Кэйе восемнадцать, когда под его ногами открываются врата в Ад и все превращается в черте что. Кэйе восемнадцать, а Дилюку вот только что восемнадцать исполнилось и Кэйа с уверенностью может сказать, что того, что было между ними раньше, больше не будет. 

Крепус умер и Кэйа не знает, что делать. Вина душит его, вина за то, что он радуется его смерти, потому что наконец ощущает хотя бы подобие свободы, Кэйе плохо, он ощущает этот отвратительный коктейль из вины, горя по приемному отцу (Крепус был прекрасным человеком, Архонты, Кэйе так жаль) и чувства свободы. 

Это не было хорошим вариантом — рассказать все Дилюку, совершенно точно нет, но Кэйа ощущал себя так потерянно, он не понимал, что делать, и сны, которые одолевали его в последнее время, не делали картину лучше. К ним можно было привыкнуть, к этим снам. Можно было привыкнуть к человеку, которого он пускай и не помнил, но считал его самым прекрасным на свете (красные крылья и птичьи глаза, Кэйе достаточно лишь прикрыть веки, чтобы увидеть это); можно было привыкнуть к иррациональному страху перед огнем (в походах Кэйа всегда старался держаться как можно дальше от пламени), но огня Дилюка он не боялся, вовсе нет.

Кэйа был холодным, отчего-то, и Дилюк — будто само воплощение пламени, всегда находился рядом чтобы окутать его теплом, но сейчас Дилюку самому требовалась поддержка, а не то, что Кэйа ему сказал. 

Не нужно было делать этого.

Жаль, что Кэйа понял это только сейчас — Дилюк воспринял его слова в штыки; Дилюк, с которым он вместе сражался бок о бок, набросился на него с мечом; Дилюк, который знал, как сильно Кэйа боялся огня, обратил свое пламя против него.  

Последнее, что увидел Кэйа — это ужас и осознание в глазах Дилюка, когда огненный феникс стремительно приближался к оцепеневшему от страха Кэйе. 

И в этот момент внутри Кэйи что-то хрустнуло. 

А вместе с хрустом комната покрывается льдом, огненный феникс успел задеть его совсем немного — глаз пылал так знакомо, но это был всего лишь глаз, не все тело, с этим можно было работать. 

Комната погружается в тишину. Слышно было лишь сбитое дыхание Дилюка, а потом…

А потом Кэйа тихо фыркает, после чего хохочет в голос, не обращая абсолютно никакого внимания на взгляд Дилюка (там читается что-то испуганное, Дилюк выглядит так, будто разбудил дьявола, и, что ж, отчасти это так и было). 

Кэйа смеется, не может перестать смеяться, внутри у него все горит, Кэйа будто бы задыхается от всего и сразу, от этой ситуации, от всего этого шквала воспоминаний. 

Кэйа-Даби задушенно смеется. 

Пора привыкнуть, что с семьей ему никогда не везет. 

Даже в следующей жизни. 

— Убирайся отсюда, — как сквозь толщу воды слышит он шипение Дилюка, — и не смей возвращаться. Никогда. 

Даби лениво поднимает на него взгляд и криво ухмыляется, как когда-то давно, в другой жизни. На этом лице подобная ухмылка непривычна совершенно — даже Дилюк отшатывается и Даби едва не фыркает от этого снова, но он сдерживается. 

Вместо этого он медленно поднимается, показательно выпрямив спину и хрустнув позвонками. Дважды ему повторять было не нужно, он всегда понимал все с первого раза, даже если и прикидывался бараном, стоя на своем. 

Но в данной ситуации ему хотелось уйти как можно скорее.

Нужно было все обдумать, осознать, а еще Даби едва ли не физически ощущал ком в горле — он прожил восемнадцать лет как Кэйа и было бы странно, если бы это никак на нем не отразилось.

По крайней мере сейчас все встало на свои места. Все эти сны-воспоминания. Кейго. 

Даби подхватывает крио глаз бога играючи, подбрасывая его с таким видом, словно ему не больно, словно это не у него тут ожог на глазу. Он разворачивается, стараясь не смотреть на Дилюка. 

