Аль-Хайтам малодушничал, когда говорил и думал, что очень плох в игре. В конце концов, маленькое представление сошедшего с ума секретаря для Азара прошло без происшествий — это тоже была часть большого плана, но тогда они спасали Архонта, а не самого Хайтама. А ещё тогда они знали врага в лицо. Знали, кто это был и что готовил.

Сейчас катастрофически необходимых знаний было минимум. Это определённо подрывало привычную уверенность.

При этом аль-Хайтам ни жестом, ни взглядом не позволял себе выдать, что нервничает.

Встретившись с Ситой у главных дверей Академии, они кивнули друг другу — с таким видом в Театре Зубаира кивал сам шейх, знаменуя начало спектакля. Ещё чуть-чуть, и помощница приняла бы позу, замерев в ней, как делала Нилу перед танцем.

Когда они поравнялись и завели прозрачную беседу о задачах на сегодня, Хайтам обвил её талию рукой. Специально так, чтобы жест только казался незаметным — другие люди с лёгкостью его обнаружили бы. Сита, податливая под его ладонью, мягкая, лукаво улыбнулась, но не прервала свою речь. «Вы» из её уст зазвучало с придыханием. Её окружила тяжёлая, густая аура кокетства — непривычно. Раньше она себя так не вела, даже если откровенно потешалась над ним.

Аль-Хайтам стиснул зубы, но улыбнулся ей двусмысленно. Понадеялся, что лицо не выдаёт сдерживаемого напряжения. Сам не знал, почему так волнуется — зная о том, как губительны эмоции, всё равно не смог избавиться от них окончательно.

В Доме Даэны, проскальзывая мимо снующих студентов и мудрецов, Хайтам не мог не отметить: смотрят. Косятся, оборачиваются. Слух должен был поползти по Академии с минуты на минуту, он не сомневался. Несмотря на напыщенность и некоторую оторванность от земного (мнимую), учёное сообщество обожало перемывать кости. Аль-Хайтам раньше не мог подумать, что когда-то эта человеческая слабость буквально будет спасать ему жизнь.

Сита несла себя вперёд с царственным видом, не поворачивая ни на кого головы, кроме аль-Хайтама. Время от времени он перехватывал её загадочный, бархатный взгляд, на который непременно отвечал. Он чувствовал, как помощница вновь переняла бразды правления, поэтому подчинялся с небывалой покорностью, почти кротостью.

Подходя к кабинету, аль-Хайтам осторожно взял её за руку — и с неожиданностью ощутил, насколько она ледяная и как сильно дрожит.

— Я не мастер мотивационных речей, Сита, — заговорил он негромко. Рядом никого не было, но Хайтам сжал почти выскользнувшие из ладони пальцы крепче. — Мы справимся. Всё, что хотел сказать.

— Вы будете рядом? — спросила она, и тон её голоса был привычным, лишённым жеманности. В глазах не было туманной пелены. Именно в эту секунду аль-Хайтаму искренне захотелось взять её за руку — не напоказ, а просто так. Потому, что он всё же был, к сожалению, человеком и иногда потакал желаниям. Он вновь перехватил упорно ускользающую ладонь за самые кончики пальцев.

— Конечно, — улыбнулся Хайтам теплее, чем делал это обычно. Вселить в Ситу уверенность он находил важной задачей — на такие не скупятся. От того, как они вдвоём будут себя ощущать, зависел успех спектакля. — И Вы тоже.

— Конечно, — отразила Сита его улыбку. На её лице нарисовалось умиротворение — такое, каким бы хотел обладать аль-Хайтам в данный момент. Он всё равно ничем не продемонстрировал, что волнуется сам. Хайтам знал — видел: это важно. Сита, всегда чуткая к чужим эмоциям, не должна считать его испуга.

— К новым свершениям? — спросил он почти ласково, и увлёк её в кабинет, будто в танец.

***

Очень быстро аль-Хайтам понял, что затеянная игра сказывается на трудоспособности. Иначе объяснить, почему он так тяжело собирал воедино мысли и концентрировался на задачах, не получалось. Проблема существовала, но сделать с ней что-то вразумительное было сложно. Аль-Хайтам, ещё годы назад отработавший методу, прикинул мысленно: минимизировать ущерб, конечно, можно, но как это будет выглядеть со стороны?

Не говорить же Сите, что каждое её прикосновение пронзало его насквозь до нутра?

Она играла великолепно. На её фоне аль-Хайтам совершенно терялся. Свои подозрения о том, что бездарный напарник в игре тянет Ситу на дно, он не мог ни подтвердить, ни опровергнуть — не было даже возможности. Поток людей, с которыми им предстояло работать, не кончался. Сита блистала. Иногда Хайтаму казалось, что её манящая таинственная улыбка всего лишь приклеилась к её лицу, и скоро помощница не выдержит — оторвёт её, сомнёт и выбросит. Иногда — что она на самом деле была такой, просто Сита притворялась ранее, скрывая себя настоящую.

