— Ты пойдешь домой, устроишь уборку, а потом мы придем в гости и проверим углы! — Цунаде строго хмурит тонкие светлые брови. — Чтоб никакой пыли!

— Как скажете, Цунаде-сэнсей, — девушка горбит спину, обхватывая руками плечи. — Приходите завтра, только без спиртного. Или без Ли.

— Другое дело! — крепкая тяжелая ладонь наставницы хлопает ее по плечу, разгоняя сотни мелких мурашек по спине.

Выписка. Звучит абсурдно, кажется Сакуре. Но сколько можно лежать в госпитале, если тело уже восстановилось? Но как и когда должно восстановиться что-то внутри?

Цунаде счастлива, пусть не показывает этого в полной мере. Но девушка же видит, как разглаживается постепенно складочка между ее бровей, светлеет усталое и хмурое лицо с темным налетом усталости, отпечатавшимся прямо под глазами.

Все постепенно восстанавливается. Все постепенно снова становится привычным и родным. Главное — это просто постараться забыть то, что пережили. Хотя бы на время. И пусть говорят люди, что такое надо хранить в памяти. Люди просто не представляют, что они предлагают поселить в сознании до самого конца.

Но что делать, если твоя галлюцинация становится только прозрачней с каждым днем?

Сакура смотрит на Барти Крауча, который стоит неподалеку от впускающего снопы солнечного света окна, и понимает, что как-то он сереет. Причем, вполне себе в буквальном смысле. Его тело теряет цвет и материальность. Сейчас он похож на бледную тень, которую может развеять любой порыв ветра. Жаль, что улыбка не тает. Все такая же сумасшедшая.

Харуно вдруг понимает, что смотрит на него около двух минут и не моргает. Он смотрит в ответ, сложив руки на груди. А ее саму в свою очередь рассматривает Цунаде, которая не забыла крики ученицы о непонятном человеке, которого никто кроме нее не видел.

Сакура никому не скажет о том, что видит его. Должно же хоть что-то остаться тайным где-то внутри ее болящего сердца?

— И… что мне делать дальше? — девушка прерывает молчание вопросом, который так не хотелось задавать. — Что будет… потом, Цунаде-сэнсей?

— Все будет, как раньше. Надо просто взять себя в руки. Через неделю снова восстановишься в госпитале. Я не могу дать простаивать такому таланту, когда нам нужна любая помощь. Сама понимаешь, — женщина копирует позу Барти, который пусть и старается незаметно прислушиваться к разговору, но его все равно выдает слишком сильная напряженность, прищуренные глаза и чуть наклоненный вперед корпус.

— Да, — она неожиданно для себя уверенно кивает головой, сдавливая костлявыми пальцами плечи. — Я сделаю так. Спасибо Вам.

Сенджу улыбается ей тонкими губами, покрытыми поблескивающей на свету малиновой помадой, и встрепывает розовые волосы твердой ладонью. Эта женщина всегда терпит и держит все в себе. Легче разобраться со своими тараканами, чем оказать ей помощь или попытаться пробиться внутрь, под ребра.

Ближе к сердцу. У Сакуры, наверное, это получилось. Но от этого было только хуже, потому что наставница стала для нее практически второй матерью. Если смерть первой она каким-то неведомым чудом пережила, то смерть второй станет для нее точкой в и без того ставшей неприятной жизни.

Мебуке пережила Кизаши всего на несколько месяцев. Он умер под завалами зданий во время нападения Нагато и его тел на Коноху. Сакура смотрела на его торчащие из-под балок, кирпичей и бетонных блоков ноги в привычных красных тапочках, держала за руку мать и понимала, что непоколебимая вера в то, что кому-то из них повезет, наивна.

Харуно-старшая потеряла дом, мужа и здоровье всего за один час. Она затухала, как отгоревшая свою минуту спичка. А Сакура ничего не могла сделать, потому что металась между госпиталем и временным жилищем мэйд-бай-Ямато-сан. Мебуке потухла, не увидев, как отстроили их дом и саму деревню.

— Ты сможешь помыть полы без моей помощи, надеюсь? — наставница ткнула ее кулачком в плечо, чуть наклоняясь вперед. — Жизнь бежит, дорогуша. Поверь мне, сейчас не время раскисать.

Барти Крауч скалится, словно понимает. Сакура чувствует, что устала.