Переменчивы все вещи

В странном мире человечьем,

Постоянны мягкие мурчащие коты

Flёur — Тёплые коты

Федя разделил омлет лопаткой на две равные части, разложил, давясь слюнями, по тарелкам и поставил на прямоугольный столик. Как только он опустился на стул, перед ним появилась большая кружка ароматного кофе с густой пенкой. Костя невесомо поцеловал Федю в макушку и, усевшись рядом, отхлебнул из своей чашки. Вяземский беззлобно усмехнулся над тем, как Плотников принялся протирать краем растянутой футболки вмиг запотевшие очки. Костя перехватил его взгляд и улыбнулся.

Кто бы что ни говорил, а примирительный секс — лучший. Особенно на кровати с подтянутыми креплениями.

На третий стул мягко запрыгнула Тёма, трёхцветная кошка, донельзя пушистая и донельзя наглая. Уставившись на Федю своими жёлтыми глазищами, она жалобно мяукнула. Он кивнул на придвинутую к холодильнику полупустую миску дорогущего корма с анчоусами. Тёма ещё раз издала недовольное «мря-яв» и вытянула шею в сторону омлета с ветчиной и сыром. Костя, правда, всегда шутил, что это сырная ветчина с омлетом, учитывая соотношение ингредиентов.

— Если нам снова придётся менять ей корм, я чокнусь. — Артемида сердито дёрнула хвостом. — Который это раз за последние полгода? Третий?

— Четвёртый, — уточнил Костя. — Может, она беременна?

— Угу. А ветврач ей случайно вместо яичников совесть удалил.

Федя почесал Тёму за ухом, и она, блаженно прищурившись, замурчала, позабыв о еде. Он воспользовался моментом и отправил в рот кусок поджаристой ветчины.

— Кстати. — Костя сделал большой глоток кофе и слизнул оставшуюся на губах пенку. — Помнишь Колю Титова?

Федя призадумался.

— Припоминаю. Тот, что вечно с бритыми висками ходил и с бородкой?

— Да-да. Встретил его недавно.

— Так он же в Питер умотал, нет?

Тёма, зевнув — неинтересно с вами, человеками! — свернулась клубком на стуле. Костя, прожевав кусок омлета, продолжил:

— Ну, это больше двух лет назад было. Успел уже вернуться. И бар открыть. — Плотников сдунул приставшую к линзам длинную шерсть и вновь надел очки. — Вернее, в субботу будет открытие. Пойдёшь?

— А ты?

— Естественно! Ну так что?

— Наверное, — пожал Федя плечами. — Там же, небось, и остальные парни будут?

— Димон и Саня — точно. Насчёт других не знаю. Пойдём, Федь. Надо ведь хоть изредка из дома выбираться. К тому же мы давненько компашкой не собирались.

— Давненько… — эхом повторил он, задумчиво почесав подбородок. — Если Лёля сможет выйти на полный день, то почему бы и нет. Посмотрим.

Прикончив омлет и допив кофе, Федя встал из-за стола, собираясь поставить грязную посуду в раковину. Костя опередил его, выхватив из-под носа тарелку и кружку.

— Я помою. Иди собираться, пока не опоздал. — Федя удивлённо уставился на своего парня. Мыть посуду он категорически не любил, особенно по утрам. — И можешь взять машину, я сегодня на автобусе доберусь.

— Уверен?

— Уверен, уверен, — отмахнулся Костя.

— Ну смотри мне, — шутливо пригрозил Федя, — задницу не отморозь на остановке!

Тёма спрыгнула на паркет, потянулась и, замурчав, потёрлась о его ноги. Федя подхватил её на руки и, зарывшись лицом в густую шерсть, лёгкой походкой направился вглубь квартиры.

***

— И вам хорошего дня, Людмила Степанна!

Коричневая дверь наконец захлопнулась. Федя облегчённо вздохнул, наслаждаясь долгожданным одиночеством. Людмила Степановна изо всех сил пыталась уговорить его остаться на чай с вишнёвыми пирожными, но он смог отразить атаку, убедив женщину в существовании тысячи и одного неотложного дела. И неважно, что Лёля всего за пару недель освоилась в цветочном и отлично справлялась сама, а Феде лишь нужно было составить свадебный букет для одной капризной мадам.

С удовольствием потянувшись, он принялся спускаться по лестнице, попутно застёгивая пуговицы пальто. Внизу бухнула подъездная дверь, и чья-то обувь глухо, но легко, не по-зимнему застучала по бетонным ступенькам. Из квартиры номер одиннадцать донеслась оглушительная музыка, из квартиры номер двенадцать — не менее оглушительный детский плач.

