Прошел год, если не больше, прежде чем Какаши вспомнил о своем призыве.
Ему стыдно и страшно одновременно, но вызвать надо, просто чтобы… А чтобы что?
Какаши устало вздыхает, запирая дверь, а после трет лоб.
Паккун и остальные призывные псы явно будут не в восторге от всего этого. Да и… Учитывая последние события, сможет ли Какаши вообще призывать их? Его душа, как и душа Кэйи, смешалась, у него даже каким-то образом проявились способности Крио. Да, призыв, сам по себе, подписан на крови, но кто его знает.
А даже если и получиться вызвать, Паккун, как и остальные псы, почувствуют, что что-то не так, тут без вариантов.
Какаши какое-то время бездумно смотрит в противоположную стену, взвешивая все «за» и «против». Хатаке вздыхает. Ему все равно рано или поздно придется столкнуться с этим, и не факт, что ситуация станет лучше. Какаши справедливо полагает, что все обернется куда хуже, чем сейчас, так что лучше не тянуть кота за хвост и действовать.
На части про кота он вспоминает малышку Диону, которая вечно морщила носик и фыркала при виде него, и не может сдержать усмешки. Горькой такой.
Он качает головой.
Все, хватит. Повспоминали и прекратили, сейчас не время.
«А когда будет время?» — Спрашивает внутренний голос и Какаши вздрагивает. Этот голос, голос Дилюка, он бы не с чьим не спутал. — «А когда время, Кэйа? Когда ты прекратишь убегать и наконец посмотришь правде в глаза?»
Какаши тяжело сглатывает и крепко хватается за ручку, лбом упираясь в дверь. Руки слегка подрагивают, а несчастная дверная ручка покрывается инеем. Он старается успокоиться.
Архонты, ему мерещится голос Дилюка, какой ужас.
Какаши прикрывает глаза и усмехается, стараясь дышать как можно спокойнее.
Он же собирался вызвать Паккуна, ну? И каким же образом он сделает это, будучи в таком паршивом состоянии?
По правде говоря, с Дилюком его отношения под конец жизни немного… сгладились, скажем так. Да, напряженность между ними и не думала уходить, но это все равно было лучше, чем ничего.
Какаши глубоко вздыхает, наконец успокоившись, и бездумно оглядывает коридор.
Может, стоило бы переехать куда-нибудь? Есть же общежитие для шиноби, так почему нет? Став чунином, в этот дом он возвращался лишь для того чтобы переночевать, а выходные проводил на улицах Конохи.
Рин и Обито, по сути, готовились к экзаменам, так что свободного времени у них было не так много, а Рин, к тому же, решительно настроилась стать медиком. Обито же… Обито, конечно, занимался, правда занимался, но делал он это с угрожающего взгляда Рин или подзатыльника Кушины-сан. Иногда Учиха приходил к нему за помощью, помочь разобраться с материалом. У Какаши редко когда выпадали выходные, хотя бы по той простой причине, что сейчас шла война, и каждый шиноби был на счету.
Его миссии стали более опасными, но на передовую его отправлять не торопились, на что Какаши мог лишь облегченно вздыхать.
Решил не привлекать внимание, называется.
Он вновь оглядел дом.
Да. Стоило бы задуматься о переезде.
Какаши задумчиво проводит рукой по волосам и проходит в свою комнату. Проверяет закрытые двери и окна, ставит заглушку и только после этого складывает печати.
Ему бы не хотелось, что бы у его разговора с Паккуном были свидетели. Если, конечно, его вообще удастся призвать и контракт действителен, учитывая… частичную смерть Какаши, скажем так.
С тихим хлопком на полу появляется Паккун и… И Какаши, как и пес, замирают, глядя друг другу в глаза.
Хатаке не ожидал, что у него получится призвать его, правда. Так что хоть какого-то плана, на случай, если ему действительно удастся, у Какаши попросту не было.
Они глядят друг на друга в абсолютной тишине несколько минут точно, а после, Хатаке, неловко улыбаясь, выдает:
— Привет?
Паккун ведет носом, продолжает буравить взглядом и говорить что-либо явно не торопится. Какаши думает, что эту неловкость, стоящую в воздухе, можно потрогать руками, если очень сильно этого захотеть.
Паккун по прежнему молчит. Какаши неловко откашливается, прочищая горло, в котором словно огромный ком появился.
— Прости, что так долго не вызывал?
Хатаке отстраненно думает, что будь Паккун человеком, точно бы осуждающе поджал губы, как делала это Лиза, когда в очередной раз вытаскивала трудоголиков всея Мондштата (Джинн и Кэйю, то есть) на перерыв. Однако Паккуну вполне достаточно этого взгляда. Взгляда, от которого Какаши, откровенно говоря, становилось не по себе.
Архонты, ему кажется, или там действительно где-то глубоко внутри пошевелилась совесть?
Какой кошмар.
