Сначала Кэйа думает, что это плохая идея — возвращаться к прошлому имени, переплетать правду и ложь, вплетая свою историю из прошлой жизни, но… Оно выходит как-то само. До поразительного гладко и спокойно. Как-то незаметно из Какаши он становится Кэйей.

Снимает маску, заменяет водолазку на рубашку свободного кроя (самый близкий аналог того, что было в его мире) и жить будто становится легче. Как и дышать.

Уйти из деревни, в общем-то, было верным решением. Кэйе нужен был отдых. Как моральный, так и физический, но преимущественно все-таки первое. Он, наверное, никогда не сможет перестать видеть во всем прошлую жизнь. Это было выше его сил, однако…

Однако смерть Рин, его, возможно, несколько надломила.

Поэтому он ушел.

Было тяжело находиться рядом с Обито, рядом с Минато, рядом со всеми. Смотреть им в глаза и чувствовать себя до ужаса виноватым.

Кэйа сбежал, если говорить простыми словами. Кэйа сбегал всегда, как бы ни пытался остаться. Конечно, потом он возвращался, и это было похоже на замкнутый порочный круг.

Большим удивлением для него стало то, что Шисуи отправился вслед за ним. Более того, этот ребенок поставил старейшин клана Учих перед фактом (практически послав их), и ушел.

Шисуи… вообще вел себя странно.

Сначала все было нормально, конечно, ничего такого из ряда вон не происходило. Все было, как обычно. Архонты, Кэйа знал Шисуи буквально с пеленок, держал и укачивал того на руках, было бы сложно не заметить, если бы тот стал странно себя вести.

В возрасте четырнадцати лет Шисуи начал себя странно вести. И это было так хорошо заметно, будто он и не скрывался вовсе. Но Кэйа видел — Шисуи пытался, пускай и не удачно.

Кэйа не хотел думать, что творится с этим ребенком. Не хотел, но ответ он прекрасно знал — Шисуи в него влюбился. Обычная, подростковая любовь, которую он потом перерастет и забудет. С этими мыслями Кэйа старался не думать над этим, не обращать внимание на странные выходки и в целом вести себя, как обычно.

Напрочь забывая тот забавный факт, что если Учиха влюбился (и не важно, в каком возрасте), то это, ну, навсегда.

Учихи любили ярко, отдаваясь целиком и полностью, и пылали этой любовью до самого конца, даже если их любовь умерла или же не ответила им взаимностью.

И Кэйа, отчего-то, забыл об этом. Даже не то что забыл, он не считал это правдой, оттого и упустил из внимания.

Это, определенно, было его ошибкой.

Но пока что он об этом не догадывался и искренне верил, что Шисуи этот период перерастет и все будет снова, как прежде.

Кэйа правда предпочитал не думать над этим. Это казалось смехотворно — он нянчился с Шисуи с самого его рождения, Архонты, он старше его в два раза. Кэйа не хотел ощущать себя педофилом, спасибо. Тем более, что Шисуи был для него, как младший братишка или племянник.

Так что, спасибо огромное, но Кэйа не хотел думать над этим. Подростки, в конце-то концов, это было заложено в них — поверхностно влюбляться и жить в розовых мечтах. Через это проходит каждый. Даже шиноби.

Кэйа и сам через подобное проходил — засматривался на Дилюка (и тот отвечал тем же), помнится, из искреннего интереса они однажды даже поцеловались и…

И не только, но вот об этом уж точно вспоминать не стоит.

Кэйа вздыхает, чуть прикрывает глаза и морщится. А после косится на идущего рядом Шисуи. Тот заметно вытянулся за все то время, что они путешествовали. Ему скоро исполнится пятнадцать, а в росте он почти догнал Кэйю. И, скорее всего, даже перегонит. На пару-тройку сантиметров (а то и все десять), но все же.

Кэйа отводит взгляд и подавляет желание вздохнуть.

И кого я вырастил, думает он несколько обреченно, потому что стоит признаться хотя бы самому себе — не думать о Шисуи просто невозможно. Потому что гаденыш в последнее время прекратил трястись и смущаться (он по прежнему это делал, конечно, однако…), он начал вытворять всякое…

Всякое.

Совсем недавно, к примеру, когда они остановились в одной неприметной деревушке, в которой, на удивление, оказались горячие источники, Шисуи просто…

Кэйа вздохнул.

Тогда Кэйа хотел расслабиться — он сидел в воде, полностью расслабленный и разгоряченный, когда мелкий (уже не настолько мелкий, чтобы звать его мелким, на самом деле) засранец подошел со спины, наклонился, и произнес тихо на ухо:

— Кэйа-сан, вам принести саке?