Федя опустил взгляд на свои ботинки, на покачивающиеся в такт движению длинные чёрные шнурки. Казалось бы, один несчастный букет — и он свободен на целый день. Но пока доберётся до цветочного, пока объяснит курьеру, что и куда доставлять, пока поймёт, что именно хочет видеть мадам в свадебном букете, объяснит ей в сотый раз, что маки сейчас при всём его огромном желании не достать, что их можно заменить на анемоны, и нет, этот цветок никак не говорит о ветрености невесты, несмотря на народное его название… А там уже дом-еда-Тёма-Костя-сон.

А потом утро. И всё по новой.

— Федя!

Машинально вскинув голову, он наткнулся на живой взгляд ореховых глаз. Не город, а село, ей-богу! И как они умудрялись не пересекаться два с половиной года?

Май застыл на пару ступенек ниже Феди. На голове его красовалась видавшая виды коричневая шапка-ушанка, на шее — длиннющий мохеровый шарф в клетку, что совершенно не вязалось с его модной паркой, зауженными джинсами и белоснежными кроссовками на платформе. Спустя мгновение Май оказался рядом. Поправив съехавшую набок ушанку, он весело поинтересовался:

— Какими судьбами?

— Да так, нужно было отнести кое-что… знакомым. А ты?

— А у меня здесь бабушка живёт. Лампочки на кухне менял. И вот, — он потряс небольшим белым пакетиком в покрасневшей от холода руке, — в аптеку заодно сбегал.

— Это бабушка тебе прикид подогнала? — Федя кивнул на его вновь съехавший, в этот раз на лоб, головной убор.

— Ага. — Май снял шапку и пригладил наэлектризовавшиеся волосы, сделав, впрочем, ещё хуже. У Феди вырвался тихий смешок. Настоящий домовёнок Кузя, разве что без сажи обошлось. — Говорит, мол, я себе уши отморожу и мои цацки к коже примёрзнут. — Он облокотился на перила с облупившейся краской. — Ей, кстати, понравился твой букет. Поставила на кухне, любуется. Она вообще цветы любит… — И с неясной обидой в голосе спросил: — А давно ты в цветочном работаешь?

Но с чего бы ему обижаться? Они никогда не были близки. Даже когда Федя учился в универе, они скорее обсуждали бесполезность пар по философии для уставших голодных студентов или строили теории о том, что их историк — очередная реинкарнация Доктора Кто, чем делились новостями из личной жизни. После Фединого выпуска, кажется, списывались пару раз, но насчёт какого-то расхваленного всеми сериала, который им срочно нужно было с кем-то обхаять. Потом Федя искал работу — мало кому нужен вчерашний студент, у которого из опыта разве что раздача листовок на улице да полтора месяца за кассой в продуктовом, — искал квартиру им с Костей по карману, попутно пытаясь влиться в коллектив, после конфликта на работе искал другой цветочный, снова вливался в коллектив и учился, учился, учился…

Федя много с кем стал реже общаться. Или вообще перестал. Не хватало и времени, и сил.

— В этом — почти два года. И до этого где-то месяца два в другом.

— Нравится? — На его уверенный кивок Май широко улыбнулся, сверкнув крупными белыми зубами. Наверное, Феде просто-напросто показалось. Устал, бывает, в последнее время всякое чудится. — Ладно, Федь, я пойду. Бабушка уже заждалась.

— Бывай.

Они, как и при первой встрече, пожали руки. Федя едва не цокнул, отметив, насколько холодными у Залесского были пальцы. Лучше бы бабушка ему варежки дала. Май поднял на него удивлённый взгляд — рукопожатие вышло излишне долгим, — и Федя поспешно выпустил его руку из своей.

Май, кивнув напоследок, поднялся на несколько ступеней, а затем обернулся и бросил вдогонку:

— Ещё свидимся!

— Точно? — рассмеялся Федя, тоже остановившись.

— Точно, — убеждённо ответил тот. — Как там говорится… Первый раз — случайность, второй — совпадение, а третий — закономерность. Так что до встречи, Федь.

И побежал вверх по лестнице. Вяземский же, усмехнувшись, направился вниз.

***

Новоиспечённый бар «Янус» мало чем отличался от любого другого среднестатистического бара.

