Но где-то есть тот дом,

где мы всегда будем желанны,

А в этом доме тот,

кто всегда нас поймёт и простит

Flёur — Расскажи мне о своей катастрофе

Федя увидел Мая, как только тот вышел из машины. Хорошо, что у него светлые волосы, подумалось Феде. Золотисто-пшеничные, ещё и волнистые, — трудно не выловить в толпе. И парку всегда одну и ту же носит… И шарф ещё этот вязаный теперь.

— А шапка где? — спросил Федя, когда они встретились на середине парковки. — Не май месяц ведь на дворе.

— Какая шапка? — оторопел Май. Он забрал у Феди сумку и, взяв его за руку, повёл к машине. — А. Ты и сам ведь без шапки.

— Потеплело, решил не брать с собой. Да и не собирался ночью на улицу выходить, кто ж знал… А откуда машина?

— Это папина. Даёт иногда поездить, чтобы я не забыл, как водить.

Он открыл багажник тёмно-синей «Хонды» и положил сумку рядом с ящиком для инструментов. Дал Тёме, уткнувшейся носом в металлическую дверцу, понюхать свою руку, забрал переноску и поставил на заднее сидение. Потом притянул к себе Федю и крепко обнял.

— Ты чего? — усмехнулся он.

Май молча погладил его по спине. Федя расслабился и положил голову ему на плечо.

— Знаешь, я тысячи раз представлял подобную ситуацию. Снилось иногда даже. Что они как-то узнают о моей ориентации — и не только они, — проклинают меня, начинают скандалить, выгоняют из дома… Продумал все возможные и невозможные исходы. Казалось бы, уже ко всему готов. А всё равно почему-то больно.

— Я понимаю, — шепнул Май. — Это пиздец, Федь. Поехали домой?

Федя позволил себе ещё немного времени провести в его объятьях. Потом, мягко отстранившись, взял переноску и, сев вперёд, поставил себе на колени. Он не стал уточнять, что Май имел в виду под «домом». Может, Мишину квартиру, может, свою, — какую-то из. Может, оговорился просто.

— А я ведь не написал Мише, что возвращаюсь, — вспомнил Федя. — Спит уже, наверное…

— Может, тогда сегодня у нас переночуешь? У нас раньше был кот — лоток остался. И даже наполнитель, кажется. Ваня себя с животными вести умеет.

— Да ну, теснить вас… Ещё и перебудим всех.

Достав из кармана пальто телефон, Федя набрал Мишин номер. Никто не ответил. Федя набрал ещё раз, но спал Миша крепко. Спал, возможно, даже не один — его девушка должна была из Москвы приехать, хотел с родителями её познакомить. Как раз на Рождество… Да что ж такое.

— Ладно, поехали, — вздохнул Федя.

Май вырулил на дорогу. Машин почти не было, но он всё равно не спешил, ехал плавно. Федя отвернулся к окну. Снег идти перестал. За стеклом было снежно, одновременно темно и светло. Умиротворённо. Как будто и не произошло ничего.

— Тебе завтра на работу надо? — спросил Май. — Вернее, сегодня уже.

— Нет, у нас выходной.

А жаль. Наверное, Федя всё равно поедет в цветочный. Чем ему ещё заниматься? Сериалов никаких на примете не было, да и он уже привык голову загружать не чужими приключениями, а работой. Воду в вазах поменяет, придумает какие-нибудь новые букеты из сухоцветов, коробок и корзинок наделает… Губок флористических уже пора бы закупить.

— Ты очень сильный человек, Федь.

Федя удивлённо повернулся к Маю. Тот смотрел на дорогу.

— Я говорю так не только потому, что люблю тебя, а потому, что это чистая правда. Я привык полагаться на других, привык, что меня есть кому поддержать, и сам, наверное, ничего не смог бы. Меня правда восхищает твоя стойкость. Но… тебе необязательно вывозить всё самому.

В переноске заворочалась Артемида. Федя опустил взгляд на свои руки, выделяющиеся на фоне белоснежного пластика.

— Я знаю, каково это, когда тебя вытаскивают из шкафа, — продолжил Май дрожащим голосом. — Это ужасно. Я не понимаю, как ты можешь быть настолько спокоен. И вообще, этот мудак… Этот… Как вообще…

— Ты что, плачешь? — спросил Федя, не решаясь больше повернуться к нему. — Дурак. Не смей плакать за рулём.

