В бокале звенел кусок льда, с которым игрался Дазай. Они были изрядно пьяны к ночи, один Анго в обыденности трезв и серьёзен. Должно быть, он ругался на самого себя, что должность личного водителя Осаму и Оды вновь на нём, и их надо развести домой: одного на квартиру, другого к докам. 

В полупустом подвальном баре тускло горели лампы, рассеиваясь тёплой дымкой по невзрачному помещению с деревянной отделкой. В углу кряхтел старый граммофон. Мужчина за стойкой в изящном костюме молча начищал стаканы и бокалы, пока по обыкновению шумел и суетился один Дазай.

В пьяную голову нередко прилетают несуразные и бессмысленные фразы и действия. То взбредет залезть на барный высокий стул и читать стихи, то подёргать волосы друзьям. Удивительно, что Дазая таким терпели они и Ацуши. Хотя последний на редкость особенно терпеливым мог быть, а Ода с Анго и влепить подзатыльник могут за паясничество. 

— И вот он мне говорит: нормальные люди в нормальных местах встречаются, а я тебя из реки вытащил, — засмеялся Осаму. Опьянённый и алкоголем, и лёгким счастьем, в голову не приходила и мысль скрывать часть своей личной жизни от друзей. Всецело он им доверял. На вряд ли те пойдут докладывать Мори о сторонних делах Дазая.

— Действительно, раз он тебя принял. Вы оба не из самых нормальных людей, — устало ответил Одасаку, облокотившись на стойку. Он мягко зевал, изредка прикрывая глаза. Алкоголь имел седативный эффект на него, в отличие от перевозбуждённого пьяного Дазая. 

— А говорить ему о том, что ты из мафии, планируешь? — слова Анго оказались отравляющими и окатили Осаму ледяной водой. 

Он не думал... Не верно. Осаму скрывал и старался забыть об этом. Будто оно само собой должно решиться. Постепенное медленное осознание оседало тяжёлым комом в горле, дрожью в теле, холодным потом. Разве он мог забыть о своём месте в этом мире, опьянённый заботой и любовью Ацуши. 

Дазай переборол или же принял страх о скоротечности их отношений, беря из сиюминутного мига всё. Но, в сущности, он не смог дать ничего Накаджиме. Даже больше: скрывал и врал о своём преступном мерзотном лике. 

Он молчал, глядя на светло-бурую жидкость, переливающуюся в гранёном тумблере. Хотелось обыденно сказать, что всё само решиться, но так это не было. Поникнув, Осаму рассуждал над ответом. Да или нет, в обоих случаях будет плохо и больно. Каких бы обещаний не давал Ацуши, вера в них стиралось в труху за секунды. Их эфемерный мир рассыпался осколками от одного предложения: «Я из мафии». Становилось дурно и тошно, весь выпитый алкоголь подступал к горлу.

— Дазай! — вырвал его из размышлений полукрик Оды. — Ты весь бледный. 

— Всё в порядке, — глухо ответил он, отпивая залпом из бокала. 

— Не похоже, — нахмурился Ода. 

— Что должно быть не в порядке? — вырвался истеричный, нервный смешок. — Я всего-то вру... Не договариваю своему парню о месте работы. Все что-то скрывают, это в порядке дел. 

— Однако гармоничные отношения строятся на доверие и честности, — глядел на переливающиеся ряды с пёстрыми бутылками алкоголя Ода. 

— Не нужно мне заливать про это, — недовольно шмыгнул Дазай, жестом требуя ещё алкоголя. — Я совета не просил. 

— Ты никогда и не просишь совета. Всё сам, — добавил Анго. 

— Вы меня прессуете. Двое на одного, нечестно, — ныл Осаму. 

— Мы просто хотим лучшего для тебя, — потрепал его за лохматые волосы Одасаку. Дазай отмахнулся, убирая его руку. — Скажи Ацуши о мафии, и пусть он сам решит оставаться с тобой или нет. 

— А если он разорвёт отношения? — едва слышно сказал Дазай, отчего было до боли обидно и печально. Такого исхода он бы не хотел. 

— Так тому и быть. Люди приходят и уходят, Дазай-кун, — ответил Ода, тяжёло вздохнув.

Если он разорвет отношения?

Если он разорвет…

Если он...

Если...

— Дохлая скумбрия, ты вообще слушаешь меня? 