Заставить проснуться его совесть — дорого стоит. На подобное мало кто был способен. Разве что, Лиза. Да и то это касалось лишь своевременной сдачи книг и трудоголизма. А еще, на это был способен Альбедо. Вот от чьего взгляда Кэйе становилось совсем не по себе, а совесть вообще дрожала от ужаса.
Однако пользовался этим взглядом Альбедо невероятно редко, и слава Барбатосу.
— Ты странно пахнешь, щеночек, — наконец говорит Паккун после долгого и весьма напряженного молчания. Пес сужает глаза. — Я бы подумал, что ты и не Какаши, а какой-то человек под хенге, но, — Паккун устало вздыхает, — тогда ты бы не смог призвать меня.
Какаши неловко посмеивается.
— Это… это долгая история.
Паккун смотрит на него скептически и Какаши сглатывает.
— Нет, правда. Я… я не хочу рассказывать это, — Хатаке ведет плечом.
Если так задуматься, всю подноготную о нем знал лишь Альбедо. И, самую капельку, Тарталья. После случая с Дилюком Кэйе стало… трудно доверять кому-либо. Он думает, что причина того, что он доверился Альбедо и Тарталье кроется в том, что они одного поля ягоды. Бездна, Каэнри’ах…
Из мыслей Какаши выдергивает вздох Паккуна.
— Я понял. Не буду заставлять тебя, если не хочешь, — просто говорит он и Какаши действительно благодарен.
Он чуть улыбается, а потом вспоминает, что кое о чем Паккуну все же следует сказать, чтобы не возникло неловких казусов.
— У меня, — осторожно начинает Какаши, подбирая слова, — я думаю, у меня появился кекке генкай.
Паккун молчит и выжидающе на него смотрит.
Какаши глубоко вздыхает, оглядывает комнату. Покрывать пол инеем, ему, по правда говоря, не особо хочется. Так что он не придумывает ничего лучше, кроме как создать небольшой осколок льда прямо у себя на ладони.
— Это, — Паккун даже не пытается скрыть удивления, — это интересно, — договаривает пес и Какаши улыбается, кивая. — Причину его возникновения ты тоже не расскажешь, да?
Хатаке виновато пожимает плечами, мол, что поделать и Паккун вздыхает, качая головой.
— По правде говоря, кроме тебя об этом никто не знает, — на вопросительный взгляд он незамедлительно отвечает: — Я бы не хотел привлекать к себе еще больше внимания.
Паккун хмыкает, а после подходит ближе, укладывая голову ему на колени.
— Погладь меня, щеночек, я разрешаю, — Какаши на это фыркает, но приказ исполняет.
Он в целом любил животных. Хотя, если задуматься, Кэйа больше отдавал предпочтение кошкам, чем собакам. Но видимо, у судьбы свое виденье на этот счет.
— От тебя веет холодом, — бубнит Паккун и трется об его ногу носом, зевая.
Какаши тихо посмеивается.
— Можно сказать, это небольшой побочный эффект.
Паккун на это ничего не отвечает. Какое-то время они сидят в тишине.
— Ты сильно изменился, — говорит пес и Какаши чуть улыбается.
— Есть такое. Смерть отца… сильно повлияла, — заканчивает он тихо и по сути даже не врет. Именно смерть Сакумо стала точкой отчета. Кэйа умер, его сознание поглотило сознание морально-нестабильного Какаши. Ребенка, одинокого ребенка, которого по итогу бросил даже собственный родитель.
Какаши думает, что это не шибко удивительно. Пусть миры и ситуации разные, но они… Кэйа и Какаши определенно похожи.
Хатаке прикрывает глаза, продолжая гладить Паккуна по холке.
— Ты не думай, что мы так просто простим то, что ты забыл о нас, — недовольно бурчит пес. — Будешь должен. Мне и всей стае.
Какаши тихо фыркает.
— Предоставлю вам столько мяса, сколько потребуете, — весело говорит он, почесывая Паккуна за ухом.
— И чесать тоже будешь, — довольно добавляет пес и Какаши преувеличенно серьезно кивает.
— Предоставлю вам самые лучшие почесушки, — отвечает он и слышит, как Паккун довольно фыркает, виляя хвостом.
Это не может не умилять.
Подумать только, и почему он больше возился с кошками? Кажется, теперь он определенно начинает понимать Дилюка. Если Какаши не ошибается, то Дилюк довольно сильно хотел собаку, да только все никак не удавалось ее завести. Сначала они были детьми (а еще Кэйа слегка побаивался собак, будучи ребенком, но с возрастом этот страх прошел, что не обошлось без помощи Дилюка), затем обучались в академии и на воспитание пса просто не было бы времени, а после…
После стало совсем не до этого. Смерть мастера Крепуса, уход Дилюка на долгие четыре года…
Какаши не знает, хочет ли Дилюк сейчас завести собаку или нет. В любом случае, он этого не делает и не особо рвется, как он заметил.
Сам же Кэйа не особо стремился завести домашнего любимца. Он все равно не был дома целыми днями, возвращаясь просто чтобы поспать.
Ему вполне хватало возни с детьми, а если очень хотелось, то он мог спокойно потискать кошек, коих в Мондштате было неведомое множество.
