Не хочется жестов эффектных,

Комфорта или престижа,

А искренних отношений,

Пусть уязвимей, но ближе

Flёur — Всё вышло из-под контроля

Стряхнув снег, успевший осесть на плечи за короткий путь от остановки до уныленькой хрущёвки, Федя шагнул в подъезд. Затем стянул перчатки и достал из кармана пальто мобильник. Кажется, время, проводимое им за телефонными разговорами, увеличилось вдвое.

И нет, дело не в том, что ему было безумно приятно слышать следующий за гудками голос Мая и представлять его чуть ли не искрившееся от радости лицо. Вовсе нет.

— Привет! — наконец донеслось из динамика. — Я уж думал, ты не позвонишь.

— Привет, — невольно улыбнулся Федя. — В автобусе было не комильфо разговаривать. А ты разве сейчас не на паре должен быть?

— У нас окно образовалось. Сижу вот пока у бабушки. До неё, блин, от корпуса ближе, чем до общаги…

Вяземский замер, так и не поставив ногу на следующую ступеньку. Поднял голову наверх. Туда, где должен был быть Май. Первая мысль — обрадованно сообщить, что он тоже здесь, что они могут поговорить вживую. Но это означало бы новые придуманные на ходу оправдания, новые отмазки про знакомых, которым вечно что-то от него нужно… И потому Федя, ничего не сказав, продолжил подниматься по лестнице.

— Ну как твоя поездка? — спросил Май. — Девушка не обиделась, что ты один поехал?

— М-м… Обиделась. Зато эти два дня были едва ли не лучшими за год. Сходил на пару выставок в местный музей — у них есть целый Айвазовский! — покатался на коньках, отбил на льду пятую точку, погулял на ярмарке, глинтвейна в кои-то веки выпил…

А ещё Федя думал. Очень много думал. О Косте, о Мае, о Лёле и её двинутом бывшем, о приближавшихся праздниках и о том, что он не может представить себя отмечающим Новый год с Плотниковым. Зато Федя мог представить, как они вновь поссорятся, как он, убрав со стола, будет в одиночестве лежать на диване, слушать грохотание салютов и смотреть на мерцающие в темноте гирлянды. Как на следующее утро они помирятся, но душу всё равно будут терзать неосторожно брошенные Костей слова. И так до самой смерти, что ли?

Пока смерть не разлучит нас, ага.

Думать-то он думал. А вот решения никакого так и не принял. Потому что слишком привык, потому что иногда всё хорошо, потому что общая квартира, хотя и снимаемая, потому что купленная вместе машина, потому что… пять грёбаных лет. Не для того Федя долго и упорно строил их хрупкий мир, чтобы в один миг его разрушить.

— Я, кстати, купил тебе кое-что.

— Мне? — удивился Май.

— Ага. Отдам при встрече… Когда ты сможешь, кстати?

— У меня зачётная неделя на носу. — Залесский, замолчав, шумно вздохнул. На фоне был слышно тихое-тихое бормотание телевизора. — Давай я тебе потом напишу? Пока точно не знаю, когда буду свободен.

— Окей. Ладно, мне пора… Пока, Май. Спишемся.

И этого «пока» показалось недостаточно. Потому что не могло столь короткое слово отразить весь тот трепет, что он испытывал, общаясь с Маем. Как и любое другое слово. Федя сам не знал, откуда взялось это странноватое тёплое чувство, отдающее лёгкой ностальгией.

— До встречи, Федь.

Отключившись, он тут же зацепился взглядом за знакомую коричневую дерматиновую дверь. И сколько ещё раз ему придётся в неё войти?

Пушок, виляя коротким закрученным хвостом, громко сопел над ухом, пока Федя разувался. Людмила Степановна выглянула в коридор с кухонным полотенцем в мокрых, покрасневших от горячей воды руках.

— Феденька, ты уже пришёл? Здравствуй-здравствуй. Погоди.

Она на мгновение скрылась на кухне. Затем снова вышла к нему, уже без полотенца и фартука.

— Не зря говорят, что беда не приходит одна… То Паша спину потянул, то кран потёк. Инструменты вон там, в углу. Ох, спасибо, что пришёл, Феденька, спасибо тебе большое…

Под назойливое стрекотание женщины Федя поменял резиновую прокладку на смесителе в ванной. Несложно, научился ещё дома у родителей, когда отец при каждой возможности, как будто бы от отчаяния, звал его помочь что-то починить, прибить или настроить.

