За эти пять лет Минхо ни разу не думал об этих местах и никогда не посещал их, но сейчас, когда он вернулся, кажется, что они думали о нём.

больше нет

Арс прерывает свой каламбуристый монолог и сильно сжимает джинсы на коленях. Когда-нибудь Антон поймёт также ясно, как понимает Серёжа и даже, блин, Дима, что эти нестройные нагромождения из слов — всего лишь ширма его чувств. А пока он может бесконечно прятаться за аляпистыми стенами из капибар и капиталов.

Стоило приблизиться, как и до этого не затыкавшийся чудик лихо повернул голову к нему — и Чуя споткнулся на ровном месте, недоверчиво уставившись на знакомо-незнакомое лицо.

— Господи, чиби, какой же ты в этом возрасте хорошенький! — выразил умиленный восторг кто-то, слишком похожий на Дазая Осаму, с манерой речи, присущей только Дазаю Осаму, и все, что только что было на своих местах, перевернулось с ног на голову.

Курение как эксапизм.

У Антона уже были слова, которые вытягивались из него, словно потроха из рыбы, и ему тогда казалось, что станет легче, как только он их скажет, что он продвинется вперёд. Но не стало. Стало только хуже. Всё всегда становилось только хуже. Поотменять бы все последние действия, как на компьютере - отмена, отмена, отмена. Назад, назад, назад. Только до какого момента?

и лишь стали строками легенд, что разделяли жизнь и смерть.

Шепард смотрит, видит и понимает, что целая жизнь — способность дышать и двигаться, говорить и чувствовать — зиждилась, пока ещё зиждется, на трёх китах (совсем как Земля в воображении древних людей). И эти три кита: фамилия, корабль, пилот.

Шепард. «Нормандия». Джокер.

После изгнания Адам остался один, наедине с собственными мыслями и угрызениями совести. Но в мире, полном живых мертвецов, отчаиваться некогда. Впереди ждет долгий путь давней мести.

Геральт вспоминает, рефлексирует и снова дарит Регису спокойствие и уверенность.