Итак, очевидно, торг уместен не был от слова «совсем». Этого стоило ожидать, в общем-то, но Юта все равно был не то что шокирован, но где-то близко. Во-первых, потому что вообще согласился на это авантюру. Во-вторых, потому что вообще в эту авантюру умудрился влипнуть. Право слово, он просто хотел разобраться со всем этим как можно скорее и вернуться к своему проблемному ребенку, а вместо этого…

А вместо этого ему самому придется заделать ребенка.

От самой этой мысли Юта вздрагивает и медленно выдыхает. Ради всего святого, он не девственник, пару раз в его жизни секс с девушками был (за что спасибо дяде Сатору, если бы не его пинки…), однако было это именно что пару раз. Большую часть своей гребаной жизни Юте просто было, ну, некогда.

Большую часть жизни его преследовала его умершая почти-невеста, остальную часть жизни Юта потратил на проклятья и лютый кошмар, что происходил в мире шаманов, а потом он умер. В этом же мире ему тоже было не до плотских утех. На самом деле даже удивительно, как с таким образом жизни у него вообще было хоть что-то. Аж пару раз.

Воистину, Годжо-сенсей способен творить чудеса.

(Но Юта не учитывал, что большую роль также сыграла его очаровательная мордашка, но мы опустим эту деталь).

Про то, какими правдами и неправдами ему позже пришлось успокаивать Рику-чан, уговаривая ее не уничтожать все вокруг, вообще стоит умалчивать.

Возвращаясь к теме.

Что ж.

Что ж.

Очевидно, иного от дочери большой мамочки ожидать было нельзя — девушка перед ним, пускай и не была лишена какого-то своего очарования, однако все равно внушала. Она была высокой. Выше его как минимум на голову, но отчего-то Юте казалось, что это не предел ее роста, она точно будет расти дальше. У нее была массивная челюсть с острыми зубами (и это чем-то напоминало ему Рику, возможно, по этой причине Юта сразу проникся к ней легкой симпатией), и видно было, что эту часть своего лица она хотела скрыть, но отчего-то не делала это, даже если ей было крайне неуютно.

Ее звали Катакури и Юте ее было искренне жаль.

Их попросту заперли в одной комнате с широкой кроватью, словно каких-то породистых собачек для спаривания, и все. Изначально Юта пытался с ней заговорить, но девушка эта была не из говорливых, кое-как он вытянул из нее хотя бы имя.

Наверное, лучше не стоит тянуть. Сделать все как можно быстрее и не мучать беднягу.

Юта про себя извиняется перед Рикой и делает шаг навстречу.

Рика — его замечательная, милая Рика, бурчит что-то недовольно, сворачивается маленьким комком где-то глубоко внутри него, ясно давая понять, что наблюдать за всем этим непотребством она не собирается. Как и останавливать. Потому что понимает, что это необходимость, без которой их не отпустят.

(Может быть, было бы легче уничтожить здесь все, но этот вариант кажется куда более проблемным, на самом деле).

Юта выдыхает, и тянется к пуговицам.

Он все еще лелеет надежду как можно скорее покинуть этот треклятый остров.

# #

Катакури вела себя странно, но Юта не стал обращать на это внимание, списав все на странность ситуации целиком, и на саму ситуацию в целом. Он бы… Он бы не хотел вспоминать подробности постельной сцены и весь процесс, потому что Катакури…

Юте, возможно, было мерзко от самого себя, потому что у Катакури постельного опыта не имелось. В общем, выходило, что ее мать просто подложила ее Юте в постель из собственной выгоды и от этого к горлу подступала тошнота.

(Юта более чем мог считать себя насильником и от этих мыслей ему становилось только хуже).

(Он боялся подумать, каково сейчас Катакури, но не мог не задумываться об этом).

(Ему так жаль).

Юта никогда не думал, что может попасть в подобную ситуацию. Не думал и не хотел, правда. Он слышал, что среди старых кланов шаманов подобное (то есть браки по расчету, ради выгоды, ради сильного потомства) было в почете, не говоря уже про инцест и прочее… прочее. Дядя Сатору рос в клане Годжо, а клан Годжо святым назвать было попросту невозможно.

Если бы Годжо-сенсей не был бы такой своеобразной личностью, его бы давно заковали по рукам и ногам, заставляя подчиняться чужой воле. Но, к счастью, Годжо-сенсей был Годжо-сенсеем.

Безбожно влюбленным в своего злейшего друга, которого убил собственными руками.

Юта знал об этой истории, с Сугуру Гето он сражался лично, и, можно сказать, отчасти был виновен в его смерти.