Смотреть на Дилюка не хотелось. Цвет его волос теперь казался невыносимым — у него и правда такой же оттенок, как у крыльев Ястреба. 

Даби уходит молча, ощущая, как его спину буравит взгляд Дилюка. 

Даби выдыхает. 

Итак… куда бы ему направиться теперь? 

# #

Даби не придумывает ничего лучше, кроме как наведаться к Джинн посреди ночи. Конечно, он мог бы пойти к Лизе, но в этом не было смысла — Джинн, по крайней мере, могла хотя бы немного подлатать его.

— Ох, великий Барбатос, Кэйа, что с тобой случилось?! — восклицает она, стоило лишь двери открыться. От звучания своего-не своего имени Даби дергается, как от пощечины, но после делает вид, что ничего такого не было. Кажется, подобное действие Джинн восприняла по своему и без промедлений завела его домой, захлопнув дверь. 

Даби криво улыбнулся.

— Джинн, не суетись так, все не так уж и пло…

— Только попробуй договорить и я тебя ударю! — рыкнула Джинн и Даби послушно заткнулся. — Кэйа, что произошло? Что с твоим глазом? Как, во имя всего святого…

Она продолжала закидывать его вопросами, параллельно доставая мазь и бинты. Даби с трудом давит улыбку — отчасти Джинн напоминала ему Фуюми, если бы она росла в нормальной семье и ублюдок-отец не давил бы ни на кого. Да, в Фуюми все равно проскальзывало что-то бойкое, но не так сильно. Все они были зажатыми и абсолютно поломанными… 

В этот момент Джинн заметила крио глаз бога — эту забавную и крайне ироничную побрякушку, и сурово поджала губы. 

— Кэйа, — выдохнула она, глядя ему в глаза… в глаз. — Что произошло? 

Даби отвел взгляд и резко вздохнул, стоило Джинн начать обрабатывать место ожога. Отчасти говорить правду не хотелось. Но он знал, что рано или поздно это придется сделать, так что чем быстрее, тем лучше. 

— Дилюк случился, — пробормотал он отстраненно. Отчасти ему было крайне странно осознавать, что все это происходит наяву. Что он умер и теперь живет жизнью абсолютно другого человека, который по какой-то смешной случайности, вспомнил свою прошлую жизнь. 

Может, все дело в проклятье Каэнри’ах? Ах, точно же, его павшая страна, принцем которой он теперь являлся… Нет, к черту это. Его выкинули с великим напутствием, неужели они и правда думали, что это поможет? Нет, может, будь это просто-Кэйа, это и сработало бы, но теперь он вспомнил все. И плясать под чужую дудку Даби не собирался, ему и прошлой жизни хватило. 

— Но как так?.. — Джинн выглядела совершенно ошарашенной. Даби моргнул в замешательстве, силясь вспомнить, о чем речь, а потом произнес, как только уловил нить разговора:

— Не сошлись во мнении, — в целом, это можно было назвать правдой. Конечно, в общих чертах, но рассказывать о своей роли шпиона Даби больше никому не собирался, нет уж. 

Остальное время, пока Джинн обрабатывала ожог и еще несколько других ранений, они молчали. Даби находил ироничным то, что теперь он обладал льдом. Хоть где-то ему повезло. Его прошлое тело было идеально для использования причуды льда, но что-то пошло не так. Что ж, хотя бы теперь все пошло, как надо, пускай и с кое-какими последствиями в виде ссоры с самым близким человеком. 

Даби моргнул.

Ох, нет, Дилюк был самым близким человеком. Теперь уже нет. 

И Даби надеялся, что больше столь близких людей у него не будет — уж слишком больно они жалятся. Хотя, конечно, он не лучше, особенно вспоминая то, как он обошелся с Ястребом… 

Даби резко мотнул головой. 

— Я, наверное, пойду, — тихо произнес он, стоило Джинн закончить. Та нахмурилась. 

— И куда ты пойдешь на ночь глядя, да еще и в таком состоянии? Нет, Кэйа, ты остаешься тут. И остаешься настолько, насколько нужно — неделя, месяц, не важно. Завтра я поговорю с Дилюком. И не вздумай сбежать ночью из этого гребаного дома, не заставляй меня связывать тебя, — протараторила Джинн и Даби… 

Он не мог не фыркнуть от смеха. 