Он убрал за собой, сложил инструменты, вымыл руки и сам уже хотел было смыться, но Людмила Степановна под ручку потащила его в сторону кухни.

— Нам утром такой ореховый пирог принесли! — Она усадила Федю за стол. На соседнем стуле сидел Павел. Кивнув Вяземскому, он продолжил читать свежую, ещё пахнущую типографской краской газету. — Анюта его сама испекла. Ты же знаешь Анюту, да? Она как-то раз заходила, когда ты был здесь. В соседней квартире живёт, с Людой, мамой её. Такая хорошая девочка, просто чудо! Всякий раз, когда её вижу, жалею, что она не моя дочь. Как же Людочке повезло…

Анюту Федя и впрямь помнил — невысокая русоволосая девчушка. Людмила Степановна тогда представила его как Костиного лучшего друга и, напряжённо смотря на Федю, казалось, умоляла, чтобы он ей подыграл. И он подыграл. Ему не трудно. Он привык.

Людмила Степановна разлила по аляповатым толстостенным кружкам крепкий чёрный чай и принялась нарезать и впрямь аппетитно выглядящий пирог.

— Да, девочка хорошая… Они с Костей были бы прекрасной парой… — Федя резко вскинул голову. — Правда, Паш?

Павел, не отвлекаясь от газеты, кивнул.

— Готовит хорошо, домой всегда рано приходит, учится, говорят, на отлично, да и плохого я о ней никогда не слышала… — как ни в чём не бывало продолжила женщина, накладывая конфеты с разноцветными фантиками в стеклянную вазочку. — Дизайнером будет. Хорошая профессия, хорошая. Вот бы Костик с ней поближе познакомился.

Из Фединых лёгких будто бы выкачали весь воздух и заменили негашёной известью, полив сверху водичкой. Людмила Степановна никогда тактичностью не отличалась. Но всему ведь должен быть предел!

— Ах, — улыбнулся он, с трудом втянув воздух, — действительно. Давайте сведём Костю с Анютой. Почему бы и нет. — Федя рассмеялся, запрокинув голову. Павел чуть опустил газету, отвлёкшись от статьи об очередном разводе каких-то артистов российской эстрады, а Людмила Степановна растерянно захлопала ресницами и опустила нож. — Только не забудьте сказать бедной Анюте, что у вашего Костеньки на девушек совсем не встаёт, ладно? Даже на таких расчудесных. Ни на полшишечки.

Стул с противным визгом отъехал назад. Федя, стукнув ладонями по столу, поднялся. Окинув шальным взглядом замерших супругов, направился в коридор.

— Ф-федя! Ты что такое говоришь?

— Людмила Степанна! — обернулся на неё Вяземский. — Знаете, да… — У него хватило воспитания не послать изумлённую женщину на один скандально известный орган. — Знаете, как меня всё это заебало? Просто за-е-ба-ло! Господи, как Костя вас терпит? Как вам самим от себя не тошно? Ну, не моё уже дело. Всего вам хорошего. Анюте привет передавайте. Да и Косте, что ли.

К счастью, женщина за ним следом не кинулась, а Павел, боявшийся из-за больной спины лишний раз шевельнуться, вряд ли был способен набить ему морду. Федя второпях обулся, накинул сдёрнутое с крючка пальто и, не застёгиваясь, выскочил в подъезд. Застучал ботинками по ступенькам, перешагивая через две. Оказавшись внизу, толкнул тяжёлую железную дверь, шагнул наружу и вдохнул освежающе-морозный воздух.

Телефон ожидаемо завибрировал. Федя не глядя принял вызов.

— Мне только что звонила мама, — раздался в трубке Костин взбешённый голос. — Ты что устроил? Что это всё значит?

— Ну, — всё так же ошалело улыбался Федя, — наверно, то, что мы с тобой расстаёмся.

И, ни о чём не жалея, нажал на красную кнопку. Кинув взгляд на окна многоэтажки, за одним из которых мог скрываться Май, поспешил к автобусной остановке: нужно было успеть собрать вещи до того, как закончится Олина смена.

***

— Да, Миш, прости, что так внезапно. — Федя, сложив очередную чёрную футболку, заглянул в чемодан. М-да, за один раз он всё не увезёт. За верхней одеждой и обувью уж точно придётся возвращаться. — Нет-нет, это только на первое время, пока не найду новую квартиру. Ай, да потом всё расскажу… Так ты вечером дома будешь? Окей, жди меня в районе одиннадцати. Конечно, с меня бутылочка красного полусладкого! Покрепче? Не, Миш, я утром должен быть как огурчик, мне ж на работу. Да ну тебя, дурак… До вечера. Спасибо, Миш.