Что иронично, кстати, учитывая аллергию на них Венти. Помнится, когда только Кэйа узнал об этом, то долго не мог перестать смеяться.
Конечно же, мстительный Архонт после этого потребовал выпить за его счет, но Кэйа не особо сопротивлялся, потому что это определенно того стоило.
В общем-то, да, Кэйа не был особым сторонником собак просто хотя бы по той причине, что они требовали много времени и ответственности. Если бы он когда-то и решился бы на такой ответственный шаг, как приобретение питомца, то это был бы кто угодно, но не пес. Вероятнее всего кот, потому что эти животные были не особо прихотливыми и весьма-весьма самостоятельными.
Однако сейчас…
Какаши смотрит на довольно сопящего Паккуна и качает головой.
Сейчас явно что-то пошло не так, но он не особо против.
Призывные животные — не обычные животные, они гораздо умнее.
Да и, раз так получилось, кто он такой, что бы не плыть по течению? Не разрывать же контракт, честное слово.
Какаши задумчиво оглядывает практически пустую и совершенно не выглядящую обжитой комнату.
А вот о переезде, все-таки, следует задуматься.
--
Какаши не знает, сколько проходит времени. Он, кажется, слишком ушел в себя и потерял счет. А еще, кажется, уснул.
Он зевает и оглядывается. Наверное, Паккун, заметив, что он уснул, решил не тратить чакру и ушел.
Какаши потер глаза и потянулся, поморщившись. Все таки спать в такой сомнительной позе было очень и очень плохой идеей, но сделанного не воротишь. А ему придется справляться с последствиями своего глупого поступка, Архонты.
Хатаке осторожно встает, вновь морщась от омерзительного ощущения затекших ног. И ватной, совершенно нетвердой походкой направляется на кухню, решив разбираться с проблемами по мере их наступления.
По пути он снимает заглушку, наконец добирается до кухни, опираясь на стену, чтобы не пропахать носом пол, и наливает стакан воды, с неприкрытым наслаждением его осушая.
Будь он хоть тысячу раз шиноби, одним из лучших своего поколения, а от затекших ног это все равно не спасает. В такие моменты угроза навернуться велика как никогда.
Однако все эти мысли разом улетучиваются куда-то далеко из-за стука в дверь, и Какаши хмурится. Поглядывает в окно.
Уже поздний вечер, кого могло принести?
Почему-то на ум сразу приходит Обито и Хатаке вздыхает. Не хорошо получилось, нужно будет потом извиниться.
Стук повторяется.
Равномерный такой, спокойный.
Нет, это точно не Учиха. Будь это он, колотил бы в дверь без остановки, так еще орал бы на всю деревню, чтоб ему дверь открыли.
Улыбнувшись этой мысли, Хатаке поспешил к двери.
Специальные печати, которые он поставил не без помощи Кушины, никак не реагировали, так что этот кто-то врагом явно не был.
Рин? Однозначно нет. В последнее время она слишком занята, так что точно не стала бы приходить так поздно. Максимум — утром, потому что все относительно-близкие друзья Какаши знали, что днем искать его дома занятие бесполезное.
Он вздыхает, решая не гадать, и открывает дверь.
И понимает, что глаза становятся похожи на две моры.
— Минато-сенсей? — Спрашивает он, даже не пытаясь скрыть удивления.
Намикадзе неловко посмеивается и чешет затылок.
— Вечера, Какаши-чан, — отвечает он и Хатаке сторонится, пропуская неожиданного гостя в дом, однако Минато машет руками, — нет-нет, я быстро, можно не заходить даже.
Хатаке с интересом смотрит на него и… удивляется еще больше.
На его памяти Минато-сенсей редко когда выглядел так неловко.
Он прокашливается.
— Кушина, — он вздыхает, явно собираясь с мыслями, — Кушина просила передать, что если хочешь, можешь пожить у нас.
Глаза Какаши округляются еще больше.
Что?
— Что? — Говорит он вслух.
— И я тоже против не буду, — быстро говорит Минато, явно переживая. Поразительно. — Ты не подумай, мы не настаиваем, просто…
Он замолкает, явно не зная, как продолжить, но Какаши понимает.
«…просто тебе, наверное, одиноко и больно жить в этом доме».
— Я, — начинает он и теперь тоже отчетливо ощущает неловкость, Архонты, — я обещаю подумать.
Минато-сенсей мягко улыбается.
— Тогда я пойду. Доброй ночи, Какаши-чан.
— Доброй, — на автомате проговаривает Хатаке, и смотрит, как разворачивается Минато, а после исчезает в сумерках, передвигаясь в истинном духе шиноби. По крышам, то есть.
Какаши закрывает дверь.
И стоит в тишине, смотря в никуда, сжимая футболку в области сердца.
Почему он чувствует себя точно так же, как и в тот момент, когда мастер Крепус предложил остаться?
Какаши прерывисто выдыхает.
Архонты, ну и что ему теперь делать, а?