I am the only hope for you

You are the only hope for me too

I just wanted you

I just wanted you

Я — единственная надежда для тебя, Ты — единственная надежда для тебя. Я лишь желал тебя, Я лишь желал тебя.Наверное, они оба заврались. Правда, не совсем понятно, кому именно.

Себе ли? Да нет. Желания Хаджимэ в отношении Комаэды хоть и низменны, но хотя бы искренни. Есть что-то непередаваемо особенное в тишине коттеджа, в его практически полном мраке, в которых место нашло их уединение, их спасение. В ледяных пальцах, смыкающихся вокруг его плеч или ладоней, которым сейчас, в этот самый миг он готов доверять на сто десять процентов. В обветренных губах, неловких и податливых. В серых глазах — единственном истинном свете в небольшом пространстве. В шёпоте, звучащем громче любого объявления, любого крика: «прости».

После этих слов мир меркнет, забирая с собой в пучину тьмы и обиды, и былую злобу. Хаджимэ напоминает себе, что, в конце концов, Комаэда постоянно действует в его же интересах во время судов и расследований, пусть и ударяется в такие крайности, каких свет не видывал. Хината в отместку имеет право и просто негодовать, и злиться, чем, собственно, и предпочитает заниматься — правда, ни слова не говоря в лицо. А потом, ближе к ночи, всё как будто бы налаживается, остаётся позади. Хаджимэ прекрасно понимает, что одними извинениями перед ним ничего не исправляется в глазах другого; что уже на следующее утро он будет исподтишка бросать угрюмые взгляды из-за другого конца стола на Везунчика и отпускать нелестные комментарии в его адрес в полный голос — быть может, даже громче всех, — при коллективном обсуждении его личности, внутренне содрогаясь от каждой гадости, слетевшей с языка.

Кажется, друг другу они привирают. Хаджимэ Нагито так точно. Ведь как иначе охарактеризовать «всё хорошо», сказанное со значением понимания, принятия извинений, на следующее же утро после которого Хината пускается в оскорбления на людях? И вроде как он действительно всё отпускает, но просто... считает своим долгом вставить парочку правдоподобных «ласковых» при беседе с приятелями. Так или иначе, подстраиваться под большинство было просто необходимо. Стабильность — залог успеха, выживания в уничтожающих всякие силы условиях. Наработанный потом и кровью авторитет — удовольствие слишком дорогое, чтобы растрачивать его на все четыре стороны. Связаться с Везунчиком прилюдно — выжечь на себе клеймо отщепенца под номером два.

В первую очередь звучит эгоистично, однако это повлияет в долгосрочной перспективе не только на него, но и на всех кругом. Хината опасается вовсе не одиночества, а смерти: как можно повлиять на умы товарищей во время суда, если несёшь на себе крест сообщника местного врага народа? Они и так ошибаются на каждом шагу, оступаются на самых простых гипотезах и чуть ли не сходят с ума от противоречий, всплывающих по ходу дела, а доказательства, пусть и самые важные, без доверительных отношений в почёте не остаются. Плохи будут их дела, если кто прознает о подобной связи.

И, что самое главное, они нагло, не краснея врут остальным. Для других жителей острова Бармаглот они не более, чем оппоненты в словесных баталиях. Иногда, конечно, их можно заприметить на берегу океана, да и по островам они нередко прогуливаются именно в компании друг друга, но остаётся принятым считать, что тому виной навязчивость Комаэды, а не какие-то личные замашки.

— Ты единственный, кому удаётся проводить с ним так много времени, — подмечает однажды Соня, когда Хаджимэ доводится забрести от скуки в библиотеку. По правде, и не скука тому виной. Просто это второе по посещаемости после личного коттеджа место Комаэды. Натыкаться на кого-то прочего желания изначально не было, но Хинату, очевидно, спрашивать никто не планировал.

— В смысле? — хмурится Хаджимэ, присаживаясь на самый край стула — поза, которая выражает и готовность поговорить, и намекает на то, что ему есть, куда спешить.

Ему, чего греха таить, уже понятно, что за смысл кроется в словах Сони. Поблескивающие интересом и намёком глаза прекрасно выдавали намерения девушки.

Лгать они могли всем. Себе самим, друг другу, каждому присутствующему. Но обмануть — не каждого. И Невермайнд была как раз-таки тем исключением: чуткая и понимающая, она распознавала враньё на подсознательном уровне, хоть и не всегда была чётко обозначить, в чём оно заключается.

