— Так это вы сделали.
От низкого голоса ощутимо веет чем-то угрожающим, и Тсуна почти давится воздухом от тихонько звякнувшей интуиции — не то тревожно, не то радостно, и едва не запутывается в собственных ногах, беззвучно вздыхая, кидая благодарный взгляд на Такеши, ухватившего его за локоть.
Такеши чуть мотает головой и сжимает губы, с которых в мгновение ока исчезла привычная беззаботная улыбка, а взгляд, несмотря на всю безмятежность, ощутимо потяжелел, приобретая кинжальный блеск.
Тсуна чуть щурится, поднимая глаза на высокий забор и пытаясь сквозь свет фонаря рассмотреть громоздкую фигуру. Он замечает какие-то странные не то рукояти, не то палки по бокам мужчины и торчащие, будто его молния ударила, волосы.
Интуиция снова звякает, и перед глазами предстает смазанная фотография мужчины со зверским выражением лица, а в мыслях голосом Реборна звучит: «Леви-а-Тан… Один из самых преданных подчиненных своего босса и наиболее беспощадный из них, сражается с помощью пламени и восьми мечеобразных клинков-зонтиков…»
Он тихо сглатывает от ужаса и мелко вздрагивает, когда к его ноге прижимается дрожащий Ламбо. Тсуна не видит, но ощущает, как тяжелый и пристальный взгляд падает на них.
И в следующее мгновение раздается презрительное:
— Так это он мой противник?.. ребенок?..
Ламбо издает едва слышный нечленораздельный звук, практически повисая на его штанине, и ребята неосознанно выдвигаются вперед, загораживая его и Тсуну.
Стоящий рядом Реборн издает еле слышный хмык, бросая на них одобрительный взгляд и продолжая молчать, только щуря глаза и чуть сдвигая федору.
Рука Леви тянется к одной из ручек, однако вытащить оружие он не успевает: раздается негромкий окрик на итальянском и тот, досадливо цокнув, убрал руку.
Что-то внутри выдыхает облегченно, а потом резко собирается и гудит напряженно, а интуиция издает полузадушенное звяканье и — вдруг! — мурчит почти как кошка. У Тсуны в груди сердце бьется напряженно, ладони потеют и он как можно незаметнее вытирает их о свои джинсы, щурится подслеповато, мелко сглатывая и рассматривая, разглядывая, вглядываясь, как за спиной этого здоровяка будто из теней появляются люди. Ища что-то… кого-то.
Он пробегает глазами по этим теням, почти не останавливаясь, так, фиксируя каким-то отдаленным кусочком своего мозга: скалящего, почти до болезненности худого парня с длинной челкой в — это женская диадема, да, это точно женская диадема! — диадеме; лениво крутящего в руках то ли странную вилку, то ли трезубец и разглядывающего их с каким-то алчным интересом парнишку с такой же странной, как и его вилка, прической; маленького коротышкуаркобалено тут может и сняли проклятье, однако «побочка» осталась, т.е. они по своему желанию могут принимать форму младенцев просто потому что, да в плащике и с жабой на плече, что что-то бормотал и всем своим видом выказывал неодобрение; притихшего Леви, уже знакомого мечника Скуало, источающего силу и агрессию высокого мужчину с жуткими шрамами и кучей каких-то не то фенечек в волосах, не то просто бусин с хвостом енота…
А потом находит.
Тсуна почти захлебывается восторгом и одновременно каким-то ужасом, страхом, желанием спрятаться и решительно выйти вперед, привлечь внимание, заслужить взгляд полный тепла, который смутно мелькает и пропадает в голове…
Кирино — его брат, его старший брат, он все никак не может распробовать эти слова, повторяя их про себя снова и снова, уже не просто думая, что там где-то есть его старший брат, которого предал то-сан, а вот он, перед глазами, невысокий, хрупкий и смертельно опасный, — Савада стоял немного в стороне, совсем на них не смотрел и представлял собой холодную невозмутимость. Ни азарта, ни злости, ни досады или интереса… скука.
И какая-то глубокая задумчивость, будто мыслями он совершенно в другом месте.
«Он хоть помнит, что у него есть брат… есть я?», — с каким-то истеричным, полным горечи и разочарования, смехом думает Тсуна и чувствует, как его глазам становится слишком горячо, а ему самому душно и тошно.
