Дни идут своим чередом, а о том, что Дофламинго сам проявил инициативу и дотронулся до ублюдка-Юты, он вспоминать совершенно точно не хотел. Доффи и сам не понимал, что на него тогда нашло, просто… Какая-то странная, совершенная инородная ревность возникла в нем после слов тетушки.

Мысленно Доффи спотыкается, ловит эту пресловутую мысль и едва ли не скрипит зубами, от желания ее придушить. И самому побиться об стену за такие отвратительные мысли. Дофламинго, черт возьми, не опустится до такого дерьма, как ревновать какого-то жалкого червя (пусть этот червь и спас его жизнь, это был его долг, так что пусть сильно не обольщается, это не повод выделять его среди прочих рабов).

Ублюдок раздражает его, и точка.

У Доффи временами руки чешутся скормить его акулам, но на мелкие кусочки разрезать уже не хочется (и последнюю часть своих хотелок Дофламинго стоически игнорирует, стараясь не придавать ей значения).

Доффи не знает, в чем проблема, но предполагает, что все дело в том, что Юта его спас. И в целом относился как-то… по-особенному, отчего его детская натура не могла не стать более доброжелательной по отношению к нему.

И свою детскую натуру, именно по этой причине, хотелось растоптать, а после похоронить заживо. Дофламинго не нравился сам факт того, что его мозг затуманивается каким-то пресловутым детским восприятием, потому что он был выше этого. Это была роль Росинанта — быть милым и глупым, Доффи же был его старшим братом, он обязан был мыслить здраво (раз уж никто помимо него в семье этого делать не мог, даже родители).

Дофламинго был умным ребенком. Умным и злым ребенком, но он все еще оставался ребенком, которого побаивались собственные родители, больше отдавая предпочтение младшему брату. Но Доффи не завидовал, нет. Он любил Роси, любил родителей, ему просто было немного обидно, что все обернулось так.

Что родители его боялись.

Не то чтобы они его игнорировали, просто… это было заметно. То, как отец отводит взгляд, то, как порой мать пытается его выпроводить или отвлечь на что-то.

Дофламинго был злым ребенком с ужасными глазами. То, что глаза у него ужасные, Доффи знал — отец и мать всегда напрягались при виде его глаз, а младший брат, когда только-только родился, завидев его глаза, стал плакать, не переставая.

Доффи прячет глаза за темными очками, чтобы родители и брат не смотрели на него, как на чудовище.

Поэтому в присутствии других людей (семья это или многочисленные слуги), Дофламинго очки не снимает, потому что не хочет. Это что-то его, сугубо личное, маленькая тайна, которой он не хочет и не собирается делиться ни с кем.

Возвращаясь к теме, для Доффи было странно самому прикоснуться к Юте, пускай даже схватить его за рукав формы, а не за руку. Это было странно.

Очень, очень странно, и эта пресловутая странность Дофламинго не нравилась.

Желание ударить себя по щеке возрастало в геометрической прогрессии. Доффи было противно самому от себя, за тот необдуманный поступок в порыве каких-то детских, совершенно никчемных и жалких эмоций.

Дофламинго отвратительны прикосновения.

Да, он схватил ублюдка за рукав, но этого было вполне достаточно, чтобы картина мира Доффи рухнула.

Дофламинго спокойно мог пережить прикосновения матери, брата и (периодически) тетушки, но всех остальных? Нет. Даже прикосновения отца вызывали отвращение, поэтому Дофламинго всегда носил перчатки.

Да, в тот день, когда он схватил Юту за рукав, Доффи был в перчатках.

Но если бы не был?

Что вообще у него было в голове на тот момент? Он вообще думал?

Дофламинго морщится, по нос опускается в воду.

После того раза, первого и последнего, когда ублюдок-охранник пытался его помыть (и когда Доффи устроил ему ужасающую истерику, чтобы он даже не смел больше заходить с ним в ванную), Доффи принимал ванну один.

Ему были отвратительны прикосновения.

Поэтому в свои пять лет Дофламинго был способен мыться сам, прогоняя слуг вон. Единственный раз его умудрился помыть только Юта, и то, потому что Доффи тогда был ошарашен, но практически сразу он пришел в себя и устроил скандал, после которого ублюдок больше не смел лезть к нему.

Доффи раздраженно выдыхает.