Начищенная до блеска барная стойка с высокими кожаными стульями вдоль неё, несколько квадратных лакированных столиков, небольшая сцена, пара телевизоров, беззвучно транслирующих какой-то матч, и приглушённая музыка. Спустя проведённый в этом местечке час Феде начало казаться, что он здесь уже бывал и не раз. Он откровенно скучал, глядя то на Сашу, которого конкретно развезло, то на Диму, выбирающего из меню очередные закуски, то на Стёпу, забившегося в угол дивана. Коля отошёл куда-то ещё в первые десять минут их пребывания здесь, а Костя уже четверть часа как пытался убедить одинокого парня за соседним столиком присоединиться к ним.

Одинокого симпатичного парня в чёрной водолазке, клетчатом пиджаке и укороченных брюках. С милыми кудряшками и приятным бархатистым голосом.

Федя отвёл взгляд и сделал небольшой глоток из пивной кружки. По крайней мере, напитки здесь были что надо. Как и острые куриные крылышки. И сырная нарезка. Да и прохладная поверхность новёхонькой столешницы вызывала немалый интерес. Пройдёт год, два, три, и она покроется едва видимыми царапинами, лак местами облезет, некоторые пятна перестанут оттираться…

— …Она мне такая: «Санёк, Санёк, я пошутила, не прыгай!», и хватает меня за ноги, а я, охуевая, наблюдаю, как выз… вызс-ск… в общем, полотенце пикирует прямо на балкон снизу, к той бабке, — ворвался в Федин затуманенный разум чуть заплетающийся Сашин голос. — Ну, короче, встречаемся мы уже третью неделю. Не с бабкой, с Леной.

— И чего ж ты с нами сидишь, а не со своей Еленой Прекрасной, горе-любовник? — насмешливо спросил Дима.

— Ну ты что! — чересчур громко воскликнул Саша. — Братву на сиськи не меняют.

— Поссорились, да? — съехидничал Стёпа, до этого большую часть вечера молчавший.

Федя даже не ожидал, что он придёт. Последние пару лет Стёпа неохотно соглашался на встречи, ссылаясь на извечную занятость, но, видимо, у Коли получилось уговорить его.

— Угу. — Саша вздохнул и взъерошил и без того лохматый ёжик русых волос. — Я всё понимаю, но!.. Но!..

— Но? — переспросил плюхнувшийся рядом Костя.

Саня не ответил и, опрокинув в себя разом всю рюмку, грозно стукнул ей по столу.

— Что, тот кудрявый не пожелал к нам присоединяться? — поинтересовался Федя, надеясь, что его голос звучал достаточно естественно.

— Говорит, ждёт кого-то, — пожал плечами Плотников. — И у него имя есть. Андреа.

Андреа, значит. А «Андрей» для слабаков. В Фединой школе его бы точно лицом в унитаз пару раз обмакнули для профилактики.

Костя, наклонившись к его уху, на грани слышимости прошептал:

— А что, ревнуешь?

— С чего бы это? — фыркнул Федя.

И правда, с чего бы? Ревность — верный признак недоверия. А недоверие — верный признак неустойчивых отношений. А неустойчивые отношения… это не про них, так ведь? Пять лет о чём-то да говорят.

Костя хитро улыбнулся его напускному безразличию.

— Ну что за голубки! — пробурчал Саша. Федя вздрогнул. — У тебя ведь стопроцентно девушка есть, Плотников. Колись, часто ссоритесь?

— Не без этого, конечно, — размыто ответил Костя, незаметно приобняв Вяземского за талию. — Зато как мы миримся!..

Дима с Сашей рассмеялись в один голос. Федя, отпихнув Костину руку, поднялся.

— Я пойду освежусь.

Костя встал из-за стола, чтобы пропустить его.

— Помощь не нужна? — спросил он с ноткой беспокойства в голосе, на что Федя отрицательно покачал головой.

Он плеснул в лицо ледяной водой и поднял взгляд на зеркало. Отражение оставляло желать лучшего: на фоне какого-то лихорадочного румянца кожа казалась бледной, синяки под глазами при хорошем освещении уборной были видны как никогда, а губы всё никак не хотели складываться в улыбку. Федя крутанул вентиль назад и стряхнул с рук воду. Не стал вытирать лицо и лишь смахнул с подбородка капли, норовившие попасть за ворот.

Когда его маму всё раздражало, она пила магний. Помогало, правда, не очень. Возможно, Вяземскому стоило пропить целый комплекс витаминов. Чтоб уж наверняка.

Он не мог вспомнить, когда всё стало таким. Когда ради одного хорошего дня нужно было пережить сотню плохих. Когда обиды начали накапливаться как снежный ком, угрожающий смести всё на своём пути. Когда одного «прости» стало недостаточно.