Залесский не отвечал. Федя шмыгнул носом. Слеза упала на рукав пальто и медленно впиталась. Федя спрятал лицо в шерстяной ткани и вновь всхлипнул. Ну всё, теперь это надолго. Этого добивался, Май?

— Музыку хоть включи, чтобы не слушать, как я носом хлюпаю.

Они остановились на светофоре. Май протянул руку и погладил Федю по голове: прошёлся несколько раз по волосам, заправил за ухо прядь, задержался у шеи. Потом включил негромко какое-то радио и нажал на газ.

Когда Май заехал во двор, Федя уже успокоился. Разогнулся, вытер мокрые щёки и осмотрел рукав пальто. М-да…

— В бардачке есть салфетки, можешь взять.

Пока Федя приводил себя в порядок, Май припарковал машину и достал из багажника сумку. Выбравшись из тёплого салона, Федя поёжился: на улице было отрезвляюще холодно. Впрочем, самое то после небольшой истерики. Прижимая к груди переноску, он пошёл вслед за Маем.

— Есть не хочешь? — тихо спросил тот, когда они зашли в подъезд.

Федя проморгался, привыкая к свету, и ответил:

— Только спать.

— Тогда ляжешь в моей комнате, а я себе постелю на диване.

— Мне и диван подойдёт, — возразил Федя. — Что за мания такая: отдать мне всё вплоть до последних трусов?

Май рассмеялся.

— Мама первой встанет — и испугается, когда тебя в гостиной увидит. Или, там, Настя… Ваня, в конце концов.

— Ладно, — сдался Федя в очередной раз. — Убедил.

***

Проснулся Федя от звуков настойчивого копошения в лотке: Артемида, привыкшая к своему комкующемуся наполнителю, теперь то ли игралась, то ли сражалась с древесным. Чутким сном Федя никогда не отличался и, даже если в Тёму ночью вселялся бес — что случалось не так уж часто, — узнавал об этом утром, когда видел раскиданные вещи и новые отпечатки зубов на подошве своих тапочек. Но, видимо, в незнакомом месте мозг решил не терять бдительности.

Федя нашарил в полутьме телефон и перевернулся на спину. Полседьмого утра. Спать, как ни странно, не хотелось. Он встал, натянул футболку «для сна», которую ему дал Май, — Федя помнил, что сам Май всегда спал в футболке, хотя топили в общаге нормально, — потом, решив, что хоть перед родителями, хоть перед сестрой… друга светить боксерами неприлично, полез в сумку за какими-нибудь штанами.

Ночью у него толком не было возможности рассмотреть комнату. Она чем-то напоминала его собственную: односпальная кровать, письменный стол, книги, всякий мерч. Но вот традиции печатать фотографии и тем более развешивать их всюду у Вяземских как-то не было, а тут — маленький Май, Май-подросток, Май со всей семьёй и Май в обнимку с Настей, везде до невозможности улыбчивый и светлый, особенно в детстве. Под столом стоял ящик с игрушками: машинки, динозавры, конструктор, калейдоскоп… Май говорил, что его племянник, как подрастёт, скорее всего, займёт эту комнату. Видимо, Ваня уже начал оккупацию.

Выключив свет, Федя выглянул наружу. Если он правильно запомнил, то прямо по коридору — санузел, справа — кухня. Федя направился в кухню и, на всякий случай постучавшись, вошёл. Крепко пахло кофе. На плите стояла большая медная турка, у плиты — Елена Петровна в халате, накинутом поверх то ли зимней пижамы, то ли домашнего костюма.

— Мне Май написал, что ты у нас ночуешь, не волнуйся, — тихо сказала она. И усмехнулась: — Сам он вон, спит ещё.

Федя заглянул вглубь комнаты, туда, где не горел свет. Май, свернувшись калачиком под пледом, не прикрывавшим плеч, и правда всё ещё спал на диване.

— Можешь пока в душ сходить. А то как проснутся все — очереди своей не дождёшься. Кофе будешь? На тебя хватит. Сахара я, правда, много положила, на свой вкус.

