Внутри все ссыхается, корежится, обрастает ржавыми пятнами. Хотя чему там обрастать. Стержень Сакуры точно не металлический.

Она не помнит, как добралась до дома, не помнит, как легла спать.

Она просто встает спустя восемнадцать часов с кровати, стягивает с головы одеяло и слышит, что в дверь барабанят.

Сакура закутывается в одеяло — потому что дома холодно — и бредет открывать. Коридор узкий и короткий. Если это заявился сосед снизу, снова с претензиями, что его затопили (конечно, к кому еще идти с претензиями, если не к бедному студенту), то вытолкать его будет проблематично.

Но в линзе глазка — Ино. Ино злая, Ино в бешенстве, Ино требует, чтобы ей открыли, и Сакура открывает.

Выслушивает короткую, но эмоциональную речь о том, какая она неблагодарная, что из-за нее несчастной Ино пришлось разговаривать с этим психом, и

закрывает дверь прямо перед ее носом.

Этого с нее хватит тоже. Сколько еще надо терпеть и молчать?

В животе что-то болит, в груди ничуть не лучше — оттуда вообще выдрали кусок. Настолько важный кусок, что Сакура готова согнуться. Протянуть руку к телефону. Вон он, блестит экраном на подушке.

«Контакты». «Поиск». «М». Нажать на зеленый значок.

И все. Этого хватит, чтобы кусок встал на место. Она же сама его оттуда оторвала, сама может и вернуть. Может.

Телефон сжимается в пальцах так, что по экрану идут «волны». Сакура заходит в контакты. Вбивает в поиск имя. Палец — трясущийся, с обкусанным ногтем — зависает над зеленым значком.

Но не нажимает. Она роняет телефон на подушку, падает рядом и закрывает глаза. Руки дрожат, нервно и болезненно, подушечки пальцев покалывает.

Сакура нащупывает телефон снова, но чтобы зайти в пропущенные вызовы. Ино, Ино, Ино, староста, Ино. Она же не ожидала чего-то другого, верно?

Мадара — это воплощение холодного и расчетливого спокойствия. Его пальцами, наверное, можно резать стекло, а из костей сплавлять прочнейшие клинки (или гвозди, из него вышел бы прекрасный гвоздь).

Снизойти до нее, простой смертной — это вряд ли про него.

И если сейчас продолжить про него думать, дыра в груди разрастется. Сакура усилием воли закрывает глаза снова, отталкивая телефон от себя как можно дальше. Он с глухим стуком падает на пол.

Отлично.

Она дает себе отоспаться — то, что давно не получалось сделать — еще один день. Тело требует ванну, чистую сухую одежду, воды и еды. Третий день проходит в пустоте.

Сакура не плачет — нечем, все пересыхает — и не думает, что пора напиться, не листает фотографии и не включает грустные фильмы про любовь.

Она живет в одном сплошном сером дне, где над ней — толща чего-то гнетущего и ледяного. Из пальцев падает все, что может упасть — телефон с разбитым экраном, ноутбук, слава Ками-сама, упал на кровать, чайник, какое счастье, что не горячий.

Он, может быть, ее не остановил. Но он ее и не отпускает. От желания набрать номер, крикнуть, чтобы простил, приехал, забрал, изнутри все стягивается. Чем больше проходит времени, тем больше начинает трещать.

Сакура вжимается лицом в подушку, чтобы не кричать вслух, обнимает себя за плечи, укачивая, надеется, что дальше будет проще.

Это ей кажется.

В университете трясет староста, пара въедливых профессоров точно взяли ее на заметку, Ино показательно проходит мимо.

Сакуре все равно. Сакура в своем дне тонет, хотя ниже, уверена, не может сползти. Она тянет себя в учебу, вгрызается в одолженные конспекты, все свободное время тратит на дипломную работу. Она написана на три четверти, и осталось совсем немного, но все равно до окончания придется посидеть пару ночей без сна.

Сакура живет машинально, забывает поесть, поспать, но не забывает выглядеть как всегда. Как обычно. Ей не нужны расспросы и внимание.

Ей нужен чертов запах антисептика в полупустой квартире и пара тяжелых острых взглядов. Это не похоже на зависимость, это она и есть.

Только если Сакура из себя вырывает целый кусок, то Мадара, наверное, всего лишь избавляется от одного лишнего винтика.

Так странно понимать, что в чужой жизни ты — этот самый винтик. Тебя можно уронить на пол и не заметить. Пока тебе будет мерещиться чужой запах, его владелец будет забывать, как ты выглядишь.

Сакуре ведь правда мерещится этот запах — смесь антисептика, непонятного оттенка гари и кожи. От него с головой творится что-то неладное.