На берегу залива кричали чайки, задувал морской бриз. С океана веяло холодом, оповещая о скорой грозе. Серо-черные облака тяжёлым одеялом нависали над непроглядными мутными серо-зелёными водами. На границе тонкой полосой пробивалась золотая нить солнечных лучей. В шуме прибоя грузные размышления тонули в суете. 

В кармане редко раздавалась вибрация от сообщений. Брошенные камни глухо отстукивали по воде, с характерным «бульком» уходя на дно. Кажется, в тревоге он совсем забыл о реальном вокруг мире. Тяжело было свернуть темы обыденных бесед на обсуждение его работы. Стоило только подумать, как к горлу подкатывал нервный ком, руки тряслись, и он весь бледнел. Нельзя было говорить об этом Ацуши. Да и врать не хорошо. Чему учил его Накаджима? Не воровать. А Осаму, в сущности, будто воровал его внимание и любовь у кого-то другого, кого он был поистине достоин. 

Глухая боль пронзила по правому боку. Осаму недовольно прошипел от дискомфорта и инстинктивно схватился за место пришедшего удара. 

— Ай, карлик, совсем одурел? — цокнул Дазай. 

— Как мне ещё достучаться до тебя, придурок? Стоишь на берегу, смотришь куда-то вдаль, как будто словил... Как его... Эксгибициальный кризис. Во, — довольный собой ответил Чуя. 

— Экзистенциальный, идиот, — нахмурился Дазай. 

— Да какая разница, — хмыкнул Накахара. — Делами уже занялся бы. 

Накахара направился в сторону доков, над которыми кружили стаи белых и серых чаек. Там должна была этим вечером пройти сделка. Дазай слишком был оторван рассуждениями и положением своих личных дел, что, в общем-то, по обыкновению, на собрании присутствовал по факту. Чуя же был куда старательнее в вопросах касательных Портовой Мафии, не зря метил на пост самого молодого руководителя. 

— Скажи, Чуя, ложь может быть во благо? — громко спросил он удаляющегося Чую. Тот лишь в привычной манере вскрикнул, развернувшись на половину. 

Должно быть, такие вопросы от Дазая Осаму были чем-то из ряда вон выходящим. Он ведь клоун, которому стоило бы продолжать паясничать и фиглярствовать. 

— Это шутка какая-то?! — недоуменно оглядел он Дазая с ног до головы. — Пахнешь чисто и свежо, задаёшь высокоморальные вопросы. Очередной твой розыгрыш? 

— Ну, ответь же, — заныл в театральщине Осаму. 

— Понятие "ложь" априори не соседствует с "благом", — нахмурился Накахара. — Ты к чему? 

— Да, так. Ни к чему, — бросил Дазай, оставив Чую в недоумении. — Так, чё нам надо делать?

— Слушать людей надо. Чё ещё делать... 

В одночасье не стать лучше, не стать чище, смыть все свои грехи перед людьми. Просто быть обманутыми нежностью и обожанием чужим, забыть о своём существе, о положении. От него толк лишь в жестоких планах, нападения, убийствах. 

Осаму не был гением, однако в смышлёности и ловкости превосходил многих. Ему непонятны и, должно быть, недоступны многие вещи этого мира, но казалось в своём болоте он разбирался больше. Только отчего таким противным стало пребывание в нём? 

Усталым, измождённым он шёл вдоль знакомых улиц, потягиваясь и смахивая мокрые пряди с лица. Его трясло то ли от холодного дождя, что пробирал до костей, то ли от страха быть открытым перед Ацуши. Признание не было отчетом, который Дазай мог бесконечно откладывать в долгий ящик. Рано или поздно, Накаджима сам поймёт откуда он, и тогда будет поистине плохо и дурно. 

Осаму и сам не понял, как пришёл к магазину Ацуши, из витрин которого лился на улицу тёплый рыжий свет, растворяющийся в шуме летнего дождя. Раскаты грома проносились гулом у уха, пугали и тревожили, будто сам Райден-ками был зол на Дазая. Он-то может и не верил в любое божество, но страшился его кары и наказания. 

Как-то тускло прозвенели стеклянные колокольчики над дверью в магазин. Время было не совсем позднее, отчего в комбини сновали затянувшие с работой люди. Тепло ударило горячим жаром по щекам, будто он часами сидел перед печью, что уже спекся. Осаму проскочил между рядами в ожидании скорого затишья в продуктовом. 

