Уэнсдей недовольно закатывает глаза. Нет, с ним она решительно не может себя контролировать — не когда он совершает абсолютно идиотские поступки, которые она совершенно точно говорила ему не делать.

Тайлер сидит на кровати, жалобно закутавшись в одеяло, и безоружно хлопает уставшими глазами.

Ну уж нет. Сам виноват.

— Я тебя предупреждала не подставляться? — спрашивает она, и голос, к ее усиливающемуся раздражению, звучит отнюдь не спокойно.

— Угу, — раздается в ответ.

От такого безропотного ответа и того, что ему плохо, а она мало что может сделать, Уэнсдей злится еще сильнее.

— Я испытываю импульсивное желание повысить на тебя голос и отчитать.

Тайлер хмурится и бурчит:

— Знаю.

Она скрещивает на груди руки и пронизывает его суровым взглядом. В отличие от других ситуаций, сейчас это, кажется срабатывает.

— Лежи отдыхай, — командует она, стараясь вернуть контроль над ситуацией. И неохотно, уже тише добавляет: — Только скажи, как и что приготовить.

Тайлер озадаченно моргает.

— Куриный бульон?

Уэнсдей до ужаса неловко это признавать, но несмотря на то, что она прекрасно знает, как зафаршировать поросенка или сделать панцеротти, бульон для нее — нечто новое.

— Просто скажи, в каком порядке и какие ингредиенты класть, — неохотно цедит она.

Тайлер выдавливает из себя ободряющую улыбку и грузно поднимается, удерживая на себе одеяло.

— Пойдем. Я объясню так, — говорит он, и хоть хрипотца в голосе выдает болезнь, кажется, что он ничуть не раздражен.

Уэнсдей точно знает, что на его месте была бы. Быть на кухне вместе, учитывая его состояние и то, что ему придется объяснять, а делать будет она — двойная работа.

Непродуктивно.

И все же она следует за ним. В конце концов, пускай хотя бы не напрягает тело. Уэнсдей украдкой бросает на него взгляд, убеждаясь, что он не станет иронизировать, какой мягкотелой она с ним стала.

Тайлер подходит к холодильнику, но Уэнсдей успевает предупредить его:

— Просто скажи, что нужно, я достану.

Тайлер усмехается и прикрывает глаза, словно уставший кот.

— Ладно, — соглашается он и отходит к столу, чтобы занять свое место. — Курица внизу, лук и морковь на третьей полке.

Уэнсдей ставит кастрюлю на плиту, после чего достает все нужное. Набор кажется ей скудным.

— И все? — уточняет она.

— И все, — спокойно констатирует он.

И даже с таким количеством ингредиентов ей непонятен порядок…

Она включает плиту, ставит наполненную водой кастрюлю, и поворачивается к нему.

— Что дальше?

— Курицу, — бормочет он, и Уэнсдей будто бы чувствует, что ему хуже.

Она быстро погружает в емкость сырые ножки и филейную часть.

— Можешь добавить лук сейчас, но целиком, — тихо говорит он. — Либо подождать, пока уйдет вся пена… И нарезать вместе с морковью.

— Пена? — уточняет она.

— Как вода закипит, на поверхности будет появляться, — пожимает плечами он. — Это кровь или жир… не уверен. Но надо снимать.

— Поняла, — прерывает она, чувствуя себя глупо за то, что он сидит здесь. — Когда все выйдет, добавить лук и морковь. И варить еще?..

— Минут двадцати хватит, — кивает он, и Уэнсдей, быстро ополоснув руки, идет к нему.

— Пойдем обратно в спальню, — не желая навязывать поддержку, она аккуратно, почти невесомо идет следом, чтобы если что подхватить его, поддержать спину. Даже через ткань одеяла от него исходит жар.

— Как бы я был рад слышать эти слова в другой ситуации, — хрипло усмехается он, и Уэнсдей мысленно отмечает иронию — ему плохо, но от шутки на эту тему он не удержался. Это только Тайлер, или все мужчины такие?

Она закатывает глаза, когда понимает, что обратилась к стереотипу. Или это просто факт — Аякс, сломав ногу, вел себя так же; Кент, едва придя в себя после потрясения, тоже отпускал интересные шуточки в их клубе…

Значит, не стереотип. Закономерная выкладка.

Уложив его в постель, она спускается вниз.

Суп доготавливается в тишине. Уэнсдей, получив несколько сообщений от Энид, понимает, что можно сделать его сытнее, если добавить картошку.

Но это сделает бульон тяжелее, думает она.

И когда заглядывает в спальню, чтобы уточнить, понимает, что Тайлер спит.

Не вовремя. Но пусть отдыхает. Уж такую дилемму она способна решить сама…

…или, по крайней мере, с помощью пришедшего Донована. Он ведь растил его, значит должен уметь готовить?

— Картошку? — недовольно переспрашивает шериф, снимая ботинки и покачивая головой. — Не стоит. Как он себя чувствует?

Развернувшаяся и проследовавшая обратно в кухню, своим молчанием она только провоцирует больший интерес — сняв куртку, угрюмый шериф следует за ней.

Жестом ли доброй воли, желанием ли вернуться к привычной издевающейся рутине, она достает виски и организует ему стакан.

— Спасибо, — бурчит он.

Уэнсдей не отвечает, подходя к плите, чтобы помешать суп. Пробует ложку — соли в меру, можно выключать и нести Тайлеру.

С гулким вздохом, Донован скрипит:

— Можно добавить немного лапши, — его голос уставший и хриплый, но что-то в нем неуловимо меняется, заставляя ее замереть. Спустя минуту молчания и ее колебаний, он добавляет. — Его мать так делала. Заготавливала заранее.

Уэнсдей находит глазами муку на полке и закатывает рукава. Уж как сделать это, она знает.

Донован наливает себе еще виски, смотрит на нее как-то менее снисходительно обычного.

— Иногда мне кажется, я никогда этого не пойму, — мрачно признает он.

Уэнсдей достает миску, чтобы замешать тесто. Ответить ей нечего — пока не вмешивается в их отношения, пусть говорит что хочет. Не в первый раз.

— Иногда мне кажется, что и не нужно, — добавляет он с вымученной искренностью.

Она скатывает вермишелину в руках, и встречается с мужчиной взглядом.

— Хорошо, что ты рядом, — бормочет он, словно себе не веря, и относит пустой стакан к раковине, прежде чем покинуть кухню.

И хоть оба они будут делать вид, что этого разговора не было, еще полчаса спустя она демонстративно оставляет на кухонном столе тарелку супа и ему.