Или так было всегда.

Несколько капель всё же скатились под рубашку, и Федя покрылся мурашками.

Посреди зала он столкнулся со Стёпой. Тот, нахлобучив на свою рыжую макушку забавную шапку с помпоном, дёргал вверх заевшую молнию на куртке. Затем, заметив Федю, застыл на месте. Открыл было рот, но, задумавшись над чем-то, тяжело сглотнул. В конце концов тихо бросил:

— Прости.

— Да ничего… — растерянно пробормотал Федя в ответ.

Стёпа, уже не слыша его, юркой змейкой выскользнул из бара.

За столом, впрочем, не убыло. Рядом с Костей расположился уже далеко не одинокий кудрявый красавчик. Костина ладонь покоилась на плече Андреа, а нос едва не утыкался в его округлую щёку. Остальным новоприбывший, видимо, тоже понравился: они что-то бурно обсуждали под его мягкий смех. Как только Федя подошёл к столику, Костя резко отстранился. Андреа заинтересованно взглянул на Вяземского.

— Мы уж думали, ты там утопился, — хохотнул Дима. — Что, свидание с белым другом?

— Можно и так сказать, — процедил Федя и, не имея ни малейшего желания здесь оставаться, снял со стоявшей неподалёку вешалки своё пальто. — Я домой. Приятно было повидаться.

— Федя! — крикнул ему Костя, поднявшись. — Федь, погоди!

Нагнал его Костя уже на улице, когда он спустился с припорошенных снегом ступенек. Схватил за плечо и развернул к себе.

— Ну ты чего? — Костя навис над ним, заглядывая в лицо. Мелкие снежинки падали на русые волосы, тут же тая. — Правда заревновал, что ли? Мы ведь просто познакомились! Ничего такого. С ним было интересно поболтать, вот и всё. И он явно стопроцентный натурал, просто чересчур хорошенький.

— С просто знакомыми, Костя, в обнимку не сидят, — устало выдохнул Федя.

— Ну и что в этом такого? — начал закипать Плотников. — Мы ведь не сосались, в конце концов!

— Ну ещё бы вы сосались! Да и вообще, тебе ли винить меня в ревности? — возмутился Вяземский, окончательно протрезвев. — Ты сам мне влепил, когда увидел, как я с другом обнимался!

Костино лицо, ясно видимое в свете фонаря, пошло красными пятнами. Он запахнул незастёгнутый пуховик и принялся смущённо оправдываться:

— Я ведь уже тысячу раз извинялся… Господи, Федя, года полтора ведь прошло! И ты сам знаешь, как стыдно мне было…

— Знаю, — согласился Федя. Синяк со скулы сошёл давным-давно — это он тоже знал. Но порой ему казалось, что обжигающая щёку боль никуда не делась. — Слушай, это не самое подходящее место для таких разговоров.

Федя проводил взглядом прошествовавшее мимо шумное сборище людей разной степени опьянения. Очень неподходящее.

— Ты что, действительно уйдёшь? Ребячество какое-то, Федь. Давно ведь с пацанами не собирались.

Вяземский потёр лоб.

— Да, уйду. Я не заставляю тебя делать то же самое. Просто это… — он запнулся, ища подходящие слова, — это выше моих сил. Зачем тебе вообще нужно было тащить этого парня к нам?

— А что, заводить новые знакомства — преступление? — едко спросил Костя, отступив на шаг. — Ох, извините, я не знал. Ладно. Иди, раз уж тебе так хочется испортить всем настроение. — Он махнул рукой. — Иди!

Плотников резко развернулся, взбежал по лестнице и, сердито хлопнув тяжёлой дверью, скрылся в баре. Федя выдохнул в воздух облачко пара и поднял голову к беззвёздному небу. От вида плавно кружившегося снега закружилась, будто бы в такт ему, голова.

Идти больше получаса по холоду было тем ещё удовольствием. Но всё же удовольствием: мысли сменялись мыслями, не задерживаясь на чём-то конкретном, щипавший нос и уши мороз ощущался острее, чем смешавшиеся вина и обида, а мерцавшая кое-где жёлтая гирлянда вселяла лёгкую надежду на новогоднее чудо. Или просто надежду.

***

Тёма развалилась прямо у порога. Приоткрыла один глаз, взглянула на Федю исподлобья, широко зевнула, перекатилась на спину и потянулась. Он шмыгнул носом, подобрал полы пальто, присел на корточки и запустил онемевшие от холода пальцы в мягкую шерсть. Тепло.