— Вро-о-ой! — громко рявкает мечник, заставляя Тсунаеши вздрогнуть. Своим криком Скуало мастерски перевел все внимание на себя. — Как вы посмели обмануть меня, куски мусора?! — спросил он с яростным оскалом на лице, и Тсуна сглотнул. Лезвие меча зловеще поблескивало на его руке.
Саваде все меньше и меньше нравилось происходящее. Он кидает почти-умоляющий взгляд в сторону брата, но тот на него даже не смотрит. Тсунаеши сглатывает горький ком в горле, утешая себя тем, потому что, ну действительно, Кирино имел полное право игнорировать его. Особенно учитывая тот факт, что семья его фактически бросила.
Может это и не было лично его, Тсунаеши, поступком, может он в этом и не виноват, но это все равно заставляло чувствовать себя паршиво и виновато.
Брат (имеет ли он право вообще так звать его?) от крика Скуало даже не вздрогнул. Не то что не вздрогнул, он даже внимание не обратил — как стоял, пустым взглядом разглядывая крыши ближайших домов, так и продолжил стоять.
— Кто из вас владеет Дождем, сопляки? — спрашивает он, на что Такеши, даже без доли колебаний, выступает вперед.
— Я, — говорит он, и Тсунаеши восхищается смелостью Ямамото. Он видит, как слегка подрагивают пальцы друга, то ли от напряжения, то ли от легкого отголоска страха, но все равно не может не уважать его.
И на этом моменте Тсуна замечает, как Кирино отмирает, переводя чуть заинтересованный взгляд на Такеши.
У Кирино глаза — совершенно пустые, будто кукольные.
И когда на миг, всего на пару секунд их взгляды пересекаются, Тсунаеши вздрагивает, тут же проклиная себя за это.
Если он будет так открыто показывать страх перед братом, то это точно не поможет ему наладить с ним контакт, совершенно точно нет.
— Ха, так это ты, — продолжает скалиться Скуало. — Три секунды. Я разрублю тебя за три се…
И он осекается, прерываемый песней.
Take off your clothes,Разденься, потуши свет, не стесняйся. Всё хорошо, всё в порядке. Раздень меня. О, спасибо, Боже! Не задавай вопросов. Всё хорошо, всё в порядке.
Blow out the fire.
Don't be so shy.
You're alright
You're alright.
Take off my clothes.
Oh bless me father!
Don't ask me why.
You're alright
You're alright.
Тсуна медленно моргает, ощущая, как краснеют кончики ушей. Может, поначалу он и не особо понимал английский, но с появлением в его жизни Реборна, у Савады попросту не осталось выбора.
Так что пусть и не все, но основную часть песни он прекрасно уловил.
И не он один, если судить по непонимающе-смущенным взглядам ребят. Тсунаеши едва ли не физически ощутил, как атмосфера стала менее напряженной, аж дышать легче стало.
Он украдкой глянул на варийцев. Те тоже имели вид несколько… непонимающий. Только мужчина со шрамами как-то обреченно прикрыл глаза.
Тсунаеши перевел взгляд на Кирино, и, видит Ками, едва не подавился воздухом.
Брат держал в руках телефон с самым что ни на есть задумчивым выражением лица.
О, черт возьми. Неужели источник песни — телефон его брата?
— Простите, босс, капитан, нужно ответить, — впервые заговорил Кирино, однако сожаления в его голосе было ни на йоту.
Скуало, мигом потерявший весь свой запал, раздраженно потер переносицу и махнул рукой, мол, делай, что хочешь. Босс же (как думает Тсунаеши, как раз этот мужчина с жуткими шрамами), попросту делал вид, что не замечает столь странной ситуации.
Кирино, даже не отходя подальше (он, в принципе, и так стоял чуть отдаленно), ответил на звонок:
— В чем дело? — если бы Тсунаеши шел, он бы споткнулся. Потому что голос Кирино едва уловимо (только если прислушиваться к интонации), стал мягче. — Нет, еще занят, — проговорил Кирино неизвестному человеку. Этот диалог выглядел даже забавно, поскольку большую часть разговора Кирино больше вздыхал и что-то мычал, говорил изредка, но довольно… мягко.