И ему не стыдно, он лишь зол и ощущает обиду за дядю Сатору, за то, что Сугуру Гето можно сказать, заставил его убить себя.

Юта выдыхает и морщится.

Он чувствует, как сильно устал морально, и все, чего ему хотелось, это уйти отсюда как можно дальше. Кровожадным человеком Юта не был, однако отчего-то в нем проснулось желание даже устроить бойню.

Рика внутри него согласно зарычала — она в принципе никогда не была против, а уж если даже у Юты возникало подобное желание…

Юта устало проводит ладонью по лицу.

Перед глазами вновь встает образ Катакури — неловкой, слишком высокой, не знающей, куда себя деть. Она пыталась казаться невозмутимой, но у нее определенно не хватало опыта в этой игре, Юта видел ее, как открытую книгу.

И ему было жаль ее.

Настолько, что он всерьез начал задумываться, а может, нужно было просто убить Большую Мамочку? Но это вызвало бы определенный ряд проблем, наверное, еще более неприятные, чем то, чем ему приходилось заниматься сейчас. Даже если это было до ужаса омерзительно.

Они должны были спать вместе каждый день как минимум в течение двух недель. Катакури проверялась каждый день, и у Юты не могло не сложиться впечатления, что Шарлотта Линлин была прямо-таки помешана на этой невероятно сомнительной идее. Это было… Странно.

Конечно, Юта понимал, что достаточно силен (в своем мире по силе он был вторым, сразу после дяди Сатору), и даже практически привык к подобному вниманию, но, ради всего святого, к такому он все равно готов не был.

Однако у него по-прежнему не было особого выбора, так что оставалось лишь мириться с ситуацией и делать (пытаться делать) все в лучшем виде. Они проводят вместе три ночи подряд, в полном молчании, полностью поглощенные своим делом — обоим было выгодно, чтобы все скорее получилось и этот кошмар наконец закончился.

Во время процесса Катакури отводила взгляд, а после, когда все заканчивалось, она отворачивалась от него, а сам Юта сдвигался на самый край кровати. Выходить из комнаты ему было запрещено, а спать на полу не получилось — в первую ночь, когда он собирался сделать это, Катакури схватила его за локоть.

— Останься, — пробормотала она со странной интонацией в голосе, будто пересиливая себя, отчего Юта немало удивился подобному порыву.

— Тебе же неудобно, — ответил он, качнув головой.

— Забудь. Просто спи, — речь у нее рубленная, краткая. Сказав это, она отпустила его локоть и отвернулась, определенно собираясь спать, всем своим видом показывая, что окончательное решение Юта должен принять сам.

Юта поджал губы, но все-таки решил на пол не переезжать, вместо этого улегшись на самом краю кровати. Спал он чутко и в одном положении, жизнь шамана вбила в него это, он мог проснуться от любого шороха, к счастью или к сожалению.

За три дня это был единственный раз, когда Катакури с ним заговорила.

В светлое же время суток Юте заняться особо было нечем, поэтому он блуждал по Пирожному острову, по огромному дому Большой Мамочки (настоящему поместью или дворцу, на самом-то деле), отчетливо ощущая за собой слежку. Впрочем, было бы невероятно странно, не будь этой слежки.

Не то чтобы Юта привык, что за ним следили… Ладно, отчасти это было именно так. В те времена, когда он уже научился замечать за собой слежку, но был недостаточно силен, чтобы избавиться от нее, ему приходилось терпеть и жить с этим. Чертовы старейшины.

Да, Юта уважал старших и всегда уступал старикам или старушкам место в автобусе, помогал им с тяжелыми пакетами и прочее-прочее, однако… Нелюбовь к старейшинам передалась ему от дяди Сатору, не иначе. Может, это и вовсе сыграли гены и кровь, даже если они являлись очень, очень дальними родственниками, кто знает, в какой момент и где это родство могло проявиться.

К концу третьего дня кое-что меняется.

— Сразишься со мной? — Спрашивает с веселым оскалом Перосперо, — все хотел узнать, что собой представляет сам Шинигами.

И поначалу Юта хотел отказаться, однако… Чуть подумав, решил, что это не такая уж и плохая идея. Сбросить пар, так сказать. За ним точно будет наблюдать Большая Мамочка, подобное зрелище она просто не может пропустить, но это не сильно заботило Юту. Увидит или не увидит, все свои козыри он показывать все равно не собирался.