Он и сам не понял, когда начал так красочно размышлять о ней — для его характера мыслей даже поэтично.

Аль-Хайтам был так растерян, что единственное, на что его хватало — это сохранять лицо, откликаясь на каждое движение или взгляд в его сторону. С его уровнем чуткости это было феноменально; Хайтам почти кожей чувствовал, когда ему нужно включиться в игру. Вместе с этим почему-то он больше не ощущал Ситу так, как раньше — не мог расшифровать то, что она говорила глазами, не узнавал жестов, будто перед ним стоял другой человек. Это совершенно путало. Аль-Хайтам с готовностью откликался, как тонко настроенный прибор, но при этом суть этих откликов ускользала. Сита казалась то чужой, то знакомой ему всю его жизнь.

Она вся теперь состояла из неуловимых, неосязаемых полумер. Полуулыбки, полувзгляды, полувздохи, полуслова — осколки подспудных смыслов вместо ясных и понятных фраз. Даже самые равнодушные посетители, ни на что не обращающие внимание, косились на неё, ощущая что-то пленительное.

Одним словом, вся эта затея держалась на хрупких женских плечах. Как бы аль-Хайтам ни хотел быть полезным (в конце концов, это от и до была его личная проблема), Сита справлялась и без него. А вот он без неё — не справлялся.

Сита касалась его. Невесомо притрагивалась к плечам, когда что-то брала со стола из-за его спины. Пробегалась кончиками пальцев по рукам. Улыбалась ему над ухом — касалась усмешкой и звуками шёпота. Её хаотичные передвижения по кабинету теперь полностью сосредоточились вокруг Хайтама. Он отвечал, как умел — как мог; не получалось избавиться от вонзающейся иголками, такой незнакомой нервозности. Хвалёное самообладание оставило в самый неподходящий момент — неслыханное предательство. Аль-Хайтам гнал острое чувство беспомощности прочь, злясь на несобранность.

Несмотря на все трудности, дело явно сдвинулось с мёртвой точки. Мимо кабинета то и дело мелькали люди — раньше и на пушечный выстрел никто бы не подошёл без нужды. Для особо любопытных у аль-Хайтама был припасён ледяной взгляд. Он действовал безотказно: люди тушевались и исчезали из поля зрения. Но слухи… Слухи неслись по Академии порывом ветра, несмотря на «усилия» великого мудреца их сдержать.

На перерыве, который вновь провели в кабинете, а не в «Пуспе», Сита молча пристроилась сделать ему перевязку. Он протянул руку без возражений — отчасти измотанный постоянной игрой, отчасти безмолвно согласный с таким порядком вещей. Помощница мягко бинтовала поджившие ожоги. Аль-Хайтам сидел, закрыв глаза — приводил в порядок мысли и набирался сил перед следующими рабочими часами.

— Господин великий мудрец? — Он едва сдержал усмешку. Сита называла его так только перед другими людьми, наедине предпочитая обращение по его официальной должности, о которое можно было сломать язык. — Дремлете?

— Нет, я не сплю на работе. — Сита опалила его ухо хрустальным смешком. Конечно, он иногда спал на перерывах в старом кабинете; в те дни, когда Академия только-только приходила в себя после изменений и с трудом присваивала новшества, Хайтам валился с ног и пользовался каждой возможностью. Короткий получасовой сон помогал мозгу разложить всё по полочкам, а также успокаивал частую головную боль. — Ловлю каждую секунду рядом с Вами.

Архонты, как же он плох, лишь дурак поверит в игру этого артиста погорелого театра…

— Может, наоборот? — Судя по звукам, Сита заканчивала с перевязкой. — Может, это я ловлю каждую секунду рядом с Вами?

Он не ответил — вымотанный окончательно, даже не открыл глаз.

— Господин аль-Хайтам. — Голос Ситы приблизился. Хайтам посмотрел на неё, со всем тщанием скрывая усталость во взгляде. — Я люблю Вас. Отдохните немного, я разберусь со срочными задачами.

Аль-Хайтам превратился в каменную статую, несмотря на лучезарную, идеально укладывающуюся в игру улыбку помощницы. Усталость слетела с него сорванным покровом — и не возвращалась до самого вечера, испуганная гулкой пустотой в мыслях и тем, как грохотало в грудной клетке сердце.

***

Он отмер лишь к вечеру. Долго думал — не мог вспомнить, насколько паршиво играл и чем вообще занимался. Наверняка действовал автоматически. Судя по тому, что Академия ещё не взлетела на воздух, а его не разорвала вечно требующая чего-то толпа учёных, справлялся аль-Хайтам сносно.

Его мучили нежелательные мысли. У Хайтама на всё имелось мерило — мерило полезности и практичности. Всю свою жизнь: и мысли, и быт, и науку, и чувства — он оценивал сквозь эту призму и раскладывал по полкам. Сортировал. Всё, что касалось эмоций, было нежелательным, потому что обычно означало ненадёжное, поспешное.