И это совершенно не вязалось с тем, каким Тсунаеши видел его каких-то пару минут назад.
Сделав глубокий вздох и пытаясь хоть как-то собраться — в самом-то деле, он наверняка выглядел жалко и потерянно, как какая-нибудь бродяжка, он непроизвольно кидает взгляд на ребят и едва давит желание страдальчески застонать.
Отмерший Ламбо с увлеченностью грыз конфеты, нагло вытащенные из его карманов, Гокудера отчаянно косил глазами в сторону Кирино, то зеленел, то бледнел, то почти закатывал глаза, покачиваясь, и находился в своем уме явно каким-то нечеловеческим усилием. И этому никак не способствовали Такеши с Рёхеем, что весело переглядывались, также косились на Кирино и что-то тихо тому нашептывали, заставляя менять цвет лица и размер глаз с поразительной скоростью. А Реборн… он веселился.
Нет, конечно, он стоял спокойно и невозмутимо, но Тсуна достаточно успел изучить своего репетитора, чтобы чувствовать каким-то седьмым чувством — этому дьявольскому созданию было очень и очень весело. Он, в общем-то, и не особо этого скрывал. Глазами только так и блестел.
Тсуне хотелось приложить ладонь к лицу все сильнее, и он давит это желание невыносимыми усилиями.
Судя по застывшему выражению обреченности на лице босса варийцев, тот испытывал нечто похожее. Савада мимолетно проходится взглядом по варийцам и давит тяжелый вздох.
Кирино все также негромко разговаривал, совершенно не испытывая каких-либо неудобств, а все остальные также вежливо не перебивали его и дожидались, когда он закончит.
Что босс Варии, что капитан не шевелились и выразительно молчали, единодушно и как-то удивительно синхронизировано выражая крайнюю степень разочарования этим миром и одновременно смирения. Леви сверлил их компанию недружелюбным взглядом, коротышка выказывал еще большее неодобрение… с лица скалящегося парня ухмылка незаметно стекла, уступив место молчаливому негодованию, с какой-то нездоровой увлеченностью он подкидывал и ловил что-то похожее на нож, а тот странный парень с застывшей улыбкой и чем-то нехорошим в глазах крутил в руках свою вилку.
Интуиция тревожно зазвенела, и он снова посмотрел на старшего брата.
У него появилось странное предчувствие… будто тот что-то натворил и только что спалился в этом. Неосознанно он ему сочувствовал и почти… жалел?
В тот момент, когда Кирино закончил, Тсуна с облегчением выдыхает и тут же давится своим вздохом.
Он не ожидал… такого, правда.
Стоило Кирино договорить, как что-то мягкое в его мимике и чертах абсолютно испарилось, а жутковатая аура вернулась так, будто всегда там и была. Только вот все то гнетущее и подавляющее впечатление, что успели произвести другие варийцы… ну, оно явственно подпортилось. Тсуна даже не представляет, как теперь вести себя, в голове сами собой предстают ошарашенно-недоумевающие лица варийцев и в груди нервный смех застревает.
Его брат успел бросить еще один извиняющийся взгляд в сторону босса прежде, чем тот глубоко вздохнул, прикрыл на миг глаза, будто от невыносимой головной боли… и вдруг:
— Савада… Тсунаеши.
Тсуна непроизвольно втянул голову в плечи и почти икнул от ужаса, неосознанно скосив перепуганный взгляд на невозмутимого Кирино. Тот даже не моргнул, и он внезапно и совершенно иррационально проникается к нему искренним уважением и… восхищением, да.
Голос варийского босса был спокоен, вот только в нем так и звучало нечто похожее на обещание смерти.
Долгой и мучительной смерти.
Кажется, их всех обдает этой волной ужаса, страха и в его голове сами собой возникают картины этой самой смерти, лужи крови, треск костей, рев пламени… он каким-то невероятным усилием смаргивает эти картины, но голос у него, кажется, пропал с концами.
Тсуна все-таки дергается, когда слышит позади полный восхищения голос Такеши:
— Даже двигаться не могу!..
Ему хочется жалобно захныкать и он даже мысленно это проворачивает, потому что временами его друзья ужасно его пугали. Восхищаться этим?..