Грязно играла музыка в радиоприемнике, белым шумом отдавался нескончаемый дождь на улице. Он скользнул взглядом по отражению на стекле: прошлый Осаму в мокрых грязных бинтах, в чёрном костюме. Забыл совсем, что так не приходит к Ацуши. Может быть, дождь смыл кровь на теле, но въедливый запах не мог пройти мимо острого чутья тигра, как и он сам. 

— Ты не читал моё сообщение? — возник Ацуши за спиной. Несколько встревоженный и напряженный, отчего Осаму хотелось вжаться и раствориться на полках магазина. Глаза блестели желтизной. 

— Не до этого было, — опустил голову Осаму. Что же написал ему Ацуши, что встретил его таким раздражённым. 

— Я же написал, чтобы ты взял зонт. Вечером обещали дождь. Весь промок до нитки, — накинул на него небольшое полотенце Накаджима, вытирая мокрые волосы. Холодная рука Ацуши скользнула по щекам и лбу. Он недовольно цокнул: — Весь горячий теперь. 

Дазай растерялся, хотелось расплакаться тут же на месте, превратиться в лужу. Почему Ацуши был так добр и мил с ним? Он ведь того не заслужил. Не достоин такой любви и ласки, которую давал ему Накаджима. Осаму лжец и подлец, отвратителен собой и душой, однако он вёлся на эти любовные тёплые касания. На то, как его уволокли в подсобку, накинули плед и всучили горячий чай.

— Ты не спросишь почему я в таком виде? — спросил Дазай, ёрзая на кушетке наполовину набитой вещами. 

— Твоя работа – твоя, моя работа – моя, — коротко ответил Ацуши, роясь в ящиках шкафа, что стоял вплотную к двери и кушетке. Здесь было мало места, едва ли ещё один человек мог уместится в комнатушке.

— И тебе нисколько не интересно, кем я работаю? — он смотрел на мутное отражение себя в чае, искаженное мелкой рябью от дрожащих рук, что держали чашку. 

— В общем-то, мне интересен ты, а не твоя работа, — короткий поцелуй пролетел по лбу. Накаджима опустил коробки и вещи с кушетки, подложил подушку под голову Дазая и уложил его на скрипучую "кровать". — Давай, ты поспишь немного. А потом мы пойдём домой. Хорошо? 

Осаму слабо улыбнулся и кивнул, отворачиваясь к грязно-синей стене. Ацуши погладил его по голове и вернулся на своё рабочее место. Дазай ждал и слушал, когда Накаджима отойдет. Мирно лежа на кушетке, когда же показалось, что тот отошёл в туалет, он бросился прочь из магазина, как последний трус, под холодный дождь. 

В громе ему слышались едкие оскорбительные слова, капли дождя болезненно скользили по горячему телу. Он задыхался от кашля, как в тот злосчастный день. Лёгкие горели и под ногами крошился мокрый асфальт, где он рухнул в беспамятстве. 

Его разбудил собственный тяжёлый кашель. Холодная тень ложилась на все ещё мокрый, укрытый лужами асфальт. Кричали чайки где-то над ним. В горле пересохло и пробирал горячечный жар. Присев, Осаму огляделся: он вернулся к докам, где проходила прошлой ночью сделка. Кажется, совсем рассудок потерял в беготне от навязчивой тревоги. 

И ведь полночи пролежал там же, удивительным образом не умерев. Он присел, отжимая волглое пальто. Стянул навязчивые, чесавшиеся бинты с лица. В кармане звенел телефон: один из двух. Лёгкие все ещё горели, горло саднило и першило.

Осаму молча вышел к причалу и присел на краю, скинув ноги над поднявшейся водой. Гудели корабли где-то вдали, хрустальное небо синело под поднимающимся солнцем. Вокруг будто стелился прозрачный туман, от поднимающегося пара над землёй. Утром было прохладно, но дышалось тяжело. 

Дазай взял телефон, который предназначался только для Ацуши. Куча звонков и сообщений: так будто было правильнее. Он дрожащими руками набрал номер Накаджимы, тот тут же взял трубку:

— Дазай? — голос звучал встревоженно. 

— Я работаю на мафию. Совершил кучу преступлений. Мне не место рядом с тобой. Спасибо и прощай, — выпалил он на одном вздохе. 

— Осам... — Ацуши не успел ничего сказать, так как Дазай выкинул телефон в залив, даже не отключив телефон. 

Его всего трясло, было ужасно холодно. Это была непозволительная ошибка с его стороны: позволить себе впустить кого-то в свою жизнь настолько близко. Глаза жгло от слёз. В груди было пусто, боль разъедала все. 

Так было правильно... 

Правильно.