг из черепной коробки и повесить на веревку, чтобы немного освежить его. И совсем не хотелось возвращаться в комнату с долгой тишиной, сбиваемой едва уловимым топотом Кёки. Было некомфортно, было душно и тесно в четырёх стенах.

Дазай свернул на переулке, решив удлинить маршрут до общежития вдоль соседней улицы, через сквер рядом. Он набредал на тихие проходы между домами, натылкался на школьников, что возвращались с вечерних курсов, весело и звонко смеялись. 

Вернулся он позднее обычного, перелезая через ограду с правой стороны общежития. Дазай свалился с прутьев в высокую траву. По спине прошлась глухая боль, выбившая воздух из лёгких. Ему показалось, что он слышал треск ткани: пальто, зацепившееся за забор, порвалось при падении. 

— Иногда мне кажется, что ты все-таки обделен умом, Дазай-кун, — спокойно заметил Куникида, возникший над головой. Очки были на голове, за ухом лежала сигарета. Домашний Доппо отличался от офисного. 

— Вы курите, Куникида-сан? — повернул Осаму голову, как не понимающий щенок. 

— Бывает, — ответил Доппо, протягивая руку. — Мог бы зайти нормально, через калитку. 

— Мне лень было обходить здание, — отряхнулся Дазай. 

— Да, а пальто не жалко? — оглядел его с ног до головы Куникида. 

— Зашью, — глупо улыбнулся Дазай. Куникида помотал головой, вертя в руках сигарету. Осаму разглядывал её в тонких, длинных пальцах Доппо. Ода ведь тоже курил. — А у вас ещё есть? 

— Чего?! Нет, — прикусил сигарету Куникида. — Иди уже. 

— А можно у вас переночевать сегодня? — завертелся рядом Дазай. 

— Ты не готов так рано вставать, — ответил Доппо, направляясь вдоль дорожки. — И с чего вдруг? У тебя есть комната. 

— А чаем угостите? — продолжал Дазай, перебегая из стороны в сторону. 

— У меня чай закончился, — продолжал Куникида. 

— Ясно, не любите вы меня значит, — наигранно надулся Дазай, вздернув носом.

— Было бы за что тебя любить. Одна головная боль, — тяжело вздохнул Доппо. 

Раньше бы Дазай не обратил внимание на эти слова. Так было всегда, но сегодня его почему-то это глубоко задело и обидело. Он опустил плечи и шмыгнул носом, направляясь к себе. 

— Доброй ночи, — сухо сказал Осаму, складывая руки в карманы пальто. Он медленно поднимался по лестнице. 

— Эй, малец, — позвал его Куникида. Осаму посмотрел вниз, Доппо опустил очки на переносицу. — У меня кофе есть.

Дазай улыбнулся и резво спустился вниз по лестнице. И чуть ли не вприпрыжку встал рядом с Куникидой, раскачиваясь с пятки на носок. 

— Я потом не усну. 

— Ты-то? Как раз наоборот, ты вечно засыпаешь после кофе, — усмехнулся Куникида. — Я там ещё вафли с бобами купил. 

— А разве сладкое на вечер не вредно? — дразнился Дазай. 

— Тебя когда-то это заботило? — Осаму помотал головой. — И к чему вопрос тогда? 

***

Пистолет в руках тяжелел с каждой секундой, оттягивая их вниз. Он весь крупно дрожал, приходя медленно в сознание, осознавая свои действия. Тело глухим стуком упало на бетон, расплываясь красным пятном. В ушах стоял гул и писк. 

Оружие выпало из рук с грохотом. Звук отразился с высоких стен пустого склада. Осаму зажал ладонью рот, чтобы заглушить глухой сдавленный крик. Руки пахли резким порохом, отдавая чём-то сладким. 

Должна ли быть радость от смерти обидчика? Естественно ли это рвущееся из груди щемящее чувство веселье? Убийство оно такое? Или он опьянен гневом и злобой, что едва ли сумел осознать свои действия?

— Дазай! — голос вырвал его из коротких раздумий, глухо отзываясь по сладку. Глаза забежали, тело затряслось. На руках пятнами выступила алая кровь. 

Его позвали вновь. Легкие сдавились. Осаму пытался бешено глотать воздух ртом, но перед глазами все плыло, а в груди все сжималось, ребра сростались внутрь. Истерично пытаясь стереть кровь с рук, он тер её об шершавый асфальт, стирая ладонь в труху, отстукивая бессмысленные ритмы, лишь бы больнее и отрезвляюще.

Дазай проснулся с немым криком, хватаясь за сползшее одеяло, сжимая его в дрожащих руках. Ночь, темная комната. В тени ночника жила мутная фигура, что взирала на него с осуждением и презрением. 

Тяжело дыша и спотыкаясь на футоне, он сбежал в ванную, заперевшись. Будто в стерильно белом свете уборной фигура его не найдёт, не достанет. Руки под холодной струей водой немели, окостенели. Осаму всматривался в собственное отражение, не узнавая человека перед собой. 

Он был таким же: каштановые взъерошенные волосы, впалые щеки и тусклые сизые круги под кроваво-карими глазами. 

[Но мы с тобой очень похожи] 

Но я не ты, я не ты

Взгляд поймал бритву, что лежала в стаканчике с зубной пастой и щёткой. Без защитной крышки блекло переливалась лезвием на свету. 

[Давай!] 

И рука незнакомца тянулась к ней мучительно медленно и греховно. Хотелось, но было страшно до холодного пота. Бритва в руках сидела безобразно, обжигала кожу, раскаленным металлом. Запястья, обнаженные и бледные, притягивали к себе. 

Дазай резко бросил бритву в раковины и отскочил от неё. Нельзя. Нельзя. Кто узнает, что подумают. Что скажет Одасаку? Что скажет Ацуши-сан? Куникида? 

[Слабак] 

Я не ты, я не ты.