…иногда, он с обреченностью думал, что Реборн нисколько не шутил насчет Такеши и его инстинктов убийцы. Потому что в ту же Варию он бы точно вписался. Тсуна был в этом уверен. Категорично и безоговорочно да.
Его мысли и глухое желание сдохнуть от этого дурдома где-нибудь вот прямо сейчас прерывает смутно знакомый голос:
— Достаточно, — и Тсуна давится воздухом повторно, краем глаза улавливая, как ощетиниваются и напрягаются варийцы.
Это был его… их отец.
Тсуна не выдерживает, осторожно косится в сторону Кирино. Тот стоит все также непоколебимо, однако его выдает взгляд.
Кирино стоит, чуть прищурившись, буравя Емицу взглядом и это выглядит жутко.
Тсуне почти жаль отца. Но почти не считается, так что…
— С этого момента я беру на себя ответственность за происходящее, — пафосно, не иначе, говорит он, и Тсуна угрюмо думает, мол: «Лучше бы взял на себя ответственность за то, что фактически бросил свою семью».
— Емицу, — с непонятной интонацией (но явно враждебной) произносит Занзас. Тсуна отстраненно думает, что его биологического отца вполне могут испепелить прямо сейчас, в мгновение ока.
— Ты… ты что здесь забыл?! — не остался в стороне Скуало.
Кирино же продолжал молча буравить взглядом биологического отца.
— Занзас, — вновь начал говорить Емицу, и Тсуна заметил, как тот покосился сначала на него, а после на Кирино. — Один из твоих подчиненных хотел поднять меч на меня, внешнего советника?
О, Ками, он что, пытается произвести на них впечатление? Серьезно?
Тсуна едва сдержался, чтобы не скривиться, а потом услышал тихий голос коротышки в капюшоне:
— Успокойся, если нельзя меч, это не значит, что можно песок, — бормочет он, и Тсуна замечает, как несколько раздосадовано (?) отводит взгляд Кирино.
Мозг благодушно напоминает, чем конкретно знаменит его брат в мафиозных кругах и эта фраза перестает быть странным набором слов.
Краем глаза Тсунаеши замечает, как и без того бледный Хаято бледнеет еще сильнее, поскольку он, видимо, тоже услышал столь любопытную речь.
Емицу неловко прокашливается, отводит взгляд от Кирино и, Ками-сама, это выглядит так жалко, что Тсуна просто хочет уйти и не вспоминать эту сцену, ощущая дичайший испанский стыд.
А потом до Тсуны доходит.
О, Внешний Советник? Человек с достаточной властью, который мог бы не кидать своего ребенка и придумать иной выход?
Если сначала Тсуна думал, что еще ниже его мнение об этом человеке упасть не может, то сейчас он понимает, что глубоко ошибался. Может, еще как может.
— Не вмешивайся, Емицу, — едва ли не рычит Скуало. — Ты слабак, который не может ничего, кроме как убегать!
На этих словах Тсуна ловит себя на желании кивнуть, однако сдерживается, посчитав, что подобное будет смотреться ну уж совсем странно. Однако это не значит, что Тсуна не согласен со словами Скуало, о нет.
— Я не убегал, — отвечает отец, — Я ждал ответа от Девятого.
На последних его словах Тсуна краем глаза замечает, как уголки губ Кирино слегка подрагивают, будто в насмешке.
Интуиция довольно мурлычет, подсказывая, что брат подложил их отцу просто невероятных масштабов свинью.
Тсунаеши кое-как давит в себе желание улыбнуться.
Все дальнейшее напоминает какое-то не смешное представление.
Тсуна слушает пояснения Реборна, слушает странное письмо-приказ Девятого и, как итог, несогласие Емицу с этим решением.
— Я не намерен терпеть ссору между членами своей семьи, — говорит отец, и от него это звучит довольно иронично (Тсуна, наверное, никогда не простит его). — Именно поэтому мы начнем традиционную битву Вонголы между двумя представителями, один на один, — наконец, закончил он свою речь, и все, что хотелось Тсуне, это заползти под одеяло подальше от всего этого кошмара.
Спасибо, любящий отец. Помог так помог, нечего сказать.
И тут, в образовавшейся тишине, внезапно раздался глухой стук.
Хаято все-таки упал в обморок.