— Джинн, ты великолепна. 

Джинн вздохнула, покачав головой. 

— Рада слышать. Сейчас я постелю тебе, а потом ты ложишься и отдыхаешь. Понял?

Даби кивнул. 

— Понял.

Джинн отвернулась.

Губы Даби, отчего-то, подрагивали (и дело было вовсе не в том, что он пытался сдержать улыбку). 

# #

Уснуть Даби не может, как бы он ни пытался. Это совсем не удивительно — гораздо удивительнее было бы, если бы он заснул. Ему все еще странно было осознавать все это. Сейчас, когда он остался один, когда вокруг было так спокойно, Даби просто не мог не думать.

Что ему делать дальше? 

Кэйа хотел стать капитаном, хотел оставаться рыцарем. Но хочет ли Даби этого сейчас, когда все вспомнил? А хотел бы Кэйа, после того, что произошло с Дилюком? 

Ощущая нарастающее раздражение, Даби вздохнул и перевернулся на другой бок, поморщившись. Синяк на ребрах пускай и был сущей мелочью (особенно вспоминая опыт той жизни, где его тело держалось на честном слове и наркотиках), но ощущения все равно были не из приятных. 

Даби лег на спину, уставившись в потолок. 

Странно было не чувствовать боль по всему телу… То есть, да, он ее ощущал, но это правда было не так плохо. Он не разваливался на части, у него не было угрозы самовоспламениться, больше нет. У него не было семьи, разве что какие-то намеки черт пойми где, Каэнри’ах, чтоб ее; у него больше не было близких людей — все те, кто были в прошлой жизни, остались там (и практически со всеми Даби уничтожил и сжег все, что только можно было собственноручно), а в этой Дилюк, который… которого уже нельзя было считать близким, даже если сердце ныло так болезненно.

Ничего.

Переживет.

С Кейго было больнее. 

Даби прикрывает глаза и видит это — удивление в чужих глазах, паника, а после абсолютное смирение и разочарование. Запаха сгорающих крыльев, паленой плоти — все это окутывает его с головой и Даби не выдерживает, резко открывает глаза и подскакивает, резко принимая сидячее положение. 

Даби медленно выдыхает, стараясь утихомирить бешеное сердцебиение и утыкается в собственные колени. 

Кажется, пускай и ненадолго, но уснуть ему все-таки удалось. 

Он проводит рукой по волосам и морщится с непривычно-привычной длины. Подстричься, что ли?..

Эта мысль заставляет его замереть, а после ухмыльнуться. О, прекрасно. Как брошенная девчонка в приступе истерики, в лучшем духе этих дерьмовых фильмов и сериалов. 

Даби фыркает со смеху, но не отказывается от этой идеи, вставая. Уснуть все равно не получается, так почему нет?

Он идет на кухню, включает свет и ищет ножницы. Даби искренне старался вести себя тихо, чтобы не разбудить Джинн (он даже свет сначала включать не собирался, но вспомнил, что ее комната на втором этаже), однако та все равно проснулась. 

— Что ты делаешь? — спросила она, стоя на пороге и потирая глаза. Судя по виду, она и не спала вовсе, так, дремала, готовая проснуться от любого шороха.

Даби криво улыбнулся. 

— Ножницы ищу.

Джинн посмотрела на него, моргнув.

— Зачем? 

— Ты умеешь стричь? — вопросом на вопрос ответил он, однако не дал сказать Джинн и слова, произнеся: — Хотя, неважно. Подстриги меня. 

Джинн подняла брови. 

— У меня, конечно, есть опыт, но может подождать до завтра? 

— Тем лучше, что опыт есть, — Даби хлопнул в ладоши, изображая радость, — и, нет, завтра не дождусь, хочу сейчас. Или ты хочешь спать? Если да, то иди, не стоит мучать себя. 

Джинн посмотрела на него с таким сомнением во взгляде, что не знай Даби, что он мог сотворить в одиночестве, то точно оскорбился бы. 

— Ну уж нет, одного я тебя не оставлю.

С этими словами она подошла к одному из шкафов, открыла дверцу и достала ножницы.

Даби улыбнулся.

Джинн и правда великолепна.