Аль-Хайтам оказался в самом центре таких размышлений. Он подозревал — конечно подозревал, что помощница… что-то испытывает к нему. Пока оно не мешало рабочему процессу, Хайтам предпочитал это игнорировать: у него имелись проблемы покрупнее. Сита вела себя профессионально, поэтому у него не было причин заводить с ней неудобный разговор. Иногда лучшее решение проблемы — закрыть на неё глаза.

Он сам не знал, что его так испугало. Где-то чувствовался неразрешимый парадокс, но ни его истоков, ни его сути аль-Хайтам не нашёл.

После работы они оказались у Ситы дома — до последнего поддерживали легенду на случай слежки. Если великий мудрец посетит свою помощницу после рабочего дня на пару часов под покровом ночи, это будет вполне нормально для отношений двух любовников, верно?

Сита жила на нижних уровнях города, у самых корней Священного древа. Как она пояснила, двухкомнатное помещение выглядит таким необжитым, потому что она его снимает и вечно находится в ожидании переезда. Аль-Хайтам хмыкнул: крошечное пространство, заставленное книгами, книгами, ещё раз книгами и безделушками, выглядело более обжитым, чем его дом. Одна комната Кавеха казалась по-настоящему жилой.

Хайтам по-настоящему очнулся только тогда, когда обнаружил себя сидящим в кресле, с кружкой горячего чая в руках. Бесконечный поток мыслей замер. Сита протягивала ему тарелку.

Засахаренные орехи аджиленах.

— Не стоит… — отмахнулся он слабо — почему-то чувствовал, как изнутри наползает мелкая, едва заметная дрожь.

— Я делала их к выходным. Но раз уж Вы оказались у меня дома после этого безумного дня, думаю, стоит съесть сейчас. — Она сунула за щеку маленький кусочек, остальную тарелку поставила ему на колени. Села на край кровати напротив.

И вся опала, будто у неё в раз кончились силы. Аль-Хайтам своими глазами увидел, как Сита, весь день обманывавшая всех вокруг, стала привычной и близкой. Усталость, сквозившая в каждом её движении, роднила. Никаких больше непроницаемых сверкающих улыбок, провокационных прикосновений и двусмысленных фраз. Сита смотрела на него — прямо и открыто. Он вновь вспомнил её слова.

— Что у Вас на уме? — спросил аль-Хайтам тихо — сам не заметил, как губы заговорили против воли.

— А у Вас? — спросила помощница без ироничной улыбки и насмешливых интонаций. — Вы человек-загадка. Я даже представить не могу, о чём Вы думаете. Что крутится у Вас в голове, когда Вы смотрите на меня. Думаете, наверное, какая я глупая…

— Отнюдь. Я думаю о том, как мне повезло с моей правой рукой, потому что без неё я…

— …как без рук, — договорили они вместе. Сита неожиданно громко расхохоталась. Видимо, какая-то часть сознания Сайно, ответственная за несмешные шутки, впитывается в людей.

— Когда я смотрю на Вас, я думаю о том, какая скучная жизнь у меня была раньше, — заговорила Сита после паузы.

— В скучной жизни нет ничего плохого. Меня такая полностью устраивала, пока не пришлось занять высокий пост.

— Меня тоже. Но иногда… Встряхнуться бывает полезно.

— Кабинет великого мудреца так не думал, когда летел на воздух, — пробормотал Хайтам. Сита снова засмеялась — оглушительно и искренне. Аль-Хайтам дрогнул в улыбке, ощутив, как сменилась атмосфера; напряжение постепенно покидало его. Он медленно расслаблялся — никакой игры, никаких тревожных размышлений. — Сита, нам нужно как-то провести время. У меня есть глупая просьба.

— Я не думаю, что от Вас могут исходить глупые просьбы, — качнула она головой, усмехаясь уголками губ.

— Почитаете мне? Я видел у Вас много книг… о механике?

— Это… то, что осталось мне от отца. Он тоже учился на Кшахреваре. У меня не поднялась рука избавиться от них, несмотря на то, что они почти не пригодились для моей специализации. — Сита взяла первую попавшуюся книгу с подоконника — они действительно лежали везде. Медленно пролистала. Помощница выглядела такой ранимой, что Хайтам уже пожалел о своей просьбе. — «Физические основы механики». Читают на первом курсе. Как Вам? Ставлю на то, что Вы заснёте на второй или третьей странице.

— Продержусь до пятой, — усмехнулся аль-Хайтам и принялся за угощение.

Материал был скучнейший — дома он читал что-то похожее, если мучила бессонница. Несмотря на это, Хайтам даже не задремал: вслушивался в то, как журчит голос, всматривался в выражение её лица — почти просветлённое. Разглядывал её фигуру — Сита сползла на пол и, подогнув под себя ноги, откинулась спиной на кровать. Из-под одеяния учёной у неё выглядывали розовые кончики пальцев. Домашняя.

Сита ничем не выдала, что в кабинете что-то произошло. Он успокоился: это тоже была часть игры, только и всего.

Понять, почему он ощущает себя разочарованным этим выводом, аль-Хайтам не смог.