Тёма тёрлась о ноги хозяина, крайне недовольно мяукая.

— А тебе, милая, придётся ехать в переноске. — Федя присел на корточки, чтобы погладить кошку. — Я знаю, что ты это дело не очень любишь, но ты ведь потерпишь ради меня?

Тёма задёргала хвостом, но охотно вытянула мордочку, чтобы место за ушком не оставили без внимания.

Когда чемодан с рюкзаком наконец были забиты до отказа, вяло сопротивляющаяся Артемида запихана в переноску, а такси — вызвано, Федя с облегчением выдохнул. Сел на сложенный диван и пробежался взглядом по квартире, ставшей такой родной за несколько лет.

Тесноватая гостиная со светлыми обоями и непонятным тёмным узором на них, который иногда бывало так интересно разглядывать, разгружая мозг после тяжёлого рабочего дня; со временами барахлящим телевизором на деревянной тумбочке; с высоким книжным шкафом, где стояли оставленные хозяевами старые книги и купленные Федей новые. Там, за аркой, была небольшая, но уютная кухня, в глубине квартиры — уже такая привычная, обжитая спальня… Неужели он просто оставит их гнёздышко?

— Да, — ответил Федя сам себе и поднялся с дивана, — оставлю.

***

Лёля скептически взглянула на затащенный в магазин огромный чёрный чемодан, большой потрёпанный рюкзак и покачивавшуюся на весу белую пластиковую переноску.

— Вы прямиком с вокзала, что ли?

— Можно и так сказать, — рассмеялся Федя.

Он оставил вещи в подсобке и выпустил Тёму, которая грозилась вспороть когтями пластик. Кошка выскочила наружу и, нервно размахивая пушистым хвостом, принялась разведывать малознакомую территорию. В магазине она бывала пару раз, когда Феде после вета срочно нужно было заскочить на работу, но из переноски никогда толком не выходила и вообще подобные приключения не одобряла.

— Это вы типа мне такой сувенир привезли? — поинтересовалась Лёля, давая Тёме обнюхать сапоги. — Миленько. Люблю кошек. Хотя я больше всё-таки по собакам.

— О, точно! — спохватился Федя. — Подожди, никуда не уходи.

Он прошмыгнул в подсобку и, порывшись в рюкзаке, достал небольшую по-новогоднему украшенную коробочку. Лёля, успевшая по самый нос укутаться в шарф, с любопытством приняла подарок.

— До Нового года ещё две недели, — заметила она, повертев в руках коробочку. Федя пожал плечами, мол, и что с того? — Решили заодно откосить от новогоднего подарка? Хитро.

— Можешь этот отдать, раз он тебе не нужен.

— Не-ет! — Лёля рассмеялась и напоследок слегка потрясла коробкой, словно бы проверяя, что внутри. Потом гораздо серьёзнее сказала: — Спасибо.

Федя улыбнулся. Раньше расставание с Костей казалось ему огромной трагедией, которую он не переживёт. Думал, что, оставшись один, не сможет и дальше ходить на работу, влюблённо смотреть на только что составленные букеты, общаться с людьми, шутить, улыбаться. Радоваться, в конце концов. Но на самом деле… жизнь продолжалась. Федя даже немного разочаровался в себе: неужели от его великой любви ничего не осталось? Или не настолько уж великой она была, насколько он себе воображал?

Как бы там ни было, Федя решил отбросить неприятные мысли до поры до времени.

— До свидания, Фёдор Николаевич! — как всегда бодро попрощалась Лёля. — И знаете… Всё будет хорошо.

Она понимающе улыбнулась и, звякнув дверными колокольчиками, ушла.

***

Несмотря на поздний час, в кафе царила довольно оживлённая атмосфера. Заняв столик на двоих и сделав заказ, Федя от нечего делать пробежался взглядом по залу. На кирпичных стенах висели незамысловатые картины, утопающие в свете гирлянд, на подоконниках стояли небольшие керамические горшки с цветами, на столах из светло-коричневого дерева — симпатичные резные салфетницы. Феде вполне могло бы здесь понравиться, если бы не одно но. И за этим «одним но» в данный момент медленно закрывалась дверь.