— Я тоже послаще люблю… — пробормотал Федя. — Спасибо. Я тогда пока ванную займу.

— Иди-иди. Чистые полотенца в шкафчике, если что.

Он, стараясь не шуметь, вернулся в спальню, взял всё необходимое и отправился в ванную. Прохладный душ немного вернул его в реальность и освежил воспоминания о вчерашнем дне. Вытершись и одевшись, Федя разблокировал телефон. Ни звонков, ни сообщений, даже от Миши. Федя вздохнул. Написать маме первым? И что писать: «Прости, мама, я люблю мужиков, но это не твоя вина»? Она, конечно же, ответит: «Ну что ты, сыночек, я люблю тебя любым, не извиняйся, я просто очень удивилась»… Ну и фантазия у тебя, Феденька.

Поесть — и срочно на работу. Иначе Федя совсем раскиснет. Мишу, хоть с девушкой, хоть без, придётся разбудить.

Когда Федя зашёл на кухню, Елена уже разлила кофе по невысоким керамическим кружкам и сделала бутерброды с маслом и сыром. Май всё спал.

— Вы уж извините, что я так, без предупреждения, — шепнул Федя, сев за стол. — Ещё и с кошкой… Она не шумела, надеюсь?

— Да мы все спим как убитые, — махнула рукой Елена. — Я просто привыкла рано вставать. Люблю позавтракать в утренней тишине.

Она откусила от бутерброда и сделала глоток чёрного кофе. Федя последовал её примеру.

— Вкусно, — сказал он, жмурясь от наслаждения. — То, что вы на Новый год готовили, тоже очень вкусно было. Как-то не было возможности поблагодарить…

— Спасибо, — улыбнулась Елена. — Сегодня в меню жюльен и запечённый гусь с айвой. А, и пирожки — вчера напекли. Может, останешься на праздничный ужин?

— На ужин? Семейный ведь праздник. Вы и так мне уже здорово помогли. Особенно Май… Уж не знаю, чем я такое заслужил.

— Ты тоже в своё время помог ему, — пожала Елена плечами. — Май, конечно, сам по себе мальчик сердобольный, но тебя он, по-моему, — она хихикнула, — просто обожает.

— Помог? — вновь переспросил Федя, начиная чувствовать себя попугаем.

Естественно, они друг другу помогали в студенчестве: обменивались едой, лампочками, инструментами, моющими средствами и прочими полезными в быту вещами, Федя давал Маю конспекты, Май Феде — мятные леденцы и новые выпуски журнала «Все звёзды». Вроде как ничего особенного.

— Не знаю, как много ты знаешь… — протянула Елена. — В общем, в старших классах у Мая возникли кое-какие проблемы в школе. С одноклассниками не ладил, пришлось даже перевестись… Думаю, он тебе расскажет, если спросишь. В новой школе проблем не было, но Май уже успел замкнуться. Я и не знала, что делать. К психологу он идти отказывался, делился только со мной, и то не всегда. Я очень боялась отпускать его в общежитие — вдруг с соседями не найдёт общего языка. Да и зачем? Мы ведь как раз эту квартиру взяли, когда он в одиннадцатый класс пошёл, комнату по его вкусу обставили. Но хорошо всё-таки, что Май съехал. К середине первого курса он прямо-таки расцвёл, стал более общительным, открытым. Правда, о тебе иногда говорил больше, чем о себе. — Она рассмеялась. — Я рада, что вы снова встретились. Думаю, ты хорошо на него влияешь. Друзья у него не то чтобы плохие, но… Ты понял.

— В университете многие меняются, — растерянно сказал Федя.

— Потому что знакомятся там с новыми людьми. Друзей заводят, влюбляются… Я ведь Гошу тоже встретила, когда в институте училась. Хочешь ещё кофе? В турке осталось немного.

Федя опустил взгляд на кружку, где была одна лишь кофейная гуща да тёмно-коричневая пенка. Выпил всё, пока слушал Елену, а бутерброд так и не доел.

— Не откажусь.

Елена встала и, взяв Федину кружку, пошла к плите. Федя бросил взгляд на неосвещённую часть кухни. Как ни пытался, он не мог вспомнить, чтобы Май рассказывал что-то про школу. По крайней мере, про буллинг или что-то в этом роде.