Он был слишком зол. На себя, на этого недо-охранника, которого в его жизни стало слишком много (и почему-то у Дофламинго было отвратительное ощущение того, что ублюдок вряд ли уйдет в скором времени), на отца, на тетушку… И вообще на весь мир.

Однако горячая вода, пускай и медленно, но все-таки снимала злость, успокаивала.

Доффи прикрыл глаза, и чуть подумав, все-таки снял очки.

Сейчас он все равно был один, приказав никому не входить, так что можно было немного расслабиться.

Мыться одному было легче хотя бы по той причине, что никто не донимал его по поводу очков. Захотел — не снимал, захотел — снял. В присутствии слуг приходилось мыться в очках, так что не мудрено, что Дофламинго предпочитал мыться один. Еще одна причина, так сказать.

Он прикрыл глаза, полностью расслабляясь в горячей воде.

Сознание, кажется, медленно начало уплывать. Дофламинго определенно засыпал, но ему было все равно — он давно не ощущал себя так хорошо и спокойно. В таком состоянии хотелось провести как можно дольше времени.

Доффи не знал, сколько пролежал так.

Горячая вода будто бы окутала его в эдакий кокон. Уютный и приятный, из которого выбираться совершенно не хотелось и…

И в этот момент Дофламинго внезапно хватают за плечи и он резко распахивает глаза, встречаясь с черными глазами ублюдка, который, кажется, был чем-то шокирован и даже напуган?

Всего на миг выражение лица Юты стало каким-то странным, но после оно стало взволнованным, слишком быстро, чтобы Доффи успел понять, с чем была связана та странная эмоция.

— Мой маленький господин! — Выдохнул он.

— Какого ты… — начал было Дофламинго, но закашлялся.

— Вы не отвечали, мой маленький господин, я переживал и зашел проверить, как вы, — начал пояснять Юта, — не стоит спать в ванной, вы чуть не утонули.

Доффи продолжал кашлять, пытаясь осознать услышанное.

Юта придерживал его, похлопывая по спине.

И тут Дофламинго замер, осознав, в какую ситуацию попал.

Ублюдок касался его. И, более того, он все видел.

Дофламинго был без очков.

Не из-за этого ли у ублюдка появилось то странное выражение лица?

— Не трогай меня! — Практически прорычал Доффи, наконец перестав кашлять. Юта наконец убрал руки. — Пошел прочь! — Злобно воскликнул он, быстро нацепив очки обратно.

Ублюдок, кинув на него какой-то странный взгляд (и Доффи он совершенно не понравился, ему было тошно видеть эту странную и отвратительную то ли нежность, то ли заботу, Дофламинго надеялся, что ему лишь показалось), поднялся.

— Как прикажете, мой маленький господин, — произнес он, и наконец ушел.

Дофламинго выдохнул, задрав голову к потолку.

В голове засело желание отшоркать себя мочалкой и Доффи не стал сопротивляться, принявшись за дело.

Тепло рук ублюдка все еще ощущалось на его коже и это раздражало.

Дофламинго ненавидел прикосновения.

# #

Дофламинго щурит глаза, но за очками этого видно не было, пускай нерадивый преподаватель, похоже, все равно ощутил его взгляд на себе. Это было ожидаемо, на самом деле, мало кто мог спокойно устоять перед тем, как Доффи пилил взглядом.

Не многие могли реагировать спокойно, даже отец мог ежиться.

Конечно, исключения были. Одно конкретное.

Ублюдок-Юта, конечно же, но думать о нем сейчас Доффи не хотел, потому что его голова была забита куда более важными мыслями.

Преподавателей убивать было нельзя, к сожалению. Ученые были слишком ценны, а поскольку для тенерьюбито предоставляли самых лучших… Максимум, что мог сделать Дофламинго — это слегка покалечить, и то после мог получить от отца нудную лекцию о том, что отрывать конечности у ученых плохо.

Дофламинго сдерживается, чтобы не фыркнуть.

Подумаешь, оставил того ученого без рук и ног, пусть скажет спасибо, что хотя бы жив остался.

Он вновь переключает внимание на этого преподавателя.

Доффи был умным ребенком, да только подход к нему должен был быть особый. И, к сожалению, никто из преподавателей понять этого не смог.

Объяснять они, очевидно, не умели, так еще и смели что-то от Доффи требовать, что его жутко раздражало.