Плечи Кэйи тогда покрылись мурашками. Но он не подал виду, лишь отрицательно качнул головой, решая, что с алкоголем все будет только хуже. Как бы Кэйа ни старался вести себя с Шисуи, как обычно, это не выходило. Право слово, он опасался пить в компании паршивца.

И здраво опасался, между прочим. Алкоголь, все таки, штука непредсказуемая.

И рисковать Кэйа не хотел. Особенно тогда, когда Шисуи внезапно перешел к более… активным действиям. Они несли в себе двойные намеки, однако сделать замечание за них было невозможно — уж слишком расплывчатыми эти намеки были.

Вырастил на свою голову, ворчливо подумал Кэйа вновь, перехватывая сидящего на спине Дейдару поудобнее.

У него были подозрения, что Шисуи ревновал к Дейдаре. Вот ему и снесло крышу, слегка.

Кэйа вздохнул.

Дейдара же… был словно шуткой судьбы. Таким жирным упоминанием прошлого. Настолько жирным, насколько это вообще можно было придумать.

Мелкий блондин-подрыватель. Никого не напоминает, м?

Когда Кэйа впервые увидел Дейдару, у него, кажется, сердце немного разорвало. Он сразу вспомнил о Кли, этой непоседливой, но нежно-любимой им девчушке, а когда он узнал отношение деревенских к мальчишке, то…

Это было выше его сил.

Он просто не мог не.

Поэтому решение взять его с собой было принято практически моментально. И очень, очень спонтанно.

Порой Кэйа напрягался с того, как же сильно он цепляется за любое напоминание о своей прошлой жизни. Возможно, он все-таки никогда не сможет оправиться от этого.

Кэйа вздыхает в очередной раз.

После долгого путешествия они решили вернуться в Коноху.

Сказать по правде, возвращаться Кэйе совсем не хотелось (Кэйа не хотел встречаться с Обито, боялся разговора с ним), однако он понимал, что нельзя было долго убегать. Что поделать, к сожалению чувство долга в нем было слишком велико.

Пришлось, конечно, провести разговор с Дейдарой на тему того, что они направляются в Коноху (откуда сами в общем-то родом), рассказать ему правду (кем на самом деле являются), и… Ребенок, на удивление, воспринял это спокойно.

Хотя, не удивительно, за это время он уже успел привязаться к ним, так что раскрытие правды не было для него чем-то шокирующим до истерики. Дейдара бы вряд ли покинул их, даже будь они какими-то чудовищами.

Потому что ребенок, никогда толком не знавший нежности и заботы, привязался к ним слишком сильно и быстро, просто по той причине, что Кэйа умел быть нежным и заботливым.

На мгновение Кэйа замер.

О, Архонты.

Минато-сенсей точно будет подшучивать над ним за то, что он после долгого путешествия притащил с собой очередного ребенка, который был полностью и абсолютно очарован Кэйей.

Черт.

- -

Кушина понимает сразу, что с Менмой что-то не так. Еще тогда, когда он появился на свет, она поняла это. И если сначала она переживала, что это из-за темной половины Девятихвостого, запечатанного в нем, то потом она поняла, что это вовсе не так.

Причина была в другом.

Причина была в самом Менме. С ним самим было что-то не так, и Девятихвостый к этому, увы, не был причастен. Увы — потому что так было бы легче. Так хотя бы был ясен источник проблемы, однако его не было.

Может источник и был, ладно, но Кушина не могла разгадать эту загадку, как бы ни хотела.

Взгляд Менмы ее пугал. Совершенно мертвый, стеклянный, пустой. Темно-синяя радужка, без каких-либо бликов, напоминала собой бездну. Глубокую и темную.

Кушина не хотела думать, что знает этот взгляд.

Но она думала.

Потому что знала.

Похожий взгляд был у Какаши, но к тому времени, когда они познакомились, Какаши прошел через множество ужасов, так что причина подобного взгляда была ясна. Но как объяснить подобный феномен у младенца? Кушина не знала.

Совсем.

Еще больше ее пугало осознание, что Менма слишком умен. И будто бы с самого рождения уже осознавал себя. Он не плакал, лишь бурчал и мычал что-то себе под нос, временами кричал, когда ему что-то требовалось, но не плакал.

Никогда.

И контраст этот был особенно ярким, потому что у Менмы был близнец. Наруто совершенно отличался от брата, они были словно луна и солнце — невозможно разные, но в тоже время похожие.

Порой Кушине казалось, что Наруто забрал себе весь тот позитив, который только мог быть, еще у нее в утробе. Не оставив ничего брату.

Но со временем Кушина поняла, что все не так уж и плохо.

Менма… был заботливым старшим братом. Это проявлялось в нем даже в годовалом возрасте, отчего Кушина несколько ломалась, но старалась не обращать на это внимание.