Но в первую их встречу Май и правда показался ему каким-то шуганным: зашёл на кухню рано утром, перепугался, когда увидел там Федю, даже собирался уйти вроде как. Федя тогда списал всё на обыкновенную стеснительность, сказал, что всё нормально, пространство ведь общее, объяснил, какие конфорки не работают и что делать, если труба под раковиной опять начнёт течь. Они разговорились, поели вместе, обменялись страничками в соцсетях и разошлись.

Потом… Федя не замечал за Маем никаких странностей. Сам ведь, когда только поступил в университет и заселился в общагу, не мог привыкнуть к такому количеству незнакомых людей. Сблизились они как-то незаметно и уже где-то в октябре, бывало, смотрели в Фединой комнате — его единственный сосед, Митя, на выходных всегда уезжал к родителям — какой-нибудь шедевр британского кинематографа. С Маем было легко, весело и интересно. Сериалы, фильмы, игры, книги, универ…

Они действительно очень мало друг о друге знали.

— Насчёт квартиры ты тоже подумай, — сказала Елена, поставив перед Федей кружку. — Мы ведь не собираемся тебе бесплатно её сдавать. Считай, просто помогли найти хорошее жильё с хорошими хозяевами и адекватной ценой. Зимой с этим непросто.

Федя, не зная, что ответить, кивнул и запихнул в рот остатки бутерброда. В глубине квартиры скрипнула дверь, по паркету тихо зашаркали тапочками, и вскоре послышался сонный Настин голос:

— Мам, а ты резинку чёрную…

Она застыла в дверном проёме. Федя смущённо улыбнулся.

— Федя у нас ночевал, так уж вышло, — невозмутимо сказала Елена. — А резинка в ванной была, посмотри ещё раз.

— Ладно… Доброе утро, Федь.

— Доброе, — ответил он, и дверь закрылась.

Раздались поспешные шаги.

— Настя — особа крайне любопытная, — тихо предупредила Елена, — так что точно будет спрашивать, что случилось. Но ты можешь не отвечать, если не хочешь. Ясно ведь, что ничего хорошего.

— Спасибо… А это, случаем, не та чёрная резинка, которую Настя ищет?

Федя указал на её собранные в хвост светло-русые волосы. Елена коснулась резинки и рассмеялась.

— И правда.

Она вышла, прикрыв за собой дверь. Федя встал из-за стола, помыл кружку, поставил на сушилку и застыл посреди комнаты. Слышно было только мерное посапывание Мая. Федя подошёл к дивану и подтянул сползшее ещё ниже одеяло. Май заворочался, нахмурился, потом открыл глаза, и Федя тут же пожалел, что тронул его. Хотел бы он ещё чуть-чуть посмотреть на спящего Мая.

— Ой, Федя, ты встал уже… Который час?

— Где-то полвосьмого.

— Ну ты даёшь, жаворонок… Мог бы ещё поспать. Раз пахнет кофе, то мама тоже встала, да?

— Ага. Она меня, кстати, не испугалась. Только Настя.

— Думаю, она испугалась не тебя, а того, что ты увидел её в пижаме и непричёсанной, — усмехнулся Май.

Кутаясь в одеяло, он сел и потёр глаза. Федя опустился рядом. Нужно было думать, о многом думать, но, как назло, не хотелось. Хотелось только положить голову Маю на плечо и закрыть глаза.

— Елена Петровна предлагала с вами Рождество праздновать. Я бы с радостью… но мне всё-таки надо побыть одному. Переварить всё.

— Ладно, — согласился немного погодя Май. Он поднялся, потянулся и принялся складывать одеяло. — Ты только подожди, пока я позавтракаю. Отвезу тебя.

— И что бы я без тебя делал? — улыбнулся Федя.

— А я без тебя? — улыбнулся в ответ Май.

Он положил одеяло на подлокотник, жестом попросил Федю встать, стянул с дивана полосатую простыню, тоже сложил и понёс куда-то. Федя повернулся к окну, за которым шёл снег, и облокотился на подоконник. Хлопья, медленно оседающие на землю в мягком свете фонарей, казались почти что бархатными.

И почему Федя не мог быть таким же безмятежным?