Этот преподаватель исключением не был — такой же занудный ученый, совершенно не умеющий объяснять.

И будто в противоположность ему, такому ужасному и плохому, Росинант учителей не доводил и все еще учился у тех, кто были поставлены к нему еще в самый первый раз, в то время как Доффи сменил с десяток учителей. И в целом Роси был куда более послушным и покладистым, учителя, как слышал Дофламинго, были от него в восторге (при этом осторожно поглядывая в сторону Доффи, что ясно давало понять, о чем именно они думали).

Он с Роси учились раздельно. Если сначала планировалось, что учиться они будут вместе, то потом, когда выяснилось, что мало кто из учителей мог найти подход к Доффи (на самом деле еще никто), эту идею пришлось отложить в долгий ящик и, видимо, вытащить ее было не суждено уже никогда.

Доффи раздраженно дергает уголком губ, складывает руки на груди и смотрит на учителя снизу вверх. Порой его раздражала эта разница в росте, отчего в Дофламинго разгоралось желание поскорее вырасти, чтобы смотреть на этих плебеев свысока.

Не то чтобы его это как-то задевало, Доффи не жаловался, конечно же, он вполне себе спокойно жил и с таким ростом, просто иногда…

Иногда это все же раздражало.

Особенно в такие моменты.

— Я оставлю тебя калекой, — спокойно произносит Доффи в абсолютной тишине, отчего недо-учитель вздрагивает, сглатывает и пятится назад, будто бы это поможет ему.

Дофламинго едва сдерживается, чтобы не фыркнуть. И где же тот поучающий тон и взгляд свысока, которые были до этого?

Жалкий червь.

Доффи морщится.

Даже смотреть на это отродье было противно, и почему Дофламинго вообще нужно слушать его? Это никчемное создание вообще не способно ничему научить, о чем Доффи спешит ему сообщить:

— Зачем тебе язык, раз ничего нормально объяснить ты все равно не можешь? — Задает он риторический вопрос. — В таком случае, может, оставить тебя без него, а, червяк?

Ученый тут же падает на колени перед ним, начинает что-то бормотать, в слезах моля о пощаде. Дофламинго все же не сдерживается, фыркает и морщится от отвращения. Столь… жалкое зрелище. Это было забавно, на самом деле, ведь всего каких-то пару секунд назад недо-учитель кичился своими знаниями, пытался сравнивать его с Росинантом и что сейчас?

Ну разве не забавно?

Доффи кривит губы, но сказать ничего не успевает.

— Мой маленький господин, — тихо произносит знакомый голос позади него и Доффи едва не вздрагивает. Ублюдок-Юта подкрался со спины слишком незаметно. Он всегда становился незаметным, когда это не нужно было, ну не ублюдок ли он после этого? — Не думаю, что будет разумно калечить этого человека, ваши родители этого не одобрят. В чем он провинился? Возможно, вполне можно обойтись парой отрезанных пальцев.

Дофламинго дергает уголком губ, косится в сторону ублюдка и молчит какое-то время. Его отношение к Доффи совершенно не изменилось, даже после того, как он увидел его глаза. Ублюдок не дергался, не отводил взгляд, нет. Он был все таким же отвратительным говнюком, который стабильно бесил и раздражал его.

Доффи ведет плечом и все-таки отвечает, находясь (к его собственному удивлению) в достаточно неплохом расположении духа, чтобы снизойти до ответа охраннику.

— Он не умеет объяснять, — ограничивается он этими словами, складывая руки на груди.

Пару секунд ублюдок молчит, явно о чем-то задумавшись, а после выдает то, отчего Дофламинго не в силах не удивиться:

— Тогда, может, я вам все объясню?

Доффи замирает на пару мгновений, думая, что ему послышалось.

— Ты? — Неверяще переспросил он и все-таки повернул голову к Юте. Вновь пришлось смотреть снизу вверх, потому что охранник был слишком высоким (ублюдок буквально являлся одним из самых высоких людей, которых Доффи только видел в своем окружении). — Ты что-то знаешь? Хотя, даже если и знаешь, ничего объяснить не сможешь, — быстро пришел в себя Дофламинго, высокомерно фыркнув. — Этот червь — один из самых умных ученых, и тот ничего не смог сделать.