Проклятую энергию он использовать не собирался, разве что по минимуму, основной упор делая на катане (когда-то давно подаренной ему Годжо-сенсеем) и физической силе. Этого было более чем достаточно, чтобы сбросить пар и выразить все свое недовольство сложившейся ситуацией.

Юта улыбается одними лишь глазами и видит, как едва-едва вздрагивает Перосперо.

— Отчего нет? Я был бы благодарен за подобное, Перосперо-сан.

Юта вежлив, но манеру речи, наверное, практически полностью перенял от дяди Сатору, который хамил вежливо и культурно. Конечно, до дяди Сатору Юте было далеко, как по силе и опыту боя, так и по части речи, ведь даже он не мог позволить себе высказываться также прямо, как и Годжо-сенсей.

К счастью или сожалению.

О, если бы он чуть больше был с дядей Сатору, то впитал бы от него гораздо больше, и тогда старейшины бы точно повесились.

От подобных мыслей настроение его заметно улучшилось.

Юта сражается с Перосперо и, что ж, он приятно удивлен. В дозоре хорошего противника ему найти не удалось (старшие по званию не особо горели желанием сражаться с ним, увы), и не то чтобы он был фанатом боев и постоянных драк, просто… Можно сказать, привык к этому.

Он не раз проводил дружеский спарринг с Маки, Инумаки или Пандой, а порой и вообще с Годжо-сенсеем, когда у того было настроение покрасоваться и вытереть его тушкой землю.

Хорошие времена были, определенно.

Краем глаза он замечает, как постепенно стекаются люди, желающие увидеть зрелища, все-таки не часто представитель дозора устраивает спарринг с одним из пиратов Большой Мамочки.

— А ты неплох, — довольно скалится Перосперо, хотя Юта замечает, как тот постепенно начинает сдавать, уставая. У него не хватает опыта, определенно, но еще каких-то пару лет и этот человек будет весьма страшен в битвах.

Хотя, конечно, ему все равно придется изрядно попотеть, чтобы заставить Юту напрячься и раскрыть все свои козыри.

(Юта знает, что если сделает это, то одержит абсолютную победу).

— Взаимно, — отвечает Оккоцу, нисколько не кривя душой. А еще искренне благодарный за возможность выпустить пар, все-таки ему этого действительно не хватало.

Он скучал по своим друзьям, по Годжо-сенсею и по всем-всем, кого оставил там, в другом мире. Юта думает, что будь у него хотя бы крошечный шанс вернуться, он бы без промедлений сделал это, наплевав на абсолютно все и вся.

Спустя, наверное, полчаса, Юта прекратил наносить удары, заметив, что Перосперо совсем уж выдохся. Стоило ему так поступить, как его противник тоже остановился, благодарно кивнув. Юта кивнул ему в ответ, а после развернулся, собираясь уйти с площадки, однако кое-что заставило его остановиться.

Краем глаза, среди зрителей, он заметил какого-то человека. И его нисколько не интересовал этот человек, больше всего интересовало то, что тот держал в своих руках.

Он держал газету.

Юта резко сменил направление, быстрыми шагами подходя к нему.

— Уважаемый, могу ли я посмотреть? — Спросил он незнакомца. Тот сглотнул, безропотно отдавая газету, а после, отчего-то, быстро ушел как можно дальше, но Юта уже не обращал на это внимание, полностью поглощенный тем, что было написано в статье.

И от увиденного он ощутил невероятно-сильный прилив головной боли.

Его не было месяц. Даже полтора, время тут летело быстро, хотя изначально так не казалось — пока получил приказ, добравшись до базы, пока добрался до самого Пирожного острова, пока прошел все формальности, пока поговорил с Большой Мамочкой, пока…

Юта молча смотрит.

За эти несчастные полтора месяца Святая Анна умерла, а Святой Хоминг отчего-то решил, покинуть земли Мари Джоа. Этой новости было уделено всего пара строк, без каких-либо подробностей, но этого Юте более, чем хватало, чтобы осознать, что его ребенок влип в крупную передрягу.

Дерьмо.

Юта резко выдыхает, собираясь с мыслями. Он… он не хотел думать, что могло случится с Дофламинго, с его-то паршивым характером и статусом павшего тенрьюбито… Он тут же мысленно составляет план. К черту все, к черту этот треклятый остров.

Юта оборачивается к Перосперо.

— Мне срочно нужно поговорить с Большой Мамочкой, — и тон его серьезен, уже без былой толики дружелюбия, отчего Перосперо сглатывает, едва ли не физически ощущая, что не имеет права отказать.

Потому что теперь Шинигами, отчего-то, настроен как никогда серьезно.