И, стараясь выбить это из себя, она как проклятая занимает себя дипломной, зубрит лекции, чертит, пишет, высчитывает, анализирует, перечеркивая, начинает заново и только бы так дольше. Что угодно, только бы не спать по ночам.

Дипломная заканчивается за пару недель до ее сдачи, и Сакуре до отвращения нечем заняться. Она тянется ко всему, что может попасться ей под руки и оказаться по плечу.

Пытается научиться готовить — до этого получалось не очень. Адекватно выходит только что-то сладкое. Берет в руки кисточки, акварельную краску и что-то набрасывает на листах бумаги. Покупает в книжном магазине самоучитель испанского, проводит за ним меньше четырех дней, а потом переключается на оригами. Неудавшиеся акварельные наброски становятся прекрасными разноцветными журавликами.

Но в ее жизнь вторгается Ино. Она недовольна журавлями, которые машинально складываются в пальцах из клетчатого листа бумаги — дело просто на паре — и расставляются в стройный ряд на столе. Она недовольна видом Сакуры, сонно-усталым и едва живым. Она недовольна, что Сакура прислоняется к стене коридора, чтобы переждать приступ темноты перед глазами.

Ино Яманака — гордая и неприступная красотка, по которой на потоке сохнут все парни, не умеет извиняться. Ее глянцево-вишневым губам сложно вытолкнуть из себя признание в неправоте. Но Ино Яманака еще и решительная.

Сакура слушает ее короткую и приглушенную речь о том, что виноваты обе, что она уже простила и теперь извиняется. Ну, давай, извиняй меня уже, и давай кофе попьем, у меня в термосе есть.

Вот кто не согласен быть лишним винтиком в чьей-то жизни.

Ино не согласна оставлять ее под толщей серого отчаяния. После пар она сначала долго отчитывает ее в кафе, где Сакура борется с тошнотой, смотря на собственную порцию чизкейка.

— Мы идем на концерт. Сегодня моя любимая группа выступает. Оденься нормально, они в клубе выступают, окей? — Ино снова не считается с ее мнением, получает в ответ скептический взгляд и сбавляет темп. — Если ты не против.

Сакура думает: почему нет? Действительно? Дипломная кончилась, бумага дома тоже кончается, лекций слишком мало, чтобы забить ими вечер и ночь.

Почему нет?

Впервые за долгое время из шкафа достается мини-юбка, любимый светло-розовый топ на тонких бретельках, а из косметички — все, что там есть.

Сакура смотрит на себя в зеркало. Лицо — не ее. Сакура оставляет только бордовую помаду, нещадно смывая остальное.

Пробует улыбнуться. Решает так не делать.

В маленькую сумочку она скидывает телефон, пару купюр и отдельно кошелек (старая-старая привычка), чтоб-было — пудру и помаду. Впрочем, телефон достает почти сразу, потому что кто-то решает ей позвонить.

Сакура мажет по экрану пальцем, не смотря. Ино, кто же еще. Если сейчас спросит, готова ли она — при встрече Сакура ее укусит.

— Нет, я не передумала, — чтобы не тратить время, говорит Сакура, не встречая сопротивления, добавляет: — Ты мне адрес обещала скинуть, кстати. Или хочешь заехать за мной на такси?

На том конце — молчание. Сакура закатывает глаза, щелкает замком сумочки и, держа телефон у уха, шагает в коридор. С Ино станется уже ждать ее вместе с такси.

— Что не передумала и адрес чего? — так, что в груди все стягивается льдом, спрашивает знакомый голос.

Сакура замирает на месте, чувствуя, как местное оледенение — всего лишь грудная клетка — переходит на совершенно другой уровень.

Дыхание перехватывает, а к горлу подступает что-то горячее и непонятное. Рука с телефоном дрожит. Чтобы ее отвести от уха приходится невероятно постараться. Сакура смотрит на экран, видит имя, инстинктивно, будто защищаясь, жмет на красный кружок.

Сбрасывает.

Телефон выскальзывает из рук на коврик у самых дверей — она как раз хотела обуться — и остается лежать экраном вниз. Сакура опускается на пол следом.

Зажимает рот ладонью, размазывая помаду по лицу, и впивается в пальцы зубами, подвывает, но не плачет, держит воду в себе. Телефон звонит снова.

Руки, жалкие, погано-безвольные, его подбирают.

Сакура жмется к прохладной тонкой пластине ухом, кусает костяшки пальцев — сложно, губы кривятся — и рвет себя снова, снова сама.

— Сакура. Куда бы ты ни собиралась — останься дома. Пожалуйста, — последнее слово Мадара выдавливает из себя через силу, и это звучит так, будто он старается надавить.

