Есть у Хьордис и иные тайны, иные сожаления… иная вина, более древняя и подчас марающая душу надёжней чужой крови.

Ведь не только смерть Риден на её руках — но и падение.

Хьордис могла это предвидеть; разглядеть в ней не только пытливый ум да тягу к тайнам, что юная сейда-полукровка так долго не могла ни с кем разделить.

Могла оборвать её в нужный миг, обрывать каждый раз, когда заходила речь о сейде.

— Ты была права: она направила свой взор на Север — и видит нас теми, кто первыми начнёт прокладывать там ходы Семейства. Всю правду в этих стенах не сказать… ибо «Коготь» наточен, а «Эхо» быстро разносится по коридорам, — но, пока не уйдём, всё делай как я велю.

Хьордис выныривает из собственных воспоминаний — обратно в давящую со всех сторон нору, в тот мир, где «Искра» садится рядом, расправляя края просторных одежд.

— Нас… обеих?

Даже через маску Хьордис будто видит, как «Искра» усмехается.

— «Длань» выбирала лучших.

За мыслями о том, что наверняка оказалась «лучшей» лишь из-за крови, Хьордис не сразу понимает главного.

Она вернётся на Север. Станет посланницей — пусть «Длань» не отпустила её без старшей в Семействе.

Она вернётся — но то, что привело к этому, не даёт покоя.

— Почему?! — шипела тогда Риден сквозь зубы, испепеляя глазами свиток и широко шагая вокруг какой-то уродливой алой статуи. — Никакого морока, даже самого зыбкого… ничего!

Риден небрежно отбросила свиток; Хьордис ринулась было подбирать — сколько трудов на эти записи ушло! — но… лишь тогда рассмотрела статую получше.

Та оказалась распластанным на столе человечьим телом — с освежёванной, развороченной спиной и выломанными наружу рёбрами.

— Ты говорила, что руны действенней, если на костях начертаны, — гнев на лице Риден сменился бледною улыбкой, когда она погрузила руки в разверзнутую рану. — Подсовывала лошадиные черепа да собачьи хребты, будто обдурить надеясь — но, быть может, живая кость, живая плоть, живое страдание…

В тот миг Хьордис увидела, как лёгкие жертвы раскрываются в последнем судорожном вдохе, — и слова потонули в небытии.

Как и тогда, ей вдруг становится дурно — благо, «Искра» не умеет видеть сквозь маску… сквозь память.

Она велит отправляться с рассветом через тот ход, что не ведёт ни в одно из поселений. На берегу уже приготовлена одинокая лодка.

— Там, на Севере, мы будем неотличимы от местных, — начинает «Искра» издалека, когда они остаются совсем одни. — Им непривычно видеть, как ходят в Семействе.

Они снимут маски.

Хьордис понимает это, лишь когда «Искра» снимает свою: сперва открывает белую — по-северному — шею, а затем…

Риден, дважды восставшая из мёртвых, смотрит на неё пронзительно-льдистыми глазами.