Менма был драчливым ребенком. Он обожал ввязываться в драки, ища противника себе по силам. Он не дрался с одногодками.

Он дрался с детьми постарше.

“Маленький демон”, — шептались люди, но замолкали, стоило лишь увидеть Менму. Ему только шесть, а он уже заработал репутацию демона. И, кажется, останавливаться на этом не собирался.

Наруто же, в противовес брату, был едва ли не солнышком. Он плохо дрался, однако был невероятно добрым и веселым ребенком. Горожане его просто обожали, зато Менму они отчетливо недолюбливали (и Кушина, к сожалению, ничего поделать с этим не могла, потому что Менма будто бы наслаждался ненавистью в свой адрес).

Во время драк Менма улыбался. Кушине это рассказал Наруто, тот видел все своими глазами. Менма защищал его, конечно, но от этого его действия не переставали быть пугающими.

Ее ребенок был помешан на драках.

Он наслаждался битвами.

Кушина знала, что он станет великолепным шиноби. Безрассудным и ужасающе-сильным, но пока он был лишь малышом (который уже спокойно избивал генинов и учеников академии выпускных классов).

А потом, однажды Кушина слышит то, от чего замирает.

— Бездна, — слышит она шепот в исполнении Менмы и видит, как тот глаза закатывает. Язык казался незнакомым, и Кушина уверяла себя, что ничего похожего она не слышала.

Но это было не так.

Она слышала.

Похожий набор букв, но в исполнении Какаши, однако… Как Менма мог узнать что-то подобное? Он никогда не виделся с Какаши, так в чем же дело?..

Кушина не могла понять. И не была уверена, что хотела. Но факт оставался фактом — между Какаши и Менмой явно было слишком много общего, как бы парадоксально это ни звучало. И чем больше странностей замечала Кушина, тем скорее она желала, чтобы Какаши вернулся.

Ей было интересно, что произойдет, когда они встретятся. И, что более важно, она соскучилась по Какаши. Ей было жаль ребенка, чья судьба обернулась так… неудачно.

Она спрашивала Минато, но тот беспомощно пожимал плечами — он и сам не знал, когда Какаши и Шисуи вернуться, а дергать их просто не было смысла. Все-таки наконец настало мирное время, да.

О своих наблюдениях же Кушина ничего Минато не говорила. Вполне возможно, что он и сам что-то замечал, но это вряд ли.

Кушина думала рассказать все, когда вернется Какаши. Она хотела увидеть, как он и Менма встретятся. Что может случится?

Она вздыхает и устало трет глаза.

А Менма, тем временем, все-таки нарывается на сильного противника.

Это происходит вечером. В тот день Менма и Наруто ушли гулять, однако во время прогулки разделились, что не было редкостью. Они, конечно, часто гуляли вместе, но не были зависимы друг от друга, чему Кушина была рада.

Наруто вернулся домой гораздо раньше брата.

А Менма не возвращался долго.

И когда солнце уже начало садиться, Кушина поняла, что больше ждать не может — ее переживание было слишком огромным, чтобы оставаться сидеть на месте, так что она вознамерилась было отправиться на поиски Менмы, да только…

Да только прямо в этот момент, когда она уже вышла в коридор, в дверь постучали.

Кушина замерла на пару мгновений, а после все же открыла дверь и…

И замерла повторно, никак не ожидая узреть подобную картину на пороге дома.

— Здравствуйте, Кушина-сан, — вежливо здоровается с ней Итачи и Кушина кивает на автомате, рассматривая своего ребенка. Менма сидел на спине Итачи, положив подбородок ему на плечо. Он был побит и явно не раз повален на землю, однако улыбка… Кушина, наверное, впервые видела у него такую улыбку.

Невероятно широкая и яркая, довольство так и лучилось от нее.

— Ма, Итачи такой крутой! — Воскликнул он и на миг Кушине даже показалось, что глаза Менмы горели восхищением и азартом. Всего на миг, потому что потом она вновь смотрела в глаза бездне. — Он меня победил на раз-два, представляешь? Итачи, товарищ, нам нужно сражаться почаще!

Итачи смотрит на Кушину настолько устало и виновато одновременно, что это не может не вызвать у нее улыбку.

Она фыркает в кулак, прикрываясь кашлем.

— Прости, Итачи-кун, Менма достаточно… активный ребенок.

— Да, — говорит Итачи с непередаваемым выражением лица. — Я заметил.

Кушина все-таки смеется.

Интересно, стоит ли говорить Учихе, что Менма от него уже не отлипнет?

Хотя, глядя на его удрученно-смирившийся вид…

Кажется, помощь Кушины тут не требуется.

Итачи и сам уже во всем догадался.