— Почему? — тонко и слабо, вот на что хватает ее голоса, спрашивает Сакура, все-таки роняя омерзительно-бессильные слезы.

— Я буду, максимум, через пятнадцать минут, — это в его манере, не отвечать на вопросы, говорить так, будто раздавать указания. — Только...

Сакура сжимается в ком, наверное, вплавляясь спиной в дверь, отрывает от себя телефон и сбрасывает звонок снова, прерывая Мадару на половине. Какая роскошь — сбрасывать его звонки.

И заставляет обессилевшее тело встать.

Нет. Нет-нет-нет.

Он думает, что может вертеть ей, как хочет? Он считает, что у него получится?

Если он будет тут через пятнадцать минут, то у нее есть целых десять, чтобы смыть помаду, накинуть пальто, ботинки и сбежать отсюда.

Сакура не думает о том, что Мадара редко когда после ссоры идет на контакт первым. После вполне четко обозначенного расставания — вообще должен забыть ее номер. Мадара не стал бы звонить по пустякам. Срываться к ней — тоже.

В голове Сакуры бьется навязчивая мысль, что испортить этот вечер она не даст никому.

Она заглушает эти жалкие и слабые «вдруг, он собирается сказать, что был не прав», «а если что-то и правда важное?», «может, подождать?».

Хватит. Хватит с нее этого всего.

Она столько вытравливала его из себя, чтобы вот так — вернуть?

От пятнадцати минут осталось восемь. Сакура зашнуровывает ботинки и выбегает в расстегнутом пальто на лестничную площадку, лифта не ждет — спускается вниз вприпрыжку и вырывается на улицу, получая холодную волну ветра прямо в лицо.

Изнутри корежит, снаружи, кажется, все расплывается в сухой и тяжелой серости. Снова это дно с мягким илом. Сакура захлебывается воздухом, крутит головой и срывается в сторону оживленной улицы.

Огни стендов, подсветка зданий и витрин, позволяют ей выдохнуть. Людей много. Она с легкостью потеряется среди них, если захочет.

Небо темнеет неумолимо. Наверное, надо позвонить Ино, спросить адрес клуба, вызвать себе такси, но перед этим — забросить один номер в черный список. И никогда его оттуда не доставать.

Но Сакуре кажется, что засунь она сейчас руку в карман пальто, достань телефон — и он зазвонит снова. Третьего раза она не выдержит, честно.

Дно втягивает в себя, пропитывает жидким льдом — у Сакуры сводит ноги и руки. Зубы постукивают. В глазах знакомо темнеет.

Она прислоняется к фонарному столбу, которых на тротуаре целый ровный ряд с внутренними промежутками. Из кармана гудит телефон — накликала на свою голову.

Пальцы машинально достают его. Сквозь черные мушки Сакура видит, что звонит Ино.

— Где ты сейчас?! — подруга в микрофон почти кричит, и в голосе ее нешуточная паника.

— Где-то, — бормочет в ответ Сакура и меняет положение тела, прислоняясь к столбу уже не плечом, а спиной, опирается об него вдобавок еще и стопой. — Неподалеку от дома. Ты же мне адрес…

— Возвращайся сейчас же! — Ино как захлебывается или задыхается, но тон не понижает. — Слышишь?..

— Девушка, все в порядке? — сквозь истошные вопли подруги до Сакуры доносится чужой приятный голос.

Она машинально поднимает взгляд. Стоящий напротив нее парень улыбается дружелюбно, поправляет круглые очки на переносице и повторяет вопрос, только уже без «девушка».

— А… да, наверное, — переставая ориентироваться между двумя разговорами, Сакура беспомощно пожимает плечами.

— С кем ты разговариваешь? Ты меня не слушаешь? Это важно! — Ино голос только повышает, и динамик начинает потрескивать. — Сакура!..

— У вас точно все в порядке? — уже в третий раз интересуется парень.

За стеклами очков глаза совсем не дружелюбные. Сакура замирает, всматриваясь в него. Что-то внутри сжимается.

Их разделяет всего один шаг, и ее это перестает устраивать. Она инстинктивно отлепляется от столба и пятится назад. Но.

Расстояние растворяется, когда он вдруг рывком приближается. Ледяные пальцы вжимаются ей куда-то в шею, не прикрытую воротником пальто. Сакура, чувствуя укол, шарахается назад.

— Девушка, что с вами? — он обеспокоенно похлопывает ее по плечу, на самом деле, притягивая ближе.

Язык будто отнимается. Огни смазываются в сплошной отблеск. Тело немеет мгновенно. Шея, место куда пришелся укол, пульсирует жаром.

Пальцы с телефоном разжимаются.

Темные и недобрые глаза впиваются ей в лицо. Именно их Сакура видит до конца, пока не тонет в вихре слабости с головой.