— Может я смогу, — с какой-то хитринкой произнес ублюдок, заставив Доффи вновь на него посмотреть.

Хотя, Дофламинго слегка поспешил, сказав, что отношение охранника к нему не изменилось. После того, как тот увидел его глаза, странной нежности во взгляде ублюдка стало гораздо, гораздо больше.

И это несколько напрягало, но Дофламинго старался не обращать на подобную деталь внимание (что было достаточно трудно, вообще-то).

— Ну давай, попробуй, — ответил все-таки Дофламинго, совершенно не веря в Юту.

И, как выяснилось позже, зря он в него не поверил.

Потому что к огромному удивлению Доффи, Юта что-то знал. И, что удивило его еще больше, он умел объяснять.

Потому что-то, чего Дофламинго не мог понять месяцы из объяснений разных преподавателей, с объяснений Юты он понял все с первого раза.

Юта просто взял и объяснил все то, чего не мог объяснить ни один ученый. Он сделал это с такой легкостью, будто занимался этим постоянно.

Доффи не хотел думать о нем, не хотел задумываться, но в такие моменты он просто не мог не. Откуда он? Где он жил все это время? Были ли у него какие-то близкие люди и неужели они не скучают по нему? Не переживают?

За все то время, что ублюдок тут находился, Доффи ни разу не видел того, чтобы Юта писал или читал какие-либо письма. Конечно, ублюдок мог быть достаточно скрытным, но что-то Доффи подсказывало, что никаких писем и в помине не было. Только доклады и рапорты, и на этом все.

У Юты, очевидно, никого не было. К этой мысли Доффи приходит с неким удивлением, а после задумывается и понимает, что не может представить себе — какого это, остаться одному. У него были родители (пускай они и были тупицами, но Дофламинго все равно любил их), у него была тетушка Анна (сомнительная личность, но Доффи не мог отрицать, что она была чем-то родным и привычным, пускай ее любовь тискать его за щеки изрядно раздражала) и был Росинант, его очаровательный младший братишка.

А Юта, кажется, один.

И Дофламинго эту мысль прогоняет от себя как можно дальше, потому что ему не должно быть никакого дела до этого ублюдка. К тому же, право слово, это всего лишь догадки. С чего он вообще взял, что у его охранника никого нет? Он просто хорошо скрывается, вот и все.

И, опять же, ему нет до этого дела.

Было бы славно, если бы ублюдку наконец дали задание и он свалил как можно дальше, прекратил мельтешить за спиной Дофламинго, чем изрядно его раздражал.

Через два года Дофламинго пожалеет об этих словах, но то, что должно произойти, произойдет еще нескоро, так что сейчас он не задумывается об этом ни на йоту.

А сейчас Доффи прикрывает глаза, выдыхает, и все-таки признает:

— Будешь учить меня. Эти бездари мне не нужны, — говорит он ублюдку и видит смешинки в его черных-бездонных глазах.

Глаза у Юты были удивительно-глубокими и мрачными. Разглядывая их близко, Дофламинго мог в этом только убедиться, и лучше от этого дело не становилось, особенно по той причине, что глубину глазам также придавали и мешки, темные-темные, будто ублюдок не спал неделями.

— Как прикажете, мой маленький господин, — ровно говорит Юта, но в его голосе Доффи слышатся смешинки, что он стоически игнорирует.

Раз сказано это было без улыбки, то и придираться к подобному было несколько глупо.

— Хватит тратить время попусту, — фыркает Доффи, отмахиваясь от ублюдка. — Учи меня. — А после он переводит взгляд на недо-ученого, который все это время тихо стоял у стены, кажется, пытаясь с ней слиться. — Ты все еще здесь?

— П-простите, я…

— Пошел прочь. Будь благодарен, что я не стал вырывать твой бездарный язык.

Ученый ушел спиной вперед, постоянно кланяясь Доффи.

И только когда тот скрылся за дверью, Дофламинго позволил себе чуть расслабиться.

Глубого в душе он надеялся, что Юта знает многое, тогда ему больше не придется терпеть этих постоянно сменяющих друг друга бездарных преподавателей, которые не были способны объяснить абсолютно ничего.

И, к огромной радости всех (и Дофламинго, и его родителей), эта мысль оправдалась.

Юта действительно знал многое и объяснял так, что Доффи все понимал.