— А разве нет? — мягко улыбнувшись уточняет девушка, аккуратно откладывая книгу в тёмном кожаном переплёте в сторону. И всё же, нечто колкое есть в этом изгибе губ, что-то ликующее: «Вот ты и попался!». — Ты, вроде как, и диалог с ним в состоянии поддерживать, Хината-сан.

— Я скорее просто поддакиваю, — качает головой Хаджимэ, потупив взгляд в пол. — Бывает, он так распинается, что просто ничего другого не остаётся, кроме как слушать.

— Ну, судя по тому, что видела я, из тебя выходит достаточно активный слушатель.

Эх, Соня-Соня, твою бы разговорчивость, да на суды.

— Если тема позволяет, то почему бы и нет?

— А много тем позволяет?

— Не то чтобы мы были настолько близки...

Да твою ж.

Улыбка Сони и так была достаточно напрягающей, а теперь Принцесса, явно добившаяся какой-то цели, хихикает:

— Но достаточно, я ведь права? — не долго ожидая ответа, она продолжает: — Ты сдал себя с поличным, когда сначала стал описывать его куда детальнее при наших «беседах». Чётче формулировал, что с ним не так, а не пользовался односложными характеристиками, как тот же Сода. А потом, — она разводит руками и изображает недоумение, граничащее с её искренним, — стал всё чаще отмалчиваться.

Да, стал. И в этом нет ничего такого. Мало ли, вдруг его просто совесть замучила? Столько плеваться ядом в человека за его спиной, а вечером говорить о каких-то смутных планах на жизнь, если всё станет как прежде — как можно жить в таком диссонансе? Нужно было оставить что-то одно, и Хаджимэ считал, что поступал правильно.

— Но ещё спустя какое-то время ты начал отрицать всё, что говорят другие. — Боги, да почему она такая внимательная именно не по делу? — Ты может и тихо бубнишь себе под нос «это неправда» и «он не такой», но я часто стою рядом с тобой, а слух у меня хороший, — как бы невзначай Невермайнд касается своей скулы, почти притрагиваясь к мочке уха.

В словах её нет ни попытки задеть, ни стремления поглумиться. Принцесса лишь констатирует факты, полученные на основе личного наблюдения — ничего более.

И всё же, Хаджимэ это в корне не нравится. Это их взаимоотношения, начинавшиеся в вечер после суда и тогда же кончающиеся. Отношения, которые не выходили за обозначенные временные и личностные рамки.

Наверное.

— Это просто несправедливо по отношению к нему.

— Хината-сан, — Соня кладёт руки на стол, сцепив пальцы в замочек. — Поверь, чем больше ты отнекиваешься, тем больше ты подтверждаешь то, что он тебе важен.

— В чём вообще смысл этого разговора? — он запускает пальцы в волосы, устало вздыхает. Из всех возможных реакций на такой секрет она выбрала упорное наступление — допустим. Но какова цель?

— Ты бы мог помочь ему вернуться в строй. Помочь втянуться в коллектив обратно.

Титул Абсолютной Принцессы, понятное дело, дался Невермайнд не за красивые глазки. Сейчас, например, проявляют себя во всей красе дипломатические навыки, отточенные годами обучения. Кажется, ни один мускул на её лице не подрагивает: Соня знает, на что рассчитывает со стороны Хаджимэ, и отступать не намеревается. Знает, что на руке у неё больше козырей. Обострённое чувство справедливости по отношению ко всем обездоленным она решила проявить через реабилитацию личности Нагито в общей группе через Хаджимэ, при этом понимая, что того беспокоит шанс вскрытия тайны перед остальными. Она не станет никому рассказывать напрямую — подтолкнёт к самостоятельным догадкам, а там уже и полная известность истины замаячит на горизонте. Хитро. Немного подло, но не выходит за пределы порядочности, свойственной Принцессе. Замечательно.

Прежде Хаджимэ считал себя исключительно открытым человеком, не стесняющимся отвечать на компрометирующие вопросы с невозмутимым видом. В этом была уловка: своей поразительной прямотой он сбивал любопытствующего с толку, при этом умудряясь удержать все самые сладкие подробности при себе.

Теперь же он пойман на горячем. И пытаться отвертеться — не в его, не в их интересах.

— Раз тебя это так беспокоит, — со вздохом начинает Хаджимэ, понимая, что капитуляция просто-напросто неизбежна. — У тебя, должно быть, имеется какой-то приблизительный план действий?

На секунду Соня вскидывает брови, не веря, что её убедительность сработала так быстро. Опомнится у неё получается за долю секунды — решительный настрой и уверенный взгляд помогают понять: да, есть, и реализовывать его нужно немедленно.