Костя сел на соседний стул с удивительно спокойным выражением лица. Сложил руки на столе и поднял взгляд на Федю.

— Просто скажи, зачем ты это делаешь, Федь. — Разнервничавшийся было Вяземский недоумённо свёл брови. Как это зачем? — Тебе так хочется, чтобы я за тобой побегал? Неужели ради этого нужно было устраивать целое представление перед родителями? Головой бы подумал сперва. У мамы ведь давление, да и у папы уже здоровье не то…

Федя на миг замер, перестав даже дышать. Затем грустно усмехнулся. Утром, после целой ночи раздумий, ему казалось, что, услышав Костины чистосердечные извинения, заверения в готовности исправиться и начать всё с чистого листа, он даст слабину и позволит убедить себя в том, что их отношения не обречены. А у того и в мыслях не было в чём-то его убеждать. Разве что в том, что Федя сам во всём виноват.

Впрочем, оно и к лучшему.

— Кость, мне не нужно, чтобы ты за мной бегал. Я просто хотел сделать всё правильно. Расставание по телефону — это как-то… не по-человечески. — Федя достал серебристый ключ, который только пару часов назад со щемящим сердцем снимал со связки, положил на стол и подтолкнул вперёд. — Можешь забирать. Больше он мне не понадобится.

Костя, вместо того чтобы забрать ключ, накрыл Федину руку своей. Вяземский поднял взгляд. Только сейчас ему бросилось в глаза, что Костя был без очков. Хотя линзы он надевал крайне редко. Ещё больше удивило то, что лицо его было идеально выбрито, короткие волосы — уложены, а серый клетчатый костюм — выглажен. У Феди вырвался смешок: брился Костя, может, и регулярно, а вот любовью к лакам и утюгам не отличался. Надо же. Федя хотел было сказать, что на внешний вид ему совершенно наплевать, зато хватило бы искреннего «я ценю тебя», «не уходи» или хотя бы «давай поговорим». Но официант вовремя принёс заказ, и все слова утонули в кружке ароматного чёрного чая.

Федя убрал руку, оставив на столе одинокий ключ.

— Неужели ты вот так всё закончишь? — неверяще спросил Костя. — После всего, что у нас было, после стольких лет, проведённых вместе? Почему именно сейчас, Федь? — Он нахмурился, а затем кивнул, будто бы осознав что-то. — Значит, Стёпа всё-таки тебе рассказал. Поэтому и слинял тогда. А потом и ты… Вот ведь трепло. Это всё объясняет.

Федя вскинул брови. О Стёпе он ничего не слышал с того самого вечера в Колином новом баре. В голове отдалось то тихое «прости», значение которого Федя так и не понял — они ведь даже не столкнулись, а извиняться за ранний уход он если и должен был, то не перед Федей, а перед хозяином.

— Да, он не врёт, но… По пьяни было! Случайность, не более. — Федя поперхнулся чаем и вытаращился на Костю. — Да и чёрт знает когда же… Я сам понимаю, что накосячил. Ну и что он тебе наговорил? Что я его заставил? Он сам меня упрашивал! Видел бы ты, что он вытворял…

— Стёпа мне ничего не рассказывал, — тихо перебил его Федя. — А, кажется, стоило.

Костя, закусив губу, отвернулся к окну. Лицо его пошло пятнами.

— Это было в тот Новый год, когда я утром нашёл вас спящими в одной кровати?

— Угу.

— Ясно.

— Что тебе ясно, Федь? — повернулся к нему Костя.

— Что я всё правильно делаю. — Он встал. Костя тоже хотел было подняться, но Федя покачал головой. — Пожалуйста, не надо. Я тебя прошу. Давай закончим всё здесь.

Уже на улице Феде вспомнилась их первая встреча. Тогда, кажется, был Сашин день рождения, а Саша просто обожал собрать в одном месте огромную компанию малознакомых людей, которые, впрочем, после подобного вечера зачастую становились как минимум хорошими приятелями. Федя сразу заприметил симпатичного русоволосого парня с гитарой за спиной. А когда тот сел на низенький журнальный столик в кишащей всяким людом гостиной, откашлялся, взял первый аккорд «Беспечного ангела» и заполнил всё пространство своим чистым голосом, Вяземский совсем пропал. На долгие шесть лет.

Стоически сдержав выступившую на глазах влагу, Федя запихнул руки поглубже в карманы пальто и, похрустывая снегом, направился в сторону своего временного пристанища.